Тихие воды глубоки

      Уже в горнице услышал Илья глухой удар, точно снаружи что-то крепко грянулось оземь. Метнувшись на крыльцо, тут же увидел он Соловья, что раскинувши руки лежал посреди двора в нескольких саженях от своего противника. Левая скула его покраснела и припухла, а нижняя губа была разбита, отчего по подбородку тонкой струйкой стекала кровь.       — Ах ты ж старый выродок, ишь, какое умелое да тонкое у тебя колдовство! — в бешенстве ругнулся Илья. — Кулаком-то по зубам самому, небось, давно не прилетало?!       Мокшак даже не обернулся в его сторону.       Глядя на то, с каким трудом Соловей сначала поднялся на четвереньки, а затем, пошатываясь, встал на ноги, понял Илья, что ударов таких стерпел он несколько, и что именно в лицо бил Мокшак неслучайно. Сможет ли Соловей свистеть с рассечённой губой да больной челюстью, не знал даже Илья. То, что в кулачном бою щуплый мальчишка ему не ровня, для рослого сильного Мокшака явно не стало неожиданностью.       — И это всё твоё умение? — самодовольно хмыкнул Мокшак, неспешно разминая запястья. — А разговоров-то было по всей Руси. Я уж и впрямь подумал, что есть в тебе хоть какая-то сила, да вижу теперь, что ошибся. Глупый сопляк, решил осрамить меня перед людьми, да сам себя же унизил! Ползай теперь передо мной на пузе, ничтожный червяк, пока не вышибу из тебя весь дух. Хоть и жаль мне портить такое сладкое личико, да ты уж всё одно не жилец, как и дружок твой, мужик-лапотник.       Нестерпимо захотелось Илье вмешаться и так измолотить дерзкого колдуна, чтобы вместо его самодовольной рожи да холёного тулова осталось одно лишь кровавое месиво. Таких напыщенных хлыщей обычно пришибал Илья одним плевком, однако по условиям поединка трогать Мокшака ему было нельзя. Знал Илья: коли вмешается теперь, бой для Соловья закончится позорным поражением. Только когда силы покинут его окончательно, кто-то другой сможет вступиться за честь выбывшего поединщика.       — Слышь, дядя, я ведь ещё даже не начал, — на измождённом перепачканном кровью лице появилась широкая улыбка. — Чтобы побить меня, ни умений особых не надо, ни мощи. Думаешь, выбьешь мне зубы, так я свистеть не смогу? Смогу, уж ты шибко-то не старайся, зря только силы растратишь. Хотя мне оно теперь на руку, так что продолжай.       «Вот же упрямый поганец, — досадливо подумал про себя Илья. — Без зубов-то оно, конечно, хорошо живётся, только вот я б на всякий случай их тебе оставил».       — Чего это он? — услышал Илья спокойный голос Алёны Немировны за своей спиной. — Нечто нравится битому-то быть?       Несмотря на совет схорониться со всеми, она тоже вышла на крыльцо. Видно, любопытно было прославленной полянице, как поведут себя в этой схватке оба противника. Однако, похоже, бой Алёну Немировну не радовал. Понимал Илья, что и сама она рвалась отомстить обидчику, да тоже не хотела срамить Соловья.       — А пёс его знает, бешеного, — тяжело перевёл дух Илья. — Может, хочет шибче разозлиться. Для ярости Соловью всегда причина была нужна. Раньше месть за мать его распаляла, а теперь, видать, мордобой да насмешки. В детстве его жестоко колотили, так что боль для него теперь вроде вызова. Только вот мне на это глядеть невыносимо.       И вновь последовал жестокий удар. Хотя был он ничуть не слабее прежнего, вовремя увернувшись, на этот раз смог Соловей устоять на ногах.       — Брось унывать, Илья Иванович, товарищ твой сильнее, чем кажется, — Алёна Немировна крепко стиснула своё коромысло. — Авось, разозлится да ещё покажет себя. Мне вот настроя ждать не надобно, чтобы шею-то черту поганому свернуть. Уж давно лежал бы колдун блудливый без рук, ног да срамного места и умолял меня о смерти!       «Угу, — исподволь мелькнуло у Ильи в голове, — только ещё вернее, обратилась бы ты, Алёна Немировна, говорящим черепом али каким чудищем похуже. Наперёд-то уж никто из нас этого не знает».       — Ну, долго ещё будешь от меня по двору-то бегать да под удар подставляться?! — в голосе Мокшака послышался первый порыв раздражения. — Это уж не поединок, а чёрт знает что! Курам на смех! Или дерись как положено, или проваливай с позором да под ногами не путайся! Нынче другой противник мне предрешён, а не плюгавый слабак!       — Так ведь и ты не нападаешь, — утерев кровь, всё ещё сочащуюся из разбитой губы, весело хмыкнул Соловей. — Драться я, как видишь, не умею, вздумаешь бить ногами али душить — это уж убийство будет. Так что давай побьёмся честно, дядька Мокшак — твоя сила супротив моей. Даже ежели откажусь я теперь от поединка, духов своих призвать тебе всё одно придётся. Понимаешь ведь, Илью-то Муромца хоть голыми руками, хоть любым оружием тебе нипочём не одолеть.       Ещё больше помрачнел Мокшак, грозно сверкнув очами. Только тут понял Илья, куда клонит Соловей. Могущественный колдун оказался трусом. Когда колдовством призовёт он своих духов, эе Соловья тут же бросятся отвоёвывать обещанную им жертву, а значит, сил «сосуду» прибавят вдвое больше. Только вот чья нечисть под конец возьмёт верх, никто пока не знал.       — Почему не начнёшь сам?! — зло выплюнул Мокшак, вновь занося кулак, дрожащий от нестерпимой ярости.       — Потому что сразу убью тебя, — просто сказал Соловей. — Только вот заклятия с богатыря этим не снять. Пусть покончит со всем Илья Иванович, как сам ты и замыслил, иначе, думаешь, стал бы я оплеухи-то от мрази всякой терпеть?       «Ну вот что с тобой делать, окаянным?! — в сердцах едва не вырвалось у Ильи. — И откуда самонадеянный-то такой взялся?! Вчера только дрожал да обмирал, давеча с десятком татар справиться бы не смог, а уж сегодня грозится, да кому! Выдрать бы тебя как следует, да видать уж поздно. Учи, не учи дурака, а всё без толку!»       Кулак Мокшака задрожал сильнее. Казалось, в единый миг колдун вновь разбил бы Соловью лицо, но что-то удержало его от удара. Как видно, сделав над собой усилие и переломив волю, Мокшак лишь яростно топнул ногой да громко выругался самыми грязными словами.       — Ты как назвал меня, щенок паршивый?! — с пеной у рта прокричал он точно не своим голосом. — Ну, гляди же! Удавлю, разорву, обращу тебя в прах да размечу по свету, татарская гадина! Чтоб и помину о тебе не осталось! Хочешь познать мою силу?! Так получай же, сопливый выродок, пусть сама земля станет тебе могилой!       Судорога передёрнула его лицо, поднятые руки вновь угрожающе затряслись, а закатившиеся глаза стали белыми, точно у мертвеца. Тут же принялся Мокшак скоро и бессвязно бормотать какие-то слова, отчего воздух вокруг него зазвенел и пришёл в движение. Тяжёлые серьги закачались в ушах, а замысловатые косы зашевелились и начали распускаться сами собой.       Не в силах ждать того, что произойдёт, метнулся было Илья с крыльца, но Алёна Немировна сделать этого не позволила, решительно преградив ему путь.       — Погоди, Илья Иванович, — сказала она строго, упёршись Илье в грудь концом коромысла, — татарин знает, что делает. Сам же говорил — нам туда нельзя.       С тревогой переведя взгляд на Соловья, увидел Илья в его блестящих чёрных глазах знакомое уже выражение пустоты и холода. Мелкая дрожь, как всегда докучавшая ему при встрече с эе, теперь, казалось, усилилась. Лицо, несмотря на синяки и ссадины, сделалось снежно-белым.       — Воск, — быстро напомнила Алёна Немировна, — небось, теперь пригодится.       Илья кивнул. Не успел он вставить себе в уши комки свечей, прихваченные с пира, откуда ни возьмись поднялась на дворе такая буря, что высокое крепкое кольцо заходило ходуном, а их с Алёной Немировной — даром, что богатырь и могучая поляница — чуть вовсе не скинуло вниз, как былинки.       Завертелся, залетал вокруг них с жутким воем песок, дворовые факелы вмиг погасли, и стало так темно, словно кто-то бросил их в глубокий погреб да запер там, точно похоронил живьём.       В тот же миг сквозь жуткий рёв услышал Илья пронзительный свист, от которого неистово забилось сердце, а голова загудела так, будто собиралась вот-вот лопнуть от нестерпимого звона и боли.       — Здесь ли ты ещё, Алёна Немировна?! — собравшись с духом, позвал Илья, силясь нащупать её руку во тьме, но оступился и упал.       Летящий отовсюду песок забивался в рот, лез в нос и глаза, а укрыться от вихря ему, лежавшему ничком, было негде. В воцарившейся суматохе уж не понимал Илья, в какой стороне дверь в горницу, где Алёна Немировна, и куда им отползти, ища спасения. Вышина крыльца и воск в ушах хоть и не давали умереть, но дышать с каждым мигом становилось всё труднее. Облако пыли и земли поднялось над высоким теремом, и казалось, выжить в этом страшном круговороте не суждено было никому.       И вот, когда разум Ильи начал неумолимо угасать, вдруг увидел он над собой яркий свет луны, а потом и звёзды, в беспорядке рассыпанные по ночному небу. Дышать стало много легче, а гул песчаной бури хоть и не стих совсем, превратился в мерный рокот, временами напрочь перекрываемый неслыханным по силе свистом.       «Что за чёрт?» — Илья поднялся и резко тряхнул головой, озираясь.       Алёна Немировна сидела, крепко ухватившись за один из резных столбов, как и он с ног до головы покрытая грязью. Поймав взгляд Ильи, она быстро указала пальцем вглубь двора, где, к изумлению обоих, образовалась теперь громадная яма, над которой возвышалась толстая земляная стена. По обеим сторонам рва стояли Соловей и Мокшак, причём последний прятался за стеной, как видно, спасаясь от громкого губительного свиста, направленного лишь на него одного.       «Ишь ты, чего наворотил-то, окаянный, — тут же подумал Илья. — Понял, видать, что одна только земля русская его от свиста и укроет».       Однако, несмотря на все старания колдуна, то тут, то там осыпалась стена, а обратно из ямы тяжёлые комья уже не подымались. Обрадовался сперва Илья, решив «наша, де, берёт», но взглянув на Соловья, тут же не на шутку встревожился.       Вид его был страшен, потому как напоминал теперь Соловей скорее злого духа, нежели человека: большие глаза широко распахнуты, но так неподвижны и черны, словно ничего перед собой не видят. Лицо из снежно-белого стало серым, а тело, и без того хрупкое и почти невесомое, мотало теперь во все стороны. При этом свист из его груди вырывался столь мощный, что и земляная стена, и все находящиеся за ней дворовые постройки, казалось, вот-вот рухнут, до срока насмерть погубив проклятого Мокшака.       Невольно обернувшись к Алёне Немировне, тут только заметил Илья, что кое-кто из челяди, почуяв конец песчаной бури, тоже выбрался на крыльцо. Не скрывая жадного любопытства, со страхом и возбуждением они наблюдали за странным поединком, надежно прикрывая заткнутые воском уши.       Илью вовсе не радовало их присутствие, равно как и всё происходящее. Коли умрёт колдун не от его руки — не спадёт заклятие с Тихомира Родовладовича. Так и останется богатырь русский черепом, и убийство колдуна ничем ему не поможет.       Как видно, подумав о том же, встала во весь свой немалый рост Алёна Немировна и, не глядя на Илью, принялась обеими руками раскручивать над собою коромысло, явно собираясь швырнуть им в не владеющего более собой Соловья. Делала она это так проворно и скоро, что холопам, стоявшим рядом, пришлось быстро пригнуться, дабы избегнуть неминуемой смерти, когда это могучее оружие с воем проносилось над их головами.       — Нет, погоди! — ринулся на неё Илья, одним махом ухватив коромысло за свободный конец.       Хоть и понимал он, что жизнь мужа ей важнее какого-то одержимого бесами татарчонка, не мог Илья поступить иначе и позволить кому бы то ни было убить Соловья — даже ради спасения богатыря.       — Я всё сделаю сам! Доверься! Дай мне остановить его! — кричал Илья, зная, что она всё равно ничего не слышит и думает теперь только о муже, которого может потерять навсегда.       Однако, как бы отчаянно ни билась и ни сопротивлялась Илье Алёна Немировна, всё же поняв, чья берёт, уступила. Выпустив своё железное коромысло, по-бабьи залилась она слезами, отчаянно и горько терзая саму себя. Понял Илья, что душил её стыд, ведь за подаренную «подругой» нитку жемчуга погубила она не только честь свою, но и жизнь горячо любимого мужа, невольная измена которому, возможно, будет тяготить её до самой смерти.       Оставив её рыдать на крыльце, ринулся Илья вниз. Громкий свист, страшной болью пронизывая его до костей, разваливал и обрушал всё что было кругом: земляную стену, добротные амбары и крепкий дубовый частокол, что опоясывал белокаменный терем.       Колдун, казалось, совсем выбился из сил. Дрожащий и мечущийся из стороны в сторону Соловей будто не понимал, где находился, что делал, и точно не в силах был всё это прекратить.       «Зайти со спины, — клокотало где-то внутри воспоминание, — он говорил, что чувствует биение всякого сердца. Всякого. Значит, и моё узнает, ведь узнает же…»       Улучив момент, со всех ног кинулся к нему Илья и, подбежав сзади, что было сил обхватил за плечи и начал торопливо успокаивать, умоляя прекратить бой.       Обнять при всех, да ещё крепко прижав к сердцу, мог бы Илья разве что собственного ребёнка, да и то неловко бы ему было — здоровенный мужик, и вдруг глупые нежности. Матушку обнять — ещё куда бы ни шло, но дома, в своей избе и без посторонних глаз. Не мальчишка ведь уже, за мамкину юбку хвататься. А тут бросился к Соловью, как в омут, не раздумывая, решив, что про стыд свой подумает когда-нибудь после.       Да и до стыда ли было, когда пусть и на краткий миг, но раскинулась перед Ильёй Навь, показав то, что простому человеку видеть было не положено. Мертвецы из тех, кто умер не своей смертью, бесы, русалки и разная другая нежить окружали теперь их со всех сторон, кто просто бродя кругом, выжидая, а кто беснуясь и ухая, точно силясь поглотить души поединщиков.       Однако более всего впечатлили Илью пятеро духов, плотно обступавших теперь Соловья. Сгорбленная старуха с козлиными ногами, вместо кос у которой болтались грязные верблюжьи хвосты. Лягушка с толстым человеческим телом, выплёвывающая отравленный туман. Прекрасная девушка с выжигающим землю огнём вместо глаз. Огромный человек-змея, глотающий всю нежить подряд, да могучий чёрный вихрь, что бушевал едва ли не сильнее давешней песчаной бури.       Хоть глаза Соловья сделались теперь совсем неподвижными, понял Илья, что глядели они на одно и то же, только вот к одному видение пришло случайно, а другой жил среди всего этого, да ещё и терпел страдания по вине поганой нечисти.       И тут Илью точно кто-то в бок подтолкнул.       — А ну пошли все отсюда! — не помня себя, прокричал он что было силы. — Вот значит вы какие, ну погодите же у меня, сучьи дети!       Сам не зная, что делает, выхватил Илья свой меч, готовый рубить и кромсать ненавистную нечисть, как вдруг свист прекратился, и видение его исчезло.       Всё ещё крепко обнимая одной рукой обмякшего Соловья, Илья поднял голову и осмотрелся. Земляная стена оказалась почти полностью разрушена, а Мокшак едва дыша стоял на коленях, и крупный пот катился с его лба.       — Теперь твой черёд, Алёна Немировна, — крикнул ей Илья, с тревогой силясь заглянуть в лицо Соловья. — Только гляди, насмерть его не убей!       Пока она отводила душу и мутузила бессильного колдуна, Илья пытался мягко привести Соловья в чувства или хоть понять, слышит тот его или нет.       — Ты как, устал, небось? — заметив едва уловимую перемену в его лице, Илья заставил себя улыбнуться.       Разбитые губы шевельнулись, но ответа Илья не услышал. Вспомнив про воск и тут же от него избавившись, Илья снова спросил, осторожно усаживая его на землю:       — Идти-то хоть сам сможешь, бестолковый?       Уж и понял Илья, что не сможет, но продолжал говорить с ним в надежде подольше удержать от беспамятства. Разглядывая его, Соловей вдруг слабо улыбнулся, отчего у него снова выступила кровь.       — Чего? — Илья прищурился в притворной обиде.       — Ты… такой грязный, — всё ещё дрожащая рука ласково прошлась по его волосам.       — Ишь ты, грязный, — с усмешкой передразнил Илья, — да уж почище тебя-то буду. За лицо своё, если что, не беспокойся. Пара ссадин да синяк, ничего серьёзного.       — Понятно. Заживёт, значит, до свадьбы… — он даже рассмеялся, правда, тихо и грустно, точно через боль.       Хоть и гнал от себя Илья все тревожные и горькие мысли, исподволь хотелось ему сказать теперь что-то ещё, важное и ценное для них обоих. Ежели станет Соловушке хуже, последними словами их друг другу может стать вот эта ерунда. Но ничего подходящего, как назло, на ум не приходило.       Тут услышал он зов Алёны Немировны и поспешил подняться.       — Погоди меня здесь, полежи, — торопливо сказал Илья Соловью. — Прикончу гадину и тут же вернусь.       Скоро и ловко перемахнув через почти засыпанный ров, сразу нашёл Илья еле живого Мокшака, с головы до ног покрытого кровавыми ранами. Лицо его было похоже на старое яблоко, почерневшее и распухшее от гнили, туловище не двигалось, а руки и ноги казались поломанными в нескольких местах.       Несмотря на жалкое состояние, колдун сразу заговорил с Ильёй, как только увидел, с трудом приоткрыв заплывший от побоев, чудом уцелевший глаз.       — Слышь, Илья Муромец, — проскрипел он словно не своим голосом, — разговор у меня к тебе. Прежде чем убить меня, дозволь слово молвить…       Вовсе не хотел Илья точить с ним лясы, да решил послушать, чего такого важного хотел сообщить Мокшак перед своей кончиной. Если дело касалось спасения Тихомира Родовладовича, или желал колдун облегчить душу, рассказав о ещё каком-то злодеянии, Илье оно могло быть полезно.       — Говори, только быстро, — он сердито насупился. — Спешим мы.       Мокшак отчего-то хмыкнул, но Илья не придал этому значения.       — Я могу помочь тебе, а ты помоги мне, — его голос вновь сделался серьёзным. — Пощади меня, не убивай, тогда и спешить вам никуда уже не придётся.       Илья не любил намёки. Как человек честный и прямой, как правило, чётко и ясно выкладывал он свои мысли, хотя и хитрить Илье не раз приходилось. Вот только сейчас ходить вокруг да около не было у него никакого желания.       — Эй, пёс косоглазый, ты помнишь хоть, на кого руку-то поднял? — прикрикнул Илья, выхватив меч. — А теперь пощады просишь?! Не бывать этому!       — Тогда и Соловью не бывать в живых, — зло пригрозил Мокшак, не пытаясь более подбирать слова. — Заклятие его шаманкой наложено, и я хорошо о таких знаю… Поэтому и в схватку вступать не спешил. Сомневался… А как понял, так и надежда появилась. Эе пяти из семи Великих кургаков стоят за твоим мальчишкой. А это мощные духи, Илья Муромец, не каждый чародей даже с одним из них сладит, и далеко не каждый «сосуд» их силу выдержит. Упрямый он… но тут упрямством да волей уж не помочь. Заключим сделку: его душа в обмен на души Тихомира Родовладовича и Алёны? Только поклянись, что жизнь мне оставишь. По-другому никак…       Даже сама мысль о столь подлом обмене возмутила Илью, рассердив дальше некуда. Что же это, он — русский богатырь, предаст брата своего и жену его татарским чертям, а колдун оправится от ран и продолжит над добрыми людьми глумиться? Спасти Соловья хотел он более всего на свете, но не такой ценой. Более того, Илья верил в него, как ни в кого другого, ведь злого упрямства и силы духа этому мальчишке было не занимать. Коли смог он не просто выстоять в тяжелейшей схватке, а ещё и одолеть своего противника — дорогу до Святогора Соловей вынесет.       — Нет, — Илья, нахмурившись, занёс над ним меч. — Кончился твой срок, колдун Мокшак. В Пекле-то, небось, тебя уж заждались.       Одним ударом отсёк Илья его голову, которая точно кочан капусты покатилась по земле, оставляя кровавый след. Видевшая это челядь ахнула в страхе, и было, отчего.       Молодой и ладный при жизни, обратился Мокшак в древнего старика с тощими руками, кривыми от возраста ногами и слабым тщедушным телом. Ногти на его узловатых пальцах оказались кривыми и длинными, как у коршуна, а тонкую, серого цвета кожу кругом испещряли морщины.       «Тьфу ты, старый чёрт!» — невольно выругался Илья, гадливо утирая меч.       Не успел кладенец вернуться в ножны, послышался громкий треск, и в тот же миг прекрасный белокаменный терем Мокшака, развалившись на куски, с грохотом рухнул наземь, едва не погребя под собой зазевавшихся слуг. На месте терема увидели все покосившуюся землянку — точно такую же ветхую да бедную, как у многих жителей города.       И вновь заохал да заахал народ, а Алёна же Немировна лишь зло усмехнулась, перекинув через плечо алое от крови врага железное коромысло.       — Ты куда теперь-то, Илья Иванович? — спросила она, глядя на то, как легко поднял Илья с земли Соловья, снова впавшего в беспамятство.       — На пока вот к старушке вернусь, — Илья осторожно прижал его к груди, точно боясь потревожить, — а там будет видно.       Словно спохватившись, Алёна Немировна начала горячо его благодарить да обещать, ежели чего, сразу прийти на выручку. Наскоро с ней распрощавшись, Илья велел челяди сжечь колдуна как можно скорее, а перед смертью вбить ему в грудь осиновый кол.       За избавление от коварного Мокшака все кругом восхваляли его, да только не стал Илья слушать, а быстрым шагом пошёл к оставленной ими давеча избушке.

***

      Хотя находилась избёнка старушки не особенно далеко, от многого было Илье не по себе. Сильнее всего докучали тревожные мысли о Соловье и слова Мокшака, сказанные перед смертью.       «Эе пяти из семи Великих кургаков стоят за твоим мальчишкой. А это мощные духи, далеко не каждый «сосуд» их силу выдержит».       Знал Илья: не обманул его проклятый колдун, но уж очень хотелось надеяться, что силу этих пятерых хитрый Мокшак преувеличил в надежде на своё спасение. Потому очень многого ожидал Илья от встречи со Святогором и горячо верил в его целительные умения.       Да не одно только это его угнетало. Хотя утренняя заря только-только занималась, а петухи ещё не начали кричать, разбуженные чудовищным свистом да грохотом местные мужики все как один высыпали на улицы узнать, что случилось в тереме Мокшака.       Перепуганные и сонные, в разнообразных лохмотьях, кто в лаптях, а кто и босиком, не успев даже похватать худые зипуны, стояли они молча у своих плетней, таращась на шедшего по узким улицам Илью. Поскольку на руках нёс он бездыханного Соловья, те, что посмелее, встревоженно шептались, озабоченно стаскивая шапки:       — Никак, помер?       — Как есть, убит.       — Ох, и чего там стряслось-то?       — Совсем ведь молодой, жил бы да жил ещо…       Роптания горожан Илью безотчётно злили. Однако как ни хотелось ему рявкнуть каждому, мол, живой он, лучше о колдуне своём плачьте, делать этого Илья не стал. Понимал ведь: раненного товарища тащили бы в дом на плечах, как у приличных русских людей положено, а коли правило нарушено, выходит, помер. Не ребёнка же нёс Илья и не девицу.       Уже подойдя к избушке, посреди крохотного двора увидел Илья хозяйку, словно поджидавшую их возвращения. Сразу подумалось, что грохот битвы долетел и сюда, разбудил бедную женщину да заставил её поволноваться.       — Доброго утра тебе, матушка, — торопливо, но вежливо поклонился Илья. — За шум да грязь прости, сам не думал, что так оно всё обернётся.       — Ничего, батюшка Илья Иванович, — поклонилась она в ответ, — это я благодарить тебя должна за то, что убили вы колдуна окаянного. Я через него многое претерпела, так что рада теперь его смерти.       Удивился Илья, что хозяйка без труда его признала, да промолчал, подумав — коли захочет, сама всё объяснит.       — Давай-ка, неси его в избу, Илья Иванович, я уж и воды вам согрела, — сказала она, озабоченно глядя. — Песок-то как до неба поднялся, тут и поняла, что умыться вам обоим надо будет. Как закончите с мытьём, тотчас мне в подклеть постучи. За Соловья не беспокойся — есть у меня кое-что, да только ты уж, Илья Иванович, шибко о многом-то не спрашивай, нельзя мне всех секретов выдавать.       Изумился Илья пуще прежнего: да кем же была их добрая хозяюшка? Хоть и снова смолчал он из вежливости, а узнать про неё побольше Илье захотелось.       Войдя в домишко, первым делом положил он Соловья на непокрытую лавку, раздел догола да принялся обтирать смоченной в тёплой воде тряпицей. Хотя особо грязными казались его руки и лицо, вытряхивать проклятый песок пришлось даже из исподнего.       «А стираться когда же? — с досадой подумал Илья. — Эдак пока всё просохнет, день мы точно потеряем».       Подумал да и махнул рукой — всё одно Соловью в себя прийти надобно. Не перекинутого же через седло, в самом деле, его дальше-то везти.       Продолжая смывать с него грязь, из-за сильной тревоги или усталости никаких срамных мыслей у Ильи не было, а вот дурные да страшные мелькали, доставляя нестерпимую душевную боль. Представилось вдруг, что может вот так же придётся ему в последний раз обмывать да причёсывать Соловья перед погребальным обрядом, и сердце сжалось от тоски и скорби.       «Старый дурак, а ну не смей! — выругался он мысленно. — Сам себя лучше заживо-то хорони, раз дурь всякая в голову лезет!»       Закончив, обтёр Илья его насухо и перенёс на лавку пошире, застланную соломенным тюфяком да одеялами. После, раздевшись сам, вышел он во двор и, чтобы не тратить горячую воду, с головы до ног попросту облил себя из кадушки. К студёной воде привык он ещё сидячи в яме, а натаскать хозяйке хоть две полные бочки было ему вовсе не трудно.       Остатки тёплой воды потратил Илья на нехитрые постирушки, хорошенько прополоскав их грязную одежду да отжав, что есть мочи, чтобы она просохла быстрей. Тут только понял Илья свою оплошность. Все его чистые вещи остались в горнице, так что перед хозяюшкой, коли встретит её теперь, Илье даже срам прикрыть было нечем, не говоря уж о голой груди и плечах.       Не зная, как теперь и быть, точно встревоженная курица заметался он по двору в поисках хоть чего-то подходящего, но смог отыскать в сарае только пару старых ручников да скатерку, в которую кое-как и завернулся.       «Ох, сраму-то перед старушкой, — краснел Илья, беспокойно кусая губы, — это ж я чёрт знает на кого похож. Нищие дурачки при храмах — и те выглядят приличнее».       Стыдно али нет, а всё же пробрался он в дом, наскоро оделся и постучал к хозяйке, как и было условлено. Только вот на Соловья кроме ещё одной подаренной рубахи надеть ему было нечего. Хорошо хоть лучина чадила тускло, а тяжёлое одеяло надёжно скрывало всё лишнее.       — Вот тебе водица, Илья Иванович, — войдя, старушка поставила на стол странный кованый кувшин. — Ею станешь поить его каждый день, да смотри, не расходуй почём зря. Всего по паре глотков позволяй сделать, не больше. Помни, что кувшин-то не бездонный. Теперь вот подай ему ровно три глотка да спокойно ложись спать. Утро вечера удалее, глядишь, станет товарищу твоему полегче.       — А чего это, матушка, — удивился Илья, — брага, что ли, какая заговорённая?       — Не брага, — та покачала головой, — сказано же — вода. Ежели хочешь, и ты отпей, только я бы её на себя-то теперь не тратила.       Сказала, задула лучину да ушла, точно и впрямь немедля спать лечь велела. Хоть и растерялся Илья — мол, кто его знает, что там за водица, — но коли поможет Соловушке какое средство, отчего не принять им подарок от доброй женщины.       Взяв со стола кувшин, Илья сначала внимательно его осмотрел. Медный, чеканный, с узким горлом, тонкой ручкой и изящно изогнутым носиком, казался кувшин этот слишком дорогим для столь бедного хозяйства. Однако тем больше доверия у Ильи вызывало его содержимое.       С горем пополам споив Соловью ровно три глотка, отставил Илья кувшин, а сам лёг на лавку подле него, с волнением и надеждой ожидая, что будет. Однако уж и заалело за оконцем небо, и раскричались на все лады горластые городские петухи — не шелохнувшись, лежал рядом с ним Соловушка, бледный и чуть тёплый, как только что скончавшийся мертвец.       С досадой схватил Илья его руку, сжал крепко, пытаясь отогреть, но ничего не изменилось. Теперь, казалось, обрадовала бы Илью даже проклятая дрожь, но нет — тонкие пальцы были расслаблены, а маленькая узкая кисть безвольно лежала в его ладони.       От всего этого почувствовал Илья в сердце такую досаду и страх, что раньше и представить себе не мог. Как назло припомнилось ему их прошлое: как волок Илья пойманного Соловушку на верёвке через лес, как вопреки ворчанию и крикам Хавроньи оставил на ночь в тереме, и как растерялся и смутился сам, когда, сиганув с крыши, бешеный мальчишка упал в его объятья.       То, каким испуганным и робким стал тогда весёлый и проказливый взгляд блестящих чёрных глаз, сладкой болью терзало Илью до сих пор.       Вспомнил он и про баню, и про то, как уже после, в пути на Киев, Соловей часто шутил с ним, поглядывал лукаво да насмешливо, и почти всегда улыбался Илье светло и весело, как никто и никогда за всю его жизнь.       Не желая мириться со страшной потерей и понимая, что просто не в силах отпустить Соловья ни сейчас, ни после, зарылся Илья лицом в его волосы и лежал так, вдыхая любимый запах, в надежде побыть с ним ещё хоть немного. Так, словно всё у них как прежде, и могло ещё закончиться хорошо.       Слёзы бежали по щекам Ильи, однако поглощённый своим горем и страхом одиночества он совсем не замечал этого. Знал, что совсем скоро поднимется солнце и начнётся новый день для каждой живой твари, даже для какого-нибудь деревца, травинки или цветка — для всех, кроме его бестолкового бесёнка.       — Нечто ты плачешь, Илья Иванович, — вдруг услышал он слабый, но насмешливый голос. — Уж не обо мне ли печалишься?       Встрепенулся Илья, замешкался, словно не веря самому себе. Неужто его умирающий Соловушка наконец-то пришёл в себя?! От осознания этого сердце Ильи сперва оборвалось, а затем бешено забилось от огромного счастья, великого облегчения и стыда.       Разве мог он так вот раскиснуть в один миг, потеряв в него веру? Разве имел старый дурень Илья на это право?       — Что я, баба тебе, плакать-то? — он наскоро стёр слёзы кулаком, пряча лицо. — Спал бы себе и дальше, чем чушь-то молоть…       Хоть отвернулся Илья и говорил сердито, ликование переполняло нутро его до краёв. Досада за слёзы заставила Илью отстраниться. Даже понимая, как глупо выглядит, не мог он попросту, как сделали бы другие, показать Соловью ни жгучую боль свою, ни отчаянную, ни с чем не сравнимую радость.       — Всё со мной хорошо будет, Илюша, я славный сон сейчас видел про матушку, — обнял его Соловей, тесно прижавшись к спине. — Если уж я теперь до сроку не помер, видать, уж ничего меня не возьмёт.       — Ты помнишь хоть чего было-то с тобой, бешеный? — Илья резко развернулся к нему лицом.       — Нет, — тот знакомо заулыбался, глядя в его глаза, — но коли рухнул я без чувств посреди поединка, своей былины у меня уже точно не будет.       — Конечно не будет, — тепло усмехнулся Илья, более не в силах скрывать переполнявшей его радости. — Ты ж кто — Соловей-разбойник, первый враг Русской земли. Но ежели это тебя утешит, думаю, есть песнь про то, как непобедимый Илья Муромец отважно пленил того Соловья-разбойника. Правда, там ты, вернее всего, будешь пузатым мужиком с золотыми зубами. Но сам посуди — не красавцем же писаным супостата татарского показывать. Так что уж не взыщи.       Лежа друг против друга, они рассмеялись звонко и весело. С заплаканного лица Ильи не сходила счастливая улыбка, а Соловей, казалось, выглядел теперь даже лучше и здоровее прежнего.       — Ладно, и на том спасибо, — он хитро подмигнул, — какая-никакая, а слава. Главное, что тебе нравлюсь, расстроился вон даже… Чего это, Илья Иванович, прямо так сильно влюбился?       Привычка смущать Илью своей иногда вовсе не уместной прямотой теперь даже показалась тому славной. Однако откровенничать Илья, как водится, не стал.       — Ох и дурак же ты у меня, Соловей Тугорканович, и в кого только такой непонятливый? — сейчас уж настал черёд Ильи над ним подшучивать. — Ежели ещё раз кого на бой вызовешь — оттащу за шкирку да сам отделаю. Видел кулак-то? Тут не то что без зубов — без головы останешься.       Илья, дурачась, показал ему сжатую ладонь, и впрямь похожую на увесистую дубину.       — Будь покоен, Илья Иванович, — Соловей обхватил ладонями его кулак и легко поцеловал, как ни в чём не бывало, — на другой-то раз меня уж точно не хватит.       В горнице заметно посветлело, но в углу, где стояла их лавка, всё ещё царил полумрак. Понимая, что сон необходим хотя бы одному из них, решил Илья, что этим счастливчиком будет всё же Соловей.       — Уймись уже и спи, — велел он, поднимаясь. — Мне хозяйке нашей помочь надобно, Бурушку накормить и обиходить да новую лошадь для тебя сторговать. А ты вот лежи пока да бездельничай, и помни — с другим каким мужиком так-то у тебя бы не вышло.       Вспомнил Илья, что Соловей лежал теперь в одной лишь рубахе, а значит, покинуть горницу без остальной просохшей одежды ему всё одно было бы невозможно.       — Ох, а чего это я без портов-то, Илья Иванович, — лукаво прищурившись, спросил Соловей, когда тот откинул одеяло.       Вместо хоть малейшего смущения бесстыдник едва сдерживал смех, чему Илья ни капли не удивился.       — Того, — он выразительно поднял бровь, — скучно мне было, пока ты тут помирал. Дай, думаю, хоть порезвлюсь напоследок. Чего добру-то пропадать?       — И как, понравилось? — не удержавшись, Соловей всё же прыснул в кулак.       — А как же, проняло, вон, аж до слёз, — Илья встал и принялся ходить по горнице, силясь найти брошенную скатерку, чтобы вернуть её туда, откуда взял. — Пока не высохнут твои порты, на двор не шастай. А коли по нужде пойдёшь, так хорошенько прикройся чем-нибудь. Хозяйка наша женщина пожилая и достойная. Она — твоя спасительница. Так что помни это и, будь добр, прояви к ней уважение.       На это Соловей понимающе кивнул и уж более не смеялся. Илья же первым делом решил зайти в подклеть к старушке, чтобы сердечно поблагодарить её за помощь.       — Спасибо тебе, матушка! Уж не знаю, что и сделать-то для тебя за тот кувшин, — сказал Илья, поклонившись ей до земли. — Водица твоя Соловью жизнь спасла, кабы не ты — не было бы его к утру на свете. Дозволь, матушка, пока мы тут, я тебе послужу? Плетень подправлю, нарублю дров, натаскаю воды, да вот ещё…       Он вынул из-за пазухи узелочек с золотым песком, пожалованный князем Владимиром каждому из богатырей, что спасли Киев.       — Прими от чистого сердца. А как с базара вернусь — принесу тебе гостинцы, всё, что пожелаешь, да и просто исполню я любую твою просьбу. Только прикажи мне, матушка, рад буду послужить.       Вновь поклонился Илья старушке, да так и замер, ожидая поручения.       — Да что ты, батюшка, подымись, — она с улыбкой велела Илье разогнуть спину. — Сам того не зная, горячее желание моё ты уже исполнил. Убив Мокшака, вы за многих обиженных им людей отомстили, а может, и за меня старуху…       Точно припомнив что-то печальное, она горько вздохнула, но вскоре снова тепло взглянула на смущённого Илью.       — За гостинцы поблагодарю, а деньги спрячь. Не прогневайся, Илья Иванович, не возьму я их, да и нельзя. Тогда водица моя всю силу потеряет — так уж у нас заведено.       Как и условились они прежде, про водицу целебную расспрашивать Илья не стал, твёрдо решив, что отплатит хозяйке щедрыми подарками — едой да разной утварью.       Покинув избушку, заглянул Илья к Бурушке, затем натаскал воды, наколол дров, как обещал, да пошёл на торжок за новой лошадью. Дел у него было много, но откладывать отъезд на завтра Илье не хотелось.