Et solus sanguis abluet peccatum tuum

Гробовая тишина. Слышно, как кто-то загнанно дышит. Под светом единственной тусклой лампы едва можно разглядеть лица друг друга. Тигнари белее мела, что-то шепчет одними губами. Гримаса ужаса на его лице сейчас такая сильная, что это чувство передаëтся всем вокруг. – Надо сесть и передохнуть, срочно, – Сайно аккуратно утягивает Нари на пол, протягивая тому бутылку воды. – Это интерактивный квест? Кто-то помнит? – Вроде бы, – тянет Кэйа, всë ещë пытаясь привыкнуть к малому количеству освещения. Кавех рядом с ним закусывает губу, щëлкая пальцами от нервов, – мы с Кавехом на другие и не ходим. Тяжëлое молчание липкой массой давит на уши и лëгкие. Лишь щелчки эхом раздаются в коридоре. Тигнари поднимается на ноги, решительно кивая, и идëт к сужению, замирая на месте. Оглядывает всех задумчиво и нерешительно прикусывает изнутри щëку. – Здесь очень узкое пространство, – парень неловко проводит рукой по затылку. – Нужно двигаться боком и по одному. Первым входит Тигнари. У него все внутренности скукоживаются от мысли о том, что с его другом могло случиться. Он чувствует сзади лëгкое прикосновение и рефлекторно отскакивает, ударяясь локтëм об стену. Кто-то сзади спрашивает, что случилось, но ответа не слышится. Парень пытается всмотреться, что же до него дотронулось, почти что пищит, но осознаëт, что это всего лишь Сайно постарался его ненадолго остановить. – Пожалуйста, не торопись, – полицейский выглядит серьëзно, губы его поджаты в какой-то немой мольбе. – Если ты тут шваркнешься в темноте, никому от этого лучше не будет. Тигнари коротко кивает, и продвигается дальше уже мелким осторожным шагом. У него стойкое ощущение, что пространство всë сужается и сужается. Сзади слышен чей-то отборный мат, а потом раздаëтся слишком уж громкий смех Кавеха на пару с Кэйей. Все, кто впереди них, оборачиваются, пытаясь понять ситуацию. Будущий архитектор почти что задыхается в хохоте, а на глазах студента-криминалиста, кажется, даже выступили слëзы. – Ну харе ржать, олухи! – громко ругается аль-Хайтам, как-то неловко перебирая пальцами. – Ну тяжело мне тут пролезть, сейчас и вам двоим не дам. – Знаешь, – между рваными вдохами выдавливает из себя Кавех, пытаясь выровнять дыхание, – если бы я до этого не прощупал все твои супер каменные секси мышцы, пошутил бы, что перед квестом есть не стоило. – Когда ты меня уже облапал? – с буддистским спокойствием проговаривает мужчина, продолжая продвигаться дальше. – Когда ты меня обнимал и успокаивал, – студент подмигивает, идя следом за предпринимателем. – Ну а что? Зачем зря время терять, если можно всë совместить? – Я теперь буду воспринимать понятие "тайм-менеджмент" совершенно иначе, – скептически хмыкает Дилюк, который замыкает эту цепочку. Внезапно с тихим "ой" Тигнари почти падает на пол, озираясь по сторонам в темноте. Компания за ним останавливается, давая время нащупать стену и отойти, чтобы они тут все не упали дружной кучей. Когда странное помещение наполняется людьми, свет не включается, из динамиков не идëт голос. Слышно только какой-то шорох, как будто из-за стенки, но, может, это кто-то из них просто шевелится. Сяо садится на пол у стены, чтобы ни в кого не врезаться при попытке двигаться здесь и пытается осознать, что происходит. – И долго мы так будем? – вопрошает Кэйа в пустоту, тоже садясь на пол. Ситуация начинает нервировать если не всех, то большинство парней. Свет не включается уже около минут пяти, и Кавех снова начинает нервно щëлкать пальцами, после чего кто-то перехватывает его руку, сжимая. Студент визжит и пытается вырваться, переполошив всех вокруг. – Ты идиот? – звучит знакомо, но перепуганный Кавех не может осознать кто это. – Друга своего узнать не можешь? – Кэйа, блять, – выдыхает парень, заметно расслабляясь. – Ты хоть предупреждай, ни зги ж не видно. Темнота и неизвестность начинают нервировать. Тигнари пытается рассказывать свои истории из студенческой практики в отряде парамедиков, когда он в какой-то глуши пытался собрать по частям руку какого-то алкоголика, на которого напал медведь. Сайно травит по меньшей мере семь шуток, пока аль-Хайтам спокойным тоном не угрожает ему оторвать челюсть. Кавех всë сильнее нервничает. Он никогда не боялся темноты и замкнутых пространств, но его всегда пугало одиночество. И, несмотря на то, что он всë ещë чувствует руку Кэйи, что он слышит тихие разговоры людей вокруг, он чувствует давящее одиночество в этой жуткой темноте. К горлу подступил противный ком, поэтому студент предпринимает попытку несколько раз откашляться. Знакомый скрежет динамиков заставляет всех вздрогнуть, начиная вставать. – Ох, простите за ожидание, подготовка следующей комнаты несколько затянулась, – насмешливо фыркает Итэр, цокая языком. – Поздравляю вас всех с прохождением первого этапа: Лимба. Сейчас вас бросят в самую пучину: ледяное озеро Коцит. Круги вы будете проходить не по порядку. Добро пожаловать в Ад. Свет загорается, и первое время все щурятся, пытаясь привыкнуть. Кто-то визжит и стучит по... Стеклу? Кричит: "Венти". Слышны вздохи ужаса. Сяо, наконец, возвращает себе нормальное зрение и поднимает взгляд, приходя в оцепенение. Перед ним за стеклом Барбатос, одежда на котором покрылась пыльными пятнами, правый рукав футболки держится на паре ниток — кажется, парень усиленно вырывался. Он стоит на самых кончиках пальцев на какой-то доске, а на шее затянута удавка. Глаза Венти воспалены, видимо, от слëз, руки связаны за спиной, а на шее начинает прорисовываться странгуляционная полоса. Видимо, поэтому он и стоит на носочках. Петля затянута слишком высоко. Ноги его дрожат. Сяо с трудом переводит взгляд в сторону, где видит бьющегося в истерике Тигнари, которого за локти удерживают Дилюк и Сайно. Он повисает на мужчинах безвольной куклой и рыдает, умоляя неизвестно о чëм. На лицах Кавеха и Кэйи уже нет и следа веселья и предвкушения квеста, что были у них на пороге первой комнате. Они в полнейшем ужасе. Аль-Хайтам стоит неподалëку от двух студентов, кажется, готовый их либо ловить, либо приводить в чувство. Рядом с Венти появляется актëр и берëт в руки микрофон, откашливаясь. Алатуса мелко трясëт от окружающей обстановки. – Итак, если хотите спасти своего друга, то предлагаю вам одну игру, – будущий архитектор уже думает начать возмущаться, но Хайтам вовремя закрывает тому рот рукой. – Думаю, все играли в подобную игру в детстве. Называется "Висельница", помните? Что ж, вам нужно угадать слово из одиннадцати букв. Буквы будете называть по очереди. Не угадываете – платформа опускается. Если кто-то повторяется, я опускаю платформу два раза. Всë просто, не так ли? Когда будете готовы, выстраиваетесь в шеренгу перед стеклом. – Я хочу уточнить, – начинает аль-Хайтам, становясь точно у стекла и смотря в мëртвенные синие глаза. – Могу задать? – актëр кивает. – Буквы "е" и "ë" – разные буквы? – Да, разные, – мужчина видит, что все заняли свои места, даже Тигнари, что не может спокойно смотреть на своего друга. – Итак, на ответ даëтся двадцать секунд. Если не отвечаете, переходим к следующему, а платформу я опускаю два раза. Начинаем? – ребята нестройно кивают, раздаëтся мерзкий хохот. – Что ж, Кэйа, начинай. – "А", – через секунд пять выдыхает Альберих, и слышится странный щелчок и звук моторчика. Глаза Барбатоса расширяются от ужаса, когда он пытается не упасть с наклоняющейся платформы. Тигнари взвизгивает. Кавех судорожно раздумывает. Платформа наклонилась где-то на девять градусов. По примерным его подсчëтам, у них ещë около пяти точных прав на ошибку, трëх нежелательных и одного... Одного, что убьëт Венти. Кавех тяжко сглатывает, когда понимает, что его двадцать секунд почти кончились. – "Ы"! – вскрикивает он, перепуганный. Им нельзя терять право на ошибку. От этого зависит жизнь Венти. Внезапно, на табло под стеклом открывается предпоследняя буква. Студент выдыхает, почти плача. Он не хочет этого, он не хочет быть повинен в чьей-то смерти сно... – "И", – произносит Сяо, и платформа снова наклоняется. Тигнари, что является следующим кричит и плачет, не понимая, что ему делать. Кажется, какой-то из его всхлипов был воспринят за букву, потому что платформа опускается ещë на девять градусов. Будущий архитектор сглатывает. Шесть раз. У них осталось шесть раз. – "О", – с натугой выдаëт Рагвиндр, и пятая буква открывается. Все выдыхают, боясь даже говорить лишний раз. Пока очередь вновь не дошла до Кавеха, он пытается рассуждать. Судя по тому, что предпоследняя буква "ы", слово является прилагательным. Это проще, значит в конце должна быть буква "й". Осталось понять, что за прилагательное это может быть. – "Ë", – выдаëт Сайно, платформа стоит на месте. Седьмая буква открывается. – "Е", – на пробу выдаëт аль-Хайтам, открывается вторая буква. Кажется, Кавех чувствует, как иррациональное облегчение разливается по телу, несмотря на то, что рано. Очень рано. – "У", – неуверенно произносит Альберих, после через платформа опускается два раза. Два. Кавех почти что мысленно воет. – Была такая буква, – гаденько смеëтся актëр, показывая микрофоном на Кавеха. – "Й", – открывается последняя буква. Прилагательное. – "Р", – четвёртая буква. Алатус смотрит на Венти во все глаза, как будто вместе с Кавехом считая, сколько ошибок им осталось. Четыре. Всего четыре ошибки. Кажется, что студент начинает седеть. Ему страшно, ему до ужаса страшно, он всë ещë не до конца принимает реальность. Но понимает он одно: квест перестал быть просто квестом. Два щелчка. Звук моторчика. Все испуганно оглядываются на поникшего Тигнари, который стоит с открытым ртом, но, видимо, не может из себя ничего выдавить. Пропуск хода. Осталось две ошибки. Третья грозит смертью. – "П", – платформа стоит. Все замерли и не шевелятся, боясь лишний раз вдохнуть. Надежды на Тигнари больше нет. Тот даже если захочет, не сможет из себя что-то выдавить. Открывается третья буква. Закрытыми остались четыре. Из алфавита осталось ещë двадцать три буквы. Кажется, что шансов у них немного. – "Т", – платформа опускается. Осталась одна ошибка. Альбериха рядом начинает нешуточно трясти. Кавеха бы тоже начало, если бы он не был так сосредоточен. Это же прилагательное, значит обязательно должна быть буква... – "Н", – выдаëт аль-Хайтам, тут же открывая сразу три буквы. Осталась одна. На Кэйю будущий архитектор не надеется, лишь бы букву назвал хоть какую-то. На Барбатоса он вообще не смотрит, чтобы лишний раз не терять рассудок от переживаний. – "Ш"? – платформа вновь опускается. Тигнари кричит что-то нечленораздельное, падая на колени. Думай, Кавех, думай. У тебя нет права на ошибку. Он всматривается в табло. "Непро_ëнный". Очевидно, очевидно! – "Щ". Из колонок с дребезжанием раздаëтся звук фанфар, открывается последняя буква. Актëр хлопает, по всей его позе видно, сколько в этих хлопках сарказма и ехидства. Он хватает в руки нож и одним движением перерезает верëвку, Венти падает мешком с ватой на пол под платформой. После того, как неизвестный удаляется, дверца в комнату со стеклом открывается. Первым влетает Сяо, подхватывая Барбатоса под руки и вытягивая в общую комнату. Тигнари кидается обнимать, щупать всë, что только возможно, и шептать на ухо какие-то бессвязные слова. Паренëк отмирает лишь через несколько минут, через силу кладя руки на лопатки друга. Все его ладони и предплечья в мелких ссадинах, а на шее фиолетово-чëрная странгуляционная полоса. Кавех не может перестать думать, о том, что они были так близки к провалу. Всего одна ошибка, и они бы уже никогда с ним не смогли поговорить. Алатус быстро снимает с Барбатоса петлю и тоже его обнимает. Совершенно не любящий тактильный контакт Сяо обнимает кого-то, при этом пытаясь утешить. – Надеюсь, у тебя получилось на своей шкуре прочувствовать хоть толику того, что чувствовал твой друг, которому ты позволил умереть, – холодно произносит Итэр, и динамики вновь со скрежетом отключаются. Гробовая тишина. Слышно лишь всхлипы Тигнари и хриплое дыхание Венти. Все напряжены. Барбатос выдыхает и прислоняется спиной к стеклу, потирая шею. А затем начинает истерически смеяться, почти что пополам складываясь. Его тело дрожит, будто в лихорадке, а щëки мокрые. – Откуда же... Откуда они знают? – смех становится слишком уж жутким. Он не прекращает смеяться вытирая лицо оторванным рукавом майки. Кофту свою он благополучно где-то оставил. Кавех дрожащими руками достаëт из рюкзака толстовку, быстро натягивая на парнишку. – Что знают, Венти? – тихо спрашивает Сайно. Парнишка делает по меньшей мере ещë три глубоких вдоха, чтобы суметь сказать хоть что-то, но его губы дрожат, практически не смыкаясь, весь подбородок в разводах слюны, а на глазах полопались капилляры. Ребята внимательно слушают его рассказ, только Тигнари отчего-то голову потупил. Впервые он встречает его на пороге университета. Парень был улыбчивым и шумным, так сильно похож на самого Барбатоса, только волосы на несколько тонов теплее, а глаза светятся желанием жить. Этот парень, к которому слишком быстро приклеилась кличка "Бард" за умение играть на лире и постоянные кельтские мотивы в песнях, был самым настоящим определением слова "жизнь". Он источал еë, он ею дышал, он был еë человеческим воплощением. Бард. Он вытаскивал Венти из чëрных, тревожных мыслей, что всегда преследовали его и выводил на яркий свет. Тогда, на втором курсе, Венти впервые полюбил учëбу и свой университет. Он ходил туда не только для того, чтобы Тигнари было не скучно ездить на метро, не только для того, чтобы его не отчислили. Он ходил туда, потому что сам, кажется, начал чувствовать тягу к жизни. Хотел быть похож на Барда. Хотел сиять также, хотел отдать ему хоть что-то. Никто не заметил, как они влюбились в друг друга. Как стали проводить вместе ещë больше времени, воровать поцелуи где-нибудь в курилке или туалете, играть вместе после пар в маленькой комнатушке со свалкой сломанных инструментов: Венти на излюбленной гитаре, разрисованной котиками какой-то первокурсницей, и Бард на лире. Они жили этим, жили этим чувством. В один из дней до него донëсся смешок сзади. Барбатос обернулся, смотря на кого-то из их одногруппников, лица и имени которого он даже тогда не помнил. Тот с гадкой ухмылкой осматривал Барда. Его Барда! А затем разразился смехом на весь институт. – Нашли друг друга, – прошелестел своим отвратительным голосом парень, хлопая в ладоши. – Шлюха и наркоман. Как же иронично. Вы так друг другу подходите. – Он не наркоман! – Барбатос выступает вперëд, закрывая возлюбленного спиной. Он никому не даст его в обиду. – Смотрю, со шлюхой ты согласен, – гундосит одногруппник, посмеиваясь. – Тебя наебали, шалашовка. После они едут к Венти и Тигнари на съëмную квартиру. Последний снова на работе в ночную смену, пишет сообщение, что был всего на двух вызовах, но уже не может нормально стоять на ногах. Барбатос дрожащими руками открывает портфель Барда, который лишь потупляет глаза в пол. В рюкзаке... Венти закрывает рот рукой и мчится в туалет, где его долго выворачивает. Несколько пакетиков. Почти пустых, со следами порошков. Он не знает что это, но он вспоминает все те моменты, когда Бард, его чудесный Бард, был дëрганый и гиперактивный, когда мог пританцовывать на месте без музыки или хоть какого-то ритма, когда много пил воду, когда его зрачки не сужались даже под слепящим светом фонарика под одеялом. Он... Венти выворачивает снова. На пороге ванной стоит его возлюбленный. Он хватает Барбатоса за волосы и оттягивает по кафелю, швыряя головой в поддон душевой кабины. Парень тихо ойкает, пытаясь встать, но ему придавливают бëдра и грудную клетку. Парень над ним невесело усмехается. – Я тебе противен, да? – Бард смеëтся, а в глазах Барбатоса расплываются очертания любимого лица: кажется, приложили его серьëзно. – Отвечай, паскуда! – Нет, милый, – голос хриплый и почти не слышимый. У него на горле оказывается ладонь. Та, что раньше ерошила волосы, та, что гладила по щеке любовно, та, что крепко обнимала, не давая пасть в пучину отчаяния. – Нет. – Ты пиздишь! – Бард сдавливает тонкое горло, а в глазах его паника. – Ты мне врëшь, блять. Ты меня ненавидишь. Тебе мерзко. Потрахался бы ты со мной сейчас, зная, что я употребляю? – Милый... – голос почти неслышим. Воздух кончается и обжигает лëгкие. Внезапно, его отпускают, что-то зло кричат, но он не может расслышать, в ушах такой громкий стук собственного сердца. Бард уходит. Оставляет его здесь, в туалете, на ледяном кафеле с размазанной по нему кровью Барбатоса. Сил в нëм не остаëтся. Он прикрывает глаза, дыша рвано и хрипло. Засыпает. Пробуждение отдаëт головной болью и тошнотой. Он не знает, сколько проспал. Может час, может два. Он точно не уверен. Когда поднимается на ноги, мир клонит куда-то вправо, Венти почти что кренится вслед за ним, но успевает ухватиться за дверцу душевой кабины. Мелким шагом он выходит, направляясь в собственную спальню. Он так хочет спать. Дверь поддаëтся с третьего раза. А когда Барбатос всë же открывает еë, то вскрикивает от ужаса. Посреди комнаты, на его люстре, в петле качается Бард. Его любимый, самый любимый Бард. На полу записка. Дрожащими руками он хватает еë. "Это всë ты виноват. Это твоя вина. Ты видел, что я что-то себе колю, но верил мне, что это лекарство. Ты просто идиот. Я хотел, чтобы ты спас меня, чтобы разоблачил мою ложь. Но ты не спас. Я проклинаю тебя, я тебя никогда не прощу". Венти не помнил, как открылась дверь в комнату. Он не помнил, как его подхватил Тигнари, уводя в гостиную. Не помнил, как скорая ставила ему сотрясение и увозила в больницу. Не помнил, как его всего обкалывали успокоительными. Лишь застывшие мëртвые глаза и петля на люстре были перед его взглядом, когда он смыкал веки. – Я не мог больше спать в той комнате, – обнимая колени, шепчет Венти. С правой стороны его за руку притягивает к себе Тигнари, укладывая подбородок на тëмную макушку. – Это был последний курс, и сразу после выпускного мы переехали в Вишнëвку, в домик, который бабушка Тигнари оставила ему в наследство. Больше мы оттуда и не выезжали. Я работал на фрилансе, Тигнари сельским врачом. Я... Мне было так страшно. Вновь увидеть те улицы, где я ходил, где он мог ходить, я... – Тише, – Сяо прижимает парня к своей груди, гладя по волосам. – Ты не виноват. Это наркотики сотворили с ним такое. – Но я не заметил! – Барбатос пытался вырваться, но ему не дали. Да и попытки были слабыми. – Я должен был заметить, я... – Ты не ясновидящий, – холодно произносит аль-Хайтам. – Если этот твой Бард хотел, чтобы ты сам попытался разоблачить его ложь, значит помощь ему была не так уж и нужна. Или он вообще сознательно от неë отказывался. Ты не виноват. Они сидят в тишине несколько минут, переваривая историю, а потом Сайно выходит в центр комнаты, кидая неуверенные взгляды на Дилюка и аль-Хайтама. Те лишь тяжело вздыхают. – Я должен вам об этом сказать, – полицейский собирается с мыслями, кусая ноготь на большом пальце. – Мы все в смертельной опасности. Возможно... – он сглатывает, – возможно мы никогда уже отсюда не выйдем. – Что? – Тигнари шокировано оглядывает фигуру мужчины с головы до ног. – Что ты имеешь в виду? – Уже полгода я в команде бьюсь над висяком, – все смотрят на него исподлобья. – Называется "Дело о Грешнике". Неизвестный маньяк собирает группу людей на различные мероприятия, и наказывает за различные прегрешения, выставляя потом те на всеобщее обозрение. – И... – Кэйа сглатывает, видя, как руки его друга начинают трястись, – как давно ты об этом догадался? – Во второй комнате, – Сайно опускает глаза на свои ботинки. – Когда... Когда сказали о моëм проступке. – И ты молчал, сука! – Кавех подлетает с места, и его удерживают сразу втроëм. Он в отчаянии, он дрожит от ужаса и не знает, что делать. Голова кружится от страха, сердце захлëбывается биениями, ноги подкашиваются. Кто-то его ловит, и он почти что задыхается. Он не хочет умирать. Не тут. Не так. Он ещё не готов. У него было столько планов. Но вот он здесь, в лапах какого-то психопата, а ему даже об этом раньше не сказали! Он ведь... – Ты молчал! – Кавех кричит и пытается вырваться. Тигнари глядит на него с сожалением в глазах. – Ты скрыл это от нас! Весело было блять смотреть, как мы даже не догадываемся о том, что в любой момент нас могут ëбнуть! – Тише, Каве, тише, – большая ладонь прижимает его голову к груди и поглаживает щëку, макушку, шею и плечи. Студента трясëт. Он чувствует холодное дыхание смерти в затылок. – Тише, мы выберемся, клянусь, мы выберемся отсюда, ты сможешь мне снова рассказать, какой хреновый у тебя был препод по философии, облапать меня, назвать душным. Мы выйдем отсюда все. Студент поднимает глаза и видит бледное лицо аль-Хайтама с поджатыми губами. Он, кажется, напуган не меньше него, но глаза горят уверенностью, руки прижимают к себе, а голос спокоен. Сайно и его сокрытие фактов забывается само собой, Кавех позволяет себе расслабиться и обнять сильное тело двумя руками, оглаживая крепкие и рельефные мышцы спины. – Ты опять меня лапаешь, – сокрушëнно вздыхает предприниматель, смотря на всë такое же бледное, но слегка довольное лицо парня. – Ага, – урчит тот, чувствуя, как дрожь постепенно отступает. Через некоторое время они принимают решение двигаться в следующую комнату через открытую дверь. В ней светло, и парни нерешительно переходят, слыша, как за их спинами закрывается проход. Чей-то голос по ту сторону просит открыть снова, потому что кто-то не успел зайти. Опять.