"Дорогой Тами, мы с тобой знакомы с детства. Я любила, люблю и буду любить тебя, несмотря на то, что я узнала о тебе. Чудовищная и мерзкая информация, в которую я не хотела верить."
Он подходит к первому стулу. Руки смуглые и дрожащие, он еле вкладывает свои ладони меж чужих, ощупывая записку. Он слишком тактильно чувствительный, он не думает, что люди, устроившие весь этот ужас, могут об этом догадываться. Он ощупывает записку, все небольшие бугорки, придавленные ручкой, и ему даже становится на мгновение смешно. Неужели, они действительно так глупы, чтобы писать всё от руки? С другой стороны, это всё может быть лишь простой обманкой, потому что они хотят смерти хоть кого-нибудь из них. Желательно всех. Он убирает руки и движется дальше под аккомпанемент такого похожего голоса, от которого хочется избавиться."Знаешь, мне было мерзко это слышать от других. Будто они просто пытались опорочить тебя в чужих глазах, унижали. Даже, когда информацию подтвердила твоя бабушка. Я поругалась с ней, кричала, что она тебя ненавидит"
Вторые руки тонкие, аккуратные маленькие ладошки с загрубевшими подушечками пальцев. Он снова прикасается к бумажке, и теперь он уже испускает истерический смешок. Идеально гладкая бумага, даже смешно. Смешно? Страшно. Он сглатывает и идёт дальше, пытаясь совладать со своими дрожащими ногами."Я молилась Богу, что меня обманули, но ты и сам подтвердил эту информацию. Мне стало противно, но я надеялась, что смогу тебя исправить. Я пыталась. Помнишь, как я заглядывала к тебе домой? Как залезала в окна? Я пыталась тебе помочь, но ты говорил, что я тебя пугаю! Это не честно! Я старалась ради ТЕБЯ!"
Аль-Хайтама тошнит. Слышать это ещё раз, вспоминать произошедшее выше его сил. Он проходит дальше, сминает в крепких руках своего друга бумажку. Гладкую, без продавливаний, чувствует влагу в уголках глаз, крепится. Ему нужно оставаться спокойным. Сейчас, когда все в ужасе, когда даже флегматичный Сайно дёргает ногой и кусает губы, весь покрывается испариной, он должен оставаться тем, на кого можно положиться. На кого можно посмотреть и отпустить тревогу, увидев его спокойное лицо. Он не подведёт, он будет сдержанным и собранным. Нужно идти дальше, кажется, его лучший друг увидел панику в его глазах."Тебя никто и никогда не любил так, как я! Я хотела смыть с тебя эту грязь, хотела избавить тебя от этого порока, но ты не хотел. Всё твердил мне, что это нормально, что в природе такое бывает, но это отвратительно и неправильно. Я пыталась, но знаешь, что сказала твоя бабушка? Что я долбанная психичка и маньячка! Что я ненормальная! Я так хотела достать ваш кухонный нож и перерезать ей глотку... Но не стала. Ты ведь так любишь свою бабушку. Но не меня."
Тошно. Он смотрит на тонкие, но сильные ладони. Ощупывает записку. Гладкая. Очень гладкая. Почти смеётся. Его пытаются искусно запутать и обмануть. Что ж, если он ошибётся, то заплатит за ошибку своей жизнью. Он не подвергнет риску остальных. Конечно, обидно, что он не сможет выполнить данное Кавеху обещание, даже представлять не хочет, что будет с Кавехом после этого потрясения. Что будет со всеми после этого потрясения. Аль-Хайтам убеждает себя, талдычит, что обязан найти подсказку. Он скала и монолит, нерушимый. Его обещания такие же. Нужно идти дальше."В один момент Сайно сказал мне, что мне нужно немного успокоиться, а потом обсудить с тобой ситуацию. Я СПОКОЙНА, ЧЕРТОВСКИ СПОКОЙНА! О Боже, мне все надоели. Даже мой папа сказал, что мне нужно посетить психотерапевта. Почему? Почему вы все боитесь меня? Из-за того, что я резала руки посреди института, чтобы ты обратил на меня внимание? Ох, так это же было не всерьёз. Тогда не всерьёз."
Последним был будущий архитектор. В месте, где под грубой тканью находятся глаза, всё промокло. Он мелко трясётся, видно, что держится из последних сил. Аль-Хайтам просовывает свои ладони меж чужих, чувствует, как его кожу оглаживают большим пальцем. Записка не совсем гладкая, с совсем небольшой дырочкой, будто кто-то случайно продавил ручкой. Он хочет задержаться подольше в коконе тёплых ладоней, но отходит на несколько шагов, наконец слушая последние слова чужой предсмертной записки."Тами, я знаю, что ты меня не любишь, и в таком мире я жить не хочу. Прощай, будь счастлив. Навеки с тобой, Нилу"
– Колечко, колечко, выйди на крылечко, – елейно тянет ведущий, мерзко смеясь. Аль-Хайтам лихорадочно задумывается. Они могли его запутать. С одной стороны, чтобы он думал, что в первой записке точно пуля, но там может быть подсказка. С другой стороны, там может быть именно пуля, а подсказка в другой записке. Футболка на спине липнет из-за холодного пота, он судорожно сглатывает, пытаясь думать, пытаясь понять, что делать, кого выбрать, теряется и пытается не сдаваться. С каждой секундой становится всё тяжелее. Актёр ехидно улюлюкает, доставая пистолет и снимая с предохранителя. – Что ж, если в течение тридцати секунд ты не называешь свой вариант, я начну убивать их по одному раз в десять секунд, до тех пор, пока не останется один. А там уже что выпадет, – мужчина приставляет дуло ко лбу Дилюка, принимаясь считать от тридцати до одного. – Первый, Кэйа, пусть будет он, – аль-Хайтам чувствует, что силы покидают его. Вот и его смерть пришла. Первый из них уйдёт он, и, надеется, что последний. Что остальные выберутся. Мучитель издевательски медленно приближается к парню. Оглаживает тому висок дулом пистолета. Медленно достаёт записку. Медленно её разворачивает. Медленно её читает. Медленно обводит всех взглядом. Он удивительно громко смеётся, походя к своей жертве ближе и давая ему в руки пистолет. – Кого же выберет уважаемый аль-Хайтам? Себя, – мужчина усмехается, кивая в сторону студента, – или же Кэйю? – Себя, – отрезает бизнесмен, ставя себе приговор. Он приставляет дуло заряженного пистолета к виску, поражаясь, что он сегодня убьёт себя сам. Он презирал самоубийства. Понимал, почему так делают, понимал людей, но презирал сам процесс. Это некрасивая смерть. Это печальная, одинокая и бесконечно ужасная смерть. Лишить себя того единственного, что является ценнейшей константой в твоём существовании. Он слышит, как истерически рыдает Кавех, видит, как испуганно смотрит Сайно. Хайтам одними губами просит того закрыть глаза. Он не хочет, чтобы лучший друг видел своими глазами этот отвратительный процесс. – Итак, что же вы всё-таки вытянули, господин аль-Хайтам? – актёр протягивает ему записку, и мужчина берёт её в руки, мутными глазами вчитываясь в расплывающиеся буквы. Их... Их ведь больше четырёх, ему не кажется? – Это... Подсказка? – бизнесмен видит утвердительный кивок и роняет пистолет, будто тот обжёг ему руку. Актёр удаляется в другую комнату, пожелав им хорошего отдыха. Аль-Хайтам и Сайно кидаются всех освободить. Ребята подслеповато щурятся, Кавех тихо плачет, выбрасывая бумажку так резко, будто она пропитана ядом. Он трёт глаза и не издаёт ни звука. За последнее время, мужчина привык, что все его истерики сопровождаются криками, но эта, тихая, безмолвная, будто бы несуществующая, пугает его сильнее всего. Он садится перед парнем на корточки и заглядывает в красную радужку. Краем глаза отмечает, что Тигнари снова даёт Сяо какие-то таблетки, что Кэйа облегчённо обнимает себя руками, впервые за долгое время искренне улыбается и громко смеётся. Он просто рад, что он не погубил другого человека. Будущий архитектор выглядит изломанной куклой. Дорожки слёз очерчивают посеревшее от страха лицо, и мужчина вытирает их подушечками больших пальцев аккуратно, заглядывает в глаза, прижимается грудью к чужим коленям, пытается привести в чувства. Тёмный зрачок обращается к нему, губы украшает кривая улыбка, будто трещина на фарфоре, и парень приоткрывает рот. – Ты обещал, что выживешь, – шепчет студент, наконец всхлипывая. Издаёт звук, мужчина тянется за звуком, обхватывает ладонями лицо, заглядывается, не может насмотреться. Лицо парня скривилось в рыданиях, он плачет не картинно-красиво, это не так. Но это выражение лица он тоже считает красивым, наверное, потому что оно дарит ему какое-то облегчение, потому что парень не молчит. Он говорит, он всхлипывает, и Хайтам ждёт, когда он закричит, может ударит, лишь бы не молчал. Это пугает. – И я выжил, – говорит мужчина, и Кавех взрывается. Подскакивает, поднимает бизнесмена вслед за собой, колошматит по груди и плечам, не то чтобы больно, но бодрит. Кричит и ругает, а потом весь обмякает, вжимается, гладит по скулам, носу и лбу, разглядывает лицо со всех сторон, будто не верит. – Ты чуть не убил себя, – говорит парень, и что-то внутри него снова обрывается. – Либо нужно было думать лучше, либо выбрать меня. Я бы... – Заткнись, умоляю, – хором произносят Хайтам и Кэйа, отчего Кавех то ли истерически, то ли искренне хохочет, прикрывая ладонями лицо. – Я не нарушаю данных мной обещаний. Немая сцена длится всего пару минут. Никто не нарушает так вовремя возникшую идиллию, потому что и сами берут передышку для нервов. Пусть и небольшую. Рагнвиндр подходит ближе. Усаживается на пол, вслед за ним садятся все остальные, никто не хочет садиться на стулья, потому что страшно, потому что эти стулья ощущаются как смерть. С лица Сяо стал спадать лихорадочный румянец, но он всё ещё плох. Ему всё ещё нужна хорошая медицинская помощь. Но они все здесь без возможности выбраться. Они все здесь. – Эти слова, – Дилюк начинает тихо и осторожно, пытается не давить, – от кого они? Расскажешь? Аль-Хайтам пожимает плечами. Воспоминания не отзываются болью в сердце, лишь чем-то гадким оседают на языке. Он понял, что немного отличается от остальных детей, когда ему исполнилось десять. Все мальчики в его классе, пожалуй, за исключением Сайно, которого интересовали лишь его отвратительные шутки, стали обсуждать девочек и кто в кого влюбился. Спрашивали они об этом и Хайтама. Но он не знал, какая девочка ему нравится. Наверное, потому что больше всего ему нравился мальчик из параллельного класса. Он был милым и начитанным, умел поддержать диалог и не срывал уроки, как его одноклассники. Уже тогда аль-Хайтам понял, что он не такой, как остальные. Что так не у всех. Он смирился. В четырнадцать он прочитал в научной книге, что это нормально. Что многие животные практикуют гомосексуальные связи. Что среди людей это нормально и давно не считается болезнью. Принял как данность и решил жить дальше, возможно, в будущем, в другой стране. Страшно было об этом только говорить бабушке и Сайно. Что они об этом скажут? Будут ли и дальше рядом с ним или отвернуться? Решил сказать сначала лучшему другу. Тот воспринял это спокойно, сказал, что сам такой же и предложил даже попробовать встречаться. Аль-Хайтам лишь изобразил рвотный позыв, в ответ на что Сайно громко и не мило заржал. Бабушке он долго не решался говорить. Мялся, боялся разочаровать. Но в шестнадцать осознал, что устал прятать. В один день пришёл к бабушке в комнату и выпалил ей всё как на духу. Что он гей, что ему за всю жизнь нравилось целых три парня, но он ни с кем из них так и не начал встречаться. Что не изменится, что никогда не женится, что она может не принять его, и он поймёт, но просит не выгонять его до поступления в институт. Бабушка тогда шокировано открыла рот, а потом несколько минут безостановочно смеялась, утирая платком влагу, выступившую в уголках глаз. – Тами, думаешь бабуля будет злиться на тебя за то, кого ты любишь? – парень где стоял, там и застыл каменным изваянием, не веря в происходящее. – Самое главное, чтобы человек был хороший, а уж парень это или девочка мне всё равно. В десятом классе к ним перевелась Нилу. Мечта всех парней, начиная с пятого класса. Она красива и грациозна, мила, обаятельна и вежлива. Она красиво танцует, изгибается под невозможными градусами и всегда улыбается. Прибивается к компании Сайно и Хайтама, потому что они единственные, кто к ней не пристают. Аль-Хайтаму, если быть честным, всё равно. Ему интереснее общаться с лучшим другом, Нилу же для него просто приятельница, с которой они могут перекинуться парой слов. Что его удивляет, так это то, что девушка рядом с ним смущённо мнётся, краснеет и постоянно теребит свои огненно рыжие пряди. Он думает, что ей с ним некомфортно, и в один из дней спрашивает её об этом напрямую, на что она лишь испуганно отнекивается, но причины своего поведения не называет. Что ж, аль-Хайтаму, в общем-то, всё равно. Как уж так получается, что даже после поступления в разные институты, они все трое по-прежнему хорошо общается, для него остаётся загадкой. Ладно Сайно, но Нилу всегда увязывается за ними, куда бы они не пошли, даже если никто из них не рассказывает об этом. Это начинает пугать. Позже Нилу, грозно топая в какой-то кафешке, говорит, как её бесят все те, кто порочат репутацию Хайтама. Тот только жмёт плечами, говоря, что ему всё равно. Она этого не понимает, говорит, что будет тяжело завести отношения из-за этих слухов. – Если человек, которого я полюблю, действительно не захочет быть со мной из-за каких-то сплетен, то это не тот человек, ради которого стоит стараться, – отвечает ей парень, делая глоток кофе и снова погружаясь в очередную заумную книжку. Сайно лишь подтверждает его мысль, а девушка рукоплещет, возмущаясь, что Хайтам слишком равнодушен. Что ж, возможно, так и есть. Нилу везде. Она встречает его после пар, она утром ждёт его у дома, она внезапно появляется в библиотеке рядом с ним на другом конце города, и аль-Хайтам впервые кого-то боится. Он рассказывает о своих страхах лучшему другу, но тот не до конца понимает. И даже при этом говорит, что побеседует с Нилу и попросит её так не делать. Парень благодарно поднимает уголки губ. Он рад, что у него такой друг. Девушка не внемлет его просьбам. Она становится лишь назойливее и раздражённее. В один из дней он спускается на кухню утром, и видит, как раскрасневшаяся Нилу кричит на его бабушку, которая, гордо выпрямив спину, смотрит с отвращением и просит покинуть их дом немедленно. Девушка сдаётся и уходит, так и не заметив шокированного парня на лестнице. – Бабушка, что-то случилось? – парень подходит к женщине, и та ласково улыбается, лучики морщин смягчают её взгляд, вся она начинает сверкать озёрной гладью на солнце. – Да так, подружка твоя какая-то... – видно, что женщина пытается подобрать более нейтральное слово, – неадекватная. Я надеюсь, ты с ней не встречаешься? – Бабушка, девушки меня всё ещё не привлекают. – Что ж, я даже рада, – она садится за стол, снова принимаясь пить чай. Видимо, её отвлекли. – Если бы в один день ты привёл такую девицу в качестве невесты, я бы схлопотала инфаркт на месте. Нилу становится всё более пугающей. Она часто кричит и срывается на всех подряд, даже флегматичный Сайно не выдерживает и просит девушку больше не появляться в их компании. Впервые аль-Хайтам останавливал от драки девушку, а не парня. Через месяц Нилу зовёт его в какой-то парк, где они уединяются ото всех в беседке. Она признаётся ему в любви, краснеет и теребит свои рыжие волосы. – Я люблю тебя с нашей первой встречи, – лепечет она, смотря на парня. – Ты будешь встречаться со мной? – Нет, Нилу, – Хайтам тяжко вздыхает, думая, как выкрутиться. Понимает, что лучше сказать правду. – Я гей. – Ты гей? – она выглядит шокированной, но уже через мгновение ядовито усмехается. – Так слухи не врали? Это же мерзко и грязно. – Что ж, тогда впредь со мной не общайся, – парень собирается уйти, но девушка хватает его за руку, вписывается ногтями и смотрит жалобно, но с презрением. – Это ничего страшного, Тами, – она улыбается полубезумно, и Хайтам сглатывает. Всё это начинает пугать до чёртиков. – Я помогу тебе, я тебя исправлю, я тебя вылечу. – Это абсолютно нормально, что я такой, – парень вырывает руку, оставляя царапины на коже, из которых сочится кровь. Девушка смотрит на него с презрением. – Это не болезнь. Я такой, какой есть. Пока, Нилу. Он надеялся, что жизнь наладится, что всё станет лучше. Но начался кошмар. Девушка продолжала преследовать его, тёрлась об него, флиртовала и угрожала, оскорбляла и восхищалась вперемешку, и это пугало. Она заявлялась домой ещё раз, угрожала его бабушке, говорила, что убьёт её, но бабушка лишь вызвала полицию. Она залезала к нему на окно, пела ему любовные песни, и парень чувствовал, что с каждым днём ему страшнее существовать. Такая хрупкая и милая девушка пугала его получше, чем маньяки в ужастиках. Он сидел дома, завёрнутый в плед и шокированный настолько, что бабушка не могла до него дозваться несколько минут. Сегодня он после пар собирался как обычно сходить в тренажёрный зал, а потом, возможно, встретиться с Сайно. Посреди главного холла стоит Нилу с ножом. Он чувствует, как пространство вокруг леденеет. Она замечает его, жутко хохочет и режет руки. Кровь капает на плитку, она хохочет, кто-то пытается вытащить нож из её рук, вызванивает скорую, а он, впервые в жизни, позорно падает в обморок. Он знает, что Сайно с ней потом говорил, просил больше не контактировать ни с кем. Хайтам две недели боялся выходить из дома. Бабушка в срочном порядке приняла решение переехать, продала их уютный домишко и купила не менее комфортный, принявшись везти внука на учёбу и с учёбы. Парень лишь знает, что девушка на домашнем лечении. Это дарит ему облегчение. Как оказывается, ненадолго. Через три месяца ему на телефон прилетает сообщение с адресом и фотографией ножа в крови. Понимая, что поступает опрометчиво, он пишет Сайно, и они вместе едут неизвестно куда. Это небольшой домик под Санкт-Петербургом. Калитка открыта, дверь открыта, и парни, медленно сглатывая, заходят внутрь. Везде тихо, они заглядывают в каждую комнату. И Хайтам позорно визжит в одной из. В ванне, абсолютно голая, в алой воде, выплёскивающейся на плитку, лежит Нилу. Её руки... Раскурочены. От запястий до подмышек разрезаны так, что лоскуты кожи выгибаются наружу. Парень берёт телефон в руки, на котором включает видео. Девушка плачет и жутко хохочет, признаётся ему в любви и тут же оскорбляет, пока с неистовой силой разрубает руки, отчего кровь несколько раз брызжет. Она залезает пальцами внутрь ран, разводит края, кричит и смеётся. На старые раны наносит новые, отрывает куски кожи, а потом успокаивается. Улыбается, показывает пальцем на записку и завершает запись. Аль-Хайтама рвёт в туалет. Ему кажется, что скоро из него выйдут лёгкие и желудок. Он читает записку, и его рвёт по второму кругу. Кутерьма из скорой, полиции, ритаульщиков и священников проходит мимо него. Дома он плачет, рассказывая обо всём бабушке, и та ведёт его к врачу. Хайтам впервые молится. Молится, чтобы больше никогда не столкнуться с подобным. – Я до сих пор помню, как я и его бабушка поочерёдно дежурили рядом с ним, потому что боялись, что он сотворит что-то и с собой, – выдыхает Сайно, неловко пожёвывая губу. – Сталкеры реально мерзкие люди, – фыркает Венти, скрещивая руки на груди. – И она явно была психически больна. Я не знаю, почему её родители после первой же ситуации не оставили её лечиться. – Потому что тот факт, что ты лежал в психушке, очень сильно бьёт по дальнейшим перспективам, – пожимает плечами Альберих, сочувственно смотря на парня. – Ты не виноват в этом. – Я знаю, не нужно меня утешать, – отрезает Хайтам, разворачивая записку. – Я никогда не считал себя в этом виноватым. Себя я не переделаю, а за её ментальное здоровье отвечают её родители. Итак, нам нужно решить загадку. – Так, что там написано? – Кавех через плечо бизнесмена заглядывает в листок, хмурясь. – "Каждому из вас это присуще, и каждый может от этого избавиться, чтобы быть спокойным. Но вы цепляетесь за это, думая, что вы правы. Что это?" Все задумываются. Звучит как то, что может являться чем угодно. Тигнари перебирает в голове множество вариантов. За что же они все здесь цепляются? Явно не за какие-то банальные вещи, которые могут первыми прийти на ум. Это что-то более неочевидное. – Это жизнь, – подскакивает Венти, задирая радостно руки вверх. Потайная дверь открывается. – Что ж, вперёд и с песней! Всё потихоньку поднимается. Дилюк аккуратно подсаживает Сяо себе на спину, стараясь не тревожить его руки. Ребята выглядят вымученными, но относительно спокойными, если в их ситуации вообще можно быть спокойными. Кавех приближается к Хайтаму, заглядывая глаза в глаза. – Что ж, если ты всегда исполняешь свои обещания, то спешу напомнить, что ты обещал мне свидание, – студент медленно облизывает губы, ехидно улыбаясь. – Конечно, свидание, я помню, – мужчина зеркалит чужую улыбку, проводя рукой по чужой спине от лопаток до поясницы, а потом внезапно крепко сжимает чужую ягодицу и подскакивает, направляясь к двери. – Эй, ты что, только что меня облапал? – Ну да, а что? Свет гаснет, в прочем, этому уже никто не удивляется.