Et solus sanguis abluet peccatum tuum

Кавех ушёл с ведущим. Тишина такая плотная, что её может рубить. У всех складывается стойкое ощущение неизбежности. Тигнари достаёт из рюкзака, который после будущего архитектора унаследовал Кэйа, бутылку с водой, немного выпивает, и тяжело вздыхает. Его взгляд тяжёлый, гранитной плитой опадает на головы присутствующих. Листок с подсказкой лежит на полу, являя миру напечатанный текст. "Папочка зовёт его за собой". Медик скрещивает руки на груди, пугаясь своих мыслей. – Неужели отец Кавеха является... – Отец Кавеха мёртв уже шестнадцать лет, – глухо чеканит Сяо, поджимая губы. Тигнари встревоженно ерошит волосы. Кто охотится за ними всё это время? Они столько всего знают про них, что становится невыносимо. Он не верит в мистику или любое вероисповедание, но впервые не может найти нормального объяснения. В одном эти ужасающие люди правы: они в самом настоящем Аду. Рагнвиндр со студентом-криминалистом отходят подальше от общего скопления людей. Садятся на пол, заглядывают друг другу в глаза. Альберих поджимает взволнованно губы, его глаза тусклые и уставшие. – Почему ты поступил так? – слова падают куда-то в пустоту. Мужчина пожимает плечами. – Я слишком хорошо его знаю. Самое страшное, что теперь он не будет бороться. Если ему дадут выбор умереть ради других, он умрёт. Умрёт, чтобы принести пользу. Люк, ты так и не научился следить за словами, не так ли? – Хватит отчитывать меня как маленького! – взвивается Рагнвиндр, привлекая всеобщее внимание. Бизнесмен немного тушуется, сжимая челюсти. – Он налажал. Ты теперь без пальца. А он целый и невредимый. – Это ненадолго, Люк, – взгляд Кэйи напряжённый. Он не верит в то, что его возлюбленный говорит подобные вещи. – Сейчас его очередь, кто знает, чем это закончится. – Не могу сказать, что я не рад этому. В плечо мужчины прилетает кулак. Он медленно поворачивает голову и видит аль-Хайтама. Он рассержен, впервые краснеет, глаза метают молнии. Он вздёргивает друга за ворот рубашки, практически соприкасаясь нос к носу. – Ты тоже налажал тогда, – бизнесмен шипит, Рагнвиндр не помнит, чтобы видел когда-нибудь столько эмоций на его лице. – Тогда, в своей комнате. Когда Кэйю ранили. И никто, ни одна живая душа не желала тебе боли. – Да что ты говоришь? – мужчина сбрасывает с себя чужие руки, отходя на полшага назад. – А зачем тогда Кавех нажал кнопку? Назвал ответ и меня ударило? Из добродетели? – Потому что он боялся, что ускоренный удар может повредить Кэйе грудную клетку! – кричит аль-Хайтам, тяжело дыша. У Сайно глаза на лоб лезут. Чтобы его лучший друг позволял себе подобное поведение при ком-то, кроме него и собственной бабушки? Уму не постижимо. – А сколько истерик этот ненормальный закатил? – Дилюк, кажется, заводится ещё больше, он уже не видит перед собой ограничений и словесных фильтров. – "Пожалейте меня, я такой бедный и несчастный"! Мне тошно с этого. Взрослый парень и столько ноет! – Ноет? Блять ноет? – к ним подскакивает уже Барбатос, лучась праведным гневом. Самый смеющий и, кажется, легкомысленный среди них парень вырастает яростной фурией. – Ты, шкафчик без содержимого! Ноет он блять. Я тоже плакал. И Сяо, и Тигнари, и Сайно, и Кэйа. Сука, даже ты. О, ну извините, что не все такие же морально сильные, как ты! Просим прощения у царя-батюшки! – Венти театрально кланяется головой почти до пола, взмахивая рукой в сторону. – Напомнить, кто два раза пытался Кэйю бросить? И что, несмотря на это, Кавех пытался помочь этому "кому-то"? – Это совсем другое, – тянет Дилюк, оборачиваясь назад. Альберих смотрит на него умоляюще, просит остановиться, успокоиться, но Рагнвиндр не хочет. В нём бурлит стресс и страх, которые он устал держать в себе. – Другое? – на этот раз уже кричит Сяо, нетвёрдым шагом подходя ближе. Венти придерживает его за талию, обнимая. Взгляд Алатуса вымученный и разочарованный. – Смешно. Только вот Кэйа был для тебя близким человеком долгое время, а ты для Кавеха – никто. И всё равно он тебе помог. Ты судишь человека лишь по своим ощущениям, не придавая значению то, что творится на самом деле. Лелеешь свою боль, отрицая этот факт. Рисуешь рациональность, но действуешь наоборот. И делаешь это не первый раз, судя по твоему же рассказу, – голос Сяо тихий, но бьёт под дых не хуже кузнечного молота. – Ты лицемер, Дилюк. Ты хочешь, чтобы все поступали по прописанному в твоей голове сценарию, но забываешь, что вокруг тебя живые существа со своей волей. Ты винишь всех вокруг себя, не видя своих проступков. – Да что ты обо мне знаешь?! – рычит Рагнвиндр, дёргаясь в сторону будущего полицейского. Тот даже не шелохнулся, смотря с вызовом. Аль-Хайтам и Кэйа бросились вперёд, придерживая мужчину за плечи, но тот только сбрасывает их руки. Барбатос выступает чуть вперёд, частично закрывая собой Алатуса, смотрит свирепым волком. – А ты что знаешь о Кавехе? – усмехается Сяо, по-птичьи склоняя голову к плечу. – Что он пережил, что у него болит? Почему он жертвует собой ради всех, но при этом ненавидит себя за якобы бесполезность? Что ты блять о нём знаешь? – Да ты, – мужчина бросается вперёд, замахиваясь. – Остановитесь! Хватит! – орёт дурниной Сайно, вставая боком между спорящими. Он загнанно дышит, переводя взгляд с одного на другого. – Во-первых, Сяо, не стоит напрягаться, сел прям здесь, если уж хочется спорить, – Венти перепуганно усаживает Алатуса, также садясь на колени рядом, прилежно складывая руки на бёдра. – Во-вторых, Хайтам, я в ахуе. Не ожидал от тебя такого вообще, – бизнесмен издевательски изгибает бровь, сдерживая смешок. – В-третьих, Кэйа, иди к Нари, он тоже хочет поболтать, но я не успел его захватить с собой, – Альберих аккуратно обступает толпу, направляясь к медику. Тот усаживает его рядом с собой, шикая и прикладывая палец к губам. – В-четвёртых, Дилюк, ты реально поступил как чмо. Тебе стоит научиться контролировать свою агрессию и понос изо рта, а ещё признавать свои ошибки. – Может быть... – Рагнвиндр злобно хмыкает, пытаясь дёрнуться к полицейскому. – Я не закончил, – мужчина оборачивается лицом к своему оппоненту. Пусть тот и выше него на голову, но его это не особо пугает. – Возможно, Сяо грубо выразился, но он прав. Ты не видишь дальше своего носа. Ты игнорируешь обстоятельства и целесообразность. Напоминаю тебе о презумпции невиновности. Ты накинулся на парня просто потому, что побоялся признать свои бессилие и трусость. Кавех спас его от смерти, ты в ступоре молчал. Никто тебя в этом не винит, любой мог впасть в оцепенение из-за страха. Тебя винят в том, что ты беспричинно ударил парня и оскорбил. Вот и всё. Тебе стоит извиниться, если ты адекватный мужчина. – А если бы с аль-Хайтамом случилось подобное из-за Кавеха? – отчаянно вопрошает Дилюк, скрестив руки на груди. – Или с Тигнари? Как бы ты поступил? – Обрадовался, что они живы, – вздыхает полицейский, сжимая переносицу указательным и большим пальцами. Он чувствует себя так, будто разговаривает с табуреткой. – Пожалел бы их. Помог чем смог. Поблагодарил бы Кавеха, что близкий мне человек жив, или промолчал бы, если бы не было силы на это. Успокойся, кажется, нас ждут. Ведущий любопытно рассматривает развернувшуюся сцену. Его глаза задорно блестят, он медленным шагом обходит толпу, ехидно хихикая. – Ого, что за ссора в райских кущах? – Алатус с отвращением отворачивается от мучителя, сжимая челюсти. – Мне так даже больше нравится, как я рад тому, что, похоже, не все тут желают жизни друг другу, – Рагнвиндр вздрагивает. Он злится на будущего архитектора, но не настолько. Он хочет начать всё отрицать, но его хватают за руку. – Я снова буду заводить вас всех по очереди. Господин Тигнари, господин Сяо, вы не будете участвовать в испытании. Двое названных кивают вслед. Рука ведущего мерзкая, холодная и липкая, тащит его сквозь беспросветную тьму. Он слышит лёгкий металлический стук, когда нога актёра с чем-то сталкивается. Ему это не нравится. Его ставят в каком-то месте и запрещают двигаться во имя безопасности. Страх неизвестности начинает накатывать волнами. Он слышит болезненный хрип Сяо, когда его, по всей видимости, усаживают. Слышит тихие ругательства Тигнари, которого, судя по всему, неудачно опустили на ноги. Они стоят в тишине некоторое время, пока не загорается свет. Рагнвиндр чуть не вскрикивает, когда обводит пространство взглядом: вокруг какое-то совершенно страшное количество капканов. – Дорогие друзья, вам нельзя говорить и подсказывать, можно будет только хлопать в ладоши: по очереди или же всем вместе, не важно, – когда я выведу вашего дражайшего, – мужчина лукаво смотрит на винодела, жутко посмеиваясь, – или не очень товарища. Если есть, что мне сказать, то говорите сейчас. – Извините пожалуйста, а как я буду хлопать? – нервно усмехается Сайно, указывая на руку, прижатую к рёбрам. – У Вас есть ноги, господин полицейский. Ведущий удаляется, остальные же замолкают. Кэйа чуть склоняется, внимательно осматривая наточенные зубья ловушек, нервно смеётся, закрывая рот рукой. Его всего трясёт. Кавеха выводят в центр комнаты с завязанными глазами. Парень обнимает себя руками, синяк на скуле темнеет. Студент дрожит и вертит головой, пытаясь прислушаться. – Господин Кавех, Вы последний житель Флегетоны, настала Ваша очередь ответить за свои грехи, – актёр приближается к уху будущего архитектора слишком близко, заставляя аль-Хайтама слегка дёрнуться в их сторону. – Ваша игра – жмурки. Ты каждую ночь пытаешься во сне догнать того, кто умер по твоей вине. Что ж, теперь ты должен догнать пятерых своих друзей с закрытыми глазами, чтобы не умерли все. Готов? – Ты залез в мои записи у психотерапевта? – студент испуганно смеётся, наклоняя голову в противоположную сторону от мучителя. – Больной ублюдок. – Тише, малыш, – парень сглатывает, чувствуя холодное дуло у своего виска. – Слишком много вопросов, слишком мало действий. У тебя всего пятнадцать минут. Мужчина отталкивает Кавеха, отходя в безопасную зону. Парни переглядываются. Венти стоит к студенту ближе всех, он может переместиться так, чтобы на пути парня не было ни одного препятствия. Он кивает всем остальным и делает несколько шагов в сторону, начиная хлопать. Кавех дёргает головой в сторону звука. Он неуверенно разворачивается, осторожно идя в сторону шума. В голове пульсирует мысль о том, что он может убить их всех. Он не хочет этого. Слёзы впитываются в ткань повязки, он упрямо идёт вперёд. Хлопки становятся громче. Парень вытягивает руки вперёд, пытаясь нащупать кого-то, но в итоге человек впечатывается ему носом в грудь. – Первого поймал очень быстро, – усмехается актёр, походя ближе и направляя Барбатоса в безопасную зону. – Расслабляться рано, это разминка. Сайно решает взять пример и тоже выискивает положение, где парень не наткнётся на капкан. Есть лишь единственный очень рискованный вариант, но стоит попробовать. Полицейский стискивает челюсти, принимаясь хлопать себя по бедру. Кавех слышит глухой стук. Он совсем теряется, не понимая, что это. – Извините, – произносит студент, неловко выламывая пальцы. – Это кто-то так хлопает или мне просто кажется? – Тебе не кажется, – лукаво тянет актёр, наблюдая за парнем. Будущий архитектор старается отогнать от себя панику. Из-за неё притупляется слух, и он перестаёт ориентироваться совсем. Он делает несколько глубоких вдохов и выдохов, сосредотачиваясь. Глухой шум раздаётся относительно недалеко. Он неуверенно поворачивается и бредёт. Мысли далеки от радужных. Он боится всех подвести. Он осознаёт, что даже сейчас он подвергает риску не только свою жизнь, но и чужие. Если бы только он отговорил Кэйю ехать сюда, если бы только он тогда не послушал других, убил бы себя. Они все были бы на свободе. Сяо и Тигнари не были бы в таком ужасном состоянии, Кэйа не лишился бы пальца. Ему хочется сесть на месте и разрыдаться, накрыв голову руками. Он ненавидит себя. Он столько раз мог спасти всех, но поддался своему стремлению жить. "Ты трусливый жалкий балласт, Кавех, – говорит парень сам себе, продолжая двигаться дальше на звук. – Ты не имеешь права жить, когда кто-то другой может умереть." Сайно чувствует подкатывающую к горлу тошноту. Сейчас наступал очень тяжёлый момент: одно неверное движение и правая нога студента окажется проткнута толстыми лезвиями. Он хлопает активнее, пытаясь мысленно передать Кавеху маршрут, но, конечно же, это невозможно. Студента слегка заваливает вправо. Сайно открывает рот, в последний момент останавливая звук в горле. Раздаётся металлический стук, мерзкое чавкание плоти, а секундой позже перепонки рвёт душераздирающий визг. Парень падает на левый бок, приземляясь головой в паре сантиметров от раскрытого капкана. Кавех сворачивается в клубок, болезненно всхлипывая, заходясь кашлем после крика. Альберих зажимает рот руками, боясь издать хотя бы один звук. Полицейский дёргается, смотря на окрашивающийся в красный, бывшую белой, кроссовку парня. Дилюк стоит как громом поражённый, ни жив, ни мёртв. Поворачивает голову слегка вправо и видит аль-Хайтама, закусывающего ребро ладони, подскочившего Венти, полуживого от шока Тигнари и скрючившегося Сяо, закусившего собственные штаны. Все пытаются не произносить ни звука. Даже дышат тише. Ведущий усмехается, цокая языком. – Забыл предупредить о капканах, извините, – жёстким тоном чеканит мужчина. – Давайте, господин Кавех, вы же ходили на охоту с отцом в детстве, знаете, как выбраться из такой ловушки. Кстати, у вас осталось три раза. Парень нервно всхлипывает. Знать-то он знает, но тренировался на безобидных совсем, которые не то что взрослому, ребёнку боли не причиняют. И тренировался он только лишь для своей безопасности, потому что отец никогда не позволял себе применять такие методы. Студент рукой ощупывает пространство. Пусто. Он опирается на него, поднимаясь на левое колено. На ощупь находит края капкана, режется о зубья, что не оказались воткнуты в его голень. Спускается пальцами ниже с двух сторон, панически ищет пружины. Со всей силы дрожащих рук зажимает их, и ловушка раскрывается с громким лязганьем и мерзким чавканьем плоти. Влажное тепло, расползающееся по его ноге, отдаётся острым приступом тошноты, но парень сглатывает, вставая на обе ноги. На правую больно наступать, но он терпит. Они не умрут из-за него, из-за того что он слабак или неудачник. Он всё исправит. Сайно снова принимается хлопать. Студент идёт на звук, пошатываясь и опасно кренясь. Он злится сам на себя за свою рану, держит в себе всхлипы и стоны, лишь бы не потерять ориентир. Чувствует в себе такое упрямство, какое бывает в Кэйе, когда ему нужно отмазаться от мытья полов. Идёт, игнорируя немеющую ногу и кружающуюся голову. Натыкается руками на тёплое тело, позволяет себе тихо простонать сквозь зубы, мечтая сию же секунду отрубить себя пострадавшую конечность. – Что ж, господин Кавех, поторапливайтесь, у Вас осталось одиннадцать минут. Альберих и Хайтам смотрят на Дилюка выжидающе. К нему сейчас единственный безопасный путь. Мужчина несколько раз неуверенно кивает, разворачиваясь. – Кавех, сюда! Кэйа смотрит на возлюбленного с открытым ртом и влажными глазами. Друг Рагнвиндра сжимает кулаки и краснеет пятнами от злости. Те, кто уже вышли или даже не заходили, выглядят так, будто сейчас разорвут его. До мужчины доходит, что он только что сделал. Актёр, мерзко хохоча, подходит ближе к студенту. – Не сомневался в Вас, господин Дилюк, – ведущий направляет пистолет и выстреливает будущему архитектору в правое колено. Тот взвывает, еле удерживая себя в вертикальном положении. Перед глазами пляшут белые круги, он до последнего зажимает рот руками, но его всё равно рвёт от боли. Кавеха бьёт крупная дрожь. – Такое красивое зрелище! Как сладка месть, да? – мучитель гладит студента по плечу, тот отшатывается от него, наступая на больную конечность и взвизгивая. – Ну что ты плачешь? Смотри, я тебя даже пожалел. Не стал ранить целую ногу. Смотри, как я милосерден. – Прости Дилюк, пожалуйста, прости, – лепечет парень, до крови впиваясь ногтями в руку, чтобы себя отвлечь. – Я так виноват, прости. Мужчина чувствует себя так, будто это ему выстрелили в колено. В горле застрял комок. Он неуверенно хлопает, закусив язык до крови. Лишь бы больше ничего не сказать. Студент идёт. На ногу больше не получается полноценно наступать, он просто волочит её за собой. Звук почти заглушается болью, вгрызающейся в мозг. Надо идти, надо двигаться. Если он остановится, то всё будет непоправимо. Он перетерпит, есть те, о ком он сейчас должен беспокоиться гораздо больше. Он натыкается на мужчину в рубашке. Цепко хватается за его предплечье, чтобы на мгновение перевести дух. Рагнвиндр не сопротивляется. Кавех опускает голову вниз, всхлипывая. – Прости, Дилюк, я не хотел, чтобы Кэйа пострадал. Прости. Он отпускает мужчину и ждёт, когда же снова послышатся хлопки. Альберих неуверенно делает около шести шагов зигзагом, прежде чем начать подавать сигналы. Рагнвиндр приближается к тем, кто находится в безопасной зоне, как тут же ему приходится сесть на корточки, зажав рот ладонь. Сяо, пнувший его в живот, смотрит отчаянно и яростно. Он кривится, и произносит одними губами: "Ублюдок, ты это специально?" Мужчина лишь отрицательно качает головой, приваливаясь к стенке и переводя дух. Кавеху кажется, что он не дойдёт. Правая нога скользит по своему же кровавому следу, от чего его шаткое положение становится совсем плачевным. Он передвигается совсем мелкими шажками, чтобы, если что, почувствовать мыском кроссовки опасную ловушку. В ушах шумит, но он игнорирует всё это, лишь бы дойти, лишь бы не подвести. Хочется закричать, выругаться. Всё становится абсолютно невыносимым. Ужасающий крик раздаётся снова. Студент нервно смеётся и кричит одновременно, когда то же самое место снова зажимают лопасти капкана. Плоть чавкает, голова идёт кругом, он удерживает себя вертикально лишь усилием. – Осталось два раза, господин Кавех. Что два раза? Парень не понимает. Пытается присесть, чтобы раскрыть зубастые створки, но неудачно заваливается вперёд. Он слышит чвоканье плоти и хруст кости. Кавех кричит и рыдает. Второй капкан врезался в его колено, ломая чашечку. Его снова тошнит, сознание мутнеет и теряется, он пытается отдышаться, пытается не отключиться. Желудок сжимается в спазмах, с губ капает густая желчь. Горло и глаза жжёт, а правую ногу просто выворачивает наизнанку от боли. Сердце колотится как бешеное. Он умоляет небеса, чтобы он хотя бы дополз до конца, чтобы успел. – Ой-ой, аккуратнее нужно быть, – мерзко тянет ведущий, разбавляя голос саркастическим ядом. – Остался один раз. В сознание врывается догадка. Кавех может попасться ещё единожды в ловушку, а потом... А что потом? Он не хочет спрашивать. Не хочет знать, что ждёт его после того. Аккуратность, Кавех, всегда помни об аккуратности. Студент знает, что из раны ничего не стоит вынимать, но так же понимает, что капканы достаточно тяжёлые, если он продолжит с ними двигаться, то разорвёт себе мышцы. Он аккуратно разжимает оба орудия, не представляя, как подняться на ноги. Его правая просто висит безвольно, он даже двинуть ей не может. Кавех резким толчком рук возвращает себя в вертикальное положение, пытаясь не шататься в упоре на одну ногу. Хлопки возобновляются. Ему приходится помогать себе рукой тащить за собой израненную конечность. Осталось двое человек, неопределённое количество времени и одно право на ошибку. Ситуация патовая, но студент старается бодриться, скандирует старые советские лозунги у себя в голове, слизывая солёную влагу с верхней губы. Парень протягивает левую руку вперёд, чувствуя, как его ладонь перехватывает чужая с отсутствующим пальцем. Будущий архитектор аккуратно поглаживает запястье лучшего друга и улыбается уголками губ. – Остался один человек и три минуты, господин Кавех, – шепчет дыханием смерти в ухо мучитель. – Вы же так хотели, чтобы все эти люди выбрались наружу. Вы же их не подведёте? Студент весь обращается в слух. Звучные, очень громкие хлопки быстро задают ему направление движения. Он волочит за собой ногу, упрямствует, идёт, надеясь, что всё закончится. Понимает, что двигается до жути медленно, но быстрее не может. Захлёбывается из-за этого тихими слезами, мечтает успеть. Аль-Хайтам не помнил, чтобы когда-нибудь в своей жизни ему было так тяжело стоять на одном месте. Он смотрел на израненного, кое-как шагающего Кавеха, кусал губы и хлопал. Он старался не обращать внимание на красную прерывистую полосу, остающуюся за парнем, иначе совсем сойдёт с ума. Студента кренит вправо, но он всё равно движется в нужном направлении. Парень почти дошёл до него. Мужчина чувствует, как стареет на лет двадцать, когда парня, похоже, почти полностью покидают силы, и он начинает заваливаться буквально в двадцати сантиметрах от него, рискуя сейчас оказаться в последней своей ловушке. Бизнесмен скрипит зубами, понимает, что за такое своеволие ему могут что-то сделать, но рвётся вперёд, обхватывает студента двумя руками, приподнимая над полом. Звук выстрела оглушает, но пуля лишь слегка оцарапывает его бедро. – Жаль, что эта пуля была последней, – рычит сквозь зубы актёр, со всей дури швыряя пистолет в капкан. Мерзкий металлический скрежет рвёт барабанный перепонки, заставляя жмуриться. – Что ж, поздравляю Вас, господин Кавех. Никто не обращает внимание на то, что мучитель уходит, оставив за собой открытую дверь. Аль-Хайтам, подхватив израненного парня под бёдра и спину, аккуратно обходит оставшиеся капканы, приближаясь к остальным, где Тигнари с помощью Венти уже подготавливает воду, инъекции и бинты. Мужчина садится на пол в позу лотоса, укладывает студента на себя и снимает с него повязку. Баюкает на руках, заглядывая в мутные влажные глаза. – Каве, ты такой молодец, – шепчет Кэйа, гладя лучшего друга по волосам. Реакция будущего архитектора замедленная, он плохо соображает, но фокусируется лишь на бирюзовых глазах напротив, переходящих в красный или рыжий ближе к зрачку, он плохо видит. Тянет осторожно руку к чужому бледному лицу, еле касаясь, оглаживает переносицу. – У тебя очень красивые глаза, – еле выдавливает из себя парень, сумасшедше улыбаясь. – Потом Кавех, всё потом, – бормочет бизнесмен, наблюдая, как Тигнари ставит пострадавшему уколы в вену. – Давай тебя сейчас немного подлатают, да? – Я справился? – шепчет он, заглядывая в чужие влажные глаза. Так странно. – Хайтам, у тебя глаза мокрые. – Да, Кавех, да, – мужчина баюкает его в своих руках, держит крепко, потому что парень шипит и пытается вырваться, пока ему промывают ужасающие раны. Медик матерится сквозь зубы, показывает Барбатосу и Дилюку, где нужно пережимать, потому что боится, что зубья задели артерию. Подсовывает мало что понимающему от тревоги Кэйе ватку с нашатырным спиртом, и тот подставляет её под нос своему лучшему другу. Рагнвиндр смотрит на чужую ногу и, внезапно для себя, начинает плакать. В его голове будто срабатывает переключатель. Видит, как парень корчится от боли, конвульсивно дёргается, и становится до жути стыдно за то, что накричал. Понимает, что испугался за Кэйю, паниковал, но также осознаёт, что не имел право поступать так. Они все в одной лодке. И эта хлипкая посудина не идёт ко дну только потому, что все смогли откинуть желание подставить другого ради выживания. Благодаря инъекции адреналина спутанное сознание Кавеха начинается проясняться. Он смотрит вниз и впервые осознанно видит то, что стало с его конечностью. Она выглядит тошнотворно и мерзко, и парень стискивает чужую руку, вскрикивая от боли при затягивании бинтов, роняя горячие крупные слёзы от обиды за себя. Что до конца жизни придётся жить с этим уродством. – Я не говорю ничего наверняка, – кряхтя, выдавливает Тигнари, потуже перетягивая лоскут на ноге, – но тебе, скорее всего, задели связку. Возможно, ты будешь хромать всю оставшуюся жизнь. – Если я буду хромать, значит я буду ходить, – нервно хихикает студент, заглядывая в хмурое лицо бизнесмена. Тот его радости не разделяет. – Большего мне, в данной ситуации, и не нужно. – Вот и славно, – бодро тараторит медик, принимаясь накладывать второй слой бинтов. Ему казалось, что перевязка мучительна, но когда его перетягивают поближе к стене, чтобы Хайтаму было куда облокотиться, он готов взять свои слова обратно. Мужчина опирает его на свой торс, вплетаясь пальцами в светлые волосы, и горячо дышит в макушку. – Спасибо, что помогли, без вас я был бы не жилец, – относительно бодро говорит будущий архитектор, закусывая губу. – Прости, Кавех, – вдруг неловко произносит Рагнвиндр, не поднимая глаз. – Я... Я психанул и испугался, это не оправдывает меня, я не должен был тебя обзывать и бить, прости. – Забей, – отмахивается парень, принимая из чужих рук бутылку с водой и жадно прикладываясь к горлышку. – Я не держу на тебя зла, Дилюк. Всё в порядке. Студент даёт себе минуту на передышку. Грудная клетка грузно поднимается и опускается, потому что ему больно. Лекарства притупляют её, и парню страшно представить, что было бы, если бы среди них не было врача. Возможно, до сюда дошли бы не все. По крайней мере, точно не в сознании. – Тигнари, ты наш ангел-хранитель, – смеётся сипло Кавех, тут же закашливаясь. Горло от криков побаливает. – Да-да, скажешь мне об этом, когда в больнице тебе скажут, что твоей жизни ничего не угрожает, – с лёгкой весёлостью отвечает врач, улыбаясь уголком губ. – Кавех, – Сайно смотрит на него в упор, на лице его глубокий отпечаток непонятной тоски, – расскажешь, почему же ты здесь оказался? – Это не такая интересная история, как у вас, – парень неловко мнёт пальцы, разглядывая окружающих. Ему стыдно делиться, он боится увидеть презрение в их глазах. Его семья была словно списана с той идиотской рекламы майонеза. Где все широко улыбаются и счастливы. Разве что, название торговой марки в камеру им произносить не надо было. Маленькому Кавеху разрешали почти всё в рамках разумного: он мог бесконечно перерисовывать отцовские чертежи в свой альбом, краситься маминой косметикой, кушать сладкое после еды, разбивать коленки, пачкать одежду во время игр на улице и смотреть мультики в свободное время. Отец любил ездить с ним в лес на пикники и охоту, любил ходить по центру Петербурга, рассказывая всё про архитектуру, а сын внимательно слушал, громко смеялся, когда его щекотали, и просил купить сладкую вату. Пушистое лакомство налипало на мягкие щёки и маленький нос, на что мама смеялась, вытирая лицо влажной салфеткой. – Ты посмотри, всю моську себе измазал, – ласково журит его Фаранак, поднимая на руки, а малыш хохочет так громко, что прохожие оборачиваются. – Мама его ругает, а у него счастья полные штаны. – Я люблю тебя, мамуль! – мальчик звонко чмокает женщину в щёку, крепко обнимая за шею. – А папу любишь? – лукаво вопрошает мужчина, постукивая себя пальцем по щеке. – А папуля колючий, – дует губы ребёнок, и Фаранак смеётся так, что из глаз брызжут слёзы. – Ах ты маленький! – притворно-грозно говорит мужчина, потираясь щетиной о детскую щёку. Мальчик взвизгивает и смеётся, отталкивая взрослого маленькими ладошками. Отец часто ездит в другие города и страны по работе. Он привозит оттуда интересные книжки, игрушки и сувениры, красочно рассказывает разные истории, показывает фотографии того, что построили по его чертежам, и мальчик, гордо задрав подбородок, хвалится всем своим друзьям, что у него самый лучший папа в мире. Когда Кавеху исполняется восемь, что-то меняется. Мама с папой несколько месяцев обсуждают что-то за закрытыми дверьми своей спальни, и женщина становится очень задумчивой и взволнованной. В один из дней ребёнок подходит к мужчине, сидящему за своим рабочим столом, и обнимает его за руку, заглядывая в точно такие же как у него глаза. – Папа, папа! Ты опять уходишь? – мальчик тыкает своего отца в щетинистую щёку, но тот полностью погружён в свои раздумья. – Папа! – Пока не знаю, маленький, – мужчина мимолётно целует светлую макушку, снова погружаясь в бумаги. – Беги, поиграй или почитай, хорошо? Кавех сдаваться не намерен. Он дожидается, пока мать вернётся с работы, и виснет у неё на талии, прижимаясь к животу щекой. – Мамуль, а папа опять куда-то уезжает? – произносит мальчик, дуя губы и ластясь к мягкой женской руке у него на щеке. – Скорее всего нет, Каве, – Фаранак мягко улыбается, легонько треплет сына за щёчку и подталкивает его в сторону ванной. – Мой руки, скоро будем ужинать. Мальчик несколько дней тратит на то, чтобы подумать обо всём происходящем. Он не понимает, почему его отец никуда не едет, потому что такое случается впервые. Ребёнок грозно топает по своей комнате, а потом, решаясь, бежит в отцовский кабинет, с разбегу запрыгивая на колени. Мужчина пошатывается вместе со стулом, но быстро ловит равновесие, немного удивлённо смотря на сына. – Что такое, маленький? – отец крепко обнимает Кавеха и продолжает краем глаза просматривать документы. – Мама говорила, что ты отказался от командировки, ты не должен, папа! – малыш грозно сводит брови к переносице, и мужчина прыскает в кулак. – Ты же так любишь командировки! – Может ты и прав, – отец приободряется, широко улыбаясь. – Только она на целых шесть месяцев. Но потом мы можем съездить куда-нибудь на море. Но только, если ты сможешь подождать и будешь слушаться маму, договорились? – Я обещаю, папуль! – мальчик протягивает оттопыренный мизинчик, и мужчина переплетает его со своим. Они вместе с мамой провожают его в аэропорт рано утром. Кавех вообще плохо понимает, что происходит, но целует отцовскую гладко выбритую щёку и вяло машет рукой. Фаранак доводит его до кровати и укладывает обратно спать, но самой ей тревожно. Она пьёт на кухне кофе, слушает шум вьюги за окном. Ей кажется, что что-то идёт не так. Шесть месяцев пролетают как один день. Мальчик рисует целых три рисунка семьи и протягивает их маме, чтобы та выбрала, какой лучше подарить папе. Та улыбается и говорит, что малыш может подарить их все, но ребёнок, придирчивым взглядом оценивая свои работы, протягивает один листок маме, один листок оставляет себе, а третий кладёт на отцовский рабочий стол. За несколько дней до приезда мужчина звонит Фаранак и сообщает, что задерживается на неделю. – Какие-то проблемы с рейсами, дорогая, – ласково мурчит в трубку он. – Не переживай, сказали, что дольше точно меня тут сидеть не заставят. Передавай от меня поцелуй Кавеху. Но в день, когда мужчина должен отписаться о том, что выезжает в аэропорт, он не выходит на связь. Фаранак обрывает трубки, смотрит телевизор в ожидании новостей. Засыпает поздним вечером тревожным сном, крепко прижимая сына к себе. Утро начинается с дверного звонка. Тихо, чтобы не потревожить чуткий детский сон, женщина поднимается и проходит к двери, заглядывая в глазок. Надеется, что это муж, но это оказывается добродушная бабушка-соседка. Фаранак аккуратно выходит за дверь, тихо её прикрывая. – Извините, что не приглашаю Вас внутрь, у меня ребёнок ещё спит, – тихо говорит женщина, наблюдая, как ранняя гостья утирает глаза платочком. – Я пришла, чтобы выразить тебе соболезнования, миленькая, – охает бабушка, прижимая руки к груди. – Твой муж, это ужасно. – Мой... муж? – Фаранак застывает на месте, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. – Ой-ой-ой, ты ещё не видела? – соседка прикрывает рот рукой, печально опуская глаза. – По новостям показывали, что в том аэропорту, про который ты говорила, вчера терракт произошёл. Объявили, что твой муж один из погибших. Женщина тихо благодарит гостью и заходит обратно в квартиру, скатываясь по двери на пол. К ней подходит сын, сонно потирая глаза и сжимая в руке львёнка, которого ему подарил отец на выписку из родильного дома. – Мама, а почему папа не вернулся домой? – бубнит малыш, пока женщина крепко обнимает его, кладя светлую голову на своё плечо. – Мама? – Кавех, папа, он... – Фаранак сдерживается из последних сил, чтобы не впасть в истерику. – Папа больше не вернётся. Папу убили. Ребёнок затихает на несколько секунд, начинает громко плакать, пока женщина кладёт его на свои колени, прижимает к груди, укачивает и плачет вместе с ним, но совсем тихо, пряча лицо в светлых волосах. Они хоронят пустой гроб. От тела ничего не осталось. На похоронах лишь немногочисленные родственники, друзья и парочка коллег. Кавех впечатывается ей лицом в живот, сжимает ладошками ткань платья и глотает слёзы. Все смотрят на них с отвратительной жалостью, и мальчик ненавидит себя. Ведь это из-за него папа полетел туда. Когда они остаются наедине у свежей могилы, ребёнок поднимает глаза на мамино лицо и хмурится. – Мамуль, тебе не идёт чёрный, – бубнит он, крепко сжимая мягкую женскую ладонь. – Тебе тоже, Каве, – тихо шепчет Фаранак, перебирая между пальцев светлые волосы. Первые два года женщина держится достойно. Она работает, следит за сыном и старается улыбаться, хоть и получается плохо. Кавех же лишь замыкается всё больше в себе. Он больше не играет с друзьями. Он много читает, рисует и учится. Не смотрит мультики, не играет с маминой косметикой и вскакивает от кошмаров по ночам. На третий год ребёнок впервые узнаёт, что такое, когда родитель поднимает руку. Он не понимает почему. Просто он приходит со школы, начинает что-то рассказывать матери, а та даёт ему хлёсткую пощёчину. Его голова мотнулась в сторону, в глазах собираются слёзы. Фаранак злобно смотрит на доску, на которой крошила до этого овощи, и только спустя пару минут осознаёт, что сотворила. Она присаживает на корточки перед сыном, заглядывая в лицо. На щеке его красный след от ладони, он тихо плачет, не издавая ни звука. Женщина прижимает ребёнка к себе, укладывая его голову на плечо. – Прости малыш, прошу, прости, – она раскачивает его из стороны в сторону, смотря пустым измождённым взглядом в окно. – Мама не хотела сделать тебе больно, у неё просто плохое настроение. Плохое настроение у Фаранак всё чаще и чаще. Сначала она просто может дать ему пощёчину. Затем иногда начинает бить его ремнём. Всё доходит до того, что в один раз, не выдержав какую-то его просьбу в помощи с домашним заданием, она с размаху втыкает нож ему чуть ниже плеча. Мальчик испуганно отшатывается, зажимает руками рот, чтобы не закричать или громко не заплакать. На лице его любимой матери такая жуткая гримаса ярости, что он просто её не узнаёт. Вдруг, лицо Фаранак расслабляется, и она падает перед сыном на колени, обнимая того за талию. – Прости, Каве, прости, – бормочет она ему в живот, оглаживая спину. По его руке стекает алая струйка, но женщина не обращает на это внимания. – Это мама виновата, что папа умер. – Нет, мамуль, ты не виновата! – мальчик целой рукой гладит маму по волосам. – Ты прав, – жутко шепчет мать, поднимая голову. И снова на её лице это жуткое выражение. – Это не моя вина... Это твоя вина! Фаранак хватает сына за ворот домашней футболки и швыряет его в сторону кухонного гарнитура. Ребёнок ударяется затылком об угол столешницы, громко вскрикивая. Женщина нависает яростной тенью над ним, Кавех хныкает, дотрагиваясь до головы. Его пальцы перепачканы кровью. Мать достаёт нож из раны, отчего мальчик болезненно взвывает, сжимаясь в комок. – Ты убил его! – Фаранак замахивается ножом, но останавливается, смотря на свернувшегося в клубок сына, закрывающего голову руками. – Боже... Боже, Каве, что... – она тянет руки к ребёнку, но тот испуганно отползает, смотря на мать полными слёз глазами. – Прости, я не знаю, что сделала. Я не хотела, прости. Фаранак обрабатывает его раны, пока мальчик испуганно вздрагивает от каждого прикосновения. Кавех закусывает губы, иногда всхлипывает, и не смотрит на мать. Это так страшно. Он не думал, что будет бояться возвращаться домой. После школы он долго сидит на качелях во дворе, почти до самой темноты. Делает домашнее задание и испуганно поглядывает на окна своей квартиры. Он не хочет идти домой, он боится, но и мать не хочет заставлять переживать. Поэтому сидит там, где она его точно увидит. Он видит обеспокоенное лицо женщины, когда та периодически подходит к окну, чтобы проверить сына. – Прости, папа, видимо, я плохо себя вёл, – на листы учебника падают несколько слезинок. Кавех не может прочесть ни буквы, потому что глаза застилает солёная пелена. – Если бы я себя хорошо вёл, ты бы не умер тогда. Если бы я не сказал тебе ни слова, ты бы не умер тогда. Мальчик начинает забывать, как выглядела улыбка его матери. Иногда, он смотрит в фотоальбом, проводит кончиками пальцев по фотографиям, и плачет. Он и сам устал плакать. В школе над ним из-за этого смеются, называют нытиком и слабаком. А у него дома мама, которая как будто не его. Фальшивка. Доппельгангер. Он умоляет судьбу, чтобы это была лишь несмешная шутка, кошмарный сон. Чтобы он проснулся, а папа возвращается из командировки: живой, здоровый и улыбчивый. Чтобы мама не была пугающей фурией. Через некоторое время мать приводит домой мужчину. Он взрослый и статный, говорит только по-французски, его взгляд сальный и отвратительный. Мальчик знакомится с ним, совершенно не запоминая имени и стараясь с ним не пересекаться. Мужчина бьёт его за малейший проступок. Кавех в такие моменты смотрит на мать полными слёз глазами, но та лишь жутко улыбается. – Хватит ныть, – на ломаном русском говорит ему мужчина, гадко скалясь, – ты что, баба какая-то? Ребёнок всё меньше появляется дома, всё реже выходит из комнаты, если уж оказывается в стенах своей квартиры. Он боится. Боится всего. Потому что мужчина трогает его. Не там, где можно. В совсем ещё юном возрасте мама строго-настрого наказывала ему, что нужно кричать и звать родителей, когда взрослые трогают его в интимных местах. И он подходит к маме. – Мамуль, этот дядя... – мальчик смотрит на женщину, которая едва ли заинтересованно кидает на него взгляд, – он трогал меня... Ну... За пах и... – А ты не веди себя как малолетняя шаболда, – выплёвывает с отвращением Фаранак, хватая в руки его прядь волос. – Длинные волосы отрастил, подвёл глазки карандашом... Ты же похож на девчонку. На шлюху. Убийства отца тебе было мало, и ты решил ещё и тело начать продавать?! Она избивает его до полусмерти. Кавех сворачивается на полу, лёжа в своих рвотных массах, пока мама встречает своего ухажёра в коридоре. Мужчина даже не обращает на него внимания, проходя мимо. Мальчик сбегает к бабушке. Она добрая и лучезарная, улыбается и кормит его вкусным. Расчёсывает его волосы, мягко журит за то, что внук проспал до обеда. Она покупает ему гель для бровей и пудру, целует в щёку и печёт сохан голь. Кавех чувствует себя счастливым, чувствует себя в безопасности. Фаранак забирает его домой через неделю. Она придирчиво оглядывает его с головы до ног, а затем за волосы бросает на пол, фыркая себе под нос. – Ты посмотри, как разжирел, – женщина шипит сквозь зубы, пиная ребёнка по бедру. – Убийца отца не имеет права столько есть. Теперь его рацион составляет только небольшая порция риса раз в день и два яблока. Иногда его кто-нибудь угощает своей едой, но если мать узнаёт об этом, то лишает его еды на несколько дней насовсем. Желудок болит почти постоянно. Ему тяжело стоять на ногах и думать. Его оценки в школе падают ниже некуда, и мать снова его бьёт. За то, что он "тупица". Слёз нет. Он привык, ему почти не больно. Ведь мама права: он убил своего отца. Он не имеет права возмущаться. Привыкает к голоду и усталости, к тошноте и кровотечениям из носа и дёсен, к обморокам. Привыкает ко всему. Ему едва исполнилось восемнадцать. Совсем скоро поступление в институт. Он смог заставить себя и найти силы, сдал все экзамены на сто баллов и гордился собой. Мать им не гордилась. Ей было почти что всё равно. Её мужчина всё чаще бросает на него двусмысленные взгляды. В один из дней он хватает его за волосы и бросает на родительскую кровать. Мама возвышается за его спиной с какой-то странной изломанной улыбкой. Мужчина стягивает с него штаны, пока он визжит и кричит, пытается вырваться, но он весит почти на тридцать киллограм ниже нормы, у него нет сил. – Давай, покажи мамуле, как ты удовлетворяешь папочку, – наклоняется насильник совсем низко, шепчет мерзко, и у Кавеха в голове зреет план. Он с силой вцепляется зубами мужчине в ухо, слыша громкий хруст хряща. Тот неистово орёт, заваливаясь на бок и хватаясь за пострадавшее место. Кавех, в чём был, выскакивает из дома, ловя на себе взволнованные взгляды прохожих. – Кавех, миленький, тебе нужна помощь? – обращается к нему добродушная старушка-соседка. – Да, мамин сожитель он... Меня... – парень не выдерживает и рыдает, пока бабушка крепко прижимает его к себе. Она звонит в полицию. Всё проносится мимо него телевизионными помехами. Полиция, скорая, отвратительно жалеющие его работники, депортация насильника на родину, куча капельниц и разговор с психиатром, поступление в институт. Мать клянётся, что больше не появится в его жизни, когда закончится судебное разбирательство. Продаёт квартиру какому-то наркоману, а сама живёт с сыном у чёрта на куличках в полуразрушенной съёмной однушке. – Убийца отца не заслуживает получать то, что принадлежало ему. Ты бесполезное жалкое ничтожество, рушащее жизни людей, что любят тебя. Мне стыдно, что ты вышел из моего чрева. Кавех крутит эти мысли у себя в голове каждый раз, когда прикладывает нож к запястью. Он заслужил. Повисает гробовая тишина. Кавех выглядит относительно бодрым, хотя бледность с лица никуда не уходит. Он чувствует неловкость, заламывая пальцы. – Смотрите, там дверь открыта, мы можем идти, – нервно тараторит парень, пытаясь подняться, но сильные руки крепко сжимают его, не давая пошевелиться. – Это не твоя вина, Кавех, – говорит аль-Хайтам, обдавая тёплым дыханием ушную раковину. – Он прав, – тяжело вздыхает Тигнари, смотря на студента. – Здесь нет твоей вины. Плохие вещи могут произойти с каждым. В голове шумят вразнобой фразы. "Это твоя вина". "Ты не виноват". Слёзы тихо скатываются по щекам, но он это не замечает, сжимая руками ткань чужого бомбера. – Я не виновен? – тихо шепчет, сквозь влажную пелену пытаясь увидеть чужие лица. – Я не убийца? Венти крепко обнимает его спереди, отрицательно качая головой. Сердце Кавеха бьётся в груди загнанной птицей, а с души будто спадает каменная корка. Он не виноват. Ему хочется кричать об этом, но он тихо глотает слёзы счастья, чувствуя умиротворение. Впервые со дня смерти отца. – Пойдём, проверим с тобой обстановку, – тихо прокашливается Аль-Хайтам, поднимаясь вместе со студентом на ноги. Тот краснеет, закусывая от чего-то улыбающиеся губы. Они отходят ближе к двери. Мужчина, воровато оглядываясь, прижимает его к себе, целуя аккуратно, лениво, слегка прикусывая нижнюю губу. Кавех, покрываясь красными пятнами от смущения, закидывает руки на чужую шею, вплетая пальцы в волосы. Вжимается грудью в грудь и чувствует частое сердцебиение, не понимая чьё оно. Мужчина отстраняется, прислоняясь лбом, и смотрит прямо в глаза. – Ну и как... Обстановка? – шёпотом спрашивает Кавех, наблюдая за улыбающимися губами напротив. – Обстановка не знаю, а ты лучший, – просто произносит бизнесмен, смотря на открытую дверь. Что-то его в ней напрягает.