Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом
* * *
Осторожно переступая порог своего дома, в грязных следах от подошвы испачканный, уши навостряет, прислушавшись к звукам. Тишина. Странная, пугающая, почти мёртвая тишина окружает со всех сторон, льётся из открытых дверей, из оконных рам, сквозь прощелины в дощатом полу. Глаза серые смотрят на всё медленно, каждую деталь изучая, словно пытаясь изменения хоть какие найти, что-нибудь подозрительное, что-нибудь, что не на своём месте лежит. Но не находит. Лишь уголок серого, — куплен он был белоснежным, к слову, — ковра согнулся, словно кто-то ковёр этот поднимал да перетаскивал. Снимает чёрные, грязные конверсы, не без труда развязав длинные белые шнурки, и медленным, тихим шагом проходя вглубь собственной квартиры. Тишина убивает. Не слышно даже дыхание, какого-либо писка иль шороха от всякого движения. Маргарита тоже дыхание затаила, словно в предвкушении, заглядывая в приоткрытую дверь в кухню ведущую. Замирает на пороге, подобно испуганной лани в свете ярких фар. Поджимает губы, да так, что те белеют и с кожей лица сливаются по цвету. Собирается отступить, но за спиной словно стена невидимая образуется, уйти не разрешающая. Маргарита сглатывает и делает шаг вперёд. За столом дубовым, коего у неё в квартире и подавно никогда не было, сидят её родители. Мать, как мышь в ловушке сжавшаяся, с синеватым платком на голове, под подбородком завязанным. Смотрит та в стол, в центре которого свеча одинокая горела, воском блюдце марая. Сидит смирно, тихо, послушно. Как муж её учил. Даже взгляда не поднимает, покорно молча. А сам мужчина же сводит на переносице густые, тёмные брови, смотря на свою дочь. И Маргарите кажется, что она снова девочкой маленькой стала, что в школе провинилась и идёт к родителям, как на смертную казнь. — Риточка, ты разочаровала нас. Очень сильно. Разве мы так тебя воспитывали? — мужчина шумно отодвигает стул, чьи ножки неприятно для ушей царапают паркет, и ближе к Маргарите подходит. Мужчина высокий, почти под два метра ростом, и хоть Маргарита низкой девочкой не была, всё равно на него снизу вверх смотрит, глазками хлопая. А глаза её большие, почти оленьи, напуганные, будто бы она не на отца своего смотрит, а на Джона Крамера, и вот-вот на её голове захлопнется медвежий капкан. Мужчина пальцами приподнимает её кончики волос, в ярко-зелёный окрашенные, и морщится брезгливо. Маргарита молчит. Она никогда первой в отчем доме не говорила — боялась. — Изуродовала себя. Для чего всё это? Чтобы на тебя внимание обратили? — он делает шаг назад и качает головой, складывая руки на груди, из-за чего его чёрная рубашка немного мнётся. — Твоё тело — это храм, Риточка. Это Церковь. Ты должна беречь его. — Да, теперь всё логично стало, — шёпотом, немного неуверенно да и несмело начинает отвечать ему Маргарита, взгляд в стену вперив, чтобы с карими глазами отца не встречаться. — …в Церковь как раз должен входить только священник, да? И после слов её по кухне громкий шлепок проносится, от стен отскакивает и остаётся призрачным эхом. Маргарита глаза свои закрывает, губу нижнюю сильно прикусив, почти чувствуя во рту металлический вкус. Её голова слегка в сторону повёрнута от удара, а щека тут же кровью наливается. Больше не решает ничего говорить, молча стоя в этом положении, даже глаз не осмеливаясь приоткрыть. Женщина со стула своего подскакивает, мужа за руку взяв, останавливая его от второй пощёчины. — Вячеслав, пожалуйста, не стоит, — пролепетала тихо, испуганно и неуверенно, глазами своими, такими же серыми, как и у дочери, смотря на мужа снизу вверх. Она руку мужскую не сжимала, лишь слегка придерживала, явно не желая хоть что-то поперёк мужчине сделать. А дальше Маргарита слов уже не слышит. Не понимает, почему голоса родительские вновь стали оглушающей, звенящей тишиной, но глаза открыть побаивается. Словно фильм ужасов смотрит и вот-вот на экран чудовище выпрыгнет. Дышит равномерно, немного кулаки сжимая, и медленно поворачивает голову прямо, совсем слабо открывая один глаз. Слышится девичий всхлип. — Мамочка, прости пожалуйста, я правда не специально! Не бей меня! — Лерочка, малышка лет шести, сидит на полу, ручками своими пытаясь крупные осколки какой-то чашки убрать, и нечаянно режется. Слёзки по личику её текут, а капелька крови, что на пальце появляется, капает на пол. Маргарита делает шаг назад и, полностью глаза свои открыв, на дочь смотрит. Не понимает, что здесь происходит; чувствует лишь страх, горло сжимающий, и жгучую потребность девочку свою успокоить. Садится на колени рядышком, сама убирая осколки, а затем вздрагивает слегка, когда Лерочка снова говорить начинает. — Ты плохая… Тётя Лиля очень хорошая, почему она не моя мама? Я хочу, чтобы у меня была другая мамочка, хорошая, а не такая как ты, — девочка снова всхлипывает, на ножки поднимаясь и быстрыми шажками из кухни выходя, дверку за собой закрыв. Маргарита крепко глаза свои жмурит. Сердце от боли и вины разрывается. Ей стыдно. Очень. Всегда было стыдно за то, что она поведение своих родителей, в частности отца, копирует неосознанно. Что жизнь Лерочке портит, точно также, как эту жизнь испортили и ей самой. Разве заслужила Лера такого отношения к себе? Разве заслужила Маргарита такого ангелочка, как Лерочка, в свою жизнь?* * *
Лёгкое дуновение ветерка, мягкий матрас кровати и тёплое лиловое одеяло в миг заменяет громкий голос одного из редакторов. Маргарита на кровати подскакивает, сонным, почти измученным взглядом осмотрев комнату. Сон был непонятным. Бессмысленным, что ли. Но привыкшая значение каждой мелочи придавать, Маргарита, слегка прищурив глаза и посмотрев на одеяло, начала искать какой-то смысл в приснившимся ей. Редактор тот говорит о начале съёмок, и даже просит каждой сделать ещё более сонные лица. Маргарита обратно на кровать, головой на подушку падает, одеяло на лицо натянув, и устало, тихо рычит, чувствуя себя невозможно сонной; совершенно пустой и абсолютно никакой. Она подавляет в себе зевок, а затем, всё же, откидывает одеяло с головы, сделав глубокий вдох. Чувствует почти на физическом уровне объективы камер, на них направленные, да съёживается неосознанно. Вновь принимает сидячее положение, сжатой в кулак рукой потерев слезящиеся глаза, а затем опускает на пол ноги. Виски покалывают, во всей голове неприятной болью отдаваясь, что заставляет Маргариту хмуриться да морщиться, стараясь глаза не напрягать особо. Одноклассницы её тоже поднимаются медленно, кто-то в абсолютно здоровом состоянии, а кто-то в таком же похмелье, как и сама Маргарита. И, несмотря на столь дискомфортное начало второй недели, радуется она в душе, что эта вторая неделя для неё хотя бы началась — она, по крайней мере, получила брошь. Люди из съёмочной команды каждой из девочек бумажки на кровать кладут, и Маргарита, под прицелом объективов, тут же поворачивает её, написанное прочитывая. Продолжает хмуриться, всё ещё не особо вникая в происходящее, и читает несколько раз. Лишь после четвёртого прочтения в уме она, наконец, понимает в какие именно слова и предложения складываются эти буквы и тихо фыркает. Чей-то день рождение. «Праздник» она этот не любила, — почти ненавидела, — и особую радость из-за приглашения не почувствовала. Лишь любопытство разгорелось по отношению к тому, чей именно это был день рождение. Девочкам дают, наконец, немного времени, чтобы они хотя бы умыться могли, и говорят через пол часа во двор выходить. Маргарита вздыхает — даже проснуться не успевают, как съёмки уже начинаются. Опускает ноги на тёплый пол, тапочки пушистые обувая, и, полностью поднимаясь с кровати, потягивается, разминая затёкшие конечности. Одноклассницы её точно также уже просыпаются потихоньку; некоторые и вовсе в душ забежать успели. — Бабы, а ни у кого из вас не днюха случайно? — спрашивает Маша Сёмина, достаточно бодрым голосом, что странно было, ведь буквально пару мгновений назад она лежала лицом в подушку уткнувшись. — У меня вообще зимой, — качает в ответ головой Маргарита, заправляя слегка спутавшиеся во сне волосы за уши, а затем к ванной комнате, из которой только что Света вышла, подходит. Но перед тем как зайти оборачивается, глянув на Машу. — Я козерог. — Я в знаки зодиака не особо верю, — та наклоняет голову набок, слабо улыбнувшись, а Маргарита в ответ лишь усмехается. — Ну, я ещё и десятый аркан на главной позиции. Просто к слову, — и с ещё одним смешком всё же заходит в ванную, на самом деле совершенно не понимая, что означают все эти арканы. Просто Ляля как-то разочек, когда Лерочка с её сыночком играла, начала судьбу Маргариты разбирать. Ну, та и запомнила — вдруг пригодится.* * *
Через нужное время, уже переодевшись в форму Школы Леди, — надев её во второй раз, Маргарите она даже понравилась, — все покинули здание школы, во двор выходя. А двор-то уже украшенный был: шарики везде, надпись «С днём рождения» из флажков, и миловидный киоск с расставленными игрушками. Маргарита такие давно очень видела, но родители ей игрушки почти никогда не покупали. Подходит ближе, в компании своих одноклассниц, слушая слова мужчины, что за этим «киоском», — такие обычно в парках аттракционов раньше стояли, — и находился. Глазки её загорелись тут же, как у пятилетнего дитя, которому мороженое после истерики купили. Она тут же крупного плюшевого пингвина ухватить успела, покрутив его со всех сторон и к себе прижав. Света же небольшую кучу этих игрушек набрала, одну из них, какую-то куклу в коробке, сунув Маргарите, и оттащила ту в сторону. Света на траву села, ноги под себя в позе лотоса сложив, и своих кукол распаковывать начала, с интересом неподдельным. Маргарита улыбнулась, напротив неё присаживаясь; всё-таки каждая здесь была всего лишь сломанным ребёнком, которые желают подарков, внимания и заботы. Признавать это было тяжело. Особенно осознавая, что тысячи таких же девочек кастинг пройти не сумели, продолжая гнить в грязи своей жизни. — Я могу с вами посидеть? — спрашивает Карина, что ближе к двум сидящим девушкам подошла; на её голове были милейшие синие кошачьи ушки, а руках точно такая же кучка игрушек, как и у остальных девяноста процентов девочек. — Конечно, — Маргарита кивнула, отодвинувшись в сторонку, чтобы Карина смогла с ними присесть, почти в полукруг. Света губу свою прикусила, разрывая картонную коробку, видимо так и не сумев открыть её нормальным путём. Карина улыбается, на траву садясь, и тоже свои набранные игрушки перед собой кладёт, рассматривая каждую, в руках повертев. А Маргарита пингвина своего плюшевого на отпускает — у неё дома была точно такая же игрушка, её самая первая матушкой подаренная. Правда через пару месяцев отец эту самую игрушку выкинул, за то, что Маргарита мальчика в школе побила. — У меня вообще такого в детстве не было. Вот прям вообще, — комментирует Карина, улыбку с лица не убирая, и слегка посмеялась, когда Света уже вторую коробку зубами рвать начала. Маргарита в ответ кивает. Оборачивается через плечо, смотря на то, как остальные девочки точно также в кучки на земле собрались, подарки полученные разглядывая. Алина, с медведем огромным лежащая, улыбку вызвала, и Маргарита обратно повернулась, Свете помогая коробку разорвать. Девочки, как маленькие дети на площадке, в песочнице засев, игрушки друг друга рассматриваются, хвастаются и какими-то историями короткими и абсолютно бессмысленными делятся. Все, кажется, абсолютно искренне рады; Света даже в «дочки-матери» поиграть предлагает, на что Карина рассмеялась, но согласилась. А Маргарита себя более «как дома» чем в самом доме почувствовала. Редакторы, с операторами за компанию, говорят, что съёмки лишь вечером продолжатся, и девочки ещё счастливее становятся — есть много времени отдохнуть. Познакомиться, возможно, поближе друг с другом. Ведь пока что Маргарита имеет лишь двух подруг, которых подругами-то назвать можно с натяжкой, знакомую, с которой совершенно не понятные отношения, и парочку явных недругов. Маргарита ругаться ни с кем на проекте не хочет, хоть и понимает, что ругани эти она первой начинает. Понимает прекрасно, но сделать ничего с этим не может, лишь в душе надеясь, что когда-нибудь сумеет держать язык за зубами. А пока наслаждается тем, что хотя бы парочка девочек не считают её сволочью — это определенный плюс.* * *
Заходят по комнатам все, снова разделившись да отдалившись друг от друга после выключения камер. По какой-то причине девушки из одной комнаты совершенно не желали налаживать общение со второй комнатой, почти на конфликт всех настраивая. Но пока, слава Богу, особых недопониманий не произошло. Пока. Некоторых вызвали на балкон, для снятия специального материала для соцсетей, что как пиар для проекта служило, а остальным телефон без сим-карты отдали, чтобы те ещё немного контента наснимали. Маргарита телефон первой берёт, тут же фотографию в 0,5 режиме сделав, — спасибо, что редакторы удосужились именно iPhone им вручить, — а затем точно также и Свету сфотографировала. Глупые фотографии — неплохой контент, разве нет? Телефон из рук её вытягивает Айыллаана, что словно по щелчку пальцев рядышком оказалась, и, включая фронтальную камеру, сделала быстрое, неожиданное селфи рядом с Маргаритой. Та глазами похлопала, а затем прищурилась и слегка в бок её толкнула. — Да фу, дерьмо какое-то наверное получилось, — Маргарита за телефоном потянулась, но из рук Айыллааны его уже Сёмина забрала, тоже фотки начав делать, а сама Айыллаана пожала плечами. — Лерка если увидит, подумает, что я чепушила какая-то. — Лерка? — якутка на кровать чужую садится, тут же постельное белье растрепавшееся поправив, а Маргарита рядышком с ней опустилась, всю её «работу» тут же снова испортив. — Дочка, — вздыхает, громко достаточно, и в их сторону Карина со Светой поворачиваются заинтересованно: никто толком о дочери Маргариты не знал, но та ясно понимала, что узнать всем, наверное, очень хотелось. — Ой, а расскажи про неё, — Карина напротив них, на вторую кровать садится, ногу на ногу закинув, и смотрит глазами большими с любопытством не наигранным. Маргарита вздыхает тяжело и назад на матрас мягкий падает, явно не особо желая отвечать на эту просьбу. — Ну, что я могу сказать, — гласные вытягивает, в потолок смотря, любуясь тем, что краска пока что не потрескалась ещё, образуя собой идеальное белоснежное полотно. А Света, Карина и Айыллаана её ответа ждут, словно по-настоящему жизнью одноклассницы интересуясь. Маргарита к такому не привыкла. Но Маргарита соврёт, если скажет, что это ей совсем не нравится. — Девчонка послушная, тихая достаточно. Я её запугала, наверное… Стыдно очень. Я как батя мой становлюсь, с каждым днём на шаг ближе к его копии. Маргарита грустно усмехнулась и прикрыла глаза, сглотнув образовавшийся ком в горле — она тему родителей, особенно отца, упоминать ненавидит. Это та самая рана, что, кажется, вот-вот заживёт, как любое движение или слово корочку сдирает, заставляя рану эту кровоточить и кровоточить без остановки. А девочки её слушают внимательно, даже не перебивая, на удивление. — Ей шесть лет. Она умная, в начальную школу ходит. Я это садиком обычно называю, но там, в отличие от садика, уже учат более ли менее, — Маргарита один глаз приоткрыла, за реакцией одноклассниц следя, ожидая хоть какой-то намёк на презрение заметить. Но презрения пока что не видать. И она продолжает, словно пытаясь это чувство у них вызвать нарочно. — У меня срывы иногда бывают… Лерочку я люблю очень, правда, но у меня бывает просто пелена пред глазами и я уже ничего не вижу. Кричу обычно. Но и ударить могу. Снова смотрит, но и сейчас никакого осуждения не видит — лишь понимание. Брови хмурит, не совсем осознавая то, что именно они понимать могут, и как вообще в силах сочувствовать кому-то, кто ребёнка собственного умудряется бить. Возможно сталкивались с чем-то подобным? Или просто смотрят на жизнь с другой стороны? Маргарита это качество очень полезным считает — она действительно благодарна, что её жизнью проникнуться пытаются, этой жизни полностью-то и не ведая. Она не привыкла, что ею и вовсе кто-то интересуется. Она, если быть честным, ко многому в настоящей, взрослой жизни не привыкла. — Ну… А что ещё рассказать можно? Мы вдвоём живём, я с предками не вижусь, не общаюсь. Работаю в каком-то музыкальном магазине, там в основном пластинки виниловые продают… Не особо много получаю, но дочку воспитывать в целом хватает, — кончик языка прикусила, чтобы не разболтать сейчас всю свою жизнь. Возможно благодарна за оказанную поддержку она была, но доверять им полностью совершенно не спешила — кто знает, что в голове у них оказаться может? Людей Маргарита любит, но она их чересчур боится. — Музыку любишь? — Айыллаана наконец голос подаёт, вот только говорит совершенно не то, что Маргарита услышать ожидала; та думала, что вопросы про её детство или про дочку посыпятся, но совершенно не про музыку. — Ну, да. Немного. Пою, вроде как, я неплохо… В детстве я в музыкальный кружок в Воскресной Школе ходила, — на локтях приподнимается и смотрит пару мгновений на Айыллаану, прежде чем взгляд на остальных двух девочек переведя. Те тоже на неё смотрят и улыбаются слегка, а Карина даже подмигнула забавно, усмехнувшись. — Я тоже пою. Даже песни свои есть. Хочешь послушать? — глаза Айыллааны загораются, как у ребёнка в магазине сладостей, и та ладони друг о друга трёт, губу нижнюю прикусив. Явно творчеством своим очень поделиться хочет. Маргарита молча кивает. Айыллаана улыбается ярко, а затем у одного из редакторов, который до этого снимал, как Алина на вопросы какие-то отвечала, просит колонку. У Сёминой забирает телефон, подключает его к колонкам, а затем лазит где-то, видимо песни свои по каналам и группам ища. А затем включает. Все девочки, в этой комнате проживающие, ближе подбираются, тоже в музыку вслушиваясь, а редактор тот тем временем начинает всё на видео записывать — снова дополнительный контент. И Маргарита тоже вслушивается; внимательно, на своё собственное удивление, каждую буковку в словах на другом языке в голове своей проговаривая. Думает о том, что хочет выучить якутский. А затем думает о том, что не понимает, зачем ей это. Голос у Айыллааны красивый, тут спору точно нет, и сочетание её пения с написанными ею же битами звучит действительно потрясающе. Маргарита смотрит в её сторону, ответный взгляд словив в тот же миг, и приподнимает уголки губ вверх. Приближается по кровати ближе, чтобы ровно на ухо ей прошептать, не мешая другим девочкам. — Красиво так, — едва слышно прошептала, горячим дыханием своим обдувая чужое лицо, и Айыллаана практически незаметно, совсем слабо краснеет, благодарно улыбнувшись. На щеках её появляются очаровательные ямочки. — Спасибо, — тоже шепчет, не желая прервать остальных девушек, что песню её слушали. Взгляд свой на чужих серых глазах задерживает, и Маргарита тоже не смотрит в сторону, будто бы вызов принимая. Щурится, но взгляду не отводит; лишь зрачки её подрагивают немного. Глаза у Айыллааны карие, почти чёрные, даже зрачка практически не видно; тот с радужкой тёмной слился, в массу густую, мрачную превращаясь. Маргарита почти могла сравнить её глаза с космосом, если бы в её голове не всплыло другое сравнение с чёрной дырой — точно также безвозвратно засасывает. Смотрят они друг на друга, наверное, целую минуту, до тех пор, пока песня Айыллааны не заканчивается и все девочки обсуждать её начинают, мнение своё высказывая. И Маргарита тут же моргает часто, повернув голову в другую сторону и сделав глубокий вдох. По спине пробежались мурашки, совершенно неприятные, пугающие. Что только что произошло? Это почти вызвало внутри неё рвотные позывы: в животе затянулся максимально неприятный узел, в горле встал комок. Голова закружилась. Маргарите показалось, что она сейчас в свой подростковый возраст вернулась. И её желание вырвать возрасло ещё больше.* * *
Съёмки уже ближе к вечеру позднему возобновились; камеры расставили, цепочку из громоздких, ярких светильников, что лицо хорошо — даже слишком хорошо, — освещали. Снова во двор заставили выйти, вот только теперь в гордом одиночестве, попросив игрушку мягкую с собой прихватить. И Маргарита прихватила, крепко плюшевого пингвина к груди прижимая. Уже по привычке глаза щурила, вперёд вглядываясь, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за белоснежными шторками в каком-то миниатюрном домике. Маргарита шла достаточно быстро, смело, пытаясь более бесстрашной казаться, хотя на самом деле лишь надеялась от задания «отстреляться» побыстрее; как в школе, когда самым первым выходишь к доске рассказывать выученное стихотворение, чтобы не сомневаться и бояться слишком долго. Встаёт где-то у дерева, через неплотные шторы силуэты замечая, и делает пару шагов вперёд, чтобы голоса услышать. — …Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие по молитвам Пречистой Твоей Матери и всех святых Твоих, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь, — три голоса говорят одновременно, но сильнее всех выделяется грубоватый, низкий мужской голос. Маргарита неосознанно вздрагивает, глаза округлив, и крепче мягкую игрушку к себе прижимает. Стало, почему-то, очень страшно. — …Аминь, — повторяет ещё разочек достаточно высокий, тонкий девичий голосок, и Маргарита ещё пару шагов вперёд делает, чтобы лучше всё слышать и, возможно, видеть. Брови автоматически сводятся на переносице. — Пап.? — Не «Пап», а «Отец». Сколько раз мы обсуждали это? — ровным голосом отвечает мужчина; слышится тихий скрежет столовых приборов о тарелки. При фразе этой Маргарита ещё больше нахмурилась: чертовски неприятные воспоминания. — Что случилось, Риточка? — А я могу позвать парочку девочек из моей школы…? У меня день рождение сегодня, я… хотела вечеринку устроить, — девочка спрашивает это очень тихо, явно до безумия испуганно; в словах путается, голос слегка дрожит. Актриса хорошо играет. Маргарита даже верит. Громкий стук чашки о деревянный стол, после чего короткий хлопок ладони о тот же стол. Маргарита видит сквозь шторы, как женщина рядом с мужчиной вздрагивает и опускает голову вниз, совершенно не вмешиваясь. А девочка, кажется, сжимается вся от страха. — Хочешь бесов в наш дом позвать? Сколько раз я говорил тебе, что людей чужих, особенно не крещённых, водить сюда запрещается. Тем более устраивать вечеринки, — мужчина делает свой голос более суровым, но продолжает говорить ровно, почти монотонно, что пугало ещё больше, чем если бы он кричал. — Нет. Чертей в доме нашем ещё не хватало. — Но па… Отец, с чего бы чертям к какой-то тусовке школьниц приходить? — девочка отцу верит, конечно же, но всё равно протестует. Потому что хочет она хотя бы один нормальный день рождения; нормальный, а не скудный семейный ужин без разговоров, книжку про рождение Иисуса в подарок и разрешение не читать «Отче наш» перед всеми иконами в её комнате. Мужчина молчит пару мгновений, а затем вместо ответа очень твёрдым голосом, возражений не принимающим, отвечает ей. Маргарита едва держится, чтобы не забежать внутрь. — Иди в свою комнату, Марина. Ты наказана, — отец редко называл дочь свою её крещённым именем, обычно это было «Рита» или «Риточка». Но когда это происходило, Маргарита всё время вспоминала, в честь кого конкретно ей имя это было дано: она была крещена под покровительством Марины Антиохийской, одной из Святых. — Но… — а девочка продолжает пытаться протестовать, показывает свой характер да коготки выпускает. Но у отца её всегда когтерезка была под рукой, из-за чего девочка, так и не закончив предложение, опускает голову вниз, поджимая губы.Синхрон Маргариты:
— Я была просто в ахуе из-за того, насколько это было правдоподобно. Буквально один в один с моей собственной подобной историей.
Маргарита делает глубокий вдох, слёзы всё же сдержав, не дав им на свободу вытечь, и рукой отодвигает белую полупрозрачную шторку, внутрь проходя. Все трое на её взгляд поднимают, как им и следовало. — А ты ещё кто такая? Изыди из нашей квартиры! — мужчина продолжает роль отыгрывать, а Маргарита тихо носом шмыгнула, в его сторону не посмотрев. В детстве уже насмотрелась. — Пошёл на хуй, — прошептала достаточно громко, недовольно и ядовито, обходя стол стороной и опускаясь на колени перед девочкой, что её собственную роль выполняла в этом маленьком спектакле. Маргарита сглотнула, покрутив в руках плюшевого пингвинчика, а затем протянула игрушку девочке. — С днём рождения. И девочка улыбнулась, прошептав «Спасибо», мягкую игрушку из чужих рук принимая благодарно. Подскочила на ноги со стула, из кухни умчав, а Маргарита провела ладонью по лицу, взмахом руки сбросив со стола потрёпанную книжку в коричневой обложке и с пожелтевшими листами. Библия. А затем Маргарита этот домик покинула также быстро, как внутрь него зашла, так и не дав своим слезам путь наружу.* * *
Сидят все абсолютно разбитые, потерянные, как маленькие щенята и котята, на улицу брошенные. Вокруг тишина — каждый в свои мысли погружен. Маргарита сидит во второму ряду посередине, куда-то в траву глядя, взглядом почти дыру в земле прожигая. Рядом с ней Света, почти к боку её прижалась, голову на плечо положив, и пыталась дыхание в норму привести после слёз. Маргарита особого внимания на неё не обращает, но использовать себя как подушку позволяет. Маргарита немного поднимает свои глаза вверх, посмотрев на женщину напротив, что на отдельном стуле восседала, добрым и сопереживающим взглядом смотря на каждую из девочек. Психологом проекта уже третий год подряд становится Любовь Розенберг, а это что-то да значить должно: значит специалист она хороший. Значит сможет помочь им. Любовь говорит мягким, лёгким голосом, стараясь никого особо не нагружать; её слова точно такие же мягкие и очень приятные, полные сочувствия и сопереживания. А ещё почти материнской любви. Она продолжает говорить, сложив свои руки на свои коленях, и слабо улыбается каждой из них. — …но знаете что? Я вижу, как вы защищали себя маленьких. Как вы давали отпор этим взрослым. И то, что вы прошли в своём детстве, именно это и придало вам сегодня ту силу, когда вы врывались, когда вы защищали этих детей, пытались сделать то, что не смогли сделать вы, когда были маленькими, — её слова звучали почти как похвала, и Маргарита ответной, лёгкой, почти невесомой улыбки не сдержала, чувствуя, как Света, наконец, голову свою поднимает. Видимо слова психологини и на неё положительно подействовали. Любовь тем временем продолжала. — Но вы на проекте. И долгие месяцы, под моим сопровождением, с помощью преподавателей, с помощью всех, кто участвует в вашем преображении, вы будете учиться жить по-новому. Маргарита прикусила нижнюю губу, снова тихонько шмыгнув носом, и боковым зрением на Свету глянула, что, пусть голову и убрала, в бок её вжиматься продолжила, как птенец под крыло своей матери в непогоду. Слова Любови дали надежду. Ту самую, от которой Маргарита долгие годы сторонилась, предпочитая прятаться по совсем другую сторону, под тенью страхов и обид. Слова Любови показали ей, насколько важно было то, что она находится на проекте; то, что она попала сюда, ухватившись за шанс изменить свою жизнь, и жизнь своей дочери за одно. И сейчас Маргарите было главное не соскользнуть. — А сегодня мы сделаем новый, общий день рождения, который откроет вам дверь в вашу новую жизнь, — говорит Любовь, улыбнувшись, а затем поднимается на ноги с улыбкой на лице, продолжая говорить какие-то приятные слова. Выносит из того самого домика, где «воспоминания» происходили, достаточно большой красно-белый торт со свечами, и на столик перед своим стулом его ставит. На губах Маргариты улыбка ещё более широкая расплывается. Это было так мило. Любовь предлагает каждой сказать их заветное желание, и Маргарита, подумав совсем немного, отвечает. — Наверное не позволить дочке в ту бездну, в которой я нахожусь, скатиться. Чтобы она достойным человеком выросла, — пожимает плечами легонько, и тут же расслабилась, добрую улыбку психологини увидев. Каждая из девочек желание произнесла, а затем эти свечи подожгли, подзывая каждую из них ближе подойти да всем вместе задуть. И они это сделали. А Маргарита, всё таки, слёз свои больше сдерживать не могла; небольшие солёные капельки потекли по её щекам когда она отвернулась, тут же лицо принявшись вытирать. Слегка отшатнулась от прикосновений Айыллааны, которая ближе подошла, но на неё всё же посмотрела. — Ты чего? — спрашивает, почти взволнованно, и Маргарита плечами перебирает, рукавом школьного пиджака нос свой вытирая. — Меня просто никогда прямо вот так не поздравляли. А ведь сегодня даже не мой день рождения, — усмехнулась, достаточно грустно, и отвернулась. Она не хотела, чтобы слёзы её видели, особенно в такой глупый момент; Маргарита хотела, чтобы её клоуном считали. — А когда у тебя день рождения? — смотрит за тем, как аппаратуру для съёмок убирают да в сторону уносят, а затем снова на к однокласснице своей поворачивается, бровь одну приподняв. — Первого января, — Маргарита отвечает не сразу, спустя какое-то время, все «за» и «против» взвесив. Заправляет пряди волос за уши, слегка отдёргивает юбку, поправляя её. Слышит тихий смешок Айыллааны. — Я запомню, — та улыбнулась, Маргарите подмигнула по-дружески, и вместе с остальными начала в сторону дома идти. А Маргарита, с отвращением к самой себе, подумала, что чёрная дыра затягивает её слишком сильно.