Абсентом

У Этери каток полон несуразных подростков. Тренеров хватает на всех: кто показывает, как правильно тянуть ногу, кто следит за центровкой во вращении, а кто с удочкой разъезжает по льду и ловит ученика, пытающегося скрутить очередной прыжок. На сегодняшней тренировке она не предстаёт в привычной роли — приехала только посмотреть, как идёт процесс работы, кто пришёл, а кто пожелал воспользоваться отсутствием главного тренера «Хрустального». Был один таковой.       — Этери Георгиевна? — выходя из раздевалки и параллельно поправляя ворот тёплой куртки, к бортику спешил в коньках высокий брюнет. — Извините за опоздание. Не знал, что вы сегодня будете.       — А если бы знали, то пришли бы вовремя, Павел Сергеевич? — она так любила показывать свою власть над кем-то, что не сдерживалась; особенно когда находился тот, кто её принимал.       — Тут надо подумать, — и тот, кто искусно выводил это в флирт. Неслышимый никому, все так заняты делом, что на них двоих никто не обращал внимания, даже ученики Павла Сергеевича, которые продолжали разминку самостоятельно, — но мне уже пора на лёд, а то я и так у ребят десять минут от тренировки забрал.       — Постой, — останавливает его Этери, хватая за ладонь под бортиком, тоже вне поля зрения кого-либо, — дай поправлю, натворил тут не пойми что, — всё-таки эта женщина справляется с воротниками лучше, чем кто-либо. — Опять оделся хрен пойми как. Замёрзнешь, — причитала уже не в тоне начальницы, а волнующейся за него женщины, что Павел оценил.       — Прекрати. Ничего я не замерзну, сейчас по всему льду мне этих надо раскатывать. Всё, теперь я точно пошёл. После тренировки пойду к тебе в кабинет, никуда не уходи без меня, — он берёт её руку в последний раз и отпускает, перед тем как снять чехлы и выйти на лёд. Большего позволить себе не могут. Паша — тренер из группы Этери, главный в работе с парами. Доверяла ему своих учеников всеобъемлюще, не волновалась ни за чьё состояние и верила в высокие результаты, которые уже показывали юниоры в его подчинении. Познакомились, когда Павел как раз искал штаб, в котором смог бы работать со своими учениками — рвались в Москву, как и многие спортсмены, которые хотели добиваться ещё большего. Насчёт Павла штаб думал долго — куда им брать парников, но в итоге решили, что это и не будет чем-то плохим. Пусть тренируются. Не будет толку — тактично попросят покинуть это место. Однако Павел Сергеевич оправдал ожидания и сделал больше от него требуемого. Не только в спорте. Для Этери стал просто Пашей. Произошло это не быстро, и на деле пришлось пройти через множество трудностей. Он — женатый мужчина. Уже в прошлом, но тогда приехал в Москву с женой и детьми-подростками. О служебном романе и не задумывался, приходил домой и отличался тем, что всегда был примерным семьянином, иногда приводил на каток и сыновей, и жену, чтобы показать своё место работы и то, какие у него молодцы ребята. Этери к этому относилась спокойно, но чем дольше работала с Павлом, тем сильнее проникалась им. Сначала, как бы то ни звучало, начал больше привлекать внешне — стала обращать внимание на то, как он умело подбирает одежду вне тренировок, всегда одет с иголочки, следил за причёской и бородой, а парфюм был головокружительным; по внешности не менее прекрасен и ловил на себе взгляды многих женщин, но никому из них даже не отвечал тем же. Потом Этери постепенно вникала в него уже как в человека — Павел оказался прекрасно образованным, его эрудиция и кругозор привлекали. Они могли вместе обсуждать Шекспира, читать его строки, делиться мнением о произведениях Шопена, критиковать подходы античных философов в понимании мира, при этом признавая Аристотеля гением своего времени, ставить вместе программы и поразительно понимать, что хочет донести музыка. Не меньше Этери могла подчерпнуть от этого человека, который, например, много рассказывал ей об истории, прочитанных книгах, в последний раз так заинтересовался доколониальными племенами северной Америки, что говорил о них с женщиной постоянно. А она слушала — любила получать новые знания и видеть в человеке свет от того, как ему интересна эта жизнь. Влюбилась в него такого — яркого, любознательного, умного и очарованного. Себя в этом не успела остановить, но пыталась вытащить из омута чувств потом. Резко и неосторожно. Он — женатый мужчина, она не может лезть в чужую семью и разрушать её. Такой опыт уже был в жизни, не смогла разрушить, но осталась одна с маленьким ребёнком на руках. Больше так обжигаться не хотела и тянуть на дно за собой Павла в том числе — если и будут отношения, то они пострадают больше, чем от них получат. Этери себя успокаивала отсутствием взаимности, значит, никакого продолжения быть не может. Больная и терзающая мысль крутится в голове и приносит слабость в сознание, но другую принять не могла. Тогда в её жизни и появились клубы. Отвлекало и душу, и тело — с девушками всё проходило куда приятней, не придавала этому значения и ориентацию себе никакую не приписывала. Девушки и девушки. Бывает. Не думала, что влюбила в себя тоже. Долго не понимала. Когда он стал приносить кофе в кабинет, то принимала это как дружеское. Предлагал помочь с тренировкой, чтобы Этери вернулась пораньше с работы? Думает о её дочери, которая заждалась. Перестал ходить с женой и сыновьями на каток? Наверное, заняты. Этери не смогла только объяснить одно. Год назад она перебирала документы в тренерской — нужно было снова подать в Федерацию информацию о действующих спортсменах. Достала папку, что-то листала, как в кабинет зашел Павел Сергеевич. Поздоровалась с ним, продолжая делать работу, отвернулась к столу в готовности выслушать.       — Этери Георгиевна, мы можем поговорить? — звучал его голос тихо, непривычно стойко и уверенно. Она пропустила это мимо себя, не расслышала или не придала тому значения.       — Я вас слушаю, Павел Сергеевич, — так и не поворачивается, пока не находит нужную бумагу. Такого не ожидает. Стоит почти вплотную и смотрит в глаза. Взгляд — что-то, что не могла с чем-то сравнить. Голубоглазый красавец, но в эти минуты как никогда несчастен. Вязнул, практически тонул без шанса выйти на воздух, смотрел так, как просил помощи, и словно кроме неё никто не может протянуть руку. Вздрогнула от увиденного, сразу стало так жалко, что захотелось обнять и успокоить, но не могла предстать перед ним такой.       — Что-то случилось? — Этери отложила бумагу и спросила прямо. Была готова выслушать и помочь, чем сможет.       — Да, — признаётся сразу и поджимает губы, — кажется, я разведусь с Таней. Для Этери в этом признании нет ничего хорошего. Как бы ни привлекал и ни был интересен, она за его семью переживала и желала только крепкой любви. Особенно когда в семье растут дети — сама знала, как сложно переживается разрыв связи между родителями, была бы воля, сделала всё, чтобы отца в жизни Диши было куда больше. Этери прикрывает рот, пребывая в шоке от услышанного, и всё ещё в ней нет ни капли удовлетворения.       — Что? Почему? — не знала, насколько уместен этот вопрос сейчас. — Слушай, не стоит так горячиться. Правда, у вас прекрасные мальчишки, Таня тебя любит, ты её. А все сложности, они вместе переживутся. Пыталась переубедить. Павел мотал головой. Знал бы он, что Этери пыталась не только образумить его, но и не дать возможность себе кинуться в руки этого мужчины. Так неправильно.       — Я не люблю Таню. Она про это знает, причём давно. Мы пытались сохранить наш брак ради детей ещё в Перми. Я искал причины, чтобы её любить, вести быт, как принято, но в Москве всё изменилось. Я так не могу. Этери не понимала, к чему движется его мысль. Предположения вылезли наружу сами, казались призрачными, но сердце подпрыгнуло в груди и по ощущениям терзалось о грудную клетку. От его ответа без преувеличения зависела её жизнь — что сейчас произойдёт с её сердцем? Воспылает от сильнейших чувств, и она вытянет его в свои объятия, став для него всем, или разобьётся вдребезги, что эти осколки из души ничем не сможет достать никогда.       — Что же случилось в Москве? Она не может ждать. Спрашивает прямо и ответ читает в его глазах. Весь мир рухнул. Павел наклоняется, прячась в её кудрях, и обхватывая ладонями её лицо, дарит чувственный поцелуй. Так касается губ, что Этери первые секунды напряжена до предела, пытается вернуть остатки рассудка и прибрать объяснение к тому, что этого не должно происходить. Однако он не отпускает, продолжает целовать и поглаживать большими пальцами щёки, и Этери не может не отпустить себя — расслабиться и притянуться к нему, обняв за спину; он отпускает одну руку на талию и притягивает ещё ближе к себе, что жар его тела передаётся сквозь одежду, но у неё тоже горят щёки и губы, хочется пить и… Ещё. В тот день уехала к нему, пока Диша пребывала у бабушки с дедушкой. Стала более раскрепощённой не только в поцелуях, но и действиях: много разговаривали, перестала быть привычно молчаливой и открывалась перед ним как книга; теперь он — главный слушатель, и после каждого рассказа наклонялся и целовал, что это перерастало в другую форму любви, где они достигали пика своих чувств. Так провели три дня и уже думали, как жить дальше, но решили не спешить: с Дишей будет знакомить постепенно, не ввалит какого-то незнакомого мужчину в их жизнь, а приведёт к доверию. Для других точно решили не афишировать, чтобы не привлекать лишнего внимания, в том числе Павел хотел оградить Этери от бракоразводного процесса и лишнего «ты разрушила семью». Решал всё сам вполне успешно. Конечно, совсем не вызывать подозрений не получалось, на катке были вместе, переговаривались и выглядели как парочка, но никто не спрашивал прямо. Возможно, и подозревали, но это было на личной совести каждого. Этери была счастлива: любимая работа, человек, дочка, только взлёты и ощущение, что так жить невозможно. Однако одну проблему она всё же создала себе сама. Не могла вычеркнуть из своей жизни грёбанные, ужасные встречи с этими девчонками. Сама не понимала, для чего приходит. Хотя достаточного рационального объяснения и не искала — так не любила копаться в себе, что по жизни только действовала, даже столь ужасно и подло. Ненавидела себя, в такие моменты считала, что сука и не достойна никакого Паши, хотелось признаться ему во всём и уйти с чистой совестью. А не могла. А потом вспоминала: он тоже изменял с ней своей жене и продолжает то делать. В этих девчонках никакой любви к ней. Воспринимают как кошелёк и владельца на ночь. Обусловилась только главным правилом — никаких половых контактов, чтобы точно не приравнивать к измене. Так постепенно и сошлась к тому, что в этом ничего настолько душераздирающего, можно перетерпеть и переждать. Как не могла прожить без этих контактов в клубах. С Пашей её устраивало в интиме, но таких ощущений достичь не могла. Девушки — другие. Их тела — сплошная привлекательность и эстетика, бархатная и ухоженная кожа, а движения обволакивающие и осторожные. До Паши у Этери были отношения с девушками, влюблялась тоже сильно, но сама считала это каким-то порывом, потому что самые долгие отношения продлились лишь девять месяцев. Ничто. И та же история — клубы, общения и флирт с другими девушками, танцы за деньги и желание быть рядом с чужим телом. Вместе с тем — сильнейшее возбуждение, которого не всегда могла достичь в отношениях, и что больше раззадоривало — отсутствие разрядки, когда знаешь, что ничем это не закончится и хочешь усилить этот эффект до предела. Такой накал уже сходит дома с Пашей, который снова подпускает её во влюблённую нежность. После льда Этери вернулась в кабинет и продолжила разбираться с бумагами. Пальто оставила на вешалке, оставаясь в тёплом плюшевом свитере и джинсах — не собиралась сидеть сегодня долго и куда-то ехать ещё, потому одежда была чисто от дома до Хрустального, так ещё и на машине. Так проработала два часа — как раз закончилась тренировка, спортсмены и тренеры, вероятно, переоделись и уже расходились по домам. Этери, как обещала, ждала Пашу — должен был зайти с минуты на минуту, потому убрала все бумаги и смотрела на часы. В дверь постучались, и Слюсаренко, войдя в кабинет, сразу встретил женщину улыбкой, при том щёлкнул замок, на который она не обратила внимания. Поднялась с места, чтобы приобнять его, она — держится за его шею, сцепляя руки сзади, он — располагает ладони на талии в поглаживаниях.       — Ну что, какой выговор ждёт меня за опоздания? — произносит немного тщеславно, но полностью поникает во флирте. Как любит Этери.       — Так не знаю, — отвечает ему с ухмылкой, — думала, на дачу к родителям на три дня уехать. Будешь без меня в одинокой квартире сидеть. Павел быстро смекнул, на что намёк. Чуть рассмеялся, и Этери поняла, что затянула Пашу в игру, которую хотела вести по своим намёткам.       — Слишком жестоко, Этери Георгиевна. Я такого не заслуживаю, — холодные пальцы проникают под свитер к горячей коже и шагающими движениями раздразнивают низ живота; губы прицельно бьют в шею, свободной рукой уводя волосы на другую сторону. Целует от мочки уха до пределов свитера, так медленно и возбуждающее ведя другой ладонью к груди, что Этери не выдерживает вздоха.       — Остановись. Мы в Хрустальном, — она пытается опомниться, но вместо этого поднимающее движение — и уже сидит на столе. — Паша! Услышат ведь! И ты дверь не закрыл!       — Всё я закрыл. И кто у твоего кабинета сейчас ходить будет? Все свалили, а кто надо, придут нескоро. Да быть немного потише ты точно умеешь. Ожидала не такого исхода, но не может отказать. Не может ни говорить, ни возражать, только ждать, когда всё дойдёт до эйфории и когда она взлетит ввысь. Они не срывают одежду, сегодня хочется вот так — есть в этом что-то необычное и ещё более возбуждающее. Он медлителен, что не часто в его стиле — больше касается, целует доступное; Этери пытается ухватиться за него ногами сама, но Паша чуть отходит.       — Так что насчёт наказания? Не передумала ещё? — вот чего хотел. Она не заметила, как её переиграли. Ещё и сидит так, что не может добраться до пояса его брюк, может воспользоваться только поцелуями, но с ними очевидно проиграет.       — Знаешь, да мне и изначально не хотелось. Ты просто неправильно понял, — смеётся Этери. Не привыкла так быстро сдаваться, но что-то не было настроения наигрываться сегодня — истратила все силы вчера. Вчера.       — Правда? Ну хорошо. Вчера. Что было вчера? Чего не было никогда. Наивысшая степень обожания и себя, и чужого тела — Этери не думала, что умеет так. Повязкой прикрыла глаза, чтобы выдержать именно тактильный контакт, хотела проверить, насколько интересным будет этот опыт, ведь на одинаковые эмоции девушек смотреть было скучно. Ещё и не хотела открывать свою личность — конфиденциальность сохранялась, но Этери часто любила оберегать себя. По ощущениям получилось лучше, чем она думала, но видела в этом не заслугу повязки, а точно той, с которой ей удалось провести это время. Как нежно она начинала, осторожничала и изучала, и какой горячей, рьяной в возбуждении проявляла себя — перепад, словно из холодной воды тебя окунули в кипяток, для Этери, хоть она и не сказала это прямо, был такой сногсшибательный опыт, что едва удержалась, чтобы не завалить эту девчонку на диван. И рада, что с ней этого не совершила. Так бы и закончилась их встреча услугой танец-деньги, но всё свёл к другому поцелуй. Для Этери — неожиданный, хотя некоторые девушки и считали необходимостью целовать. В своей голове прочитала это немного иначе, чем тот смысл, который вкладывала Женя: «Мне понравилось, останься ещё». Не ответила на такой жест лишь потому, что нежность в таких встречах — не её черта, не способна быть такой и вкладываться энергетически в девушку, которую видит, возможно, в последний раз в своей жизни, — глупо. А ведь поцелуй — величайшая энергия, и Женя отдала частичку себя в вчерашнем дне, что у Этери это заострилось в памяти и где-то на уровне сердца. Повязка упала случайно. Дёрнулась за Женей, которая упала, и она сошла с лица. Это лучше, чем мог бы быть секс. Увидела не какую-то забитую танцовщицу, желающую подзаработать побольше, а девчонку, поражённую тем, что с ней случилось за танец. Смотрела с ещё не сошедшим возбуждением, понравилось, но не скрывала разочарования от того, что Этери уйдёт и не вспомнит о ней. Видит Женю насквозь, прежде всего — как получилось повзрослеть раньше, чем хотелось бы, как умеет получать удовольствие от этой работы, как старается не скатиться и превратить свою жизнь в невозможную агонию. Это первый раз, когда Этери не может так поступить, уйти без нескольких фраз, которые для этой девушки станут чем-то.       — Как тебя зовут? — спрашивает она у девушки, которая продолжает сидеть на её бёдрах и мило сгорать от смущения.       — Женя, — признаётся сразу, но ответно не спрашивает: сказали, ебать не должно, и Этери извинилась бы за такую грубость, но была слишком горда.       — Красивое имя, — считает это недостаточным, но эмоций своих не показывает, — ты — тоже, к слову. Женя улыбнулась бы шире, если бы от Этери не веяло холодом и строгостью. Но и с этим изъяном представлялась прекрасной, таких женщин не видела давно, а если и видела, то не держалась за их образ так долго. Не могла и предположить, что её улыбка сейчас сделала с душой Этери — никаких значимых перемен, ни влюблённости и очарования до бабочек в животе, но согревает как выпитый алкоголь в моменте, когда первично обжигает желудок. Женя слезает с колен и, говоря: «До свидания», уходит из комнаты вместе деньгами. Этери тоже собирается, приводит причёску в порядок и звонит Паше, который её потерял и названивал десятый раз. Раньше было больше звонков, но привык, что Этери «задерживается на работе» или «уезжает к родителям». Этери думает о вчера. Возбуждение разгоняется быстрее, и Паша в поцелуях заглушает. Она хватает его за волосы, притягивает ближе к себе, — существуют на пределе возможностей, и окончание настолько красочное, что вскружило голову. Этери чуть не задохнулась, задрожала, и от тепла внутри стало болезненно. Пару движений — он замирает, после чего отстраняется, чтобы посмотреть на свою женщину.       — Продолжим дома, — на его поцелуй нет сил ответить, тратит их на то, чтобы обнять и с тяжестью выдохнуть, — я тебя так ждал вчера, а ты пропала на целый вечер. Наказала меня вчера, — он укладывается рядом и обнимает, поглаживая в районе рёбер. Этери накрывает его ладонь и смотрит в потолок, пока он прячет лицо в её кудрях. Нет. Наказала год назад, как начались их отношения. И этого наказания не снимет. Продолжит, углубит, сделает более мучительным для всех, но не остановится и пока, находясь в руках Паши, не предполагает, чем это обернётся для всех.