Абсентом

Женя приходит на работу вместе с Лизой — совпали смены, что значило для них приятные проведенные часы в клубе. Уже пришли в гримёрку, надели платья и готовили макияж к вечеру. Женя непривычно менее разговорчива, нежели прежде. Причина проста и чудовищно для неё сладка — пыталась предугадать, придёт ли сегодня незнакомка, с которой виделась пару дней назад. Надеяться — глупо, недостойно её работы, а быть прямо убеждённой — невозможно. Разве что просила у всех сил дать ей шанс побыть с этой женщиной ещё немного.       — Подруга, чё раскисла? — от неожиданности Женя вздрогнула. — Осторожней, сейчас глаз себе подводкой проткнёшь, — руки её потянулись к волосам девушки; со стола успела захватить заколки, решила немного порадовать Женю и помочь ей с причёской.       — Я не могу, Лиза. Кому мне душу продать, чтобы её увидеть? — она отложила косметичку в сторону, смотря на себя в зеркало.       — Во-первых, тебе нужно в бар и выпить что-нибудь. С таким лицом ничего не наработаешь. Во-вторых, не надо никому душу продавать. Тебе б к психологу, дорогая. Могу посоветовать. В-третьих, расслабься, — звенит замок последней заколки, и ладони Лизы скользят на талию, — иначе я сейчас защекочу тебя! Лиза не врала. Щекотка оживляет, и Женя смеётся во весь голос — привлекают внимание всех окружающих их танцовщиц, но они привыкли, что Женя и Лиза такие. Непринуждённые, друг за друга стоящие горой и тонко улавливающие состояния друг друга — когда нужно, подбодрят или помолчат, или сделают массаж, или приготовят еду, помоют посуду и поправят одеяло. Что интересно — никаких мыслей о романе и влечений. Ни разу. Такая дружба ценна, и не всем дано её познать, потому девушки не стеснялись показывать своё взаимодействие на всеобщее обозрение.       — Так, — в гримерку зашёл Валерий и вместе с ним ещё одна девушка. С длинными стройными ногами, худая, в бордовом боди, подчеркивающим остроту бёдер; тонкие плечи укрыты тёмными волнистыми волосами, по-видимому, и не собирала их в замысловатую прическу; красива, как и все тут, но взгляд — пила, и опилки от взаимодействия с ним летят в тебя, зелёные изумруды, что светятся под подкрашенными пушистыми ресницами. Давит свысока, оглядывает всех, но на Жене задерживается чуть дольше. Пересекаются взглядами, — это Юля, наша новая танцовщица. Любите и жалуйте, короче. Сегодня она в общей партии вместо Рины. Надеюсь, проблем не возникнет, — мужчина кивнул Юле, и та ушла в сторону. — Женя, а ты подойди ко мне. Поговорить нужно. Разговоры с начальством — всегда странно и вызывает толику волнения. Переглянулась с Лизой, так спросила: «Я где накосячила?» — на что та пожала плечами. Когда отошли в сторону, то Валера улыбнулся.       — Вчера приходила та женщина, с которой ты была два дня назад. Про тебя спрашивала, даже от Юли отказалась. Мол, только к Жене пойду. Ну, я дал ей расписание, думаю, скоро придёт. Как бы даже не сегодня. Поэтому давай, постарайся на славу, раз так понравилась, заплатит ещё больше. Женя непонимающее смотрит на Валерия.       — Это шутка? — нервный смех сам вырывается наружу. Однако серьёзность мужчины прибивала девушку к действительности, от которой сердце прыгало в груди, а колени задрожали.       — Нет. Мне делать нехуй, как над тобой шутить. Ладно, я пошёл, ты иди готовься к сегодняшней ночи. Женя остаётся на своём месте — не может двинуться от услышанного. Страх вселился в её душу — только сделает шаг, и этот мир, о котором она и не могла мечтать, прекратит своё существование. Всё ещё осмысляет: незнакомка не просто придёт, а взяла её расписание, предполагая, вероятно, череду встреч. С ней, только с ней, и от этой мысли у Жени горят щёки и потряхивает тело от выбрасываемых гормонов, доводящих её почти до эйфории.       — Что Валера от тебя хотел? — рука Лизы ложится на плечо подруги, чуть сжимая его.       — Эта женщина приходила вчера! Она хотела провести со мной приват! Представляешь?! — она резко прикрыла свой рот ладонью, чтобы приглушить непроизвольные выкрики.       — Никогда не думала, что ты так будешь рада привату, — усмехается девушка. — Имя хоть спросить не забудь, растяпа. Лиза так была права, но Женя не могла слышать что-то, кроме своего сердца. Тот всплеск эмоций после слов Валерия тянул девушку по инерции в агонию страсти и разврата. Танцы Жени сегодня — абсолютное сокровище, услада для глаз, и никто не мог перекрыть тот поток энергии, какой шёл от каждого её движения; и ни один из гостей не предположил бы, что Женя ответно держалась в барьере от них всех — было плевать, кто здесь сидит и чего от неё желает, потому что себя, внимание и одного даже взгляда не отдаст никому. Чувствует — теперь это не принадлежит этим гостям, размахивающим купюрами и бросающим их под ноги девочкам, а находит в себе то, что потеряла, приходя сюда. Не знает, чем это назвать, только поддаётся и втягивается в танец с Лизой, которая смущается от поведения подруги.       — Ты сегодня разносишь. Вроде не пьяная даже, — шутила Лиза, ведя по талии Жени то вниз, то вверх.       — Я счастлива, дорогая. Впервые за несколько лет. Женя верила, что она придёт, и другого не желала слышать. Смотрела на часы и досчитывала по минутам то время, в какое пришла в прошлый раз — за полчаса отпросилась со сцены, чтобы передохнуть в гримёрной, подправить макияж и переодеть платье. Сегодня выбор пал на золотистое, назвали бы его пеньюаром, но чуть длиннее общепринятых. Образ откровенный, для Жени тоже нетипично открытый, так смело смогла углубить для обзора вырез на груди, увеличила пространство от колен до пояса, а тонкие лямки могли спасть в любой момент. Для этой незнакомки хотелось сегодня побыть немного другой.       — Женя, тебя ждут на привате. Давай, заканчивай принаряжаться и валяй уже. Та тёлка пришла. Так быстро. Волнение сейчас отличалось от того, что в первый раз — теперь ведь знаешь, о ком речь, и девушка едва смогла оторвать свои ватные ноги от паркета в гримёрной. Поражается себе же: «Так ждала, а теперь трусишь», но кроме простейшей дыхательной практики ничего не придумала — вдох-пауза-выдох-пауза, и так несколько раз, пока не закончился путь до небольшой комнатки. За это время перестал нравиться пеньюар, идиотской стала причёска, а макияж был подобен тому, что наносила себе портовая шлюха. Сбежать бы, оглядывалась, чтобы найти выход, а головная боль и подступившая тошнота вгоняли в панику; остановилась у двери с единственной мыслью: «Будь собой, иначе она бы не пришла». Открыла глаза и дёрнула ручку двери — приглушённый свет загорелся ненамного ярче. Незнакомка сидела на диване, раскинув руки как в первый раз. Глаза снова прикрывала повязка. Всё по старой программе?       — Думала, не придёшь, — уголки губ женщины дрогнули в усмешке. Женя ничего не ответила, а только подошла ближе и застыла. Этери нахмурилась: — И что это такое? Женя не знала. Оглядывает.       — Ничего… — шепчет совсем тихо-тихо и забирается на диван рядом с женщиной. — Наслаждалась вашей красотой. Рука её коснулась щеки женщины, средний и указательный палец размашистым движением очертили линию вдоль скулы, задерживаясь на подбородке пару секунд. Этери вбирает кислород в лёгкие и не может выдохнуть — не может тратить силы на что-то другое, кроме как внимания каждого пока нерешительного действия этой девчонки. Большой палец касается сухих и мягких губ, непроизвольная дрожь которых выдала всё то наслаждение, какое Этери испытывала от этого контакта, и Женя чувствует его ярче, чем в первый раз. Обмен энергиями выдаёт для них сильнейшую связь, что-то большее, чем просто страсть и возбуждение, не отпускающее их тела несколько дней подряд. Растянуть момент — хотят этого вместе, из игры превратить эту встречу в ручей наслаждения, остановивший своё движение. Женя двигается ближе, заставляя женщину повернуть голову, и она не сопротивляется — поцелуй в следующую секунду окрыляет своей невинностью и чистотой. Ручей вливал свои воды внутрь, в душу, заполняя её тёплым до самого края, через непроходимые лабиринты, и образуя новые русла.       — Женя… — тоже шепчет женщина. На ощупь находит её ладонь и крепко сжимает — девушка молчит и ждёт продолжения, которое должно наступить. Этери поджимает губы, большим пальцем начинает поглаживать юную ладонь, уже подрагивающую от напряжения; что происходит потом, для Жени навсегда останется в памяти ярчайшим воспоминанием — ладонь её протянута к лицу незнакомки, и первое касание её губ приходится на кончики пальцев. Второе — ближе к костяшкам, третье — на самой ладони, щекоча и раззадоривая возбуждение, не притрагиваясь больше ни к каким частям тела. Женя реагирует сразу, как женщина останавливается на запястье: прижимает ладонь к щеке и ведёт по шее, к плечу, к груди.       — Скажи мне своё имя, — просит Женя и расстёгивает первую пуговицу рубашки, — я тоже хочу называть тебя по имени. Этери не планировала такого исхода событий. Она не планировала, что в её жизни появится Женя и что так закрепится в душе. А тех, кто так оседал внутри её души, не могла обидеть — не поднимется ни рука, ни слова, особенно сейчас, сказать что-то грубое вроде: «Не твое ебучее дело».       — Геро, — отвечает и думает, что только она придала этому имени значение.       — Ваши родители очень любили Шекспира, или так случайно получилось? — посмеялась девушка, продолжая расстёгивать пуговицы. Этери ловит её руку и останавливает от дальнейших действий, чем вызывает непонимание.       — Ты и Шекспира знаешь? — её вопрос прозвучал для Жени ещё более смешно, чем слова про родителей.       — Представляете. Люблю иногда читать классику на выходных. И в школе училась неплохо, — она освобождает свою ладонь и заканчивает с пуговицами на рубашке. Этери прикусывает губу, но Женя этого не замечает: смотрит на брюки женщины, которые ужасно раздражали своим наличием. — Можно я сниму, пожалуйста? — пальцы обхватывают пряжку и чуть тянут её наверх. — Я помню: никакого секса, Геро. За этот сексуальный шёпот на ухо Этери готова отдать и разрешить всё на свете. Только кивает нервно несколько раз и выдыхает, когда звякает пряжка ремня, а брюки сползают до ботинок. Жене и хватит этого пространства — оставляет короткий поцелуй на шее и опускается перед ногами женщины. Губы находят своё пристанище на дрожащих коленях, сначала на одном, потом на другом; Этери сжимает две подушки по разные стороны — не хочет влезать в процесс и направлять Женю куда-то, так заманчив ход её мыслей, который она реализует без колебаний. Пальчики вырисовывают узоры на бёдрах, щекочут, и Этери это может вытерпеть, но когда нежнейшую кожу на бедре прикусывают, то губы сами приоткрываются, выдавая стон, а тело подаётся навстречу желанному. Женя видит, насколько оно велико, но не спешит к нему — ведёт выше к бедру кончиком языка, останавливаясь у края, и снова возвращается к колену уже поцелуями. У Этери под повязкой сыпятся искры, держится, чтобы не притянуть эту девчонку для получения разрядки, нежнейшего и эмоционального секса — нельзя так поступать. Не с Женей. А у девушки полная власть над гостьей — переходит на другое бедро и проделывает то же самое, реакция Этери так сводит с ума, что хочется нарушить все границы и посмотреть на все её способности. Хочет сделать одно. Только одно. Отстраняется, чтобы несуразно дотронуться, но Этери как считывает эти мысли, и они срабатывают как детонатор. Она отбрасывает подушки и хватает Женю за подбородок, заставляя подняться к ней. Усаживает на колени, девушка теряется в скорости событий, но не может противостоять, даже сказать — в неё врезаются поцелуем, влажным, кусающим, язык обводит губы и вторгается во внутрь, где в сплетении завязывается узел ещё большего возбуждения; Женя не понимает, как ещё держится повязка, как она сама-то держится — расстёгивает верхнюю часть белья, отбрасывает рубашку и не упускает ни одного поцелуя. Это не их прошлая встреча — здесь встречаются друг с другом, не уступают и познают новые части себя.       — Разреши мне снять эту повязку. Я хочу посмотреть в твои глаза! — Женя не спрашивает, а ставит ультиматум.       — Я и так многое тебе позволила сегодня. Помолчи. Этери срывает пеньюар, бестолковая ткань, когда под ним — только осязаемая красота. Она может творить с собой что угодно сейчас, заставлять испытывать тягости, злиться, ненавидеть, думать про то, какой же это неправильный образ жизни, но Женя — островок, который хочется оставить нетронутым. Не облить своей грязью, не вывернуть душевный мусор, не стать собой, той Этери перед ней, которая невыносима и несносна. Женщина держит Женю под ягодицами и пересаживает на одно бедро так, что его часть находится между ног. Прижимает ближе, в ответ на стон рычит сама, хотя кроме её рук тело больше никак не участвует; однако Женя не понимает, что начинает происходить, когда её чуть приподнимают, заставляя пройтись по чужому телу, и опускают снова. Она повторяет ещё, под прикосновения белеющих пальцев к ягодицам, раскачивается в такт своему возбуждению и не пропускает ни одну волну, что разрезает низ живота свей сталью от рёбер до колен. Стоны вязнут в плече женщины, но когда на ухо требует: «Громче!» — то Жене плевать, что это услышит кто-то, кроме них. Нет больше никого, кроме них. В один момент Женя прижимается слишком сильно, болезненно, но эти ощущения меркнут от наступившей разрядки. Весь накал разлился по телу тёплой массой, остужая кровь и вместе с ней тело и голову, но у Жени не остаётся никаких сил. Устала, расплавилась так, что на Этери упала, обняла за плечи и туда же устремила свою щеку. Женщина внимает это спокойное дыхание, от девушки веет умиротворением, и это парадоксально делает её такой же — тоже ни о чём не думает, только чувствует касание кожи к коже и как что-то хлещет в груди по образу морских волн. Её пальцы скользят вдоль позвонков, задевая каждый, и Женя, кажется, мурчит. Этери хочет её видеть, и Женя эту мысль магически перенимает. Стягивает ленту и видит взгляд, от которого невозможно оторваться.       — Ты само совершенство… — шепчет Женя и потирается носом о щеку женщины, где оставит поцелуй. От этого взгляда у Этери всё сжимается. Как взяли в руку сердце и начали выжимать хорошее и нажитое за последний час. Видит во взгляде Жени то, чего не должна, и знает, как он переменится, когда встанет и уйдёт. Уже замечает, когда выбирается из объятий девушки и собирает свою одежду, не говоря ни слова — так хотелось бы признаться во многом, сказать про красоту, про нежные руки, про поцелуи, про то, как совершена она.       — Геро, — у Жени прорезается голос, когда Этери достаёт кошелёк, — ты же придёшь ещё? Можешь не платить. Сейчас тоже. Женщина потеряла в себе всё. Опустошена так, что не может вставить слово, но бросает на Женю прощальный взгляд, когда купюры всё-таки были брошены на стол. Не сможет не прийти… …Этери стучится в дверь без понимания, что время подходило к двум часам ночи.       — Этери? — Паша щурился от яркого света в подъезде, но любимую женщину смог разглядеть. А она его разглядывать не стала. Втолкнула в квартиру, закрыла дверь и безоговорочно начала их встречу поцелуем — Паша не отвечает первые секунд пять, но когда чужой язык без препятствий скользит по зубам, то не втиснуться в эту игру не мог. Они падают на кресло, стоящее в гостиной, Паша — снизу, а Этери — в позиции властной и не желающей считаться. Не думает даже о себе — всё о Жене, о том, что хотела сделать с ней и получить в сегодняшнюю ночь. Целовать так страстно ещё дольше, чтобы её руки массировали израненную шрамами спину и оттягивали волосы назад, когда между зубов прикусана губа; Паша — не Женя, и Этери это чувствует, поэтому не позволяет ему никакого своеволия: целует его шею, зная, что тут чувствительные точки, пока собственная рука расстёгивает брюки. Мужские пальцы между бёдрами на эпицентре момента, пальцы вязнут и касаются в круговых движениях. Этери не видит его лица в темноте, вообще примыкает головой к его плечу и представляет, что это всё — проделки Жени. От этого ярче и жарче, она возгорает и останавливает всё почти у окончания — вместо этого снимает с себя и него всё, что осталось на теле, и, расслабившись, опускается на бёдра. Губы у Паши отказываются от поцелуев — остались на груди, но Этери не нужно большего. Движения его резки, сотворяет сам, а она тяжело дышит ему на ухо, но, вместе содрогнувшись, мир затихает. Этери не сразу ныряет в реальность, держит перед собой мечтание, что перед ней — не Паша, а Женя, но быстро проникает в холодную квартиру на другом конце Москвы от её дома, где некогда родные руки сегодня перестали согревать. Этери это почувствовала, разжигала это пламя в себе сама, но не могла. Отдала спички. Девчонке из клуба, которой двадцать лет.