Назови мне своё имя,
я хочу узнать тебя снова
Женя пригласила Этери на кухню, проявив самое простое гостеприимство. Как вести себя ещё не знала — не верила, что это происходит. Та незнакомка, которая перевернула мир, влюбила в себя и заставляла трепетать, теперь стала глубже проникать в жизнь; сидела напротив с данной ей кружкой зелёного чая и смотрела на Женю, кажется, не отводя взгляд. Девушка такой выдержкой не обладала, пусть и смотреть на Этери — это как прибегать к познанию женской красоты, её высших проявлений. Не могла долго любоваться, и тут не существовало никаких физических преград — просто не переступала себя внутренне, считала, что не должна врываться в это взаимодействие рьяно, с потерей адекватности и собственного достоинства, ибо Этери, даже искренняя и говорящая слова, от которых стынет всё, была далеко не простой и порядочной женщиной. На первый взгляд. Однако Женя отчётливо, без сомнений находила в себе те светлейшие чувства, воспеваемые в вечном течении времени, они покалывали в груди, но реакция — не боль, а импульс, что смягчает мысли и тело. Знала бы Женя, что Этери испытывает то же самое. Связываются друг с другом сильнее, того не осознавая в простейшем моменте. — Что ты с Юлей подралась? Чего не поделили? — женщина отпивает чай, усмехаясь. — Не могла бы подумать, что ты, такая маленькая и милая девочка, полезешь драться. — Я драться действительно не люблю, но тут была веская причина, — Женя вспоминает сегодняшнюю стычку, за которую не стыдно, и даже обидно, что не совершила что посильнее. — Тебя не поделили. А что, думаешь, Юле было приятно, когда ты выгнала её, а со мной хорошо проводила время? — Вот оно что, — кивнула Этери, — мне главное, чтобы тебе было приятно. Думаю, я с тем справилась, — именно сейчас она нашла подходящее время, чтобы объясниться за эпизод с Юлей. Вообще ненавидела оправдываться, считала себя достаточно взрослой и самостоятельной для рассказа о своих личных делах, но перед Женей чувствовала себя виноватой. От чего — не понимала и сама, сама девушка посмеивалась с шуток про Юлю, однако Этери была умной и понимающей, и что её приход к другой танцовщице стоял комом в горле — очевидное. — Жень, насчёт Юли, — она немного наклоняет голову. — Я три недели не приходила, потому что у меня была подготовка к сезону, и моя дочка, Диана, сломала ногу. Я жила то на работе, то в больнице. Честно, у меня ничем больше мысли не были заняты, кроме того, как лутц Щербаковой выравнивать и как успеть в магазин, чтобы Дише всего накупить. А когда появилась возможность прийти в клуб… Я не шла целенаправленно к Юле. Я хотела отдохнуть, расслабиться, выпить. Ну, чуть перепила, Валера предложил, я подумала, что хочу посмотреть танец без всякого особого контакта. Но Юля полезла и… Не то. Она не такая как ты. Мне так были противны эти касания после тебя. И я выгнала её нахер. Женя не пропускала ни слова, но пыталась вместо интереса выдать сплошное равнодушие, словно совсем не привязана к Этери, не переживала и не проронила ни слезы за всю эту ситуацию. Не хотела показаться перед женщиной сродни безумной фанатки, которая претендует на слишком многое, вполне необоснованное и незаслуженное для её внимания. Женя — никто, чтобы обращаться к Этери даже с вопросом, что происходило с Юлей. Да, желала узнать, во многом убедиться и разочароваться, и она так молчаливо признательна этой женщине за признание, что не удержалась от самодовольной, эгоистичной ухмылки и лёгкого покачивания головы. — Ну вот, говорю, сделала тебе достаточно приятно. — Что правда, то правда, — девушка выдохнула после небольшого прояснения ситуации. Во всех смыслах. — Тогда вопрос с Юлей закрыли. Не хочу о ней. Лучше скажи, как твоя дочка? Ей лучше? Я в интернете так, чуть-чуть почитала, что случилось, но я в мире фигурного катания мало что понимаю. Диана — это то, что Этери оберегает от внимания других. Эту малышку ничего не должно касаться из круговорота жизни её матери — ни фанаты, ни личные, ни рабочие отношения; только позитивный, правильный поток информации, чтобы не тревожить и не травмировать, ибо Диша — в неразрывной связи с любимой мамой, и любое «против» она воспримет и на свою подростковую неокрепшую долю. С другими тоже осторожничала, знать многое о дочери — значит, иметь возможность как-то пробираться в её жизнь, чего Этери тем более не допускала, защищая границы Дианы там, где она ещё не могла делать этого сама. — Всё хорошо. Снимут гипс скоро, — лаконично и кратко ответила женщина и отпила чай. — Так ты уже в интернете про меня успела почитать? И чего начиталась? Можешь задавать вопросы, кстати, сегодня разрешаю, — это было любимой темой для Этери. Знала, что пишут — от милейших слов фанатов до душераздирающего болезненного потока ненависти и угроз, которого она естественно не заслуживает; слухи и фейки для женщины — невоспринимаемый материал, редко с кем обсуждала, но это не отменяло его наличие, и страшно представить, чего могла прочитать Женя. — Большую часть по карьере. Что, откуда, почему. Интервью твоё глянула, хотела позже ещё посмотреть. Мне нравится, как ты мыслишь и рассуждаешь, — Этери это улыбнуло, — я и не знаю, есть ли у меня к тебе какие вопросы. Это странно: задавать вопросы. Ты не на допросе, а всё, что нужно, узнаётся в диалоге, во взаимодействии… Давай, может, что обсудим? Тему какую, не знаю. Этери задумалась. Обсудить что. Хотелось чего-то проникновенного, дабы задействовать не только язык, но и душу; ощущала, что с Женей возможно говорить на сложные, философские темы, выискивать и обсуждать противоречия вместе, при этом организуя диалог, а не спор. Что возникло в голове — спонтанно и необычно, но Этери понравилось. — Давай. Я знаю, по сути, только твоё имя, и я хочу узнать, обсудить… Давай твой и мой самый счастливый и самый печальный день. Начинай, раз я придумала. Женя первично замялась — счастливый и печальный. Пропускает через себя, перебирает свою жизнь, которую покадрово разложила по последовательности и значимости, потому что иногда приходилось обращаться к прошлому; когда всё упорядочено и осмыслено, то делать это проще. Куда сложнее не подобрать, а правильно выразить, найти слова и не нанести себе вред от этих воспоминаний — как минимум, не расплакаться перед всё ещё незнакомым человеком. — Давай начну с печального, он произошёл раньше. Для меня пока самый главный удар в жизни, что мой отец развёлся с мамой и ушёл из дома три года назад. Понимаю, я уже была взрослой, но все семнадцать лет у меня была любящая семья, обожаемый папа, а сейчас я два года не появлялась дома, потому что… Он перестал существовать для меня с того момента, — Женя сжала губы и запрокинула голову, ведь слёзы и душащий ком в горле подкатились по обычаю; каждый раз, когда приходится об этом думать или говорить, заставляет себя верить, что отпустила, и никаких внешних проявлений точно не будет, сможет пережить это внутри лёгким уколом и неприятной мимолётной картинкой в голове, но всё начинается по-новой. Хотя прогресс не могла не отметить — не разрыдалась же. — Самый счастливый момент противоречит первому. Не поверишь, но это рождение сестры. Уже в семье отца. Как раз я пришла к нему в гости поздравить, чтобы поздравить, и он мне разрешил пока её, чуть понянчиться. Я не знаю, какой-то поток энергии для меня был, когда смотрела не неё, покачивала, разговаривала и обнимала. Маленький родной человечек, и не важно, что там между родителями, мной и папой. Жена у него новая тоже хорошая, мы как-то нейтралитет держим: не прям в любви, но взаимно уважаем друг друга. Всё-таки я ничего изменить не могу, да и зачем? Так случается в жизни. Люди расходятся. Но папа счастлив, мама тоже потихоньку отпускает, а я… И я тоже когда-нибудь отпущу это окончательно. Не ожидала от себя же, что так откроется — не заметила, как по щекам побежали слёзы, которые она стирала тыльной стороной ладони, не смотрела на Этери, зная, как покраснели глаза и немного опухли веки, и этот внешний вид не из лучших, как считала Женя. Однако Этери и увиденное, и услышанное — невероятное; и Женя — совершенство. То, как переживает и чувствует, здраво и взросло рассуждает и невообразимо, загадочно любит даже вопреки. Женщина убеждается, что не ошиблась, когда приняла эту девушку не за простую глупую танцовщицу, а за нераскрытый интереснейший мир, вселенную, которая затягивает её ежесекундно. Так сильно обожает, что приходится говорить себе: «Стоп, не спеши», и Этери этому следует, но видеть, как плачет Женя, и ничего не делать — точно неправильно. Поэтому пододвигает стул и тянет к себе в объятия, что девушку вводит в ступор, но чуть посидев, вместе с успокоением чувствует прилив сил, который просачивается из держащих её рук и целующих в висок губ. Ещё не знала, что Этери банально понимает Женю, но не с позиции ребёнка, пережившего развод родителей, а как взрослого, попавшего в этот вихрь и разгребающего последствия спустя пятнадцать лет. — Женька, ну не плачь. Не могу видеть твою грустную моську, — Этери продолжает обнимать и поглаживать спинку, — я понимаю, что развод родителей — это тяжело, но ты нашла хороший подход, чтобы это пережить. Без обид, ссор и лишний ругани уже сейчас. Поверь, твои родители тебя любят независимо от того, вместе они или нет. Но иногда так случается, что нужно разойтись, — она чуть отстраняется от девушки и вытирает слёзы кончиками пальцев. — Как сестрёнку зовут? — Карина, — переход на тему сестры отвёл Женю от негатива, но она очень хочет послушать Этери. — Расскажешь про своё? Мне очень интересно. Женщина не хочет выходить из объятий Жени. По себе чувствовала и признавалась — переживала некоторые события как в первый раз. Радостное подобралось сразу, в нём нет никакого сомнения, и без преувеличения Этери стала самой счастливой на свете и не перестаёт ею быть. Однако плохого, к сожалению, подобрала побольше — не одно, а целых три, что всплыло вот так на поверхность. Однако выбрать главенствующее не составило труда, но пока только держала в голове, от чего уже было больно, и во время озвучивания боялась окунуться и не всплыть без чьей-то помощи. Пожалела, что затеяла этот разговор, и не так горестно за себя, как за Женю, которая уже увидела, прониклась сменой настроения женщины, которая всё ещё окутана её руками. — Пойдём на диван? Я тебя хочу там обнимать. Этери вздрагивает. Как Женя так угадала? Не отказывается, конечно, встаёт и идёт до комнаты, и весь путь девушка не отпускает её руки. Женя ложится на диван первой, так, что Этери укладывается ниже, спиной прижимаясь к груди девушки; тёплые руки танцовщицы подхватили объятием выше груди, а поцелуи удачно досягали до затылка. — Хорошо, я начну, — для Этери это положение было удобным — не была готова в рассказе смотреть Жене в глаза, лишь могла и безумно хотела ощущать её присутствие в первую очередь ментально, но физически невесомые поглаживания и касания губ привносили больше волевых сил, — если по хронологии, то хорошее случилось раньше. Хотя, мне хронология и не нужна. Из всех событий — это самое счастливое. Пусть и банальное. Шестнадцатого января четырнадцать лет назад я стала мамой самой лучшей девочки на свете. Моя любимая Дишенька, — женщина широко заулыбалась и наклонила голову: помнила этот момент от начала и конца. Какими болезненными были схватки, и рядом только мама, которая помогала дышать, успокаивала, переговаривала с врачами и поддерживала до самого рождения. Уже в окружении врачей оказалась одна, к боли ещё и добавился страх, потому что всё это происходящее ни с чем не сравнимо и ново. Однако всё улетучилось, стало ненужной и лёгкой ватой, когда она, измученная многочасовой болью, услышала плач своей девочки. Слёзы блеснули в глазах, малышку положили на грудь к маме, и у Этери от любви чуть не разорвалось сердце. Тогда поклялась себе и ей, что никогда не позволит кому-либо и чему-либо навредить этой крохе; такой маленький, чуть больше трёх килограммов, смысл жить и продолжать создавать себя дальше, — она стала для меня всем в тот день и остаётся самым ключевым до сих пор. Поэтому и понятно, что самый страшный, ужасный день, точнее их череда, кульминация которых мне сниться по сей день, тоже связан с моей дочерью, — она решила не вдаваться в подробности, снова заботится о безопасности Диши, поэтому сводит это признание к себе и только к себе, — я думала, что умерла, когда узнала, что моя девочка практически не слышит и не будет в течение всей своей жизни. Женя догадывалась, много прочитала доступного о Диане и о её диагнозе в том числе. Для неё это было и без того ужасно, но то, как сказала об этом Этери, добавило ещё больше осознания масштаба произошедшего. «Я думала, что умерла» — у Жени всё стихло от величины силы произнесённой этой фразы. Нет описания для страдания матери, когда её ребёнок оказывается в безысходности, не может себя защитить, и она тоже становится бессильной перед судьбой; девушка понимает, что не прочувствует и половину, но того, что поняла — достаточно. Обнимает крепче, всеми способами передаёт: «Держись, пожалуйста, я рядом» — и Этери это принимает. Осталась без опоры после признания, но хватается за уверенно стоящую Женю; наклоняет голову в бок, кусает губы и позволяет слезам марать скулы. Молчат — девушка не хочет лезть. Это нужно переждать, у Этери не просто боль, а поднявшаяся буря, вихрем сбивают с ног воспоминания о больницах, о слезах дочери, об усталости, о занятиях, о постоянных ночных кошмарах и об объятиях Диши, которая сидела на ручках у мамы, находящей в ней поддержку и возможность скрыться от мира вокруг. — Я когда узнала, задаю себе один вопрос, — дрожащим от слёз голосом продолжает женщина, не имея смысла скрывать себя. — За что это моей девочке? Раз я провинилась где, так пусть жизнь меня наказывает. В десять крат больше, только пускай всё у Дианы будет хорошо. Она не заслуживает всего, что с ней происходит. Это так больно слышать. У Жени у самой слёзы застыли на веках от высказанного откровения, взятого из глубины души; Этери держалась как могла, плотина в её душе, выстроенная не одним годом, дала трещину, и за ней не выдержала вся конструкция. Ни с кем не доходила до такого откровения, даже с Пашей старалась не затрагивать эту тему, а тут — открыла всю себя. Все эмоции, что хранила, закрывала, дабы не показывать свои переживания Диане и кому ещё рядом, и так все двенадцать лет — акцент на себя только ночью, когда никто не видит и не слышит этих рыданий. Один только раз пятилетняя девочка, проснувшаяся случайно, заглянула в комнату к маме и увидела, как она сидела на краю кровати и плакала, обнимая большого медведя. У Дианы — шок и одна реакция — подойти, положить голову на освободившиеся колени и, смотря с искренним непониманием, пролепетать: «Мамочка, кто тебя обидел?». Этери ничего не сказала. Взяла малышку на руки и притянула к себе; маленькие ручонки обхватили шею и положили голову на плечо, не желая уходить и принимая всю боль мамы, от которой её ограждали. Так ничего и не сказала Диане, только прошептала себе: «Мы со всем справимся». Женя чуть меняет их общую позу: сползает в бок и позволяет женщине уложить голову на своё плечо и притянуться носом к шее, вдыхая мягкий запах ещё оставшегося парфюма. Успокаивающего, помогающего унять дрожь и бурное свойство памяти оживать, но девушка вовлекается ещё больше — поглаживает спину, целует то в макушку, то в висок, шепчет: «Тише-тише», но при этом позволяет выплеснуть всё накопленное. Этери ещё не осознаёт всех действий девушки, пребывает в другой реальности. — Милая Этери, — шепчет Женя, — я понимаю, диагноз — это страшно. Для любого родителя нет ничего дороже его ребёнка, но случившееся с Дианой — это не твоя вина и не рок судьбы. Иногда мы просто оказываемся не в то время и не в том месте. Некоторые совпадения до ужаса несправедливы, я понимаю, но единственное, что с ними можно сделать — это или исправить, или подкорректировать последствия, — она пыталась говорить как можно проще, потому что женщина внимательно её слушала. — Ты проделала невероятную работу со своей дочерью. Этери, ты — большая умница, как мама. Ты посмотри, как твоя дочь изумительно катается, даёт прекрасные интервью, счастливо живёт и, я уверена, очень сильно любит тебя. Да, случилось плохое, но ты не сдалась. И поверь мне, Диана тобой очень гордится. Как и я. Этери вжалась в Женю в объятии. Лицо спрятала в плече, роняя слёзы на промокшую пижаму, но слушала и принимала каждое слово себе в душу. Женя была абсолютно права — сейчас Диана и не вспоминает о своём недуге, живёт полноценной жизнью, общается и любит, катается и получает от этого удовольствие, а что ещё нужно Этери? Перебрала речь девушки ещё раз. Как-то понимала, осознавала и успокаивала себя, но важно было услышать это со стороны — как убедиться в своей правоте, закрепить её и больше не отпускать от себя. Женщина не развивает дискуссию дальше, шепчет: «Спасибо тебе» — и даёт себе ещё времени снизить градус эмоций. Её смиренно ждут, перманентно поглаживают и целуют в голову, чуть задерживаясь; Жене не нужны слова, она тоже отложила в себе две эти истории, что станут основанием для понимания всего остального мира Этери. Дальше она узнает много чего, но именно это ярче всего показало её как человека. Женщина чуть отстраняется и приподнимается на локтях, чтобы было лучше видно Женю; разбитое раскрасневшееся лицо стыдливо не скрывала, потому что знала: никто не осудит и не использует это против неё. А Женя успокоилась, увидев, как успокоилась женщина, даже улыбается ей, чтобы она улыбнулась в ответ, и это успешно получается. Этери хотела отблагодарить за этот пример и правильно подобранные слова, и душа, желающая этого не меньше, подсказала прямое действие с совершенной устойчивой мыслью, что такое оценят. Этери медленно опустилась к лицу Жени и, чувствуя, как к ней тянутся навстречу, губами соприкоснулась с чужими. Бархатный поцелуй, невинное прикосновение губ со своей волной чувств, но прожигающими с головы до пят разрядами сильнее, нежели бы пришлось тонуть в страсти жарких касаний оголённых участков кожи. Долго не могут оторваться — прекращают, смотрят друг другу в глаза и целуют снова в тех же порывах, усиливая новым касанием действие прошлого. Наконец обе счастливы. Сполна.