***
Этери собирается на работу вместе с Дишей, решившей приходить на каток внимательным зрителем. Гипс обещали снять через неделю и после начать ЛФК, постепенно, с пристальным вниманием ко здоровью, восстанавливать элементы и усложнять нагрузки на ОФП. Этери общалась с лучшими врачами по всему, что было связано и не связано со спортом — здоровье дочери не ограничивалось только фигурными катанием. А Диша так не считала: ждала возвращения на лёд больше всего, после снятия гипса ринулась бы с коньками в Хрустальный, но мама была надежным ограничителем в желаниях подростка. В Хрустальном сегодня без пар, и Этери пробыла в нем без сопряжения рабочего и личного. Без Паши, его взглядов, коих невозможно не замечать, было точно легче, но она так и не решалась на разговор об уже очевидном. Тянула, не давала себе до конца проникнуться и непонятно о чём думала. Возможно, что решится всё само, Паша додумает сам, но этого не происходило. — Чем планируешь заняться, пока я буду у бабушки с дедушкой? — после тренировки Диана и Этери поехали в частную клинику к травматологу, чтобы наконец снять гипс. — Что за странные вопросы, Диша? — без зла спросила женщина, управляя машиной и следя за дорогой. — Я планировала отоспаться, потому что за неделю очень устала. А что? — Да нет, ничего. Мало ли у тебя грандиозные планы, а я о них не знаю. Этери поняла, на что намекает Диана — молчать о личной жизни и не спрашивать напрямую она могла, но без намёков — никуда. Женщина улыбнулась смущённо и сдержанно, и для девушки не возникло никаких сомнений в том, как её мама проведёт вечер. — Нет, доченька, грандиозного ничего не будет, — она решилась продолжить говорить обо всём очень обобщённо; но по Диане видно, что она, первоочередно, рада. — Надеюсь, ты сегодня хорошо проведёшь время. И отоспишься тоже. Про сон Этери не шутила — за последнее время вымоталась на работе невероятно. Хотелось полежать и ничего не делать, желательно в тишине, в объятиях любящего и дорогого человека. Как представила, в мыслях не мог возникнуть какой другой образ, кроме портрета её Жени, а по телу как отпечатками прикосновений проходило тепло. Женщина наклонила голову к дочери и усмехнулась в попытке понять, когда её Диша успела повзрослеть. Навсегда останется малышкой, которой придётся напоминать надевать шапку и закрывать дверь на ключ, но сейчас в кресле перед ней — девочка-подросток, Этери в ней души не чает, порой поражаясь, какие фразы и мысли может выдавать некогда кроха. Так увлекательно, какой Диана будет дальше, как поменяется её мировоззрение, отношение даже к банальным вещам и что станет с её жизнью потом. Хочется подольше побыть во времени, когда Диша — ещё малышка, но Этери не позволяла этому желанию переходить в сожаление: её дочка вырастет, это не изменится, и она, как мама, должна этому только радоваться. В клинике сняли гипс и дали рекомендации по восстановлению. На лёд — только через две недели, если не появятся ухудшения. Однако Диана, пробывшая в полулежачем состоянии больше оговорённого срока, убеждала в крепкости своего здоровья и особенно заросшей кости.***
До загородного дома, где жили родители Этери, — около сорока минут езды. В частном секторе на окраине столицы проходила другая жизнь — очень спокойная и размеренная. Нет шумных дорог, кучи людей и бесконечных панельных домов с высотками; в товариществе линии частных домов: от небольших одноэтажных коробок до роскошных двух-трёхэтажных коттеджей с ухоженной территорией и мини-садом. У семьи Этери — двухэтажный домик, не слишком большой, но достаточно просторный: в большие и важные праздники они любили собираться вместе, в этих стенах хватало места всем. Диана обожала это место, здесь все условия для отдыха и приятного времяпровождения — любимые бабушка с дедушкой, свежий воздух, качели, неподалёку лес, куда осенью можно сходить за ягодами и грибами, и неповторимая свобода. Пока Диша ещё была на больничном и училась дистанционно, Этери поддержала идею пребывания дочки тут и сама планировала остаться здесь перед отъездом на Гран-при. Тоже соскучилась по родителям, хоть и виделись каждый день в течение месяца, когда они ухаживали за любимой внучкой. Отъезд для женщины — не тягота, но скучать начинала быстро, в этом году ещё и сложность в болезни Дианы — она, вероятно, пропустит весь сезон и из основного состава сборной перейдёт в её запас. Не трагично, как говорила Диша, но Этери видела, как это вносило в жизнь дочери лишний повод для упадка настроения. Этери заезжает на территорию участка, паркуя машину у входа. Подходил к концу второй месяц осени, вчера выпал первый снег, и зеленый периметр участка припорошило беленой. Из машины — сразу в дом, холодный ветер продувал насквозь; в помещении тепло и пахнет свежеиспечённым пирогом и приготовленным домашним обедом. Этери и Диана не успели раздеться, как их встречают с объятиями. У них — всегда здоровые и милейшие отношения, любовь не за правило, а за обычное. И что самое ценное — не боялись её выражать, объятия, слова: «Я люблю тебя», нежные обращения укрепляли связь между всеми членами семьи, создавая сеть, в которой каждая нить переплеталась с другой. — Мне нужно бежать на тренировку, поэтому я к вам ненадолго. Мамочка, — обращается к женщине Этери, — не подскажешь, где мой фотоальбом? Хотела взять и дома полистать. Фотоальбом — отдельная история их семьи. Был общий, в котором находились совместные фото, но так получилось, что у каждого существовал свой личный. Судьбоносно Этери поехала в загородный дом, где завалялись именно её фотографии. — Одна будешь листать, может, с нами посмотришь? — они поднимаются наверх, где располагались спальни. — Как приеду ещё раз, обязательно посмотрим вместе, но хотела полистать одна. Ещё прелесть их семьи в уважении личного. Нет бесконечных вопросов «почему» и «зачем». Нельзя назвать это равнодушием, просто умели чувствовать друг друга на таком уровне, что сразу догадывались о проблемах. Этери не выглядела обделённым или несчастливым человеком — совершенно иначе, у женщины кроме улыбки проникновенно горел взгляд, сияла не по обыкновению, и об этом тоже хотелось поговорить, разузнать, но и Диша, и родители понимали, что ещё для того не пришло время. С последней полки высокого шкафа Этери достают толстый фотоальбом, который до того был укутан в ткань, что избавило его от слоя годовой пыли. Книжечку с фотографиями женщина взяла подмышку и, поцеловав маму в щёку, вышла из комнаты. — Дорогая, хотя бы пообедай с нами. — Да, мамуль, ты ничего не ела, — просит Диана, сидевшая за столом с тарелкой супа, — очень вкусно. — Я верю, но мне нужно бежать. А поем я в кафе у Хрустального, не переживайте. Этери не любила суматоху: вот так забежать, что-то забрать и уехать, не поговорив и не проведя время. Как неправильно и некрасиво, но в клинике с Дишей задержались дольше, чем хотели, из-за того планы сдвинулись на двадцать минут. Перед этапами Гран-при Этери не позволяла себе пропусков и долгих опозданий — старты важные, задают тон всему сезону, потому готовиться нужно тщательно, прорабатывая неточности и спорное. Освободиться получилось к шести вечера: свободные часы потратила на переодевания в нормальную одежду и дорогу до квартиры Жени; по пути созвонилась с Дишей, просто так, потому что захотелось поболтать. Припарковав машину и поднявшись на нужный этаж, Этери позвонила в дверь, которую открыла Лиза. По виду куда-то собиралась — была одета в тёплое изумрудное пальто, запаханное по шею, на ногах — короткие ботинки, из которых выбивался белый мех, и тонкие колготки, на что Этери подумала: «Немного замёрзнет девочка». — Жень, к тебе пришли, — прикрикивает Лиза, — Этери, заходите. А я побежала, меня Андрей заждался у входа! Всем пока, хорошо вам провести вечер! Когда Женя вышла в коридор, то Лиза уже убежала, оставляя гостью и подругу наедине. «Давай помогу» — девушка всегда была обходительна с приглашёнными, и Этери не сопротивлялась: очень любила ухаживания, даже если являлись обычным жестом приличия и уважения. Однако Женя действовала не только потому, что это «правильно»; эту женщину хотела одаривать вниманием, делать всё для её комфорта и быть рядом — как Этери сняла обувь, девушка подала руку и потянула на себя, таким образом приглашая на кухню. Постаралась и здесь — на сковородке под крышкой подходил до готовности их, вероятно, ужин, запах которого чувствовался с порога. Специи, мясо, овощи — всё гармонично, хоть и не слишком экзотично. Этери и не претендовала на изысканную иностранную кухню, было достаточно, что всё сделано руками Жени и что она вообще подумала о совместном ужине, потратила время без: «Давай чего-нибудь закажем». Удачно догадалась о нелюбви женщины к недомашней еде. — Присаживайся, — тихо просит, отодвигая стул. — Дай угадаю: ты не обедала? — Женя отошла к плите и взяла две тарелки. — Угадала, но у меня это не систематическая история. Сегодня так получилось, — пришлось приукрасить: история не систематическая, но в последнее время повторяющая чаще, — два льда, ездили Дише гипс снимать, потом отвезла её к родителям. День насыщенный. — Как Диана? Кататься будет? — к двум тарелкам на стол Женя ставит ещё два стакана апельсинового сока, и его Этери тоже обожала. За такие случайные (или нет) догадки одарила Женю ласкающим взглядом и не отводила его, пока девушка не села перед ней за стол. Конечно, уловила то, как на неё смотрят, очень хотела поцеловать, но боялась, что тем их ужин может быть сорван. Только наклонилась и быстро коснулась губ, шепча: «Приятного аппетита»; у Этери закружилась голова и загорело место поцелуя с требованием повторить. — Диана хорошо, идёт на поправку. Надеюсь, кататься будет, но нужно восстановиться. Хотя она так рвётся на лёд, что, боюсь, через две недели мне придётся привязать её к кровати, — женщина берётся за вилку и нож. — И тебе приятного аппетита. Спасибо, что наготовила, Женечка. Таких ужинов у Этери было достаточно. Вкусная еда, бесконечное внимание, интересные разговоры, но с Женей — иначе. Снова она — лучший слушатель, красивейший собеседник, и Этери трепетно видеть, как на неё смотрят. Женя чуть наклоняет голову вбок, кладёт подбородок на сложенные ладони, и губы, разведённые в полуулыбке, так доходчиво выдают всё. Любуется, оглядывает сидящую перед ней фигурку, запоминая черты и жесты; вслушивается не только в слова, но и в голос, что, чуть подсекаемый хрипотцой, звучал сказкой. Этери это внимание сначала смущало, потом — прониклась, что внутреннее подпитывалась, находила в себе новые силы и разгорающиеся чувства. Слов ей говорили много, признавались в любви и без стеснения выдавали свою душу, но таких взглядов Этери не видела никогда. Хотела выразить, что чувствовала ответно: неутолимое и неуловимое билось под ребрами, согревало и успокаивало, создавало новую версию реальности. Первая — жесткая рабочая атмосфера, где ты или Снежная королева, или никто; вторая — семейная, где на первом месте любовь к незаменимым, к родителям, сёстрам, брату и к самой прекрасной девочке. Третья — во всём принадлежит Жене, здесь тоже любовь, но какой не было прежде в её жизни. Не романтика, букеты и слова, а необъяснимое, выражаемое пока ещё не в словах. У Жени — взгляды, у Этери — касания. Понятные сигналы. Женщина на пару секунд касается кончиками своих пальцев лежавшей на столе ладони девушки — успевает погладить; у Жени на это — слегка покрасневшие щёки и нужный глоток вина. Такое Этери тоже обожала. Затем от касаний перешла к более стоящему: накрыла своей ладонью ладонь девушки, хотела сплести пальцы, но остановили. — Замёрзла? — спрашивает Женя. — Почему руки такие холодные? — У меня всегда так. — Но может, всё-таки пойдём в постель? Там теплее. Этери не ослушалась. Взяли с собой бутылку вина и опустились на мягкую кровать. Женщина — полулежа, в такой позиции, что Женя легла на спину, пристроившись сбоку, и была сомкнута в объятии. — Ты же принесла свой фотоальбом? — Женя дотянулась до тумбочки, на которой лежала небольшая книжечка с фотографиями. — Да, — кивнула Этери, — но я его в коридоре оставила в сумке. Давай сначала твой посмотрим, а потом я за своим схожу? Женя кивнула и открыла свой альбом. Он был в два раза меньше, нежели у Этери, но в нём каждая фотография — отдельная история. Начать свой рассказ — сложно, не знаешь, за что зацепиться, а на первом изображении девушку посетила мысль — не слишком ли это всё? Действительно ли Этери может быть интересна такая глупость, как её жизнь? Во взгляде — ощутимый испуг и превалирующая неуверенность, смотрит на Этери с просьбой разрешить свой рассказ, и у женщины на это непроизвольная, быстрая реакция — берёт ладонь своей собеседницы и поглаживает большим пальцем в повторяющемся движении. Так успокаивает, снижает градус негативного и ненужного, а улыбкой подкрепляет своё неравнодушие. О Жене хочется знать больше, больше и больше, не устоять перед желанием узнать о происходящем на фото, когда перед на ней — фигура счастливых родителей, и на руках у мамы совсем маленькая, завернутая в розовые пелёнки девочка. По улыбкам и светящимся взглядам родителей Этери считывает: Женя была желанным и долгожданным ребёнком, женщина прижимает её к груди, крепко держа в руках как главную ценность своей жизни, навсегда закреплённую за её существованием. Этери кратко отбрасывает в собственный такой день — ей восемнадцать, она на руках вместе со своей Дишей покидала роддом, и в альбоме, но не на первой странице, есть идентичная фотография, правда, на ней, на одной из них, самой первой, она вместе с дочерью совсем одна. Не лишённая радости, запомнившая этот день как один из лучших, помнит, как поправляла ткань пелёнки, чтобы лучше рассмотреть лицо своей девочки, но в тот день не покидала мысль: неправильно поступила, когда не пригласила на выписку отца Дианы. Потому что он бы не пришёл. Так легко и просто, схоже его просьбе больше не беспокоить с такой «глупостью». В этот морозный январский день и остальные четырнадцать лет всегда рядом другие люди — семья, Марина, сестра Этери, попросила сделать их совместную фотографию, и на ней по обе руки от девушки, только что ставшей мамой, вместе с ней разделяли эти секундны самые близкие и ни за что не заменимые. — Ну, тут, думаю, всё понятно, — смеётся Женя над своей первой фотографией, — меня любили маленькой фотографировать. Вот тут кормят, тут я в коляске, тут в ползунках, на детских качельках, с мишкой… Этот мишка до сих пор у меня дома лежит, тысячу раз зашитый, правда, я не знаю, кто его подарил. Я мало что помню из раннего детства. Только как донимала всех со своими игрушками, а этот мишка был моим лучшим другом лет до… Восемнадцати! Картинки того, как маленькая Женя держала бурого мишку, засыпая в своей детской кроватке, потом рассказывала все свои тайны, что любят делать многие, и обнимала маленького зверя в самые одинокие часы. Навеивает привычной теплотой — и от представлений о малышке, и о своём детстве. — У меня тоже такой друг был. Правда, не мишка, а зебра. Жаль, его в мои десять лет разорвала собака. Трагедия была невероятная, плакала я сильнее, чем от просмотра Титаника, — и сейчас Этери это кажется смешной глупостью, но тогда, почти двадцать лет назад, и вправду слишком близко к сердцу приняла эту потерю. — Ты выглядишь таким милым спокойным ребёнком. — Я только таковой кажусь. Женя пролистывает страницу, и там ей, на вид, уже от шести до десяти лет. И поездки на море, и поход в первый класс, и будничные весёлые воспоминания, в которых родители занимали главенствующую позицию. Смотря на эту семью, Этери и не могла поверить, что их союз закончится так плачевно, но ещё больше для неё раскрылась причина, почему Женя так тяжело это пережила. — А это что такое? — женщина указала пальцем на фотографию: деревянный потолок был заполнен жёлтыми, неровными от детской руки звёздочками; вторая картина, как Женя, стоя на стремянке, цепляет наверх ещё одну звезду, не подозревая, что её снимают. — Это я хотела стать астрономом. Нашла где-то карту звёздного неба и решила сделать её у себя на потолке. Не очень получилось, как видишь, ещё и звёзды на суперклей приделала. До сих пор висят, — девушка вглядывается в фото. — Кажется, я тут пыталась собрать Большую медведицу. Дети в этом поразительны. Их фантазия, находчивость интересна и часто непонятна взрослому уму: зачем портить потолок, если есть карта? Диана тоже любила творчество, воплощать свои идеи, и Этери могла несколько часов отмывать ковёр, стол и дочку от красок, менять обои, но никогда и ни за что не ругала за порывы. Постепенно приучала к аккуратности, объясняла, как лучше рисовать, а когда Диша достаточно подросла, то отдала в художественную школу. Рисунки дочери — всегда красивые, необычные, и какими же живыми были её рассказы о нарисованном; Женя — тоже фантазёрка и рукодельница, в процессе — сосредоточена, но получала удовольствие, которому не мешали, а наоборот, оказывали поддержку. Так вот откуда в ней интерес ко всему вокруг, вот почему Женя такая… Живая. — Ты умница. Мне нравится. И косички милые, — на многих детских фотографиях девочка почти всегда была с одной причёской; в ответ — картинка с другой страницы, на которую указали пальцем: малышка Женя сидела на стульчике, а Жанна стояла позади и, как видно, собирала волосы дочери в те самые две косички. — Моя самая любимая прическа. Честно, не отказалась бы, если мне кто здесь её заплетал. Но боюсь, на работе не поймут, — на той же странице альбома — другой этап жизни Жени. — Тут я уже в школе. Вот с классом, с мамой и бабушкой… Жаль, у меня нет здесь альбома с первого класса. Вообще тут фотографии скучные, не скажу, что запечатлели и десятую часть моих проделок. Хотя училась я относительно хорошо, — девушка задумалась, вспоминая, — один раз я выбросила чей-то рюкзак в окно. Или случайно со злости как крутанула кран, что затопило туалет. Или притащила в класс котёнка, он замерзал около школы, а у девочки началась аллергия. Кстати, котёнка мне мама разрешила у нас оставить. Тема животных — тоже любимая. Котята — то, перед чем не может устоять ни она, ни Диана. Сколько было спасено всяких маленьких зверушек — не сосчитать; и не работали на Дишу уговоры, что они могут болеть бешенством (практика в несколько уколов после укуса естественно их семьёй освоена), царапаться, переносить инфекцию. Если видела брошенного, то сразу тащила домой: или на руках, или в коробке. История милая и приятная, но Этери беспокоило, что действительно уличные животные не всегда могут быть так умилительны и безопасны для жизни девочки. Тогда подумала альтруистический потенциал направить в приемлемое русло — в приютах ждали любую помощь. И изначально думалось, что Диана не будет приветствовать такую работу, помогать убирать и гулять не всегда приятная забота и для взрослых, но тут — опять наоборот. Дише нравилось, делала всё по своему желанию и так была счастлива от личной пользы в этом деле, что у Этери не могла нарадоваться душа за свою девочку. После такой истории и того, как она лично видела, насколько меняется человек рядом со слабыми и беззащитными, отношение к животным — важный пункт, переходящий не в действие, а качество человека. Женя удивительно преуспела и тут. — А чего вы с Лизой кого не заведёте? Квартира большая, — спрашивает Этери, когда Женя перелистывает страницу. — Квартира съёмная, не разрешают. Но мы пытаемся уговорить. У меня никогда не было собаки, хочу завести. — И какие тебе породы нравятся? — Этери завела разговор об этом не просто так. — Я люблю французских бульдогов, но еще бы я взяла собаку из приюта. Мне главное, чтобы небольшая была, и я могла без проблем с ней куда ездить. Обожаю больших собак, но я здраво оцениваю отсутствие возможностей по содержанию и воспитанию. — Какая ты ответственная, — интонация немного саркастическая, шутливая, но ни за что не ставящая под сомнение великолепную осознанность Жени в этом вопросе. Таким отношением к жизни приближает Этери ещё ближе, разделяют позицию и в том находят всеобщее умиротворение. — А то. Женя открывает страницу, где всё — о её недавних годах. Выпускные классы, поступление, первые дни в университете — девушка здесь уже с совсем другим взглядом, ещё не совсем взрослая, но на ступени, подводящей к самому длительному и непростому этапу жизни. Чего она не лишается — веселья и умения принимать хорошее: везде в общении, в деле и с улыбкой. Конечно, Этери не отрицала плохих дней и сложностей, ибо фотоальбом — это всегда о положительном и хорошем, но именно эту сторону женщина и хотела увидеть. Ещё больше любимая Женя, которая не смущена и не стеснительна, а рассказывает, пусть и бегло, но без дрожи и «боюсь, что подумают». Хорошее в своём прошлом держала крепко, не давала никому омрачить эти дни и, вероятно, часто к ним обращалась — не случайно забрала альбом, в котором реальное напоминание о том, что может быть хорошо. — Ничего себе, даже твои взрослые фотографии распечатаны. — Да, моя мама — фанат. Больше альбом она вела, а не я. Когда уезжала, то отдала мне. Люблю посидеть и поразглядывать. Вот, смотри, это моя сестричка. Больше фотографий с Женей и её сестрой нет. На ней — девушка держала на руках малютку, закутанную в детский конверт. По колпаку на голове и сзади расклеенных флажках Этери предположила, что праздновали выписку и приезд малышки домой — ни на какой фотографии Женя не выглядела подобным образом. Счастлива на всех, радуется и любит, но тут бьёт другая энергия. Здесь — переламывается жизнь. Точка невозврата. У Жени — больше нет и не будет прежней семьи, родители по разные стороны, и она не с ними, а идёт своим путём; у маленькой сестры всё только начинается, её рождение — последнее, о чём могла бы подумать Женя, не мечтала и относилась скептически, но на фото держала малышку так, словно отдавала своё «место». Место единственной и любимой дочери, верящей в безусловную любовь родителей и живущей рядом с ними маленькой невинной девочкой. Ни за что не ревновала и не завидовала. Уже смирилась: теперь всё по-другому, и нужно просто жить. — Слушай, а не расскажешь мне про свой институт? — Этери не знала, зачем спросила именно про учебу. Самая мимо проходящая тема, Женя вряд ли придёт к обсуждение сама. — А что рассказывать? — она пожала плечами, не смотря на женщину: было неприятно говорить, но пыталась то тщательно скрыть. — Поступила не туда, куда хотела. Не училась, ну и отчислили. Я не расстроилась, всё равно бы не отучилась, но для мамы и папы это была трагедия. Ничего, я подумывала поступить на хореографа, возможно, скоро реализую. Кстати, про хореографа и танцы, — Женя прикрыла книжку. — У меня тут друга из клуба позвали в твой штаб тренироваться, представляешь! — Друг из клуба? Валеру что ли? — женщина получила несильный удар в бок локтем. — Нет. Он у нас барменом проработал один день. Не знаю, вдруг слышала: Дима зовут. Фамилию не знаю. И тренируется у… Слушай, вот у тебя же два тренера парников. У одного Бойкова с Козловским, а вот Дима у другого. Я забыла, как его зовут. Друг из клуба. Дима. Тренируется у Паши. Этери соотнесла факты и почувствовала, как мурашки выступили на спине, а к щекам прилил жар. Как Паша мог познакомиться с Димой? Неужели он тоже был в клубе? А если видел? Что тогда? Откуда взялась паника, Женя не поняла, следила за Этери, которая резко после её слов по щелчку сменила спектр эмоций и замерла в её руках — никогда не видела женщину в таком состоянии. Не ужасает, но пугает, особенно когда не понимаешь причин; неизвестно, какие подобрать слова, как коснуться и нужно ли вообще в это забираться. — С тобой всё нормально? У Этери — не нормально. Страх превалирует, но под ним — никакой основы. Даже если Паша был и видел, то что тогда? Она прямо себе призналась, что не хочет связывать с этим человеком своё существование, но совесть ударила под набитому — отношения так и не были прекращены, «я подумаю» — никакая не гарантия «я больше не с тобой». Эгоистично переживать за свои чувства Этери могла лишь спустя время, пока первые несколько минут — о Паше, насколько же неправильно и гадко себя ведёт, ранит любящего человека и не пытается разрешить эту ситуацию в благоприятный исход. За мыслями о Паше перешла к Диме — если вдруг он и её видел и узнал? Мог ли узнать кто другой? Этери и раньше задумывалась о безопасности пребывания в таких местах, пряталась и надевала на глаза повязку, предполагая, что это может отвлечь. Немало доверяла силам СМИ и федерации — информацию, касающуюся её имиджа, не пропустили бы в массы. Имела достаточно денег и влияния. Однако сейчас когда-то терзающие волнения кольнули как в прошлом, ведь всё может пойти не по плану и уже идёт. Сорванная карьера, удар по личному авторитету и авторитету дочери, учениц — самый невыносимый исход, какой Этери могла представить для себя. «Лучше умереть, чем жить без Дианы и фигурного катания» — смело признавалась она и себе, и другим. — Да-да. Я задумалась, пыталась вспомнить, что за Дима, — Этери понадеялась, что Женя поверила. — Знаю такого. У Павла Сергеевича Слюсаренко будет тренироваться. — Вот, у него, — девушка приподнимается и целует в щёку. — Но давай пока не будем о твоей работе? Мне даже не нужно предугадывать, что в твоём альбоме достаточно о фигурном катании. Этери заставляет себя переключиться, и Женя умело отвлекает от ещё не случившихся бед. Научилась настраиваться на существующую реальность, а опасения по максимуму отбрасывать прочь — проблемы сможет решать по мере их поступления. Не сможет не решить, когда у неё есть прекрасная дочь, талантливейшие ученицы, множество поклонников и рядом заснувшая под разговор об отличиях американской системы обучения спортсменов от всех других. Женя сопела под боком, прижавшись всем телом и забросив ногу. На такое невозможно обижаться, пустяк, что не дослушала, — поговорят об этом завтра, девушка тысячу раз попросит прощения и с настоящим интересом обо всём спросит и послушает. А сейчас — крепкий и сладкий сон. Этери выключает лампу на прикроватной тумбочке, целует девушку сначала в висок, потом в щёку и засыпает следом, так и не отпустив Женю от себя.***
31 декабря — Мама! Через пятнадцать минут обращение президента начнётся! Голос Дианы дополняет предновогоднюю суету. Трещащая посуда, семейные разговоры, смех близких и попытки уместить кучу блюд на, как оказалось, «маленький» стол. Приехала вся семья — впервые за несколько лет собрались в полной компании: брат и сестры, детишки и родители; самые любимые и родные, но Этери проклинала себя, что не могла почувствовать единение с ними. Будто не у себя дома, а чужбине, где непонятен некогда родной язык. Все в доме говорят на языке счастья и любви, а у Этери — бесконечная трагедия и разбитое сердце. Грудь разбивали яростные приступы, удар в рёбра по мишени, и боль от него растягивалась в крови, переносясь от сердца по телу. Рука держится у главного органа на груди, но дальше ткани платья не проходит — его не вырвать и не отбросить, чтобы только прекратить это мучение. Слёзы снимают напряжение, выталкивают из крови шипящий токсин, антидот к которому незагаданный срок. «Это пройдёт» — как говорила себе Этери, но в будущее нельзя перенести от жизнеподавляющего настоящего, которое в голове вращается шуточной сказкой. Но это случилось. Самое страшное. Этери отошла в ванную подправить скромный макияж, стеревшийся с лица из-за потока слёз и ладони, размазавшей помаду. Включённая вода летела каплями в лицо, женщина пыталась прийти в чувство, но в итоге склонялась над раковиной и всхлипами пыталась давить рвущийся между клеток крик. Никогда не была в такой воронке, тупиковое отчаяние с пропастью позади. Там — мечтательное прошлое, желанный человек, который должен был прийти на сегодняшний праздник и присутствием заставить поверить в природное обаяние и добросердечие. Этери бы подходила и подливала шампанское, обязательно предложила приготовленный ею салат, специально по её предпочтениям, и одарила заботой гостеприимства по своему максимуму. Однако из всего — не гаснущий экран телефона с неотправленным сообщением. Привет. С наступающим новым годом тебя. Я знаю, что не имею права писать тебе и поздравлять, но очень хочу пожелать всего лучшего. Не болей, иди к своей новой цели, общайся с друзьями и знакомься с прекрасными людьми. У тебя всё получится, милая, я верю в тебя. Спасибо за подаренные чудесные совместные минуты, за твою улыбку, горящие глаза, тёплые руки и новые открытые мне горизонты. Ты — невероятный человек. Прости меня за всё. Я не сказала тебе самого важного: ты не представляешь, как я очень сильно люблю тебя, Женя. Я безумно скучаю. Прости. Со всей душой, проклятая на всю жизнь Этери. Она думала, что за сотни километров не ждали ни сообщений, ни звонков. Не ждали. А желали услышать, обгореть в раскалённых буквах, разрыдаться перед родственниками, но ощутить рядом хотя бы на последние пять секунд. «Звоню тебе сказать, что я скучаю и, мне кажется, что я тебя тогда любил. И вроде бы с тобой мне было хорошо. Звоню тебе сказать, что я хочу ещё». Этери в четвёртый раз накрасится заново, поправит платье и выйдет к семье, где каждый заметит в поникшем взгляде, оставшейся почти нетронутой еде на тарелке и деланной улыбке непереносимую тяжбу. Чувствительней всех будет Диана, не абстрагирующаяся от крепчайшей связи с мамой, что даже на вопрос Глеба: «Всё нормально?» — пришлось соврать. Однако никто ни о чём не спрашивал — увлеклись праздником, а после выпитого внимательность заметно размазалась в горьком послевкусии. На бой курантов Этери поднимает бокал шампанского, вместе со всеми считает удары кремлёвских часов и загадывает желание. Повторяет про себя несколько раз, а глаза начинает опять прорезать слезами. За сотню километров тоже загадали желание. Такое же.