Абсентом

Утро было дождливым. Серо, темновато, звук тарабанящих по подоконнику капель — нелюбимая крайность столичной погоды. Женя приоткрыла глаза, встречая первый день, в котором из хорошего разве что его наличие. Наличие не в привычном одиночестве, когда первые двадцать минут — в телефоне, чтении и ответе на сообщения, а в самой желанной компании, с человеком, чьё присутствие озарило и первично подарило улыбку. Женя чуть откатила день в своих мыслях, припоминалось и общение, и невовремя нашедший сон — его смутилась, тихо цокнула с мыслью: «Ты, конечно, дурочка Женя», но ругать себя не стала. Знает, какая Этери понимающая. Однако знала и не могла подумать, что Этери такая красивая, когда спит. Женя повернула голову и увидела женщину, лежавшую к ней спиной. Обзор — неудовлетворительный, потому девушка приподнялась на локтях, заглядывая на Этери насколько возможно близко. Слышала ровное, тихое дыхание, спутанные пшеничные кудри прикрывали шею и лицо, а руки держали тёплое одеяло. Этери — не ценительница холода, призналась, когда попросила Женю принести ей одеяло потеплее, хоть и на улице температура ещё не заходила за минусовые значения; девушка не расспрашивала, достала одеяло из шкафа и сама накрыла им себя и гостью, а чтобы было теплее, добавила своих объятий, в которых и уснула первая. И засыпать, и просыпаться так — наслаждение, ново открывшаяся степень любви и эмоций; когда лежа рядом снова зарисовываешь в своей голове черты дорогого человека, втягиваешь волны момента и задерживаешь его навсегда в себе статичной картинкой, потому что время — ничто. Женя наклоняется к плечу женщины и оставляет воздушный поцелуй, боясь разбудить, но Этери, что-то пробубнив и не повернувшись, только поправила одеяло в продолжении сна. Несложно представить, как сильно может устать женщина, которая воспитывает сборную для побед и лучших результатов, после ночных рассказов Женя прониклась профессиональной стороной Этери до самых глубин. Однако об этом хотела подумать позже. Сейчас — легла обратно и, прижавшись грудью к чужой спине, положила руку на чужую талию поверх белого пухового одеяла, ладонью поглаживая в области живота. От теплоты и спокойствия, не разбавляемого ударами холодного дождя, Женя уснула без отрезка минут на какие размышления и мечтания. Последнее, что задержала в голове: «Господи, как же я счастлива». Через два часа Женя всё равно проснулась первой, но засыпать снова не стала. Погода не улучшилась, весь день придётся провести дома, потому идея приготовить завтрак стала самой привлекательной за утро; Женя — мало сильна в кулинарных изысках, обошлась банальной яичницей, при том, что Этери вчера упомянула, какой завтрак любит. После вчерашнего многое поменялось. Где-то — кардинально. Узнавать человека — шагать в неизвестность, и не будешь уверен в почве под ногами (и будет ли она); Женя повторяла себе из раза в раз: не смей осуждать, люди неидеальны, попробуй понять и принять. Этери со своими странностями, ошибками в жизни, о которых говорит, и недостатками, но даже с ними после вчерашнего вечера девушка пребывала в восхищении. Прежде не встречала человека, вызывающего такую гордость, иногда было сложно поверить, что факты из жизни женщины — правда, но в искренности нельзя было сомневаться. Историю личных отношений Этери обходила, всё ещё не углублялась в то, как сложилось отсутствие в жизни Дианы отца, а женщины — мужа. Однако Женя не могла не задать вопрос, не прочувствовала достаточно отстранённость Этери; ни за что не хотела нарушать личные границы, предполагалось, что постепенно разговор сойдёт в эту сторону, но, увы.       — А что насчёт папы Дианы? Почему не сложилось? Женя поняла «не хочу» и «не надо» Этери именно после вопроса. Она отвела взгляд в сторону и свела брови, поджав губы, глаза её в секунду охладели вместе с голосом.       — Он был женат. Я влюблена была и подумала, что он бросит семью ради меня и Дианы, но когда узнал, что я беременна, предложил аборт. Я отказалась, и с того времени он никакого участия в жизни Диши не принимает. Ни разу не видел и не объявлялся, — женщина поджала губы, — но я не в обиде. Давно простила, хотя прощения никто не просил. Я рада, что он был в моей жизни, без него у меня бы не появилась любимая Диана. Такую историю тягостно оставить без комментариев. После смятения, неверы в предпочтении поругать, напомнить, какой «он» мудак и убедить, как хорошо Этери справилась без «отца», но Женя промолчала. Все эти домыслы общеизвестны, повторялись неоднократно и поднадоели примитивностью и очевидностью. Лучшее — закрыть дверь в эту линию жизни, дотронуться, но не прощупывать. Что Женя считает нужным — обнять покрепче и привычно за вечер поцеловать в уголок губ с посылом «ты лучшая». Этери благодарна: за понимание, за тактичность, за милое и притягательное — «спасибо» вкладывается, как в ящик, в медленном и сладком поцелуе, коротком, но Жене хватает, чтобы подрумянились щёки и внутри ожил любовный трепет. Рассказ Этери — о карьерном пути. С низов, с первого похода на лёд, детских коньков и неуклюжих тренировок до поколения олимпийских чемпионов.       — На коньках самое сложное — толкаться. Мне маленькой это казалось невозможным. У Этери нет изобилия детских фотографий; а что есть — потёртое, с неровными углами, чёрно-белое с желтоватым и коричневым оттенком, и у таких фото непередаваемая атмосфера. Маленькая девочка на коньках держалась за руку мамы и смотрела на ботинки, точно пытаясь понять, как же на них двигаться. Потом — Этери на изображении постарше, стоит уверенней и поднимает ногу в позе «ласточки»; во взгляде, как подметила Женя, ничего не изменилось: фигурное катание для Этери — необъяснимой притягательности дело, без преувеличения жизнь. Первая ступень восхищения началась с осознания этого — впервые Женя услышала историю, когда человек не просто нашёл своё. Этери нашла себя. Именно в тренерском, рядом с детьми, из которых она делает чемпионов мирового уровня, вписывает имена в историю не одного фигурного катания.       — Как закончила в подростковом возрасте карьеру, я решила поработать в Америке в балете на льду. За год освоиться, подзаработать денег, найти жильё, работу и потом забрать к себе Дишу. Почти каждый месяц летала обратно, очень сильно скучала по дому. Единственное, когда я осталась в Америке на несколько месяцев — это когда лежала в больнице после теракта. О трагедии, изрезавшей тело и душу, пыталась сложить монолог. Показать — проще, чем описательно воспроизвести страшные образы того дня. У Этери через пару слов — ком в горле, подрывающий связки, давящий голос по громкости и силе, а слёзы прорезали удерживающие их веки; Женя узнала край этой истории несколько дней назад, упоминание и наглядный физический итог. Теперь женщина была готова погрузиться в подробности, можно сказать, что впервые кому за года. Начала с предыстории: Этери ехала вместе с группой, остановились в торговом центре, но что дальше — непреодолимое.       — Я не знаю… Всё произошло в один миг… Я даже не поняла как… — захлёбываясь в словах, она пыталась выстроить логически связанную речь, собраться с силами, но нервно разводила руками и находила оправдание своей неуверенности и, как думала, слабости. Жене видеть такое мучительно, жалко, но не первостепенно — не могла отрешиться от мысленного погружения в личное воспроизведение тех минут. Колет сердце и голову от ощущений, какие переживала не в реальности, а в представлениях: абсолютный страх и беспомощность, потерянность, выбрасывающая из «сейчас», потому что всё — замирает; девушка смотрит на задыхающуюся в моральной травме Этери и притягивает её к себе — спрятать, закрыть этот день, провести красную полосу сейчас и вытянуть из этой ментальной воронки.       — Этери, тише, — Женя поглаживает щёки, обхватывает их и заставляет посмотреть женщину на себя: зрительный контакт удерживает, возвращает и даёт установку, что всё в прошлом и в настоящем не имеет вес, — сейчас всё хорошо. Ты здесь, рядом со мной.       — Женечка… — она кладёт свою ладонь поверх жениной и прикрывает глаза. — Я так боялась, как это всё переживёт моя семья и особенно моя любимая Дишенька… Ни за что не хотела оставлять их. У Этери чёткие приоритеты: сначала семья, потом она. Но те дорогие люди всегда заботились, поддерживали и успокаивали — как сейчас Женя; девушка касается чужого затылка и, мягко надавливая, заставляет прильнуть к своему плечу. Состояние, когда не видишь человека, его лица и соответственно эмоций, но присутствие отчётливо и не призрачно — Женя напоминает о себе поглаживаниями по спине и поцелуями в щёку, и эта неоригинальность действий снова неповторимо наполняет душу, прежнюю боль которой вымывают катившиеся по щекам слёзы.       — Потом я поняла, что не могу жить за границей. Родная страна есть родная страна, и развивающийся успех не мог меня остановить, — как Этери успокоилась, они снова вернулись к альбому, — и дома пришлось начинать всё с нуля. Смотри, это я тренирую деток в оздоровительной группе. Еле нашла работу, согласилась хотя бы на что-нибудь, но я быстро сменила каток, и в новом началась слава моих первых малышей. Больше всего фото именно таких — рядом с первыми успешными учениками. Они — на льду, на пьедестале, за бортиком, рядом со своим тренером, вложившим в них себя. Женя запомнила лишь небольшую часть по именам и фамилиям, ибо Этери называла каждого, феноменально помнила всех детей на фото без «сейчас я вспомню». Не все пробились в большой спорт, хоть и уходили на, якобы, лучшие условия, об этом женщина выдала недовольную тираду с оголённой обидой. Её фигуристов завлекали в перспективные места, и она, молодой тренер, оставалась одна — казалось несправедливым, неправильным, и призналась, что именно после уходов спортсменов несколько раз опускались руки. Единственные разы за всю карьеру, но Этери не могла себя не убеждать, что, наверное, намёки о проигрышных позициях тренерской карьеры идут откуда-то свыше. Продолжить бороться — для неё не стало инсценировкой того, как заводят заглохшую машину с толчка; Этери первостепенно разобралась в себе и ответила на главный вопрос: «Зачем это делаешь?». Возможно, в данный момент позиция десятилетней давности выглядела некорректной, но тогда она удержала женщину в спорте. Ради себя любимой. Это заключение не пропало, всё ещё жило, но как спортсмены начали оседать в её группе, Этери начала привязывать «себя любимую» к деткам, из которых начали вырастать умелые и талантливые фигуристы. Сейчас с уверенностью скажет — ради себя, учеников и страны, под флагом которой выступает их команда.       — Красавица, — с улыбкой говорит Женя, — хочу на тебя посмотреть на льду. Выглядишь очень элегантно. Поцелуи — быстрые, лёгкие, затяжные, нежные и немного страстные. Испробовали всё, но Женя — более сдержана и осторожна, отвечает с лаской и любовью на любые шаги Этери. После комплимента кратко касается губ, смотрит на девушку, ибо подтверждать словесную правду её взглядом — наслаждение.       — Посмотришь, обещаю, — она переворачивает страницу, — вот и дошли до олимпиады четырнадцатого года… Сколько тут всего, кратко и не опишу.       — Не надо кратко. Хочу послушать. Женя слушала. У Этери дар рассказывать обо всём, даже о повседневном: харизматичная, взмахивает ладонями, и голос окутывает мягким шёлком с живыми эмоциями. Не скрыла, что однажды с Юлей проспали тренировку, давали много интервью, а Этери думала, как выдержать напряжение во время прокатов ученицы и из-за нервов практически не отдыхала. Прикованное к их фигурам внимание давило, в новинку много камер и множество вопросов — для подростка-фигуристки это большее испытание, чем для Этери, интроверта по натуре, потому всегда была рядом. Стояла, конечно, позади, немного отстраняла от себя лишние взгляды, но как настигали с коротким интервью — отказать не могла. В четырнадцатом году — молодой тренер, проработала совсем мало, чтобы делиться чем-то, но неопытность сейчас кажется дуростью. Слишком открытая перед камерами, отдавала мысли и размышления, говорила много, впуская внутрь своего душевного котелка. Став старше, Этери убедила себя: нельзя так делать. Мало кто обращается с искренностью достойно и честно. А когда продвигаешься выше по карьере, тем больше находится людей, способных сотворить кошмарное. Потому — Этери ледяная, неприступная, Снежная королева, очень сдержанная и подбирает слова в соответствии со статусом и раскладом дел. Только перед близкими могла быть собой. Женя обдумывала каждое в разговоре и под это заваривала чай. Этери призналась, что обожает молочный улун и не отказывается от его естественной, но не всегда приятной горчинки. В квартире этот чай лежал как подарок с работы, с Лизой его не трогали, так как не любили, но найти применение этим распускающимся в горячей воде крупицам — приятно. Из коридора к кухне приближались шаги. Женя повернула голову и увидела на пороге недавно проснувшуюся Этери: взъерошенные светлые кудри, заспанные глаза, помятая пижама, но улыбка была неизменной.       — Доброе утро, — пролепетала девушка, не отходя от столешницы. Этери подошла сзади и, прижавшись к чужой спине, обняла в раскачивающемся движении. Ладони сцепила в замок, ниже груди, губы — в паре поцелуев в макушку, как нравится Жене, но этого мало. Чай готов, и девушка хочет получить чуть больше: запрокидывает голову, давая себе лучший обзор на самую прекрасную женщину; но всё ещё мало — Женя поворачивается в объятиях, так, что тянется сама, руки сплетает на предплечье за тонкой шеей, чтобы удержаться, когда встанет на носочки и затянет в утренний поцелуй. У обеих — вздохи наслаждения, Этери дарит ещё несколько касаний губ кончику носа, подбородку и щеке, щекочет, чем вызывает улыбку.       — Действительно доброе утро, — довольно шепчет Этери. — Ты мне завтрак приготовила и чай заварила?       — Да. Поэтому жду тебя к столу. Если тебе нужно умыться, то запасная щётка лежит в упаковке на полке.       — Прелесть, — поцелуй в шею был неожиданным, от него Женя вздрогнула, посмешив тем женщину, — я сейчас подойду. Завтрак проходил под общение и ненавязчивое гудение включённого телевизора. Этери не устаёт благодарить Женю за приготовленный завтрак, за банальные блюда — небанальные комплименты, например, что ничего вкуснее прежде не ела.       — Я приготовила обычную яичницу, а услышала столько, будто у тебя в тарелке изысканное грузинское блюдо, — она смущалась нацеленным на неё восторгом, верила в него, но не признавала: неужели правда так вкусно готовит?       — Не знаю, как ты готовишь ещё, но завтрак — лучший за последние несколько лет. Спасибо тебе, солнышко. После еды перебрались в комнату. Как проведут день — не решили. Точнее не находили компромисс. Женя предлагала пойти в кино, но Этери ничего не нравилось из кинолент, в то время когда её предложение о банальной прогулке тоже отклонялось. Как говорила девушка, гулять они будут в любом случае, нужно что повеселее.       — Ты сейчас договоришься, и я тебя на каток со мной отправлю, — сказанное не угроза тоном надзирателя, а шутка, выданная за совместным просмотром фильма на диване в касаниях и теплейшем взаимодействии: Женя улеглась на плече, ладонь её не прекращала гладить женщину около живота, иногда проказничая щекоткой; тогда Этери ловила неугомонные пальцы и целовала каждый, согревала холодную кожу и доводила до жара всё тело. Однако что делала перманентно — перебирала прядки, массировала голову ради протяжных, но тихих и сдержанных стонов. Так хорошо.       — А поехали на каток! Заодно посмотрю, как ты у меня катаешься, — и Этери поругала себя за предложенное, потому что Женя идеей загорелась.       — Милая, мне скоро на Гран-при ехать. Я там ото льда отходить не буду, — Женя расслышала в этих словах ненавязчивый отказ. Конечно, грустно, немного задело, ведь она признавалась, как хотела увидеть Этери на льду. Женщина об этом вспомнила, но запоздало — перед её глазами только макушка опущенной головы, дорисовывает в фантазии поникший взгляд и надутые губы. Не прогадала, всё точь-в-точь как думала, и убедилась в этом, когда указательным пальцем легко надавила на нижнюю часть подбородка, прося посмотреть на себя. Не вид двадцатилетней девушки, а маленького ребёнка, умилительно и очень быстро исправимо. — Женечка, чтобы идти на каток, нужно тебе купить нормальные коньки. В коньках из проката ты ноги переломаешь.       — Так пойдём купим! Этери не ожидала согласия Жени. Однако теперь не видела для себя дороги назад — придётся соглашаться.       — Ладно. Твоя взяла. Пойдём. Женя расцветает, и Этери спустя время будет говорить, что похожего в других людях не встречала. Смотрят — с обожанием, твердят: «Ура, ура» — в удушающем объятии, и с последующими днями в эти моменты поцелуев будет больше. Идти на уступки — не плохое для Этери, для себя определила, что счастье любимой Жени для неё больший выигрыш и значимый факт, нежели поступиться своим «хочу».       — Блин, ты скоро уезжаешь… — Женя снова погрустнела, обнимая женщину. — И насколько?       — Всего шесть этапов Гран-при, плюс финал. Я буду на четырёх и, дай бог, на финале. У меня несколько этапов идут подряд, там я вообще буду как белка в колесе.       — Получается, смогу смотреть на тебя только в телевизоре? — эти глазки напротив Этери уже сводили с ума.       — В том числе. Я буду звонить тебе каждый день. А ещё передам привет в кике. Эти полтора месяца быстро пролетят, вот увидишь. И прекращай грустить, всё не так плохо, как ты думаешь. Если сейчас не улыбнёшься, никакого тебе мороженого! Выпросить мороженое — у Жени в глубокой привычке. Делала это со всеми, Лиза приносила небольшую упаковку раз в две недели, может быть в три, сама смеялась, говоря: «Если ты и медведь, то точно полярный». Никогда не объясняла и не думала, почему так любит мороженое, причем одно — пломбир, без вкусовых наполнителей и вафельных стаканчиков, обычное-обычное. Сколько себя помнит, не любила конфеты и сладости, а выпрашивала пломбир, который приносили не так часто, как хотелось, ибо родители логично переживали за здоровье своей девочки. В этом Женя видела плюс взросления — делай, что хочешь; правда, в двадцать уже не желала мороженое каждый день.       — Хы! — девушка оголяет зубы и растягивает рот в усердной улыбке.       — Можно и поскромнее, — посмеивается Этери, — но принято. Будет тебе и каток, и пломбир. Собирайся давай, — хлопки по бедру были средством мотивации, — только одевайся теплее, на катках холодно.       — Хорошо. Но если я замёрзну, ты меня обязательно согреешь.       — Иди уже, снеговик!       — Вообще-то полярный медведь!

***

Диана провела день с бабушкой и дедушкой, а вечером к ним в гости заехала Марина с детьми. Для малышей Диана — главное развлечение, сегодня играли в прятки дома и в саду (догонялки решили перенести из-за недавно зажившей травмы). К отъезду любимых братьев девушку уже покинули силы — хватило, чтобы забраться к себе в комнату на второй этаж и взять телефон в руки; в мессенджерах сообщения от одних и тех же людей: Этери интересовалась, как дела, а Глеб скинул очередные шутки и новости про фигуристов. И маме, и другу обещала перезвонить чуть позже, потому что мысли вились возле другого человека. Паша. Диана не могла отрицать, что достаточно с ним сблизилась. Не как с возможным отчимом, но как с человеком, готовым помогать и поддерживать её и маму, присутствие Паши в течение года было для них оплотом стабильности и спокойствия. Все проблемы и их решение — на его плечах, во все свои силы заботился и обустраивал их жизнь. Что точно — Диана Паше за всё благодарна, в глубине души затаила без признания идею, что жаль об их расходе с мамой, ибо он — лучшее в представлении девушки. Ещё жаль, как именно разошлись. Диана не могла осуждать Этери, ведь мама — взрослая женщина, способная вести свою жизнь как надо, но от оценки по моральным основам Диша оторваться не могла. В её миропонимании и картине отношений поведение Этери неприемлемое и, если говорить грубо, подлое. Никто не заслуживает молчание: не любишь — скажи, и Диана пыталась представить, какая же боль может догонять прекрасного мужчину, который получил такой несправедливый удар судьбы. Потому позвонить Паше — неплохо, для Диши это важно, потому что связь какая-никакая наладилась, и они были не чужие друг другу.       — Привет? — но голос у Паши бодрый и живой. Диша поняла всё сразу по детскому ропоту на фоне.       — Привет. Я тебя не отвлекаю? А то слышу, у тебя там мальчишки играются на фоне.       — Нет-нет, что ты, не отвлекаешь. Да, я с сыновьями тут конструктор собираю, у них сейчас что-то типа перерыва. Бегают и лупасят друг друга подушками. Жду, когда в меня прилетит. Диана не была знакома с сыновьями Паши. И не считала то ни нужным, ни уместным — не дошли до тех отношений, когда их семьи могут быть так близки. Такое представлялось теоретически возможным, но у Диши этот сценарий не укладывался в голове; знала, что Этери стала одной из причин развода, пусть и объяснял Паша ей лично другое: разлюбил, развёлся, так бывает. Не могла отбросить факт влияния мамы, а он был, — не видела в том её вины, но словно у Паши всё могло сложиться с бывшей женой, вдруг его «не люблю» не было правдой, а вся перемена чувств — назревший кризис в отношениях, который случается с многими парами. Однако даже после развода с женой Паша был хорошим отцом. Что видела своими глазами: его постоянное общение с детьми, звонки каждый день, подарки, совместные поездки, поздравления и постоянное из трубки: «Папа, мы тебя любим». Диша, слыша и видя это, одновременно пребывала в двойственном и несочетаемом. Конечно, была рада за мальчишек. Но думать о себе в этом — закономерно. Потому что сколько себя знает — папы нет рядом. Никакого. Даже с звонком раз в год, с поздравлением на Новый год. Ни за что не ругала судьбу за отсутствие папы, не считала себя обделённой, ведь мама-то самая хорошая, неповторимая, но в определённый возраст у ребёнка появляется вопрос: «Где папа?». Этери не скрывала, и чем старше становилась Диана, тем откровенней говорила об этом. Что важно — без негатива, повторяла об уважении к этому человеку, невзирая на поступок, не скрывала своей любви к нему в момент отношений и не сожалела об их недопустимости; но не молчала и о предложении об аборте, о нежелании общаться — Диана должна иметь правдивое представление. При том Этери всегда повторяла: «Если захочет наладить с тобой контакт, я препятствовать не буду», потому что видела, как это нужно её девочке, и иногда еле хватало сил не отдаваться сжирающему чувству вины. Диша нашла страницы отца в социальных сетях. Внимательно просмотрела, первое время не сдерживала слёз, видя, как он обнимает других своих детей. Однако шаг за шагом дошла до принятия, пример которого подавала Этери, — невозможно заставить человека полюбить и обратить его внимание. Неотъемлемая часть реальности, с которой тоже нужно жить. Диана рассказала только Глебу, что написала отцу. Больше никому не стала, ведь сообщение прочитали, но оставили без ответа. Тут — пик, когда при Этери и Глебе пролиты последние слёзы обиды, в последний раз стало больно. Сейчас девушка прочно держалась в принятии, разве что соглашаясь с тем, как не хватает хорошего папы.       — Позиции не сдавай. За удар подушкой — два ответных удара, — Диана как никто знала о таких «боях». — Вообще я звоню узнать, как у тебя дела? Давно не общались.       — Да всё хорошо. Вон, новых фигуристов тренирую. Подобрали одному партнёршу, раскатываются. Завтра ещё повезу машину на ремонт: чудесным образом заводиться перестала, представляешь, — драма с машиной для Диши знакома. Для Паши, который не может без неё жить, действительно эта проблема — головная боль. — У тебя как дела? Как твоя нога? Тебе гипс не сняли?       — На новенькой машинке меня обязательно покатаешь! — посмеялись оба. — Да, сегодня сняли. Я у бабушки и дедушки сегодня, Марина с мальчиками приехала. Они меня одними прятками вымотали. Недолгая тишина повисла в их разговоре. Подумалось на проблемы со связью или телефоном, Диша сказала типичное: «Алло», на которое Паша отреагировал сразу.       — Здорово. Только поосторожней с ногой, — казалось, человека на другом конце телефона подменили; говор тише, поникшие и скромные слова слишком контрастировали с прежним тоном. Диана спросила бы, в чём дело, но ее перебили: — Как у мамы дела? Она не с тобой? Обойтись первым вопросом — терпимо. Вторым — убийственно. Диана замолчала. Врать — неправильно, эта ложь не может тянуться так долго. Но сказать правду — тяжеловесно, и она не перестаёт думать, как будет сейчас Паше.       — У мамы всё хорошо, — от волнения Диана сжимает пальцы. — Нет, не со мной. Он спросит. Устал терпеть. Заслужил «правильный ответ».       — Я спрошу в единственный и последний раз. Тебя нельзя впутывать. Прости, — от тяжёлого вздоха у девушки бегут мурашки. — У твоей мамы кто-то есть? Диана готова положить этому конец.       — Да. Но облегчение соразмерно новому грузу. Слишком много себе позволила — вот так вмешаться в личную жизнь Этери, выдать то, чем она поделилась с ней, как с любимой дочерью, и так предать её доверие. Диане стыдно. Но будь шанс забрать свои слова обратно, им бы не воспользовалась, потому что Паша — тоже человек.       — Спасибо, Дишенька, — он был ласков, но внутри всё переломилось снова, — давай завтра созвонимся, а то в меня уже летят подушки, — в подтверждение тому был глухой хлопок и: «Папа, пойдем играть!». — Или лучше встретимся? Я буду в Хрустальном до шести. Приезжай, чай попьём и поболтаем.       — Хорошо. Тогда до встречи в Хрустальном завтра. Хорошо тебе провести время.       — И тебе. Пока.       — Пока. Диана сбрасывает звонок, и в тишине её чувство предательства самого близкого человека режет решётку на сердце. Перевешивает сторона, которая говорила о маме, не вспомнить, когда Диша так сильно ненавидела себя за проявленное неуважение. Что хочет, так это услышать мнение от другого родного и любимого человека, настоящего друга.       — Глеб, я не могу. Поговори со мной, пожалуйста. Он не откажет, выслушает и поддержит за все четыре часа их разговора по видеосвязи. Маме написала, что устала и легла спать, — не получилось настроить себя на разговор.       Диана, не огорчайся. С отношениями твоей мамы и Паши нужно разобраться, и ты, к сожалению, в их историю тоже втянута. Ты никого не предавала. Ты сыграла свою роль в их деле, когда знаешь такое, то молчать невозможно. Я думаю, Этери Георгиевна не будет на тебя зла и не станет ругать, она взрослая женщина и понимает, как тебе дорог Паша и как тебе его жаль. Он спросил — он получил ответ. Ты не должна была врать. Это твой выбор, твоё решение. Я уверен, признание не испортит твои отношений с мамой. Не плачь, прошу тебя. Всё будет хорошо. Я завтра тебе что вкусное привезу. Чего хочешь?..