***
«На моём плече засыпает моё счастье. Счастье. Счастье моё — быть с тобой вдвоём. Счастье моё — возвращаться домой. Когда вокруг бесконечный бой в моём сердце мир. В моём сердце покой» Утро. Самое обычное. Проснулись с небольшой разницей во времени, вышли на кухню завтракать: Женя — в роли повара, решила внести немного разнообразия и варила овсяную кашу; Этери рядом заваривала зелёный фруктовый чай для девушки, а себе с усилием собирала кофе-машину. За едой включили телевизор, обсуждали сериал, успели друг другу пожаловаться на предстоящие сложности, и Женя не сдержала смеха, когда Этери делилась с ней опытом проведения тренировок у безбашенной и озорной младшей группы. Всё слишком обычно. Этери пила кофе и ела кашу, погружаясь в происходящее с ней сейчас. Она у себя дома, на соседнем стуле сидела Женечка, с которой просмотр сериала переходил в его комментирование. Это второй раз, когда их утро становится общим и вместе с этим очень близким. В посиделках, вкусной каше и горьком кофе нет чего-то выделяющегося, но даже в ранние часы Этери находит для себя неповторимые ощущения: словно с Женей они знают друг друга целую вечность, не расставались ни на день, и рутина — приятность совместной жизни. Вспоминала, сколько они знакомы, и с усмешкой мотала головой: подумать так головой, что происходит между ними — глупость. За несколько месяцев невозможно полюбить и проникнуться человеком. Этери об этом говорила себе, приводила в аргумент, что необходим как минимум год, но теперь не знала, где она дурочка — тогда или сейчас? Хорошая точка для внутреннего конфликта, тревоги и паранойи, но эти явления не подходили близко к их истории: позволила себе любить, и негативное было мелочным, с чем и отметалось. В отношениях с другими Этери была другой — с кем-то приходилось свыкаться, с кем-то эйфория так била в голову, что не замечались бытовые мелочи, и Женя первая, кто заставил её остановить для себя время, оглянуться и признать своё счастье. Для полноты идеальности не хватало на свободном стуле любимой Диши. Представила и сразу отступила: нет, говорить дочери об этом повороте личной жизни рано. Да, поворот самый важный, полный чувств, но Этери вышла из возраста, когда о любви душа требует говорить. Ещё не отпускало, что отношения выходят за рамки традиционного понимания, предугадать реакцию Дианы можно с высокой долей точности, но через свои опасения перешагнуть женщина не осмеливалась. «Вы отношения начали? Что между вами?» Этери подумала о статусе и формальностях в моменте, когда Женя, пританцовывая под песню из сериала, забрала из рук пустую кружку и отнесла в раковину. Что между ними не требует и названия. Сошлись, встречаются, испытывают чувства, но для Этери не было правильным полагаться на одну только возвышенность и приятные веяния от их встреч. Почему Женя не начала об этом спрашивать — тоже интересно, она так шагнула в общество женщины, знакомство и пару встреч с которой нельзя назвать ординарными. Однако для Этери вопрос «Кто мы друг другу?» колет под рёбрами. Что на душе — ясно. Что в реальности — разброд. Хотя логичнее, чтобы было наоборот. На словах, прямо, отношения с Пашей не закончены. Начинать отношения с Женей в это утро — пусть формальность, но по обстоятельствам низко морально и подло по отношению ко всем участвующим. В этом нужно разобраться. Точно. — Жень, я помою, — встаёт Этери и подходит к девушке, домывающей свою кружку. — Тут две тарелки и кружки. Ничего, руки не отвалятся, — отвечает Женя, — тебе собираться нужно. Иди, а то снова опоздаешь. Этери опаздывала без исключений, и Женя это запомнила. Слова гостьи не повлияли на закостенелую традицию — собралась так, что некритично опаздывала. Закинула на заднее сиденье своей машины тренировочные сумки, поругалась на неправильно припаркованные рядом автомобили и выезжала с подземной парковки дольше привычного. По плану — довезти Женю до квартиры, забрать Дишу у родителей и вместе с дочерью поехать на тренировку. Диане подготовили программу лечебной физкультуры, сегодня побудет на первом занятии в Хрустальном впервые за недели перерыва. Этери обязательно проконтролирует, попросила тренера приехать пораньше и показать ей план физических упражнений, дабы удостовериться, что всё сделано правильно. — Мы ещё встретимся до твоего отъезда? — смотря на женщину, говорит Женя и делает музыку потише. — Думаю, да, но не обещаю. С первым этапом всегда забот больше. Если сегодня они опять мне напрыгают весь контент, но понизят уровни дорожек и вращений, то я с ними никуда не поеду! — профессиональное недовольство у Этери явно эмоциональное за стенами Хрустального. На льду меньше говорит, больше делает: пишет ошибки, комментирует, объясняет без детских и пустых угроз. Оставлять негатив своей женщине Женя не считала хорошей идеей. — А что мне нужно сделать, чтобы они их понизили? — кокетливая шутка, перед которой Этери не может скрыть сдержанную в поджатых губах улыбку. — Вместо них тогда поедешь. Дальше шуток Женя не мыслила. Для неё успех Этери и её спортсменов важен. Будет рядом, не пожалеет себя и проснётся в два часа ночи на просмотр соревнований. Не сможет присутствовать и поддерживать физически — станет верным зрителем, который задействует мысленный заговор на удачу всех прыжков российских фигуристов. А как громко станет восхищаться их победами. — Слишком заманчиво, Этери Георгиевна. Когда мне подъехать к вам на индивидуальную тренировку? — Вчера не хватило? Как поняла, ноги перестали болеть? — На тренировках с таким продолжением я готова присутствовать каждый день. Женя не уходила от флирта, но Этери в него не вливалась. Любила играть в непоколебимую серьёзную женщину, на вид сказать бы, что она не чувственна и занудна, но Женя видела притворство, вдохновляющее на продолжение этого общения. — Только одно на уме. — Ты о себе? Да, кроме тебя ни о чём больше думать не могу. Ты в зеркало себя видела? Как я могу устоять? Флирт не понижал правды. Завуалированные комплименты не теряли чистосердечия, и у Этери вздрагивала душа. Слова излишни, не умела отвечать и раскрываться на монологи о любви, хоть и наслышана о себе много хорошего и плохого. Вместо говорильни, как иногда называла приступы словоплетения, умела вносить своим ученицам ясность и здравые идеалы через поставленные программы, прошенные советы и рассуждения вокруг-да-около. Не помнит и в годы пылкой молодой любви, чтобы садилась перед человеком и выговаривала по пунктам, какие движения происходят внутри сердца. Слушать — другое, не сказать, что жить не сможет (некоторые думают наоборот), но приятно. Цветы, стихи, песни, слова — очень приятно. Тут никогда не обделена. Женя умела так раскрываться, но ещё не пришло время. Флиртовала, делала комплименты, но что Этери выделяла особенно — взгляды и касания. Машина останавливается на светофоре, и её тёплая ладонь дотрагивается до женской, лежащей на рычаге коробки передач. Глазами держат друг друга в ласке, пальцы сплетают в замок, однако большее, к их печали, не позволительно. Нет, слова находятся. Но Этери смалчивает. Скажет обязательно. Но не сейчас.***
Диана ждала маму через час после её утреннего звонка. За отведённое время успела позавтракать и собраться, но не избавляло утро от однообразного вопроса: «Почему ты грустная?» Другой быть не могла. Не спала всю ночь, не считала сном провалы в него, общалась с Глебом, а как он ушёл, включила сериал, чтобы не оставаться в тишине в одиночестве. Однако что бы ни окружало и ни звучало, выбросить из головы разговор с Пашей не получалось: совесть продолжала рыть дыру, в которую уже клала свою репутацию правильной и любимой дочери. Перед собой — противно, вышло из колеи спокойствие, и нервы творили с организмом не умилительные дела. Головная боль стучала в висках и сдавливала как обручем, вероятно, из-за недостатка отдыха и потраченных на переживания сил всё вокруг казалось смазанным, нереальным; после завтрака ушла к себе в комнату, якобы собираться, но в реальности не хотела с кем-либо видеться и общаться. Диана не умела скрывать перемену в настроении, Этери догадается сразу, что её дочка в необыкновении, и это добавляло напряжения — натворила запредельно, так ещё заставит любимую маму переживать. Самое приметное для Диши — не может сбежать, и встреча с Этери произойдет безоговорочно, если не желает усугубить всё до сбитого режима для и пропущенных тренировок мамой перед важнейшими соревнованиями. Глеб повторял свои вчерашние аргументы: мама тебя любит, ситуация с Пашей для неё будет пустяковой, постарайся успокоиться и поговорить. Сама Этери учила решать сложности именно словами, но Диана, кроме подступающих слёз и самобичевания, ничего не имела; нежная девочка-подросток, тонко чувствует и боится потерять доверие мамы — что в случившимся обстоятельстве делает из её привычной беззаботной жизни десятый круг ада. Прощаясь с родственниками, заулыбалась невольно, поцеловала всех в щёку и похвалила себя за минимальные актёрские данные — вроде бы все поверили. Этери ждала Дишу у ворот дома в машине: переписывалась с коллегами по работе, раздала всем задачи на ближайшие тренировки и запросила у Дани отдельной проработки компонентной составляющей программы у одной из учениц. За работой была задолго до приезда в Хрустальный и официального начала рабочего дня: тренерская должность — это постоянная вовлечённость, дюжина ответственности, указания на указании, но рядом с близкими людьми откладывала телефон с чатами и звонками в сторону. Диана садится в машину, и гаджет уходит в карман возле коробки передач; не виделась со своей девочкой два дня, а соскучилась, словно не бывали рядом несколько недель. — Котёнок мой, привет, — по-матерински ласково говорит Этери и наклоняет голову. — Привет, мамуль, — девушка наклонилась и поцеловала Этери в щеку. — А чего глаза красные? — обращается к первому нескрытому, как только обращает внимание; как и думала Диана. — С Глебом заболталась. Не выспалась. Но я чувствую себя хорошо, — ответ продумала заранее, хоть здесь была рада, что отчасти не соврала. Уточнить про своё состояние — важно, ждала тренировки, и Этери, если не убедится в готовности Дианы, ничего проводить не позволит. А в спорт вернуться уже хотелось, потому отработать на ЛФК нужно обязательно. — Больше так не делай, хорошо? Это вредно, — заводя машину, читает краткую нотацию Этери. На дочку не давила, не любила лекций, но предостерегала всегда: за здоровье своей девочки отвечала, как мама, наилучшим образом. Диана кивает, вообще в режиме контролирует себя и такие ночные вылазки в разговоры по телефону позволяет в исключительных случаях. Этери об этом тоже знает. — Когда отзанимаешься, то можешь поехать домой. Я сегодня до вечера. — Посмотрим. Сейчас я себя нормально чувствую. Приврала — голова разболелась сильнее, глаза закрывались, но сон не шёл. Выныривала из него из-за любого шороха, даже от тикающего звука включённого указателя поворота, движения машины по дорожным неровностям и внезапно протяжного громкого звука гудка. Диана надеялась, что Этери не так внимательна к ней сейчас, потому что следит за дорогой, но женщина, очевидно, не переставала поглядывать на свою девочку. Её недомогание не подходило под слова «не выспалась», и у Этери внутри мятеж — не бывало такого: Диана и не делится явно случившимся, держит всё настолько у себя. Непонятно. От этого и начинает сердце биться болезненней. — Диша, что случилось? — вопрос, от которого не отвернуться, кроме как снова начать врать. Этери не настойчива, но здесь чувствует: надо сподвигнуть на разговор и разобраться. — И я думаю, ЛФК следует перенести, а тебе нужно поехать домой и отдохнуть. — Нет, не надо ничего отменять, — Диана уже паниковала от капкана, в какой попала по своей вине, — всё нормально, — предложение от мамы взбудоражило и подало энергии: мотала головой из стороны в сторону, старалась быть настойчивый и убедительной, но по тому, как хмурилась Этери, догадалась: потерпела крах. — Тогда рассказывай, что случилось. Я же вижу, ты сама не своя. Я не допущу тебя до ЛФК, пока не буду уверена в действительно твоём «нормальном» состоянии. Сейчас, к сожалению, я вижу совсем противоположное, — тяжело вздыхает женщина, — я переживаю. Не ври, если не умеешь. Диане это твердили в разных вариациях. Сама не понимала, чем так быстро выдаёт себя — отсутствие таланта или настойчивости? Мешает дальше потакать вранью всё та же скребущая совесть и жалость к Этери, которая от соответствия слов и вида дочери не будет находить рабочий лад и внутреннее умиротворение. Ложью возможно придавить и себя, и близких — Диана прикрывает лицо ладонями, потому что одна мысль и видение, с чем столкнётся, доводит до боли. — Давай поговорим у тебя в кабинете перед тренировкой? — шёпотом предлагает девушка. Этери, соглашаясь, кивает. Видит, что Диане нужно собраться, и это уже пугает. Этери предупреждает коллег, что опоздает на первую тренировку, как и Диана не придёт вовремя на ЛФК. Уходят вместе в кабинет и молчат до последнего — лишь зайдя внутрь и положив вещи, женщина отходит к чайнику и спрашивает Дишу, будет ли она пить чай. Девушка не отказывает, но к кружке притронется лишь ладонями, на большее отказывал организм, всё ещё помутнённый тошнотой и слабостью. Этери садится рядом на диван и, держа в одной руке кружку, другой поглаживает коленку дочери — показывает свою вовлечённость и поддержку, которая непоколебима независимо ни от чего. Об этом упоминала постоянно, за четырнадцать лет ни разу не нарушила этот принцип, но о нём необходимо повторяться. Не явно, без красивых слов, а вот так — касаться, уверять любящим взглядом, не перебивать и помогать, а не оценивать. Диана это знает, чувствует. И боится потерять. — Котёнок, что случилось? — Диана смотрит на взволнованную маму и не может выбраться из запертой клетки. Молчать некуда, только катиться вперёд и принимать справедливое, но болезненное следствие. — Мамочка, — напряжение давлением выбивает самоконтроль, пара скупых слезинок скатывается по щекам. Этери ничего не понимает, сбита с толку и не знает, стоит ли говорить, что чувствовать и к чему себя готовить. По правильному она обнимает дочь, которая крепко сжала руки, смыкая их за чужой спиной, — прости меня, пожалуйста… Плохое и ужасное надумывается по скорости в геометрической прогрессии. Этери держится от череды нападающих вопросов, потому что видит состояние Дианы, и она, очевидно, не готова отвечать; душа замирает от слёз, скромных, но улавливаемых всхлипов любимого ребёнка, и у Этери из года в год на такое одно — колотящееся о рёбра сердце, холодеющие руки и мольба: «Только пусть всё будет решаемо, только пусть я смогу всё изменить». — Котёнок? — она ищет, что в секунду успокоило бы Диану; гладит спину, тянет ближе к себе, обнимает крепче, но решила дать время так своеобразно погрустить. — Я… Я… — запинаясь, она пытается проговориться. — Я сказала Паше, что у тебя появился другой мужчина… Этери как выпустили из-под пресса. В сравнении с надуманным, что получилось в действительности, — ничего не стоит. Выдохнула. Забрала кружку у дочери и, наклонившись, обняла: всеми силами пытается показать, какая же это мелочь, не стоящая ни потерянного сна, ни слёз, ни переживаний. Спина под женскими ладонями подрагивает, ткань на плече намокла, а рыдания, не пониженные в громкости, всё ещё разрывали сердце. — Как же ты меня напугала… — едва слышно произнесла Этери в макушку дочери. — Ты из-за такой глупости так грустила и сейчас плачешь? Дишенька моя, — это проговорила специально погромче. Ситуацию нужно брать под контроль — успокоить более весомым, словами, которые подобрать чрезвычайно несложно. Этери отодвинулась от Дианы, желала лучше видеть, но увиденное заставляло сжалиться: подрагивающие губы, вокруг них выступила красная «крапивница», веки припухли и порозовели как худые щеки. После разговора — обязательно расцелует и затискает. — Да… — девушка пыталась прокашлять хрипотцу в голосе. — Ты мне доверилась, а я рассказала. Честно, я не хотела! Паша спросил прямо, потому что я сказала, что тебя нет дома. А о таком соврать не смогла, — порыв значительно стих, Диана находила новые силы от преследующих мыслей. — Я так боюсь, что ты мне перестанешь доверять… — Диша, послушай меня, — она поглаживает плечи, тактильно возвращая девушку из гнусного воображения, — я никогда не перестану тебе доверять. И любить тоже не перестану. Ты — самое дорогое в моей жизни. Что ты сказала Паше — ничего страшного, я сама виновата, что так дотянула. Скажу честно, ты немного облегчила мою долю, — взаимная улыбка выводила разговор на новый, прогрессивный уровень, — успокаивайся, пожалуйста, и больше не думай никогда о таких глупостях. Я знаю, что ты ничего лишнего никому не расскажешь, — Этери дотронулась до щёк дочери, вытирая слёзы, — я тебя очень сильно люблю. Помни об этом, пожалуйста, котёнок. Хорошо? Диана закивала и попросила салфетки. Остальное время — в поднимающемся счастье и невозмутимости, но пришлось разойтись почти сразу, как поговорили. Однако после тренировок встретились снова: Этери настояла на том, чтобы Диша поехала домой, а не ждала её до окончания дня; поспать и нормально покушать — что нужно, и нигде лучше этого не сделать, чем на их квартире, где ещё остался в холодильнике приготовленный Женей завтрак. Диана не спорила, доехала вместе с мамой, но Этери даже не разделась — опять опаздывала и не нашлось времени даже для обеда. Паша приехал на вторую тренировку, которая для парников была первой за день. Особых пересечений с Этери нет, женщина поразилась, как слова дочери о её новом возлюбленном повлияли на некогда близкого человека. Сейчас не назовёт Пашу банальным коллегой — не пересекались взглядами, не говорили друг другу рабочих фраз, два часа держались в разных концах катка, занимаясь своими спортсменами. Он слишком много времени уделял Диме и его новой партнёрше, можно было бы подумать, что они вместе со всеми поедут на Гран-при, претендуя на пьедестал. В дела парников Этери не лезла, но смотря на Диму, не понимала, как он оказался в Хрустальном и что Паша, начинающий тренерский талант, разглядел в юноше: краем глаза она подмечала его небольшую скорость в прокате, чопорное скольжение без глубоких рёбер и чётких линий. «Вдруг перерыв так повлиял, а ты уже записала мальчика в неудачники!» — сказала себе Этери, абстрагируясь от оценки катания Димы. Однако не могла о нём не вспомнить снова, когда увидела тренировку Глеба. Ему четырнадцать, его уровень с техникой и компонентами — как минимум, место на пьедестале финала Гран-при. Вкладывался всеми силами, со льда был готов не выходить каждый день, не пропускал тренировки и по возможности брал дополнительный лёд с Этери, чтобы дорабатывать слабые моменты. Когда Глеб вставал в пару с Дианой, то катался почти как Дима, но ребёнку это было просительно, хоть и тогда ещё у Диши владение коньков было значительно лучше, но компоненты из-за проблем со слухом чрезмерно страдали. На сегодняшний день органично дополняли друг друга, за совместные годы вытянувшись в работе; приятно смотреть, за Дишу как мама Этери была очень рада. После занятия спортсменов отвели на ОФП, а тренеры разошлись по тёплым уголкам Хрустального. Однако Этери историю с Дианой не могла оставить без обсуждения, поэтому подошла к Паше и попросила его прийти в кабинет. Как ни странно, он не удивился, словно сам хотел охотно пообщаться. Признание дочери сделало для женщины хорошую услугу — судьбоносно подвело к роковому, но необходимому разговору. Переживала ли Этери? Скорее, нет. Что тревожило — чувство вины о личной нерешительности, но в своих чувствах к другому человеку перестала находить стыдобу перед мужчиной, с которым, как думала, удастся построить вечный союз. Не удалось. Так происходит. Придётся исходить из этого, но считаться виноватой за новую любовь — несуразно, к чему пришла Этери. — О чём вы хотели поговорить со мной, Этери Георгиевна? — переодевшись, Паша пришёл к главному тренеру в привычном виде, часто говорила: «с иголочки». — Проходи, — она ладонью показывает на диван; по виду — стальная Снежная королева, замораживает без льдин в сердце и немыслимых заклинаний. Паше такое непривычно от Этери, которую он привык видеть разнеженной и влюблённой, тянущейся к нему с поцелуями и воздушными словами. И всё же осколки льда мелочью вонзаются в душу, но по эмоциям стоящая образа женщины стойкость. — Что в словах «не обсуждай мою личную жизнь с Дианой» тебе было не понятно, Паша? Почему мой ребёнок плакал из-за твоих вопросов? — она держится, чтобы не перейти из холода в горячее. — Что? — не понимает он. — Я ничего такого не спросил, чтобы довести Дишу до слёз. — Ты спросил её про моего нового мужчину, а Диана переживала, что сказала тебе мой «секрет». Зачем спрашивать у четырнадцатилетнего подростка о таком? — Этери умолкает: нельзя всё взваливать только на него. — Я тоже виновата: не сказала тебе раньше. Однако решай все проблемы касательно наших отношений со мной, Паша. Даже если это трудно и сложно. Не смей впутывать мою дочь и не заставляй меня ограничивать твоё общение с ней. Можно подумать, что себя женщина не поругала, а всё передала Паше, пострадавшему в истории не меньше остальных. В реальности — на себя тоже не смолчала. В тренировке достигала апогея, в нём вырывалась из работы и в воронке повторяла, как же довела всё до вида, в каком страдает её дочка. С собой не разобралась, ещё долго будет подбирать ключи к разрешению и принятию, но Паша был виноват не меньше. За Диану Этери разорвёт любого и не посмотрит, кто этот человек в её жизни — враг или самый близкий друг. — Этери, я прошу прощения перед тобой. Отдельно извинюсь перед Дианой. Ты права, я не должен втягивать Дишу, но… Почему ты не сказала мне раньше? — Паша прикусил губу. — Ты мне изменяла? Этери переговаривала на животрепещущие и многовесные темы неоднократно; этот разговор запишет в один из них — не избавляется от грязнейших характеристик себя, слышит поробевший и стихший голос Паши, что закрывает руками глаза за неимением воли посмотреть на неё. Трещинки на губах разодраны терзающими их зубами, пытается физическими перебоями перекрыть внутренние, но ничем не преодолеть это, кроме как своими силами. — Да, изменяла, — в горечи её голоса изобиловало признание собственной ничтожности. Она шумно выдохнула в ладони, собирая слова из своих веяний, — я не знала, как сказать. Ты мне дорог, и я любила тебя. Боялась обидеть, сделать больно, потому что ты не заслуживаешь такого. Я поступила слишком несправедливо и эгоистично по отношению к тебе. Извини меня. «Извини» — идиотия на пепелище некогда существовавшего. С мелочной просьбы, на кою решаются малые дети за проступки, усмехается и Паша, но его горло давит ком досады и горечи. Доводы женщины иррациональные и абсурдные, не говори это Этери, он бы не поверил и принял сказанное за бред неразумного. Однако Этери способна и на такое и не верит, что нужно преподнести ответ. — Никогда больше не поступай вот так с кем-либо из жалости. Поверь, мне обидней в тысячи раз, чем могло бы быть, — у Паши — длинный неозвученный монолог, в его частях он самый разный: разгневанный на несоотносимую с его чувствами расплату, всё ещё стойкий в страсти и нежности, не умеющий прощать, но желающий вернуть к себе и не отпускать. Любил. Наверное, неисправимо. Доказывать что-либо, вообще продолжать разговор не находил для себя значительным: заботлив со своей душой, травмированной от развязавшейся ситуации и её окончания. Без метафор повторял громко внутри себя — да, тебе больно, и с этим остаётся только справляться самому. Объясняться перед Этери — не целесообразно, не считал уже свои рождающиеся в голове реплики достаточными в весе, чтобы хоть на малую долю повлиять на произошедшее. Он встал с дивана, останавливаясь у стола. — Ты мне тоже дорога, Этери, и будешь таковой как Диана. Но я не могу сейчас быть с тобой близок, поэтому обойдёмся только рабочими отношениями, — у самого выхода он продолжил единственной фразой: — Всего хорошего тебе и новому возлюбленному. Или новой возлюбленной? Паша уходит из кабинета и закрывает дверь. У Этери ожидания окончательно разошлись с содеянной действительностью — не отрицает, что выворачивать себя наизнанку — грузно, видеть, как разбивается близкий человек, до единого осколка оставляя в себе, — нестерпимо, но облегчение после щелчка замка забивает негативное в кокон и выводит его из жизни. Врать — хватит. Не надо. Можно быть честной не только перед собой — Женя больше всех заслуживает окружения медовой правдой, и последующие шаги здесь оставались за Этери. Вспоминает о Жене, и она даёт о себе знать: на телефон приходит первое за три часа уведомление, пятое — за день. Безумный рабочий день отбирал телефон, были доли секунды, чтобы бегло прочитать сообщение на экране, убедившись в его несрочном содержании. Сейчас, будучи свободной, взялась за гаджет и открыла телеграм, сообщения читала от раннего к позднему, но последнее из них так не подходило под веяния непрерывной беседы, что Этери заострилась на нём. — ЭТЕРИ, ЛИЗА ПРИТАЩИЛА КРЫСУ НА ПЕРЕДЕРЖКУ В МОЮ КОМНАТУ!!! После текста — кружочек, в котором Женя снимала клетку с животным. Громкий смех Лизы перебивал возмущение девушки, Этери расслышала «это пиздец, что с этим делать?! Я боюсь грызунов!», на что в конце записи прозвучало: «радуйся, что она в клетке». Они двое — хуже малых детей. Женщина тоже звучно смеялась, напридумав, как Женя будет расправляться с подругой, если не выселит её вместе с крысой раньше. — Женечка, тише. Они из клеток не убегают. Так что не переживай. Только Лизу не убивай, ладно? Это ярко показывало отношения с Женей: не по возрасту свойственным баловством поднимала настроение, канувшее с непонятной высоты на непонятную глубину. Девушку не назвать легкомысленной или инфантильной, она умела шутить и принимать дурачество за часть момента. Про каверз с крысой можно не писать или рассказать при встрече, но запись-кружочек приходит с разгаром первичной реакции от сюрприза. Очень хочется переместиться и оказаться рядом с Женей, сдержанно хохотать в плечо и обнимать её, не подведённую к таким изменениям и переживающую их в предельном стрессе. — Постараюсь, потому что ты попросила. Мы сегодня созвонимся с тобой? Во сколько? — Я сегодня не смогу, милая. У меня Диша немного переутомилась, хочу с ней время провести. Я как раз закончила, сейчас поеду домой. Признаюсь, я тоже сильно устала. Предлагаю тебе встретиться послезавтра, приду в клуб. Сойдёт? — Сойдёт. Отдыхайте и набирайтесь сил. Заранее спокойной ночи, — на конце Женя оставила смайлик-сердечко. — И тебе спокойной ночи. Пиши, я по возможности отвечу. Напоследок перед временным перерывом в диалоге Лиза с аккаунта подруги присылает селфи — она, улыбаясь, смотрит в камеру, а на заднем плане Женя разглядывает клетку без представлений, что эту картину запечатлели. Возвращается Этери в настроении получше; переступив порог квартиры, она проверила сообщение, в которых крыса — герой текста, и Женя с негативного перешла в шутливое, даже записала видео, где держит гостя на руках. Этери ответила и положила телефон на стол — не хочет отвлекаться рядом со своей дочерью; Диана, видимо, услышав открывающуюся дверь, проснулась и сонно потирала заспанные глазки, дабы лучше видеть маму. — Дишенька, как ты себя чувствуешь? — она, переодевшись, проходит в комнату дочери, забирается на ее кровать и тихонько приобнимает. Успевает разглядеть и успокоиться: Диана выглядела лучше, чем утром, отдохнула и привела себя в нормальное расслабленное состояние. Рядом с мамой привыкла быть именно такой, инцидент утром — вопиющий, первый и последний, Диша вспомнила о нём мимолётно, но в голове её эти картинки быстро развеялись — не подумаешь о плохом, ведь рядом в добром духе самый любимый и близкий человек. — Хорошо, — шепчет девушка, — но я бы ещё поспала. Пока дают. — И кто это тебе спать не даёт?! — иронизирует Этери. — Поняла. Буду включать родительский контроль на твоём телефоне, чтобы никакие Глебы и сериалы тебя не беспокоили лишний раз! Этери поцеловала Диану в висок и погладила её плечо. Смеялась, конечно, за что была спокойна, так за распорядок дня дочери. Диша всё соблюдала, не жила как невольник, могла и погулять, и пойти в гости с ночёвкой, и задержаться на тренировке, но ложиться спать всегда старалась вовремя. Послабления были, с подружками дома невозможно лечь в десять вечера, однако в будние дни выработанный за годы режим лишь мог давать сбои, а не меняться полностью. Сейчас выспалась недостаточно, но боролась с подступающим сном в смыкающихся веках; Этери наблюдала с умилением, Диша и так всегда котёнок, а тут прелесть, помноженная двукратно. Вспоминала умещающуюся на руках маленькую малышку, которая сопела у груди, морщилась с утра пораньше и будила весь дом к восьми; «Как успела вырасти», — подумала Этери, смотря на дочь. Скоро пятнадцать, Диана красивая и рассудительная, добрейшая, пусть и очень эмоциональная, иногда обидчивая и грубоватая, но даже с существующими недостатками, прорабатываемыми девушкой, и лучшими чертами навсегда самая-самая любимая. — Ты поговорила с Пашей? — ошеломляет, но вопрошает Диана о насущном. Вот Этери и объяснится, и подбодрит, и наконец завершит эту часть жизни для них обеих. — Да. — Мне тебя поздравить нужно? Диша — в безоговорочной серьёзности, на фронте личной жизни мамы давно не находилось место для юмора. Действительно не знала, как реагировать, что говорить, поздравлять или успокаивать, а может и банально промолчать. Диана неумело пыталась ловить волны настроений Этери, собирать их по мимике, жестам, тону голоса, но женщина за тридцать лет по полным возможностям научилась сглаживать недостатки своих дел; любила дочку чрезмерно, выстраивала доверительные отношения, но Диана продолжала оставаться ребёнком, которому нельзя сваливать всё, в особенности, что может пошатнуть эмоциональное равновесие. История сегодняшнего дня это продемонстрировала, Этери закрепила в мыслях идею о неосторожности в предшествующем общении с Дишей — слишком близко подпустила к их истории с Пашей. Однако как такое можно скрыть, не представляла. Врать — не альтернатива, а неприемлемый вариант, и Этери пока за правило приняла сглаживание неоднозначных действий в процессе рассказа. И надеялась, что Паша услышал и понял, женщину гневала его беспринципность в общении с Дианой: кем себя возомнил, наделяя себя правом задавать подростку подобные вопросы? — Пойдём поужинаем, а там решим.