Абсентом

Этери проснулась раньше Дианы. Первые часы пробуждения — в тишине, наедине с кофе и телефоном: проверяла почту, читала новости, включала какой-нибудь сериал. Как открывала глаза, не сразу хваталась за гаджет, брала его в руки после водных процедур и приготовленного завтрака; однако сегодня утром только открыла глаза и притянула к себе телефон, на главном экране которого увидела уведомление в телеграме от неизвестного номера. Одна мысль — очередной фанат, случайно (или не очень) нашедший заветные цифры, однако, открыв диалог, не смогла описать весь восторг и счастье, кроме как обратиться к беспокойным ударам сердца. «Объявилась наконец!» — подумала про себя женщина и начала печатать ответ.       — Доброе утро. Не буду скрывать: начала переживать за тебя. Ты как? Всё хорошо? Не переживай по поводу звонка. Я планировала сегодня прийти к вам в бар, побудем там вместе наедине. Хочу поговорить о чём-нибудь. Ты не будешь против? Она подумала, что Женя спит, хотела убрать телефон после того, как запишет новый контакт, но «в сети» под аватаркой, на которой была фотография Лизы, засияло с первой секунды, как отправилось сообщение.       — И тебе доброе утро. Со мной всё хорошо. А с тобой не уверена — что за глупые вопросы? Конечно, я не против и очень жду тебя. Так что приходи, пообнимаемся ещё.       — Хорошо, Женька. Ладно, я пойду собираться на работу. По приезде на тренировку напишу ещё. Не скучай. До встречи.       — Принято. Я пойду покупать новый телефон и пройдусь по магазинам. Удачного тебе рабочего дня! До встречи.       — Кто тебе такой пишет, что тебя так радует с утра пораньше? Женщина не заметила, как проснулась Диана — от внезапно раздавшегося голоса и вопроса Этери вздрогнула, блокируя свой телефон с открытым диалогом. Повернулась к дочери, которая ждала уже не ответ, а подробное повествование: не чувствовала, а знала, что есть что рассказать. Только на Этери накатил такой стресс, что приемлемые версии того, кто пишет с утра пораньше, да ещё так и радует, не появлялись и не собирались. Вообще не обязана отчитываться перед Дианой, как бы ни была она близка и любима, но личная жизнь может иметь границы, которые в свои четырнадцать девушка может понимать без обиды. Однако на доверие кладётся доверие — если Этери доверяет Дише, то и она доверяет маме. Так думалось.       — По работе, — по-тренерски строго отвечает она и встаёт с кровати. Больше ничего говорить не хочет.       — Да? А выглядело это так, будто тебе кто-то любовное письмо написал. Или ты с Пашей помирилась? — девушка загорелась надеждой от этой идеи, но холодный как сталь взгляд отсёк эти мысли; всё ещё не хочет говорить, надевает тапочки и подходит к дочери с другой стороны кровати, помогая встать. — Мам, почему ты молчишь? Я же не буду тебя осуждать. Я поняла про Пашу, ладно. Но у тебя появился кто-то другой? Ты влюбилась? Можешь не рассказывать, кто он. Просто я хочу знать, что у тебя всё хорошо. Нехорошо. Необъяснимо. Неправильно. Этери пытается перевести это в нужный ритм, соответствующий прежде её моральным принципам. Молчит, наверное, подозрительно для Дианы и на этом этапе убеждает в обратном, но пытается хоть как-то оправдаться.       — У меня всё хорошо, малышка. Да, я влюблена в другого человека. Пока я не готова сказать, кто он. Мне нужно разобраться. В себе в первую очередь, — женщина подаёт дочери костыли и помогает взять их в руки.       — Что, даже имя не скажешь? Или я его знаю? Только не говори, что это Глейх. Он меня всего лишь на двенадцать лет старше! Диана шутила — приняла бы и Глейхенгауза, будь то угодно Этери. Однако прямо сказать о своей даже симпатии к девушкам никогда не решалась. Не считала постыдным, что дочь не поймёт и не примет, но как-то претило признаваться в неожиданном интересе: для Диши это всё равно будет шоком, факт, который придётся разбирать по кусочкам и каждый новый этот элемент принимать в своё сознание. Так нагружать свою девочку Этери не желала, и так достаточно забот, правда сейчас «симпатия и интерес» перерастают в нечто большее, никогда не бывавшее в жизни женщины прежде.       — Нет, ты его не знаешь, — Этери задумалась, — зовут его Евгений. Извини, большего сказать не могу. Там всё сложно, но я справляюсь. Не женат, и на том спасибо, — рассмеялась на эту реплику одна, Диша только слабо растянула губы в полу-улыбке.       — Серый кардинал какой-то. Но хорошо. Я тебе доверяю, мамочка, — короткий поцелуй от девушки попал в щёку. — Пойдём завтракать, а то в Хрустальный опоздаем. В Хрустальный опоздали. Паша приехал на тренировку к девяти утра, когда ледовая арена была совсем пуста — из учеников только его пара и всё. Он остановил машину на парковочном месте, вышел, заблокировал двери и у входа услышал, как его окликает знакомый юношеский голос. «Павел Сергеевич!» — и мужчина мог бы подумать на фаната, которого не впускали на территорию Хрустального; перед калиткой, к коей обернулся Паша, стоял бармен, с которым он общался часть прошлой ночи, — Дима помахал тренеру рукой, выглядывая из-под плеча охранника, бывшего заметно ниже юноши. Мужчина покачал головой — не напился до забвения, какие слова наплёл этому мальчишке, как и помнил свою уверенность в том, что Дима не будет или достаточно смелым, или достаточно любящим фигурное катание. Однако держать своё слово — важно, для Паши неизменный постулат, и в недобармене без лукавства видел мало-мальски талант.       — Пропустите его в Хрустальный, — он запахнул расстёгнутое пальто, в открытые полы которого задувал ветер. — Ну что? Доброе утро. Вижу, пришёл не просто со мной чаи гонять, — взглядом Паша указал на набитую сумку на плече Димы: без сомнений думал о лежавшей там одежде, коньках и другом инвентаре.       — Доброе, — кивнул фигурист и следом посмотрел на сумку, — странно приходить на ледовую арену без коньков.       — Вот. Оказывается, неплохо соображаешь, — они зашли вместе в здание, и Паша, не решая бросать новоприбывшего, повёл Диму в сторону мужской раздевалки, — сегодня я посмотрю на все твои косяки. Может, и найду достоинства. У нас до льда осталось полтора часа: разминайся, приводи себя в порядок. Зал и где взять табуретки тебе покажет Лёша, он придёт минут через десять-пятнадцать. Всё, — тяжелая мужская рука пару раз похлопала по плечу, — готовься. Встретимся на льду. В том, что делал, Паша не сомневался — раз показалось пьяному мозгу хорошей идеей позвать Диму сюда, значит, этому быть. Сам он ушёл в тренерскую, где переоделся, надел коньки и собрался на арену, чтобы настроить камеру, включить аппаратуру и банально настроиться на занятие; ещё даже не залили лёд, машина катилась по белому пространству, и её водитель приветственно махнул Слюсаренко, на что получил такой же ответ. В последнее время Паша заметил, как непривычно приходилось сосредотачиваться на работе — раньше всё шло как надо само по себе, располагал настроением и силой, но сейчас навалилась многотонная усталость и поэтическая меланхолия. Страдать и обыкновенно думать о своём состоянии — не дело его характера, однако иногда захлёстывало сильно. Как перестать думать о ком-то, кроме Этери? Он садится за стол, где сидели всегда вместе. Следили за учениками, общались, брались за руки вдали от чужих глаз и шептали что-то друг другу на ухо. Паша не скучает. Паше противно. Пару дней назад В Хрустальном без изменений: тренировки-тренировки-тренировки. Паша не выходил со льда второй час, разъезжал по льду следом за учениками и корректировал выброс, неудачно получившийся на контрольных прокатах. Идеалист в профессии, требовал и от фигуристов таких элементов, смотря на которых не возникнет никакого желания, кроме как поставить высокий, обязательно заслуженный балл. В таком ритме Слюсаренко проработал до поздней ночи, со второго льда вышел ближе к шести вечера — замученный, присел на лавочку, попивая воду и проверяя свой телефон. Сын присылал всякие смешные картинки из интернета, делился оценками и спрашивал, когда же он придёт к ним в гости. Паша собрался прервать переписку и позвонить своему мальчику, но его потревожила девушка, которая вошла на арену и направилась к тренеру, притворяясь, что случайно забрела сюда и также случайно свиделась с ним.       — Павел Сергеевич, почему вы не уходите? Уже поздно, — притворный добрый голос девушки приводил мужчину к мягкой тягучей неприязни.       — Собирался уходить. Алина, вы чего-то хотели? — Паша подбирался ближе к сути; стоявшая перед ним усмехнулась и как взялась за завес той тайны, имеющей в себе слишком резкие, острые, как наконечники стрел, факты. Алину это забавит, а Пашу настораживает.       — Да. Я хотела вам кое-что рассказать. Знаете, я очень переживаю за ваши отношения с Этери и…       — Я не намерен это обсуждать! — прервал её мужчина; от слов Алины взбудоражен, загорелся от маленькой искры ярчайшим огнём: стало и больно, и обидно, и вспомнил, как же сильно любит эту женщину, чьё имя — слишком много для него. Паша хочет уйти, встаёт, делает пару шагов, но Алина преграждает путь. Драться с девушкой — последнее, что он станет делать, и стремительно догнала его затея, что, возможно, следует и выслушать. Видно, что есть, о чём рассказать.       — Не так резво, Павел Сергеевич. Вы же хотите знать, почему Этери изменилась и так обошлась с вами? Только прошу, пусть этот разговор останется между нами.       — Говори наконец! Не испытывай моё терпение! — разозленный до ещё существующего предела, но переступить за грань — дело одной минуты или слова. Алина умна, знает или чувствует, где следует отступить и вести диалог в другом варианте и тоне. — Когда я только начинала работать, мы с Этери хорошо общались. До отношений с вами она очень любила посещать некоторые места… Где можно расслабиться и провести время в хорошей компании. Короче говоря, в стрип-клубе, — на этой ступеньке разговора у Паши брови свелись ближе к друг другу, и рефлекторно он наклонился ближе к Алине, чтобы лучше расслышать дальнейшие слова. — Я тогда дала ей адрес очень хорошего бара. Сама частый посетитель и, знаете, видела Этери там несколько дней назад. Ещё и ушла на приват с какой-то девчонкой. Паша молчал. Слова — не о её Этери. Милая, любящая, приходящая к нему домой с объятиями и поцелуями, тихим «люблю» могла всё это время уходить ночами к другим… Женщинам. В горле у самого выхода замирают слова, которые хотят вырваться первыми: матом, такой руганью, что Алина не отойдёт от неё долгое время, но Паша остановил себя. Потом вспомнил, как Этери не отвечала по ночам, не приходила и никак это не объясняла. Опроверг сразу — у неё есть дочь, могла и заснуть, но когда Диана была у родителей, то женщина систематически не приезжала, придумывая странные отговорки и даже не «я спала».       — Ты чё такое несёшь, дура?! Какой стрип-клуб?! Какой приват?! С девчонкой?! Ты чё, обкурилась?! — немного покричал, но голос дрожал, как не дрожал после нескольких минут громкого разговора на льду. Не хотел верить. Не мог. Он подумал, что Алина скажет: «Это шутка» — и рассмеется. Однако она рассмеялась лишь с яростной реакции Паши — и думала: не поверит сразу, так любит, считая, что знает Этери наизусть, но Алина пришла это развеять.       — Я дам тебе адрес. Походи недельку и точно встретишь Этери в один из дней. Я уверена, ваши сложности в отношениях участили её пребывания в этом месте. И ещё: обещай, что не разнесёшь клуб. Хорошее место. Паша послушал Алину. Сходил в первый день и с Этери не встретился, но нечто подсказывало, что нужно походить неделю без перерывов. Невозможно объяснить, почему так стремился убедиться в словах девушки — думал так разрешить ситуацию. Узнается причина — станет отчасти легче. Или тяжелее? «Наверное, меня в чём-то не хватало» — внушал себе Паша, лёжа на сложенных на столе руках. Любит. Ничего не может с этим поделать.       — Павел Сергеевич, вы себя нормально чувствуете? — к нему подходит Лёша, готовый к выходу на лёд. Тогда Слюсаренко понял, что забыл включить колонки и другое оборудование.       — Да, — он поднимается со стула и идет к компьютеру, — раскатывайтесь, я сейчас к вам подойду. К концу первого льда стали подходить другие ученики. Паша погрузился в работу и перестал замечать и свои проблемы, и остальных детей — работал со своей парой, ещё и обращался к Диме. Поддержки с табуреткой и выбросы с пуфиком — рацион сегодняшней работы, и Слюсаренко остался ею доволен. Хвалить — можно, но нечасто и кратким: «Сойдёт» или «Молодец». Первое — для Димы. Второе — для ребят. Тренировка подходила к концу, и на последних десяти минутах к тренерскому столу пришла Этери вместе с Дианой, перебирающей костыли. Ни помахала, ни отозвалась, сразу прильнула к бумагам на столе, просматривая, что написали коллеги. Однако решая соотнести написанное, оглядела лёд и увидела Пашу; приветственно кивнула и продолжила осматривать дальше, пока не нашла взглядом Камилу и не подозвала к себе для дальнейшего разбора проката. По Паше прошлись катком, развезли по льду всё, составляющее для него часть жизни. Он хмыкнул и отвернулся: если принимать удар, то лучше в спину, чем в лицо. Не может видеть её глаза.       — Тренировка окончена, идите отдыхайте, — Слюсаренко махнул ладонью и вместе со своими фигуристами поехал к калитке.       — Я как раз хотела вас звать для разговора, — сколько бы ни желал Паша больше не пересекаться с Этери, остаться в стороне от рабочего общения он не мог. Быть в официальном стиле не только на словах, но и в виде не требовало чрезмерных усилий, но перестать смотреть на неё, как не мог делать этого по отношению к другим, — вы не хотите мне объяснить, что это за юноша, Павел Сергеевич?       — Извини, что представлю тебя сам. Это мой новый ученик, Дима. Раньше тренировался у Мозер, теперь перешёл ко мне. Партнёршу я ему нашел, завтра буду смотреть, скатаются ли, но вроде проблем возникнуть не должно. Он вёл двойную игру. Этери — начальник, но в тренировочный процесс пар и работу Слюсаренко не забиралась дальше позволенного. Однако, как говорила, самоуправства не терпела, не просила, а требовала согласовывать всё, что не касается льда. Новые ученики — незаменимое в их работе, об этом Этери должна узнавать первой, и её голос решал, останется ли этот ребёнок подчинённым их штабу. С парниками доверяла другим коллегам, но всё равно без неё ничего никогда не решалось. Паша добился заветного: женщина скрестила руки на груди, разглядывала Диму с ног до головы по несколько раз, и он был близок к тому, чтобы от волнения провалиться сквозь лёд. Разглядывала, стояла возле них, и недовольство спадало мелкой стружкой, заваливая ею — Паша как злой чёртик над этим торжествовал. Некрасиво со стороны взрослого человека, но мог позволить себе побыть непослушным.       — Я знаю Диму. Видела его на соревнованиях, — она перебросила взгляд на Слюсаренко, повернув голову. — А со мной вы это не хотели обсудить? Почему я узнаю о новом ученике только сегодня?       — Потому что мы только вчера встретились, и сегодня был просмотр. Мне Дима понравился, поэтому я говорю, что он будет работать под моим руководством. Или вы имеете что-то против, Этери Георгиевна? — Паша поднимающимися волнами своего голоса бросает женщине некоторый «вызов». Утверждает своё место не в сердце и душе, а здесь, на работе, на этом льду. Тут Этери его оспаривать не может, если не уволит, но на такие меры она ни за что не решится.       — Не имею. Но уведомляйте меня о просмотрах заранее, чтобы я не выглядела непонятно кем. Поздравляю тебя, Дима, с обучением в нашем штабе. Павел Сергеевич обо всём расскажет. А теперь мне пора работать. Этери не разрешала себе и размышлять о таком поведении Паши. Много причин, сама виновата, но проблема не требовала решения — он продолжит тренировать пары, Этери — девочек, и их взаимодействие не будет выходить за стены Хрустального. Своеволием не назвала бы и ситуацию с Димой, увиделись вчера, сегодня покатались и сразу сказали о принятом решении. Не смогла бы отказать, сказать: «Не согласна», потому что Паше продолжала доверять в профессиональных вопросах, тренер он незаменимый, и положиться на него — путь к победам. Этери всю тренировку занималась юными фигуристками, не подъезжала к бортику и, можно сказать, бросила Дишу за столом. Диана бы поправила формулировку — никто не бросал, она сама напросилась в Хрустальный, зная плотный график мамы, но льда не хватало настолько, что хотелось только на него посмотреть; катающимся девочкам не завидовала, врачи сказали, что через пару недель снимут гипс и можно будет постепенно пробовать возвращаться к тренировкам, в чём поможет и Этери, и Глеб, обещавший прийти для болтовни перед льдом. Диана наблюдала за мамой. Восторг и восхищение — что испытывала и маленькая, и взрослая Диша, видя, как работает на льду самый дорогой человек. Можно позавидовать трудолюбию и стойкости этой женщины, у Этери мёрзнут руки, она ненавидит холод, но в нём находит себя: общается с девочками, которые запрокидывают голову, чтобы посмотреть на своего тренера, активно показывает им что-то руками, ладонью рисует линию вверх, вероятно, объясняет траекторию прыжка. Этери восхищается весь мир, но нет более главной фанатки, нежели её Диана, для которой мама — пример для подражания и на льду. Женщина не стала великой фигуристкой, не достигла и минимума, какого бы могла, но в тренерстве ей нет равных, и Диша хотела стать такой же — успешной, неповторимой, достойной дочерью такой мамы. Девушка не перестала смотреть только на лёд, когда на телефон Этери пришло уведомление. Подсматривать — плохо, читать сообщения — непростительно, но утром внесли такую интригу, что Диша не могла устоять. Не собиралась расспрашивать, давать советы, требовать встречи, однако не узнать, кто же этот «Евгений» не могла. Этери была занята работой и не увидела, как Диана взяла её телефон и разблокировала, открыв телеграм. Одно сообщение от неизвестного номера. Диша зажала палец на экране у диалога, чтобы открыть его не прочитав.       — Ура! У меня новый телефон! Можем снова с тобой списываться :) Хихикнув, Диана выписала номер на бумажку и уже открыла свой телефон; создала новый контакт, внесла цифры и социальные сети, вконтакте и телеграм, вышли перед ней красивыми ссылками. Во втором мессенджере не нашла фотографий незнакомца, поэтому открыла ВК, и от увиденного на открывшейся странице Диана испытала лёгкий шок. «В смысле Евгения Медведева?» — на аватарке прикреплена единственная фотография, видимо, с фотосессии, на которой красивая девушка с уложенными распущенными волосами позировала перед фотографом в широкий брюках тёмно-кофейного цвета и белоснежной рубашке; изучить всю страницу — колючая необходимость, Диша переходит в группы девушки и находит однотипный контент про танцы, котят и музыкальные сообщества, только одна подписка, связанная с фигурным катанием, и это паблик ТимТутберидзе; в друзьях — мамы нет, как и нет каких-нибудь спортсменов, вообще больше ничего нет в связке со спортом. Стена пуста, информация о себе скудная — дата рождения и город проживания. Диана ничего не понимает, просматривает страницу в третий раз, думая, что, может, пропустила какую информацию, но ничего нового так и не подчерпнула. Ей пришлось оставить это занятие, потому что Этери направлялась к ней и потирала покрасневшие от холода руки.       — Ты не замёрзла, солнышко? Может, мне из тренерской ещё плед принести?       — Нет, не надо. Ты меня хорошо укутала. А вот тебе перчатки не помешают, — девушка открыла ящик и достала их, — надевай и не спорь со мной. Опять потом пальцы болеть будут.       — Спасибо, Диша, — Этери взяла перчатки, не надевая их на ладони, — я поехала, к тебе как раз тут поддержка прибыла. Привет. По улыбке Этери Диана догадалась, кто «прибыл», как и обещал, — повернувшись в сторону стены, она заметила Глеба, подошедшего к тренерскому столу; юноша поздоровался с Этери, после чего женщина кивнула и снова уехала вглубь катка к фигуристкам.       — Привет, — Глеб присел рядом с партнёршей и посмотрел на, к сожалению, уже привычный гипс, — как себя чувствуешь? Как твоя нога?       — Приветик. Нога нормально, в ближайшие дни снимут гипс, и я смогу вернуться к тренировкам. Надеюсь, ты без меня не расслаблялся, — аккуратно, легонько Диана толкнула плечом в плечо парня, который на слабую иронию улыбнулся.       — Обязательно расслаблялся. Меня одиночники поймали, пока никто не видел, учили двойной аксель прыгать.       — И как?       — Видишь, ноги, руки и голова целы, но недокрут приличный получается. Не быть мне олимпийским чемпионом в одиночном! С Глебом всегда хорошо. Сейчас — практически избавилась от двояких впечатлений: от сообщения и от его адресата. Подумала, и осенило умозаключение, что это мог быть и не Евгений, ибо мало ли, с кем переписывается мама и кто купил новый телефон. Старая подруга? Подозрительно молодая. Новый возможный тренер? Возможно, но фамильярность выходила за рамки рабочих отношений. Знакомая? Наверное, так и было. Внутренние узелки связанных сомнений ослабли и рассосались — точно, обычная знакомая, и ничего в этом не может быть. Диана положила голову на плечо Глеба, чувствуя взаимное прикосновение рук к плечу; притянул в объятия, и такое внимание от него ценнее любых слов. Закрыть глаза, постепенно проваливаться в сон — девушку разморило от теплоты и ни на что не намекающей нежности, но пробудило снова пришедшее уведомление на телефон мамы. Желание заглянуть непреодолимо, но останавливает присутствие Глеба — он моралист, не поймёт, однако понадеялась, что его привязанность и неравнодушие будет сильнее предрассудков и внутренних установок. Диша проследила за мамой, которая за две минуты и не посмотрела в их сторону: так увлечена тулупом Камилы, что не находила времени и возможностей обратиться мимолетным взглядом к дочери. Рука потянулась к телефону и, сделав вид, будто смотрит время, прочитала пришедшее сообщение.       — О чём поговорим сегодня? Хочу подготовиться к нашему сегодняшнему разговору. Ещё хочу узнать, какой образ для фотосессии выбрать. Как думаешь, образ огненной Кармен мне подойдёт?       — Читаешь сообщения своей мамы? — вопрос Глеба уместен, ведь Диана засмотрелась в экран телефона дольше, чем следовало бы.       — Ты же ведь ей об этом не расскажешь? — телефон был положен на место, и девушка взглянула на парня невинным взглядом, что и не подумать о сделанном секунды назад.       — Зачем? Вы же доверяете друг другу.       — Ох, Глебушка. Появились некоторые обстоятельства, которые заставляют меня идти на такие меры. Расскажу тебе как своему дорогому другу. Только не разболтай никому! Смолкин умел держать язык за зубами, но Диана осторожничала с тайнами мамы — сказала не про нового мужчину, а про друга, возможного, потенциального в ее мыслях мужчину для мамы. Слушал монолог партнёрши внимательно, не перебивал, иногда кивал в знаке, мол, продолжай, я внимаю. Диана по ходу своих слов убедилась в неприятном для себя: да, доверие к маме немного смазалось в вопросе личной жизни. Все её действия с телефоном оправдывались, по мнению девушки, наседающим душевным колебанием от неизвестности — вдруг у мамы появился тот мужчина, который обманывает или может причинить вред. Сводить с Пашей не планировала, знала, что Этери разлюбила, а без чувств продолжение не имело никаких прав. Диана внимательно следила за Глебом, на ходу подбирала убедительные слова и концентрировалась на своих дочерних чувствах — так пыталась избежать неприятие со стороны дорогого человека, но будто ему всё равно продолжало быть непонятным и даже не нравиться подобное рвение девушки.       — Твоя мама вряд ли общалась бы с плохим человеком. Этери Георгиевна обязательно с ним познакомит. Наверное, сейчас не время, нужно самой освоиться в чувствах и проверить их на прочность. От того, что ты будешь судорожно искать неизвестного тебе Евгения, лучше маме не станет. Только она может разобраться с тем, кем для неё является этот человек. Ты можешь это или принять, или отвергнуть. Всё. Глеба невозможно не любить. Один его ум, прекрасная рационализация и весомые факты делали его незаменимой опорой для Дианы, укрепляя внутри всё, что испытывала к нему. Восторг, нежность, теплоту, пушистую и ватную симпатию, подводящую к желанию вести с юношей долгие разговоры и спрашивать нужное мнение. В каждом слове прав — Диана бессильна перед испытываемым к Евгению. Раз полюбит, значит, придётся принимать. Доверие к маме начинается именно с этого — с одобрения её выбора в отношении мужчины.       — Ты прав. Я слишком много захотела. Как ты стал таким умным? — она повторила объятия, опять кладя голову Глебу на плечо.       — Не знаю. Я сам доверяю родителям. А без любви, уважения и доверия невозможны отношения. Я не хочу, чтобы у вас с Этери они хотя бы чуть-чуть пошатнулись. Тем более из-за мужчины. Диана поняла. Этим и перестала терзаться. Выдохнула и наблюдала за тренировкой, ощущая медленные поглаживания по плечу.

***

Этери закончила первую тренировку и у тренерского стола взяла в руки телефон, видя непрочитанные сообщения. Диана и Глеб отошли за обедом в местную столовую в соседнем здании, поэтому на арене женщина осталась в одиночестве. Женя не писала ничего увеселительного, но Этери не переставала улыбаться, машинально и «само получается»; перчатки легли на стол, а тёплые пальцы на клавишах набрали слова в диалоговом окошке.       — Я рада, что ты купила новый телефон. Ты на связи, и мне спокойно. Как ты вообще? Чем занимаешься? — Этери отправляет первое сообщение. — Насчёт фотосессии — тебе пойдёт Кармен. Вижу тебя в чёрно-красном платье и с веером. Если реализуешь, буду ждать снимков! О «теме сегодняшей встречи» думала. Накидывала раньше, ставила приоритеты того, что хотела узнать и рассказать, но заранее давать формулировку не принимала за надобность — в интриге их встречи находила преимущество, более открытую историю, а не написанный и заученный заранее текст. Поэтому этот вопрос оставила без ответа, и Женя не стала бы с ним допытывать. Всё понимает. Правила, конечно, принимает.