Dragon of Dorne

В воздухе повисло тягучее молчание с резким запахом предательства, и Рейнира просто смотрела на девушку, которая называла её отца Кепой. –Отец. Кто это? Голос Рейниры был тихим, но в нём тонули отголоски ужаса - она знала, конечно, знала. Трудно было не заметить сходства между девушкой и её отцом. У неё были белые волосы Таргариенов, завитые на концах, как у её отца. Девушка, юная и застенчивая, стояла с прямыми плечами и высоко поднятой головой, несмотря на беспокойство, волнами исходившее от неё. Это было знакомое Рейнире чувство - чувство, что она, возможно, разочаровала того, кто был ей так дорог. Рейнира перевела взгляд на Алисенту и подумала о её карих глазах - тех самых глазах, которые, как ей казалось, следили за каждым её шагом во время пребывания в Замке. Эти глаза она искала среди кустов и деревьев, даже с высоты своего дракона и в морских глубинах. Цвет, который приносил утешение в воспоминаниях, которые были слишком давно, а казалось, что это произошло всего лишь луну назад. Глаза Алисенты становились зелеными по мере роста ее страсти, светились цветом флагов её родного города, когда он призывал к войне. Но эта девушка - её глаза, независимо от того, волновалась она или радовалась, казалось, мерцали теплом. Её глаза горели золотом в пламени Крепости, но Рейнира была уверена, что вместе с солнцем взойдет и тень вечной тьмы. Если Алисента была бледной от времени, проведенного в замке или в стенах септы, а её отец - серо-зелёным от непосильной болезни и нависшей над ним смерти, то эта девушка, стоявшая перед ней, отличалась богатым цветом кожи, который редко можно было встретить среди жителей Королевской Гавани. Эта девушка не была ребенком Алисенты, но нельзя было отрицать, что она принадлежала её отцу. Неужели Визерис вырастил бастарда? Сироту? Приняла ли Алисента её с распростертыми объятиями и любящим сердцем? Смогла бы она так поступить? Почему? Почему, если она не могла принять собственных детей Рейниры, она должна была принять бастарда своего мужа, который должен был быть верным и любящим? Это не имело смысла. Это не имело смысла. Визерис не обращал внимания на зовущий голос Рейниры, на её безмолвные мольбы и растущее смятение. Он притворился, что не чувствует ни пробуждения дракона в крови Деймона, ни колебаний внуков, сидящих в креслах ровнее. Визерис заставил себя бросить взгляд на других детей - Хелейна сгорбилась над причудливым предметом, спрятанным в её ладонях, Эймонд сидел, не шелохнувшись, на своем месте, лицо его было без эмоций, а взгляд был прикован к фигурам сестры и Эйгона, Его старший сын - ребенок, о котором он тосковал десятилетиями, которого так и не смог полюбить, - сидел на своем месте, с одной стороны от сестры-жены, с другой - на свободном кресле, и пил напиток, глядя на Алейну сияющими глазами. Его взгляд вернулся к дочери, которая смотрела на него с виной и восхищением, затаенным в глубине её глаз - она искала его похвалы и любви везде, где могла их найти, и этот раз не был исключением. *** –Кепа? Он снова смотрел на Алейну, и от этого взгляда в животе зашевелилось чувство жалости, и она старалась не думать о том, что потеряла отца и чего никогда не могла иметь. На мгновение она задумалась, кого он видит - ее мать или Рейниру. Ей захотелось спросить об этом, но под горячим взглядом дяди и расчетливым взглядом сводной сестры ей стало не по себе от такого внимания. Ей захотелось отойти к своему месту, сесть рядом с братьями, где, как она знала, она будет в безопасности от любопытных взглядов и расспросов семьи Рейниры. Но Визерис еще не ответил ей, и ей было бы неприятно узнать, что она расстроила отца. Поэтому она осталась, продолжая стоять прямо, и обратилась к нему: - Кепа, я прошу прощения. Должно быть, я отвлеклась на моего дорогого Толиморгона, боюсь, я не обратила внимания на время. Призрак. При этом слове глаза Деймона заострились - он был принцем-изгоем, покорившим своего дракона, когда тот только-только стал мужчиной, воином, искавшим самого свирепого зверя, чтобы скакать с ним рядом в небесах, Забытым Наследником, которого не замечали, как и его зверя, пока Деймон не нашел его - Деймон знал о драконе, о котором говорила девушка. Он тихо восхищался, и тут заговорил Визерис. На его губах заиграла нежная улыбка, и он, словно заново увидев девушку, поклонился ей: –Алейна, моя дорогая. Я очень рад, что ты смогла присоединиться к нам, твой король простил тебе задержку. Деймон наблюдал, как девушка, так ярко выделявшаяся среди всех, успокоилась при словах отца, скрывая облегчение за широкой улыбкой. И все же она стояла, выжидающе глядя на них. На него. Её глаза заблестели от удивления - среди всех историй, которые рассказывал ей отец, особое место занимали истории о его младшем брате, Деймоне. Слушать рассказы о его приключениях, видеть волнение отца, когда он рассказывал о самых жестоких битвах Деймона - все это было незабываемым зрелищем. Все это было незабываемым зрелищем, и все это происходило в те редкие доли времени, когда отец мог дышать без макового молочка, залитого ему в горло. Деймон склонил голову к столу, изображая незаинтересованность ради жены, которая наблюдала за ним со стороны. Но глаза Демона, яростные и наглые, следили за девушкой, стоявшей перед ним, и она тоже не стеснялась этого. Визерис не сразу заметил её блуждающий взгляд, и из его горла вырвался знакомый вздох, перешедший в мучительный кашель. Тем не менее, он сохранил самообладание. Он знал о склонностях Деймона, но понимал, что, привязав к себе Рейниру, тот не станет пробовать свои силы на любой другой деве. Тем более на свою младшую племянницу. При звуке грубого кашля Алейна оглянулась на отца, щеки её разгорелись, когда она поняла, что её, должно быть, поймали. Но все же она ждала, когда отец обратится к ней: –Это было слишком долго, дитя мое. Слишком долго ты была в разлуке со своей старшей сестрой. Я надеюсь, что встреча с ней позволит исправить ошибки моего прошлого. Визерис всегда был неопределенным в своих словах, но сейчас он был еще более неопределенным. В комнате воцарилась неловкая тишина, поскольку слова Визериса прозвучали как подтверждение наследия Алейны. Рейнира не говорила, не улыбалась и не моргала. Деймон не отрывал от неë хищного взгляда, его рука лежала на столе, держа руку Рейниры в своей ладони. –Приятно наконец-то познакомиться с тобой... сестра. На лице Алейны появилась нерешительная улыбка, но она не поддалась панике, зародившейся в её груди. Она ждала, надеясь, что Рейнира заговорит. Но она не заговорила. Рейнира моргнула. Один раз. Дважды. Еще раз. Как и слова отца, слова Алейны заставили её по-новому взглянуть на мир. Однако на этот раз ей показалось, что она смотрит не на девушку, а сквозь нее. Алейна на мгновение замешкалась, отводя глаза от пассивного взгляда Рейниры, и встретилась с жестким, суровым взглядом Эймонда. Брат не преминул заметить притворное неведение Рейниры, и в его глазах вспыхнул гнев. Но прежде чем Эймонд успел выдать свой гнев, раздался голос - тихий и медленный, настолько непохожий на голос жестокого воина, что даже Рейнира затаила дыхание, а глаза её дернулись, когда она посмотрела налево. Это был Деймон, который говорил, Деймон, который отвечал. Деймон, не сводивший глаз с девушки, которая стояла, сцепив пальцы, и переводила взгляд с братьев на отчужденную сестру. Именно Деймон видел её, в то время как её родная сестра притворялась, будто она всего лишь еще одна придворная дама. Еще одна тень, скрытая в недрах Крепости. –Племянница. Боюсь, что из-за действий моего брата ты отдалилась от меня, но не более. Мы одной крови, поэтому мы одна семья. Его слова помогли приглушить стук сердца, и хотя на его лице застыла саркастическая улыбка - как будто его слова были безвкусными и лживыми - в его фиалковых глазах горела искра любопытства. Алейна кивнула, на её лице появилась вежливая улыбка: –Рада наконец-то познакомиться с вами, дядя. Отец весьма благосклонно отзывался о твоем пребывании в Замке. Деймон приподнял бровь и провел пальцем по нижней губе, подавляя ухмылку, которая начала расти на его лице: –Не сомневаюсь. Он бросил взгляд на Визериса, в его глазах сверкнуло веселье, когда он вспомнил все его безнравственные и скандальные поступки за время пребывания в Замке, и задался вопросом, что именно рассказали его племяннице. Деймон оглянулся на Алейну, восхищенный тем, как, несмотря на удушающее чувство дискомфорта, наполнявшее зал, она все еще стояла - ждала. Но чего ждала? Вместо этого Деймон посмотрел в сторону своих дочерей: его взгляд упал на Бейэлу и Рейну, а на лице расплылась гордая улыбка: –Это мои дочери, Бейла и Рейна - твои кузины, - затем его взгляд переместился на мальчиков, которые сидели рядом с его детьми. Его взгляд прошелся по темно-каштановым волосам наследников сира Харвина Стронга, скользнул по мутным глазам, в которых шепотом говорилось об их наследии, и продолжил: –Это их обрученные, сыновья Рейниры. Деймон сделал секундную паузу, повернув голову в сторону Рейниры. Он ждал, не заговорит ли она и не признает ли свою сестру, которая ждала с нетерпением в глазах и приятной улыбкой, но глаза Рейниры лежали на пустой тарелке, а рука, которую он до этого держал, лежала на её коленях, так как она снова игнорировала сестру. Демон прочистил горло и, повернувшись к мальчикам, кивнул каждому по очереди: –Это Джейкейрис. А это Люцерис, его младший брат. Люцерис. Приятная улыбка на её лице растаяла, а выражение лица стало настороженным, и Деймон изо всех сил старался не обращать внимания на ноющее чувство, которое омрачило его разум при виде слишком быстрого исчезновения такой улыбки. Теперь её глаза начали серьезно двигаться, метаясь между мальчиком по имени Люцерис и её братом Эймондом. Она знала, что Люцерис будет в Королевской Гавани, что она может пересечься с ним в Хранилище. Но она не думала, что увидит его сейчас - робко сидящим напротив своего брата, который, казалось, только сильнее выпрямился, заметив её полный ужаса взгляд. Это был Люцерис. Мальчик, укравший глаз её брата, мальчик, который отнял у Эймонда так много и не дал взамен ни капли крови. Конечно, Эймонд получил взамен дракона. Но потерять такую часть себя, как половину зрения, - это невозможно компенсировать даже таким драконом, как Вхагар. Алейна знала. Она знала, как мрачнел её брат, провожая её на прогулки мимо рек и озер и ловя взгляд на свое жуткое отражение. Она знала, что брат становился раздражительным, когда слышал ехидные замечания придворных дам и лордов по поводу его шрама и повязки. Она знала, как обострялся его язык, когда ему напоминали о том, что он потерял, несмотря на то, что приобрел. Именно Алейна с детским ликованием предложила старшему брату сапфировый камень. Алейна пообещала, что если он будет носить его вместо своего незрячего глаза, то женщины будут осыпать его ласками со всех Семи Королевств. Алейна помогла ему набраться смелости и снять окровавленную ткань с разбитого вдребезги зеркала в его покоях, заменить его на зеркало в десять раз больше, найти любовь в том, что он потерял, и принять ее тоже. Именно Алейна со слезами на глазах обнимала брата, когда он успокаивал её тоном, слишком похожим на поражение, именно она возводила брата из разбросанных осколков, которые Люцерис пустил на ветер. И вот теперь Алейна смотрела на Люцериса, на мальчика, который сломал её брата и превратил его в мужчину, хотя должен был быть всего лишь ребёнком. Эймонд видел её страдания, видел, как затуманились её глаза от воспоминаний о лице брата - окровавленном и покрытом шрамами. Эймонд хотел двигаться, хотел помочь. Он хотел вернуть дорогую сестру, но его охватила мрачная и бледная задумчивость. Его сознание безвольно погрузилось в глубины детства, его мысли стали бессвязными, когда сегодняшняя реальность начала сливаться с отголосками прошлого. Поэтому первым зашевелился Эйгон. Он наблюдал за братом, который сидел неподвижно, с жестким позвоночником и напряженными плечами, и смотрел на Алейну тяжелым взглядом. Эйгон знал о неуверенности, которая мучила его брата, и о том, как он усугубил ситуацию, пытаясь помочь ему - отправив его в объятия шлюх, которые выказывали ему вожделение и ласку, несмотря на его изуродованное лицо и неуклюжие руки. Но он мог сделать это. На этот раз он сможет помочь. Когда Эйгон встал, его движения были бесшумны, но, когда он поднялся во весь рост, Деймон и Рейнира не могли не наблюдать за ним. Он обогнул стол, и его лицо стало пассивным, наблюдая за любопытными взглядами защищающегося Джейкейриса и виноватого Люцериса. Он не обращал на них внимания, ожидая начала ужина, чтобы использовать сестру как повод поторопить события, чтобы вернуться в свои покои и предаться своим излюбленным наклонностям. Его шаги были грациозны, несмотря на насытившийся и отяжелевший от самых благородных вин желудок. И когда он стоял перед Алейной, притягивая ее взгляд к себе, он делал вид, что не чувствует горящего взгляда ни дяди, ни сводной сестры. Он делал вид, что не чувствует ни воинственного взгляда деда, ни подозрительного взгляда матери. А Визерис просто не удостоил его взглядом - глаза его затуманились дымкой боли, когда он наблюдал за разворачивающейся сценой и в глубине души надеялся, что дети, которых он держит ближе всего к сердцу, будут заботиться друг о друге, пусть даже ради него, а не ради них самих. –Идем, сестра, - голос Эйгона был мягким, нежным, совсем не похожим на тот неприятный тон, которым он разговаривал со своими служанками и шлюхами. –Давай пообедаем, ты, должно быть, голодна. Эйгон не дал ей возразить, взял её руку в свою, подвел к столу и подождал, пока она займет свое место. Эйгон заколебался, хотя бы на мгновение. Его взгляд пересек стол и наткнулся на искушающий взгляд дяди. Он словно принял взгляд Деймона за вызов, и, не сводя глаз с дяди, Эйгон нежно поцеловал макушку Алайны, а затем занял место рядом с ней. Теперь уже Деймон не мог сдержать себя, и злобная улыбка появилась на его лице при виде действий племянника. Он сел, наклонившись ближе к столу, и кивнул Эйгону - действительно, вызов. Но Деймон не умел проигрывать. *** Напряжение постепенно стало спадать, даже Рейнира опустилась в кресло, ожидая, пока Алисента закончит молитву, и они начнут ужинать. Однако Рейнира даже не взглянула на Алейну, предпочитая положить свою руку на руку Деймона и возиться с его кольцами, пока его рука, сжатая в кулак, лежала на столе. Деймон же, осторожный и наблюдательный, окинул новоприбывшего взглядом и позволил своему разуму перебирать теории и догадки. Какая-то часть Деймона, темная и беспокойная, хотела узнать о девушке больше. Какая-то часть Деймона, темная и беспокойная, хотела узнать больше о девушке. Алейне было трудно не замечать его бесстыдных взглядов, и она изо всех сил старалась не встречаться с ним глазами, несмотря на то, что, казалось бы, ему этого хотелось. Сердце её учащенно билось всякий раз, когда она встречалась взглядом с его фигурой, и она знала, что если встретится с ним взглядом, то щеки её раскалятся от поражения, а от такой мысли трудно отказаться перед лицом Алисенты и её детей. Поэтому она стала наблюдать за разговором братьев, но все время прислушивалась к голосу дяди - глубокому раскатистому, медленному и опасному. Алейна поняла, что ей бы не понравилось, если бы она оказалась на стороне обладателя такого голоса. Когда молитва Алисенты подошла к концу, её следующие слова заставили Алейну вскинуть на неё глаза: –И Вемонду Велариону, пусть боги дадут ему покой. Алейна хмурится: –Что-то случилось с сиром Вемондом? Она понимает, что её слова звучат наивно. Нетрудно было догадаться, что случилось с сиром Вемондом, но какую-то часть Алейны гораздо больше волновало, почему. Отто, с мрачным лицом, мягко обратился к девушке: –Боюсь, дорогая принцесса, - начал Отто, - прошение вышло из-под контроля - похоже, сир Веймонд поплатился за это жизнью. Хотя голос Отто звучал печально, в его словах слышался оттенок гнева, словно он был раздосадован поворотом событий, произошедшим в отсутствие Алейны. Возможно, если бы она была рядом, то смогла бы предотвратить кровопролитие. Прежде чем Алейна успела попросить его о дальнейших разъяснениях, Рейнира говорит: –Его ложь и измена - вот что привело его на смертный одр. –В комнате повисло напряженное молчание: Рейнира ждала реакции младшей сестры на эту новость. Какая-то часть Алейны хотела знать больше, хотела узнать, что было сказано. Но она не могла спросить, не сейчас, когда её семья - старая и новая - вцепилась друг другу в глотки после помолвки Алисента с королем. –Мама всегда говорит, что лгать - это ужасно, - заключила она, кивнув головой, словно соглашаясь с мнением Рейниры, - это очень безнравственно. Не так ли, Мунья? Мать. На лице Алисенты появилась снисходительная улыбка: –Так и есть, моя милая. Алейна улыбается матери, довольная её похвалой, а затем умоляюще смотрит на отца: –Мы можем поесть, Кепа? Я не ела с тех пор, как взошла на Толиморгона. Визерис разражается бурным смехом и уступает - это первый смех, который он издал после нескольких недель, проведенных под воздействием макового молока. И это первый смех, искренний и мелодичный, который Деймон услышал от своего брата с тех пор, как умерла Эмма. Сердце его забилось при этом звуке, а глаза нашли ухмыляющееся лицо брата: Визерис смотрел через стол, сияя весельем, на свою младшую дочь и самое милое дитя. Деймон тоже решил посмотреть на неё. Он перебирал в памяти каждую её черточку, словно запечатлевая её в памяти, чтобы никогда не забыть. Деймон настаивал на том, чтобы они вернулись на Драконий Камень, как только будет решен вопрос с Дрифтмарком. Его жена пожелала остаться в Королевской Гавани на месяц или около того, чтобы оставаться рядом с отцом, пока она будет приближаться к своим трудам. Теперь он видит Рейниру, которая металась взглядом между оживленным отцом и сияющей сводной сестрой, и полагает, что они могут полностью поменяться местами. В глубине сознания Деймона затаилась зудящая тень, голодная и яростная, которая становилась все сильнее по мере того, как он продолжал позволять мыслям о племяннице блуждать в своем сознании. Деймон боялся, что не покинет Королевскую Гавань тем же человеком, каким вернулся. Он боялся, что вообще не захочет уезжать.