Эту песню во времена Декарабиана пели тяжело раненым на поле боя, тем, кто никак не может найти покой в смерти. Ее строки в разноголосьях вспыхивали в разных местах под стенами крепостной башни, можешь себе представить? Пускай она принесет покой и тебе, если иной судьбы нет.
Дрожь прошлась по всему телу, меня чуть не перекосило. Я медленно выдохнул и сцепил руки в замок. – … парочку походных песен. Тебе не понравятся. – Ла-а-адно. – с напевом протянул Венти. Тишина. – Почему в Ли Юэ не растут одуванчики? – слово с претензией лично ко мне спросил он. Контрольный вопрос в голову: заведомо без ответа. – Я не знаю. – Неужели, ветер их не доносит? Венти снова уронил голову на сложенные руки. – Если меня называют «бард-бродяжка», то и у тебя будет прозвище. Я буду звать тебя господином горных дорог. – Я не возражаю. Красиво. Я заметил группу людей, которые по-муравьиному суетились у скалы, пытаясь прийти к какому-то решению. Это было понятно по тому, как нервно их явный лидер размахивает руками, и как его жест на мгновения останавливает раздражающее копошение. – Интересно, они тоже на экскурсии у Адепта? – задорно сказал Венти, пока не встретился с моим взглядом. Я холодел от ярости, но не мог не гордиться собой: все-таки мой взгляд напугал Архонта. – Нет. Это похитители сокровищ. Я шатко поднялся на ноги. Венти последовал моему примеру. – Мы проведем с ними поучительную беседу, – шепот раздался слишком близко к моему уху, и я чуть отклонился в сторону. Я переместился к толпе за мгновение, спрятавшись за янтарной ловушкой. Что делать в такой ситуации. Их достаточно напугать, думал я, но все же настолько откровенный, дерзкий выпад от смертных, средь бела дня, меня озадачил. Пока я размышлял, Венти уже принял какое-то свое решение и теперь чинно двигался в сторону толпы. – Не против, если я присоединюсь!? – воскликнул он, и в его голосе я заметил небольшую нотку какой-то темной эмоции. Сейчас что-то случится или кто-то пострадает. Поэтому я вышел из укрытия и спешно подошел к нему. – Вы вообще кто такие? – спросил мужчина, который еле был виден из-за спин подельников. Остальные напряженно замерли. – Вопрос поставлен неверно. Мы-то местные, а вы что забыли в Заоблачном пределе? Билеты сюда, вроде как, не продают. Не продают ведь? – спрашивает меня Венти, опускаясь до шепота. – Один хер вы тут делаете сами? – возник еще один, тщедушный, худой и похожий на ссохшееся деревце. – Сначала я спрошу, как вы собрались грабить давно заброшенные руины? Залезать так высоко в просвет, да еще и без кошек, веревки, там, да и… – С божьей, сука, помощью. Венти приподнял брови, а уголки его губ чуть дрогнули и почти поползли наверх. Это его знатно позабавило. Он с мнимым драматизмом уронил голову и покачал ей: – Хорошо, мы пытались привести вас в чувство. Воскресить в душах это потухшее пламя созерцания природы, любовь к простым мелочам жизни, – распространялся Венти, напевая. – Но вы укусили руку дарующего пищу… Чтобы снять товарища с дерева, троим пришлось лезть наверх, еще двоим страховать, а последнему – кричать, размахивая руками, и вместе с тем молить нас о пощаде. – Ты мог бы превратить их черепа в крошево из костей, птичка, я верю охотно, – сказал Венти, отряхивая руки. – Но я предпочитаю дипломатический подход. – Никакого уважения к Адептам, – только и сказал я под крики и хруст веток. – Да и к Архонтам тоже, – энергично кивнул Венти. – Сдается мне, они бы и Небесному Порядку под дверь насрали.***
Наблюдая за людьми на постоялом дворе, я выделил для себя парочку категорий пьяниц. Есть те, кто после бокала вина в своем радушии готовы задушить весь мир, или, размениваясь по мелочам, каждого, кто минует порог. Были и "штормовые", они угрюмо сидели в углу, собираясь, как тучи, а потом одной чёткой вспышкой – бокал звенит гранями и сыпется на пол – начинали бурю эмоций. Были ещё «тюфяки», оседавшие на пол, «статуи», замиравшие с бокалом в руке и тупым взглядом в стол, и «плакальщики», чей титул все доходчиво объясняет любопытствующим. Венти же отнести к какой либо группе было тяжело: он бодро скакал между всеми этими ипостасями, как хитрый фольклорный дух, принимая самые разные формы. Его алкоголизм с того вечера довлел надо мной тёмным, удушающим секретом, как скрывающаяся в тени тварь, которая убьёт тебя, стоит на неё посмотреть. Справедливости ради, я сам пригласил Венти на постоялый двор, упомянув про выпивку, и теперь жалел. Он обронил на подходе неубедительное: "Я не умею пить, так и знай", – а я не воспринял это заявление с должной серьёзностью. Мы только вернулись с прогулки в горах, без усилий победив по дороге толпу разбойников, и я был полностью обезоружен его обаянием. А по-хорошему, его надо было сажать на цепь. – Рисовое вино, – я попеременно указывал на бутылки, пока Венти нетерпеливо хлопал в ладоши. – Первое вино, что производили на территории нынешнего Ли Юэ. Вкус непривычно постный и густой. Ценна, скорее, историческая поднаготная. – Да, охотно верю. Учить людей виноделию так утомительно, приятно, когда сами доходят. – Вино из османтуса… – Любимый напиток Моракса, – встрял Венти, поднимая брови и улыбаясь. – Не стоит рассказывать. – Славно. Грушевое вино, – продолжил я, скрывая своё недовольство. – Искушение велико, однако оно может оказаться не таким кислым, как привыкли ценители. – Прости, – голос Венти прозвучал надтреснуто, он либо сожалел, либо слишком переигрывал сожаление. – Я попробую все, что ты предложил. Я не знал, что ты разбираешься… но если честно, – он почесал затылок. – Ты сейчас очень напоминаешь его. Я почувствовал, что краснею, пока неопределимые эмоции сворачивались в ком в животе; Венти разливал вино, напевая что-то примирительно-доброе, а я все сидел недвижимый, пытаясь понять, что же его слова вызвали во мне. – За встречу, которая, теперь уж точно, реально предначертана судьбой! – Ты думаешь, что судьба существует? – Несерьезно спросил я, пока не понял, поздно, что лучшим катализатором философских умствований как раз является алкоголь. И, кажется, Венти решил подойти к вопросу основательно. – Да я… а вот хрен его знает, простите мне мои вычурные словесные обороты. Может да, а может, нет. Я же не манифестация идей Небесного Порядка и не маленький милый посол Селестии, – Венти с прищуром уставился на меня. – А ты мстить собрался? До этого момента я бы никогда не смог признаться себе, что хочу спросить его про тот день, когда мы впервые встретились. Он все помнит, и знает, что я думаю о том же, и эта общая тайна висит над нами вот уже сотни лет. Между нами уже сформировалось негласное доверие, я чувствовал себя в безопасности (то, чем я редко могу похвастаться), но чутье подсказало мне: сейчас не то время. Оно еще наступит, но сейчас мне лучше не портить вечер. – Нет. И даже если это окажется правдой, моя месть уже предначертана. Если нет, то мне винить некого. Все просто, – ответил я, подумав про себя, что нет, не «все просто». Если бы Венти просеял мои слова сквозь свой острый ум, он бы нашел в моей логике проплешины. Непросто жить, когда тебя разрывает жажда мести, которую некуда направить, потому что неясно, кому мстить. – Утешил. Просто к сведению, если Небесный Порядок захочет тебе жизнь сломать, он это сделает. Для него это – все равно, что спину почесать. – Он заинтересован в смерти случайного Адепта-носителя Глаза Бога? – Ха, – Венти сделал глоток. – Ты – больше, чем сумма твоих частей. Собственно говоря, если судьба существует, то творец ее озаботился тем, чтобы всех в винной индустрии сделать долбаными небесными посланниками с даром божественного брожения. Скажи мне, зачем делать вино таким вкусным? Алкогольное отравление, если так подумать, для Архонта – смерть жалкая. Что Джинн скажет потом, эх… – Буду верить, что ты сдержишь обещание остаться хотя бы немного трезвым. Немного. Господин наказал мне проследить за этим. Я ведь не прошу невыполнимое? – Просишь! Ты убиваешь меня на месте! – Воскликнул Венти и схватился за сердце. Я улыбнулся. Пока люди сменяли друг друга, проплывали мимо, иногда замирая на периферии видимости, мы сидели за столом, постоянно меняя род деятельности. Венти учил меня играть в карты, его бесплодные попытки хоть и были встречены с энтузиазмом, результата не принесли: я проиграл пятнадцать сдач подряд. Потом он распевался, привлекая своими «ми-ми-ма-мо-му» всех, кому не посчастливилось проходить мимо. Наконец, он говорил без остановки, и делал это все то время, что мы там находились – это было слишком похоже на него. Венти и раньше мог огорошить меня неожиданным вопросом, фактом, или просто фразой, которые произносились, казалось бы, не в тему, как например: Ты когда-нибудь жег тюлевые занавески? Или Кленовый лист мне нравится больше, чем фисташки. Или А коллекцию дорожной грязи пришлось оставить старику Вениамину… А еще было … и тут я просто поднял мяч, а потом началась резня… И даже Если долго смотреть в Селестию, Селестии будет плевать. Или … а потом Дилюк убрал мою бутылку за стойку, буквально спрятал дерево в лесу, гений, не признанный в Сумеру. Ну или Мораксу очень шли его белые одежды, но потом пришел этот твой друг-портной, и теперь старик не вылезает из роскошного костюма. Но, знаешь, в таком не очень-то удобно сражаться, я помню, в какой конфуз он вляпался, когда попытался сделать пинок с разворотом… Или «Не плюй туда, где ешь», - так говорит Розария. А, она? Она – моя главная почитательница. Вы бы подружились (а здесь Венти опять остается верен себе, исправно вставляя «вы бы подружились» в любую историю, где фигурирует третье лицо, и с его слов казалось, что я бы подружился с половиной Тейвата – той, которую не успел перебить). Или даже Спать на тюремном полу – преступно недооцененное удовольствие. Я, хоть и ругал себя за такое, мог иногда «выйти» из тела и отправить разум потерянно блуждать, чтобы потом вернуться на середине очередной его истории. Как выяснилось, ни одна из цитат не была сказана вот так, «вхолостую», все они были частью небольшого ансамбля жизнеописаний Венти, которые я частично прослушал. Как вот сейчас. – … это называется звукопись, и я ее в стихах редко использую. Она как витиеватая вязь, от которой рябит в глазах. Баллады слушают от начала до конца. Прямо как вино. Ну, то есть, вино пьют до конца, а баллады слушают, ты понял. Ты точно понял? – Приведи пример, – сказал я, неожиданно заинтересованный до ужаса. – М-м-м. Вверить вам, верующему, вероятно ветреному, завитому и витиевато завирающемуся, проверку верности вердикта, – протараторил Венти на одном дыхании, и после театрально оперся локтями на колени. – Это было тяжело, черт меня дери! Ты тоже попробуй, у тебя такой богатый словарный запас. Может, старик тебя чему и научил. Я подумал: – Бесновался в бесчисленных безосновательных бесчинствах. – Ох, неплохо. Даже хорошо. Даже очень хорошо! А ты точно не поэт? Бутылки тем временем пустели слишком быстро, чтобы я мог ухватить ситуацию и держать в руках. Как оказалось, Венти уже долго время бросает последние свои силы, чтобы хотя бы открывать рот и внятно говорить, не то, что сидеть ровно. Один раз я отвлёкся, чтобы выйти на балкон – под рёбрами зашевелились нити скверны, дурное тошнотное предчувствие потянуло меня пристально наблюдать за опасностью (которая оказалась несуществующей), а когда вернулся, Венти без моего надзора уже сполз под скамью. Я взвалил его на плечи, поморщившись от запаха, и с грацией картофельного мешка он перешел-таки порог, оказавшись в душной ночи болотистой местности. Фонари горели, как назло, как будто ярче обычного, и Венти подслеповато жмурился, пока по щекам лились слезы, и умолял затащить его обратно. – Ты все-таки напился, правда? – как можно вежливее спросил я, хотя внутри уже бесновалась ярость. – Тебе плохо? – Comme ci, comme ça. – Сам такой. – О-о-о, Господин приказал проследить за тобой, потому что ты – лялечка! Да пошёл ты нахер! – закричал Венти и попытался ударить меня наотмашь ценой равновесия. Я увернулся и снова подхватил его. – Уф…так, вообще-то, говорят в Фонтейне. Мне там всегда наливают задарма. – Что, к слову, было ложью, он сам жаловался мне, будучи трезвым, как тяжело барду-бродяге в Тейвате поддерживать алкогольную зависимость. – Уже иду. Только сначала ты подышишь воздухом. – Скоро-скоро он узнает где чужие где свои, он не отбрасывает тени, он идёт какледчерезручьи… я зачем распевался, по-твоему, а? – Венти… Барбатос, умоляю, – перебил я, не зная уже, как его вразумить. – Онненашел себе другую он влю-би-лся в ведьму и ушел на дноооо камнемнаднооооооооооооооооооо… И именно когда я решил смиренно принять судьбу, потерял бдительность, то ощутил смазанное быстрое прикосновение к уголку губ и тяжелый винный дух, от которого глаза чуть ли не слезились. Венти, как ни в чем ни бывало, повис на мне, пьяными глазами изучая мое лицо, старательно изображая святую невинность, пока не заметил мой взгляд – тот, казалось, вмиг выбил из него все спиртное. Он присобрался и тупо уставился за моё плечо. – М-м, что с лицом… Ся-о. Как же его пьянство спасло меня: он видел мир размыто, сквозь влажные ресницы, и мое замешательство только чудом осталось незамеченным. Все мои чувства обострились вмиг, я подумал, какой же он теплый, и какое теплое у него дыхание, замирающее мурашками на моей коже, как мило подрагивают его веки, когда он пытается не уснуть на месте. Его глаза блестели озорством напополам со страхом, как будто он только что проверял меня на прочность, думая, как много я могу ему позволить. «Много», – подумал я, смутившись неожиданной мысли, от которой почему-то тепло заныло сердце. – Это мой взгляд неодобрения, – собравшись, сказал я. – Пиздец. Ох… лучше бы ты сразу в морду бил, а так и умереть от ужаса можно. Этот взгляд… Алатус молчаливо неодобряет ваши ебучие противоправные действия. Пока я тащил Венти, он попытался снять с меня кожаные наплечники, уверяя, что ему интересно их устройство, а еще капризно тянул меня за рукав, когда я пронес его мимо компании рыбаков, что пьяными радостными голосами окликали его, сидя на бамбуковых лодочках. Казалось, весь мир опьянел: захмелели груши на деревьях, подгнили шелковицы, речная вода настоялась на полыни, даже воздух потяжелел, пропитался вином. И только я один был трезв и неизменно неразговорчив.***
Я грелся на Солнце и сушил одежду: долгие часы преследования демона привели меня на побережье с предательски спрятанными на мелководье песчаными воронками. Пока блики подрагивали под ресницами, я видел плывущие красные пятна, иногда на лицо опускалась прохладная тень груш. – Эй! – тень гораздо плотнее, еще и крикливая, закрыла Солнце. – Идем со мной! Ты ведь все равно будешь лежать тут один, а я предлагаю тебе развеяться, – Венти, бодрый и дружелюбный, никаких приступов сожаления о содеянном неделю назад. Он стоял, подбоченившись, и оглядывал меня так, как будто я должен ему денег. – Куда мы идем? – Я хочу грушу, – он поднял палец, указывая на раскидистую крону старого грушевого дерева. Дуновением ветра, рывком туда-обратно, я сорвал плод с дерева и протянутой рукой попытался передать ее Венти, но он помотал головой: – Я достану ее сам, и ты мне поможешь. Лезем на дерево. Почему я так беспрекословно пошел с ним, не знаю, но мне было нечего делать, меня разморила жара, и в таком ленивом состоянии я был готов на небольшую авантюру, пусть и надуманную. Венти подтянулся на нижних ветках, пока я подсаживал его. В милосердном жесте он обернулся назад и протянул руку, только чтобы разочарованно фыркнуть: я уже бодро пролез половину дерева и теперь сидел, свесив ногу, и наблюдал за ним. – Почему груши на верхушке слаще? – спросил Венти, почти неслышно покряхтывая. – Ненавижу загадки. Потому что наливаются солнцем и спеют быстрее? – Не-а. Потому что труд, брошенный на их добычу, придает большую значимость, – Венти поравнялся со мной и хитро посмотрел мне в глаза. – То, что сложнее всего получить, ценнее. Он рванул наверх, оттолкнувшись от тонкой ветки. Та треском обозначила начало беды, и Венти сорвался вниз, хватаясь за крону и срывая пучки листьев. Груша ударила меня по макушке, я зло повел головой, и тут же у меня на плече оказалось его бедро – Венти держался за кренившиеся ветки и хохотал, пока я держал его снизу, зачем, ожидая, когда мы оба рухнем вниз, к корням, под перестук плодов, попадавших на землю, но этого не случилось. Под шумок свободной рукой я подхватил его за талию, пока потревоженная крона затихала и осыпались последние груши. – Теперь знаю, что на тебя можно положиться, – вкрадчивый шепот, озорство на лице, как будто он все это планировал. – И посмотри-ка, я получил то, чего хотел. – Венти триумфально вытянул пухлую золотистую грушу перед собой, никаких усилий, чтобы исправить положение, не принимая. Нога Венти все-таки соскользнула с моего плеча, когда я подтянулся выше. Он издал почти неслышимое "Ой!", перехватываясь, и теперь висел на моих плечах, а я – на одной только правой руке, и с милости дерева мы по прежнему оставались укрытыми в его высокой золотистой кроне. Я сохранял свое обычное выражение лица, расслабленно-злое, потому что выдай я хоть каплю эмоций, все мнимое самообладание рассыпалось бы на месте. Венти скрывал смущение не так умело, все же за растрепавшимися прядями я видел заалевшие кончики ушей. До сих пор я не могу понять, почему сделал то, что сделал дальше. Венти мялся, пытаясь аккуратно нащупать ветви под ногами, впервые стушевавшись: куда-то пропали игривость и беззаботное озорство. Он рыскал взглядом, что-то высматривая внизу, избегая смотреть на меня. Сколько прошло времени? Для меня – мгновения между сомнением и решимостью, будь, что будет, и сказанное им «ну, пошли…» так нагло прервано, когда я накрываю его губы своими. Не так, как дерзнул однажды сам Венти – невинное прикосновение, ни к чему не обязывающее – несмотря на его недовольный возглас, поцелуй получается глубокий. Я пытался оборвать навязчивую мысль, что засела в моей голове, всплыла, как только я закрыл глаза: «Мне этого недостаточно. Мне недостаточно горького привкуса, его губ и языка, и недостаточно его осторожного теплого дыхания. Я хочу заполнить все свободное пространство между нами, я хочу, чтобы он дышал моим воздухом, я…» По его сдавленным звукам казалось, что он задыхается. Я виновато отстранился, заметив, что был прав в своем предположении, когда Венти тяжело вдохнул. Он приоткрыл рот, что-то собираясь сказать, претензию ли, что я сильно увлекся, оскорбление ли, а может, хотел неловко отшутиться, но я опередил его: – Возвращаю. Я исчез, оказавшись на крыше Ваншу, и просидел там, недвижимый и чуть-чуть заторможенный в мыслях, боясь, что Венти найдет меня и потребует объяснений.***
Он меня все же нашел, но объяснений не потребовал. Того слова, видимо, оказалось достаточно. Он неловко обнял меня, даже не положив мне на плечо напряженную голову. Это я уткнулся в его плечо. Обхватил его руками и прижал так, что ему пришлось сначала прогнуться в спине, а после сделать неуверенный шаг еще ближе, настолько близко, насколько возможно. Когда вздымалась его грудь, я не дышал – я прислушивался только к его тихому дыханию. – Я ухожу. Когда вернусь, не знаю. Если чувствуешь дуновение ветра - это я, – сказал Венти. – И если ветер принесет тебе подарок, ну, например, как… Мелодия из музыкальной шкатулки Семена одуванчиков Аромат свежей древесной стружки Лист с написанной на нем поэмой Запах крепкого кофе Эхо Красная нить с нефритовой бусинкой Легкий бриз Звук плачущего от счастья ребенка Лист березы, пожеванный шелковицами Лента для волос Открытка «С днем рождения» Акварельные брызги Паутина с каплями росы Свет, преломляющийся в каплях дождя Свист сойки Бабочка, сделанная из листьев Перо Шепот в тени листвы Первый вздох проснувшегося Травинка со скалистого утеса Искренне сказанное «спасибо» Чья-то наивная мечта Шарик Марка с конверта с профилем какого-то мужчины Пыль Воздушный поцелуй – … знай, это тоже был я.