От заката до рассвета

      Удивительно, насколько порой старые поговорки бывают точны: семь раз отмерь, один раз отрежь, нет худа без добра, от сумы да тюрьмы не зарекайся. Или, например, благими намерениями вымощена дорога в ад. Может быть, не в классическом дословном понимании, но в свой собственный личный ад подобным образом проложить себе дорожку очень даже можно. И тогда возникает резонный вопрос, а так ли благи были эти намерения. Этим самым вопросом Андрей Петрович в последнее время задавался всё чаще. Приняв, как ему казалось изначально, самое верное решение, он так и не смог найти подтверждение тому, что не ошибся.       Лучше сделать и пожалеть, так, кажется, говорил Комаров? Но на практике выходило совсем иначе. Всё чаще одолевало чувство, что лучше было бы не делать, не принимать этого решения, пусть даже и пожалеть в итоге. Утверждение, выходит, было ошибочным. Хотя, чего вообще было ожидать от псевдофилософии из интернета? Вместо ожидаемого спокойствия и возвращения жизни в привычную знакомую колею ему по акту приёма-передачи было отписано лишь перманентное раздражение и ухудшение сна. Он срывался на коллег, на подчиненных, на задержанных, на свидетелей, один раз даже надерзил Вадиму, словом, вымещал свой душевный раздрай на всех, кому не повезло оказаться в зоне его досягаемости. Самую малость отпускало только при виде Комарова, тогда он не чувствовал ни раздражения, ни злости, ни радости. Ничего кроме, наверное, тоски. Да, это была именно она, затаённая, глубинная, всепоглощающая. И иногда, когда он замечал, каким взглядом смотрит на него Женя, ему казалось, что тот всё понимает. Но что он мог понимать?!       Ухватов ограничил, насколько мог, все их контакты: в переписке старался отвечать максимально лаконично и строго по делу, трубку снимал исключительно в рабочее время, да и то, если не был занят, а занят теперь он был практически постоянно, на выездах чаще общался с Шибановым, на котором вообще мог оторваться от всей души и с нескрываемым упоением, сократив даже рабочее общение с Комаровым до ввода в курс дела и раздачи распоряжений. Но ничего не помогало и не проходило. Всё становилось только хуже с каждым днём. Через неделю уже отчаянно, до нервной дрожи, хотелось написать ему честно обо всем, через две – позвонить и рассказать, на третью – приехать лично в Главк и признаться прямо в кабинете, чёрт с ним, даже при Шибанове. Но, как гласила народная, а никакая не волчья, мудрость, даже при горячем сердце чекист, коим он, конечно, не являлся, обязан сохранять холодную голову. Поэтому он продолжал держаться, практикуя и дальше аутотренинг "И это пройдет".       С особым рвением пришлось налечь на эту мантру, когда на руках образовалось новое дело. Четверо отчаянных представителей криминалитета, ушедших от погони патрульных в промзону, перестрелка и, как назло, собственная, вновь решившая внеурочно отдохнуть с самого утра, машина. Получив распоряжения и обещание предоставления оперативников в сопровождение от Вадима, Ухватов торопливо сбежал по лестнице, вышел на улицу и резко выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Машину Комарова он узнал сразу же, по одному силуэту, и, что почти никогда с ним не случалось, слегка огорчился, что Шибанова рядом нет. Обычно такое его не расстраивало, но в сложившихся обстоятельствах между перспективой провести наедине с Комаровым довольно продолжительное время, не имея ни малейшего представления о том, чем это может закончиться, и привычной душеспасительной пикировкой с его непосредственным начальником, Ухватов бы точно выбрал второе. Но выбор ему никто предоставлять не спешил. Да и, в конце концов, нельзя же вечно его избегать, нужно ведь как-то работать. – Привет, – ровно поздоровался он, садясь в машину. – А что, начальство тактически спасовало? – Привет, – Комаров завел мотор, рывком стартуя с места, и так же ровно поставил в известность: – Миша ещё в обед с Юрием Ивановичем уехал куда-то. – Конечно, Юрий Иванович, как всегда, важнее всех у нас, – проворчал Ухватов, радуясь в душе, что можно выместить плохое настроение на Шибанове с Брагиным хотя бы косвенно. Комаров молча развёл руками, на секунду оторвав их от руля, и прибавил скорость. От зашкаливающего в последние недели нервного напряжения ли, или от волнения перед делом, но Андрей Петрович довольно просто и легко отрёкся от всего того, в чём убеждал сам себя все эти дни. Он расспросил о том, что слышно по каналам МВД о предстоящем мероприятии, Комаров привычно отшутился, и Андрей сам не заметил, как их общение потекло в знакомом приятном ключе. Которого, как выяснилось, ему так не хватало все эти долгие выматывающие дни. – Да не переживай, – успокоил его Женя, резко выкручивая руль. – Группа уже выехала, Миша тоже скоро должен быть, сейчас приедем, всех быстренько повяжем и всё, можно отдыхать. Пятница же. У меня на неё были большие планы, между прочим. – Коньяк хоть купить успел? – шутливо-обеспокоенно спросил Ухватов, вспоминая один из прошлых их разговоров. – Да, в этот раз даже с запасом взял, – довольно похвастался Комаров. Андрей усмехнулся и на какой-то короткий отрезок времени даже позволил себе немного пофантазировать на тему, что вот так у них могло бы быть, если бы они были друг другу чуть ближе, что он мог бы так же беззаботно шутить и смеяться шуткам не просто коллеги, а своего…друга...близкого человека? Он ещё не успел подобрать однозначного чёткого термина для обозначения того статуса, в котором ему бы ему хотелось видеть Женю, если бы можно было исполнить всё то, о чём иногда мечталось. Но долго предаваться мечтам времени не было. По извилистым проездам промзоны они наконец допетляли до нужной складской площадки, где пришлось срочно принять к сведению и обработать информацию, что кроме них здесь никого не было. – Где все? – Андрей немного нервно огляделся по сторонам. – Не знаю, – напряжённо нахмурился Комаров. – Пойдём посмотрим? Вокруг было тихо, даже слишком подозрительно тихо. Но эта обманчивая тишина длилась недолго. Ухватов не успел понять, услышал ли он звук выстрела до того, как Комаров резко толкнул его к стене ближайшего склада, или уже после. – Что это? – задал он самый глупый вопрос из всех возможных. – Наше появление незамеченным не прошло, вот что, – азартно оскалился Комаров и аккуратно выглянул из-за угла, оценивая диспозицию. – Ага. Так, ясно…Значит, они там. Полиция! Он крикнул громко, чтобы точно услышали те, кто был так не рад внезапным гостям, и тут же отпрянул обратно, вжимаясь спиной в стену, ровно за полсекунды до того, как следующая пуля со всей своей поражающей мощью влетела точно в угол склада, высекая каменную крошку. – Сука, – Комаров выругался сквозь зубы и повернулся к Андрею. – Ты как? – Нормально. – Стой тут. Совет был лишним, потому что перемещаться по открытой местности, которая так отлично просматривалась в бандитские прицелы, не было ни возможности, ни малейшего желания. Хорошо ещё, что жилых домов рядом нет. Через время Комаров предпринял ещё одну попытку провести переговоры, правда, с точно такими же результатами. Ухватову не доводилось часто бывать в подобных переделках, но сейчас, вдоволь наслушавшись свиста пуль в непосредственной близости, ему стало казаться, что он начал привыкать к такой обстановке. Он даже, наверное, немного стал понимать, почему оперативники, которые сталкиваются с таким едва ли не ежедневно, ведут себя так спокойно и умудряются мыслить так ясно в подобных ситуациях. Мелькнувший невдалеке свет фар на подъездной дороге намекал на то, что часть этой операции, подразумевавшая разговоры, уже подходила к концу. – Наши? – спросил Андрей Петрович, внимательно рассматривая приближающийся микроавтобус. – Наши, – подтвердил Комаров. – Что-то они припозднились. Дождавшись, когда машина припаркуется за соседним зданием, он снова повернулся к нему и твёрдо, тоном, который не допускал возражений, произнёс: – Я пошёл, а ты отсюда ни шагу, пока всё не закончится. Тебе там ещё работы хватит, в нашу не лезь. Договорились? У Андрея что-то внезапно надтреснуло и больно оборвалось в груди. Возможность такого расклада он до этого не рассматривал. – Стой, ты куда собрался? – попытался остановить он Комарова. – Размяться, блин, захотелось, пойду пройдусь. Группа приехала, Андрей, мне к ним надо. – Нет. – В каком смысле «нет»? – опешил Комаров, потянувшись за оружием. – Не уходи. – Андрей, всё хорошо будет, раньше времени только никуда отсюда не высовывайся. Смотри, стена длинная, кладка каменная, не профиль какой – лучше укрытия не придумаешь. Просто стой здесь. Но Ухватову было совершенно наплевать на кладки и стены. Все его мысли были заняты сейчас воспоминаниями о дороге сюда, о том, как они шутили, строили планы на эту пятницу. Он вдруг с ужасом осознал, что всё может закончиться даже не начавшись, и что от него, из их такого обычно начавшегося и изначально приятного вечера Женя может сейчас просто уйти и больше не вернуться. – Слушай, правда, не ходи, а? Он в отчаянном неконтролируемом порыве схватил Комарова за предплечье. И тот медленно, будто растеряв все силы, опустил руку, так и не успев дотянуться ею до кобуры, позволяя Андрею обхватить пальцами свою ладонь. – Всё в порядке, не переживай. – Нет, не в порядке! – почти выкрикнул Ухватов. – Не в порядке. Если с тобой что-то случится, я ведь…я не смогу. Я уже не понимаю, как без тебя неделю-то прожить, а это…я даже представлять не хочу. Женька, не уходи, пожалуйста. Ему было бы очень страшно в этом признаться, если бы ситуация была спокойная, но сейчас уже было не до раздумий, он уже больше не мог в одиночку думать все эти мысли. – Андрей? – чуть дрогнувшим голосом потрясённо спросил Комаров. – Что с тобой? Ухватов набрал полную грудь холодного влажного воздуха и, понимая, что может никогда этого больше не сказать, или Женя его может больше никогда не услышать, продолжая робко надеяться, что это остановит Комарова от необдуманного геройствования, на выдохе, не давая себе времени передумать и представить, что будет ждать его самого, после того, как он скажет то, что собирался, достал последний козырь из рукава, использовал последний шанс предотвратить необратимое: – Женя, я… Я люблю тебя. И без тебя уже не смогу. Комаров сжал его пальцы, наверное, рефлекторно, но так сильно, что стало даже чуточку больно, и снова прислонился спиной к стене, глядя ровно перед собой, тихо выдав через пару секунд обдумывания: – Сильное заявление. Андрей не успел разобрать, слышится ли в его словах насмешка или нет, потому что Женя тут же отпустил его руку, развернулся к нему всем корпусом, взял за плечо, хорошенько встряхнув, и уверенным ровным тоном, как будто не прозвучало ничего необычного, сказал: – Андрей, послушай меня внимательно. Сейчас мне нужно идти. Но я вернусь, и мы всё обязательно обсудим. А ты меня дождёшься здесь, хорошо? Ничего сложного, просто не сходишь с этого места и ждёшь. Ухватов, у которого сердцебиение грохотало в ушах так громко, что он едва ли мог что-то слышать, а перед глазами всё так сильно расплывалось, что он вряд ли был способен воспринимать происходящее адекватно, только несколько раз кивнул. – Вот и хорошо. Всё, жди, – Женя рывком выхватил пистолет, снял его с предохранителя, но напоследок всё же обернулся, заверив ещё раз: – Я скоро вернусь. И, прежде чем Андрей, начавший немного справляться с эмоциями, вскинул руку в попытке снова его остановить, скрылся в темноте за углом.       И следующие сорок минут или час, или полтора, он не засекал время, были самыми долгими и самыми страшными в жизни Андрея Петровича. Сейчас, когда тот, кого он так истово хотел бы защитить от всего, находился там, где он ему ничем не мог помочь, ему оставалось только молиться, но он не умел и не был уверен, что в этом есть смысл. Но вскоре вокруг вновь стало тихо, не было слышно ни стрельбы, ни криков, и он понял, что всё закончилось. Только не понял, чем именно.       Ухватов вышел из своего укрытия и медленно, как на эшафот, направился к точке общего сбора. Он просто шёл вперёд на яркий свет фар микроавтобуса группы захвата, не обращая внимания на окружающий холод и выстуженную ноябрьскую слякоть под ногами. Издалека он заметил приехавшего Шибанова, окруживших его спецназовцев, услышал лай служебных собак, которые, кажется, решили посоревноваться в силе возмущения с Мишей, но раздражённый голос Шибанова сейчас звучал явно громче. Ухватов встретился с ним взглядом и почти осязаемо ощутил мгновенно возросшую до предельных значений силу его гнева. Он подошёл ещё ближе, наплевав на злость Шибанова, как и на то, что злился тот конкретно на него, не зная, как и у кого спросить о самом важном для него сейчас. И именно в тот момент, когда ужас ожидания самого страшного, кажется, пересилил, он увидел Женю, помогающего бойцу из группы захвата запихнуть, едва ли не пинками, последнего задержанного в машину. Что было дальше, он почти не помнил: как на автомате парировал на все обвинительные реплики Шибанова, о чём докладывал ему командир СОБРа, как он вообще устоял на ногах в тот момент. Немного пришёл в себя он только тогда, когда Комаров подошёл к нему. Даже в этой ситуации Ухватов первым делом отметил профессиональным взглядом, нет ли на нём каких-нибудь видимых повреждений. Но, на его счастье, таковых не наблюдалось. Женя стоял рядом и смотрел на него, спокойно улыбаясь, будто и не произошло ничего, словно он сейчас просто свидетелей опрашивал. – Вадим Сергеевич приедет? – спросил он, доставая из куртки пачку сигарет. Андрей тяжело сглотнул и отрицательно помотал головой, голос ему тоже отказал. – Хорошо, поехали тогда, нужно выпить, – Женя кивнул на свою машину. – Да не надо… – попытался отказаться Андрей, но Комаров категорически припечатал: – Мне надо. Прям позарез. – Этих оформлять ещё, – качнул головой Ухватов в сторону бронированного микроавтобуса. – Без тебя начнут, мы успеем, – обнадёжил его Комаров, открывая дверь машины. По умолчанию и в полном молчании они поехали к Комарову домой, благо было не далеко. Разговаривать не хотелось и не получалось. Под короткими нечитаемыми взглядами, которые изредка бросал на него Женя, Андрей очень чётко осознал, что уже наговорил себе на высшую меру.       Дома Комаров, как и грозился, достал бутылку и разлил коньяк по рюмкам, жестом указав Андрею на стул. Выпил первую стоя, потом глубоко вздохнул, сел напротив и внимательно посмотрел Ухватову в глаза: – Теперь рассказывай. Андрею стало очень неуютно на этом допросе, но он ведь сам поднял эту тему. На что он рассчитывал? Что по законам всех мелодрам, после его признания сразу заиграет романтичная музыка и ему бросятся на шею, заверяя, что его чувства взаимны? Он умудрился проговориться о таком, ещё и в такой неподходящий момент, не удивительно, что от него ждут объяснений. Что ж, если сказал «А»….. – Да что рассказывать? – Андрей опустил глаза, сосредоточившись на игре света в коньяке, к которому он так и не притронулся. – Суть, в принципе, ты понял, я думаю? Комаров утвердительно угукнул. – Ну вот и…– продолжил давать признательные показания Ухватов. – Ты не думай, что я это скрывал невесть сколько или собирался в молчанку играть до конца жизни. Хотя, по правде говоря, собирался, да. Просто сегодня как-то вырвалось само собой. Я сам не так давно это понял, то есть…недавно понял, что раньше должен был понять, что уже давно тебя… Ничего не понятно, да? Комаров изобразил в воздухе перед собой рукой какой-то неопределённый знак и налил себе ещё коньяка. – Ладно, – Андрей вздохнул и сжал кулаки, чтобы хоть немного унять дрожь в руках. – Я только недавно сопоставил все факты, из совокупности которых следует, что, чем больше и ближе мы с тобой общались, тем сильнее с каждым разом мне хотелось быть ещё ближе к тебе. Но до недавнего момента мой мозг почему-то ушёл в глухую несознанку, поэтому я не мог чётко сформулировать фабулу даже для себя, определиться с терминологией, разобраться, что это не просто привязанность, не только приятные эмоции от общения, и дышать иногда труднее становится, когда ты звонишь или пишешь, не от внезапности твоих звонков и сообщений. И, когда ты в переделки разные попадаешь, я себе места найти не могу не потому, что за личный состав Главка переживаю, а потому что за тебя боюсь. Боюсь, что могу тебя потерять. Мне в последнее время без тебя, без наших переписок, стало непросто даже день прожить, а представить хоть на мгновение, что с тобой что-то может случиться, что я тебя больше не увижу, мы с тобой больше никогда не поговорим, что ты мне больше не позвонишь – вообще самый страшный кошмар. Всё это вот в итоге сложилось одно с другим и, когда я это всё проанализировал, то понял, что…что я тебя люблю. Он закончил тем, с чего всё и началось. Женя рассматривал пустую рюмку, потом налил себе ещё, опрокинул очередную стопку и задумчиво вынес вердикт: – Да, а ты точно хорошо всё это обдумал, как я вижу. Словно он сомневался, что Андрей действительно может обдуманно говорить такие вещи. Но это была его единственная реакция. Ухватов выждал ещё секунду, две, пять, понимая, что наверняка он зря всё это начал. Кто его просил? Почему не сдержался? Всё ведь было хорошо! С чего он вообще взял, что Женя сможет разделить его чувства или хотя бы их понять? Что он вообще знал о его интересах, привязанностях, возможных отношениях? Да, прямо про наличие в его жизни кого-либо Андрей ни разу от него не слышал, да и в квартире не было заметно следов присутствия ещё кого-то, но ведь была та же Катюша из кафетерия и, как знать, кто мог бы быть кроме неё. Он встал из-за стола, бросив что-то про Вадима, оформление и отчёты, и поспешно вышел из кухни. Женя догнал его в прихожей, когда он уже было потянулся к ручке двери, перехватил его руку, с силой развернул к себе и легко подтолкнул его к стене, сам подходя до опасного близко. Ближе, чем позволяла бы любая причина...кроме одной. – Пусти, я…мне… То, что я сказал – наверное, зря. Это всё нервы. Если ты сможешь сделать вид, что ничего не слышал... – Ухватов предпринял последнюю попытку откатить всё назад, вернуть как было, спасти хоть что-то. В прихожей света не было, а свет из кухни лишь немного разгонял эту темноту, но улыбка Комарова даже не виделась, а слышалась в его тихом, на выдохе: – Ну и дурак же ты у меня, товарищ полковник. И сразу после этого Андрей почувствовал его губы на своих. От шока он на несколько мгновений замер как изваяние, но неожиданно вновь отозвался, давно было замолчавший, внутренний голос: «Хотя бы сейчас не будь дураком, ну!» И Ухватов, наконец дорвавшись, понимая, что сейчас можно, ответил на поцелуй, положив ладонь Жене на шею, затем провёл ею выше, зарываясь пальцами ему в волосы. – Зачем ты туда полез? Я же просил – не надо. Чуть было не рехнулся, пока тебя не было, – прошептал Андрей, оторвавшись от него всего на секунду, позволив себе осторожно прикоснуться кончиками пальцев к старой, уже едва угадываемой, ссадине на скуле, а затем так же мягко погладить его по щеке. От Жени всё ещё пахло металлом, порохом, горьким табачным дымом, остаточными нотками чего-то древесного, пряным коньяком. И Андрей понял, что это и есть запах его любви и его счастья. – Ты просто мастер поднятых не к месту тем, – Женя улыбнулся ему в губы и снова вовлёк в поцелуй, прижимаясь к нему всем собой, вжимая его спиной в стену ещё крепче. Сердце билось где-то в горле, в ушах звенело и, оглушённый этим, но в большей степени – первыми ощущениями неожиданной, самую малость пугающей, почти уже нежданной, невероятной взаимности своих чувств, Ухватов не заметил, что основной источник звука сейчас – это его телефон. Но звонивший был очень настойчив. Андрей нехотя, на одних морально-волевых, отстранился от Жени, достал телефон из кармана и нахмурился. – Вадим… – Надо ехать? – чуть разочарованно, но понимающе спросил Комаров, продолжая кончиком носа касаться его виска, а губами – невесомо скулы. Ухватов понуро кивнул. – Стой, ты же без машины, – вдруг спохватился Женя, потянувшись к вешалке за курткой. – Давай отвезу. – Куда собрался? – Андрей поймал его за руку. – Выпившим и за руль? – Да что я там выпил-то? – запротестовал Комаров, но руку послушно опустил. – Даже не думай. Я уже такси вызвал, – заверил его Ухватов, убирая телефон в карман. – Быстрее будет, чем водителя ждать. – Ну, как знаешь, – прошептал Женя, касаясь губами мочки его уха. – Знаю, – Андрей прикрыл глаза, чтобы как можно лучше прочувствовать и запомнить эти новые потрясающие ощущения. – Я знаю, что уже достаточно наволновался за тебя сегодня, пожалуй, хватит для одного дня. – Хорошо, езжай. До завтра, тогда? Только учти, мы ещё не всё обсудили. Мне тоже есть что сказать. Андрей снова кивнул и не отказал себе в таком долгожданном удовольствии ещё раз притянуть его к себе, прямо за ремни до сих пор неснятой кобуры, в глубоком поцелуе перед тем, как уйти. Он столько мечтал об этом, столько раз представлял, что уже даже почти разуверился, что когда-нибудь будет вправе сделать это в реальности.       Потом был отчёт Вадиму, который уже успел вернуться в управление и дожидался его там, телефонное совещание с генералом, возвращение домой, с целью поспать хотя бы пару часов. Но уснуть всё равно не получилось. Ему так сильно хотелось, чтобы новый день поскорее наступил, и поскорее услышать, что же собирался сказать ему Комаров, что начало этого дня он застал лично, встречая медленно поднимающееся из-за крыш домов солнце.       Но ждал он напрасно, весь этот день от Жени не было ни звонка, ни сообщения. До вечера Андрей уже успел убедить себя, что всё произошедшее вчера – это последствия адреналина, стрессовой ситуации, коньяка, в конце концов. Он даже почти справился с задачей поверить в то, что Комаров вчера, возможно, не отдавал себе отчёта, а сейчас жалеет о необдуманных поступках и старается замять ситуацию. Работа весь день валилась из рук, сосредоточиться получалось плохо, в результате пришлось засидеться допоздна. Он хотел было уже написать ему сам, но не представлял, что именно можно написать после того, что произошло вчера. Сверхурочные у них были делом обыденным, но вот ночёвки на рабочем месте обычно не поощрялись, поэтому, хоть и довольно поздно, но пришлось закругляться. Ухватов закрыл кабинет, молча кивнул попрощавшемуся с ним дежурному и вышел из управления, сразу же, как только за ним захлопнулась дверь, почувствовав, как на мгновение земля ушла из-под ног, да так, что сохранить вертикальное положение удалось только благодаря силе воли. На опустевшей парковке он сразу же заметил Женину машину и самого Женю, который курил, почти усевшись на её капот. Он выдохнул дым и широко улыбнулся, когда Ухватов подошёл ближе. – Ну вот, дождался наконец-то. Андрея моментально бросило в жар от усиленных попыток понять и разобраться, имеет ли Женя сейчас в виду его позднее окончание рабочего дня или это было сказано в другом, глобальном значении. Потому что лично для него был релевантен именно второй вариант. – Не думал, что ты приедешь сегодня, – выдал он первое, что пришло в голову. – Что заставило тебя сомневаться в моих словах? – вопросительно склонил голову к плечу Женя. – Не знаю, ну…– на ум больше ничего кроме правды о собственных упаднических мыслях не приходило, а их озвучивать не хотелось. – У вас дел много, наверное. – Да, после вчерашнего работы прибавилось, конечно. Но мы ведь ещё не договорили с тобой, это важнее. Я тебя вчера на коньяк звал, но ты его так и не пил. Как насчёт попытки номер два? – Комаров, кажется, вообще не переставал улыбаться сегодня. – Поехали, сейчас мне точно не помешает, – согласился Ухватов. Но, сев в машину, Женя вдруг сразу посерьёзнел и покаянно попросил: – Ты прости меня за вчерашнее, ладно? Андрей резко ощутил, что все страхи и волнения сегодняшнего дня вернулись с удвоенной силой. Вот сейчас он скажет, что всё это было ошибкой, что он выпил лишнего, что это последствия пережитого на задержании, поэтому он приехал, чтобы объяснить… – За что именно? – осторожно уточнил Ухватов дрогнувшим голосом. – За допрос тот и вообще за то, что я тебя практически силой заставил всё это проговаривать. Я прекрасно понимаю, что тебе было очень трудно об этом говорить не по своему желанию, а по моему требованию, но этот разговор должен был состояться. Я бы мог сразу сказать: «Андрей, я тоже тебя люблю», но, если бы мы прояснили не всё или прояснили не до конца, в дальнейшем это могло бы очень плохо аукнуться нам обоим. Ты не частый участник подобных оперативных мероприятий, как вчера, уж извини, но это правда, и я представляю, что ты испытал в процессе. Твоё признание для меня было слишком внезапным. Мне было важно убедиться, что для тебя оно не такое, что ты всё хорошо обдумал и точно понимаешь, что именно ты сказал там, возле склада. Слишком тяжело было бы сначала поверить, выдать желаемое за действительное, а потом узнать, что это была просто реакция на экстремальное нервное напряжение. Я бы не выдержал. Надеюсь, что ты не воспринял вчера моё желание всё обговорить за безразличие или отказ. В этом вопросе мелочей быть не может, понимаешь? Андрей, по правде говоря, понял только то, что Женя сейчас сказал, что любит его. – Подожди, – он с трудом перевёл дыхание. – Но, если, как ты говоришь, желаемое за действительное, значит, и ты … почему же молчал тогда? – А что бы я тебе сказал? – Женя опустил взгляд и задумчиво покрутил в пальцах ключи. – Представь, подходит к тебе обычный рядовой опер и говорит: «Товарищ полковник, разрешите обратиться. Не могу я без Вас, Андрей Петрович. Ночами мне снитесь уже. Люблю я вас!». Как бы ты отреагировал? – Снюсь? – опешил Андрей. – Ну…было дело. – Боже, надеюсь, не в кошмарах? – Нет, даже наоборот, это был очень хороший сон. Я тебе потом расскажу как-нибудь, – хитро улыбнулся Женя и многозначительно приподнял бровь. Ухватов почувствовал, как у него начинает гореть лицо и учащенней бьётся сердце. – Так, ну допустим, – он нашёл в себе силы выровнять голос. – Обычного рядового опера я бы точно послал куда подальше, но, Жень…это же ты. Ему казалось, что это всё должно объяснить. – Ну мне-то откуда было знать, что для тебя я и рядовой опер – разные понятия? – справедливо упрекнул его Комаров. – У вас, следователей, наверное, профессиональная привычка непроницаемость на лице держать, да? Вот ты сказал, что давно начал понимать, что именно чувствуешь ко мне, но ты же никак это не проявлял никогда. Я ведь не экстрасенс, чтобы мысли твои читать. Мне казалось, что это у меня что-то переклинило и я умом тронулся, а ты наверняка даже в мыслях подобного не допускаешь. Потому тоже вынужденно молчал, чтобы у нас осталось хотя бы то, что есть: встречи по работе, переписки, созвоны. Чтобы мы иногда могли встретиться и кофе попить, а ты мог бы иногда звонить, чтобы спросить, как у меня дела. Я бы, может, и признался, но не хотел потерять хотя бы это. – То есть… – до Андрея начинал доходить совсем уж глубинный смысл происходящего. – У нас всё уже давно могло быть, если бы мы не скрывались друг от друга? Выходит, дураки мы оба? – Однозначно, – засмеялся Комаров. – Ты вообще сколько молчать собирался, если бы не вся эта заваруха, ещё пару веков? – Примерно так где-то, – улыбнулся Ухватов, всё ещё приходя в себя от осознания масштабов их обоюдной глупости. – Я приблизительно так же размышлял, как и ты, что нельзя просто подойти к тебе и… – Почему? – удивился Женя. – Да потому что ты – это ты. А тут я, – Андрей махнул рукой, сам не поняв до конца, что пытается объяснить. – Ты вообще не допускал возможности, что твои чувства могут быть взаимны? – Нет, – честно признался Ухватов. – Мне хотелось бы, конечно, надеяться на это, но поверить в это я бы не смог, слишком фантастический расклад. – Что в нём фантастического? Я когда-то чем-то дал тебе понять, что наше близкое общение мне не нравится? – нахмурился Женя. – Нет, конечно. Просто… – Что? – Просто я не самая лучшая кандидатура для проецирования романтических чувств, – на тяжёлом выдохе наконец сознался в причине своих сомнений Андрей. Ему казался этот разговор до жути странным, в его представлении после признания в любви должны следовать фанфары, поцелуи до рассвета и всем всё сразу должно стать понятно без долгих разговоров и дотошной аналитики. Эта сессия психоанализа выглядела полнейшей фантасмагорией. Комарову, который с таким нескрываемым энтузиазмом и упоением вчера целовался с ним в тёмной прихожей, сердце которого так бешено билось под Андреевой ладонью, сейчас не хватало только блокнота в руке и вопроса: «Хотите об этом поговорить?». Если бы Андрея Петровича спросили, он бы, наверное, сказал, что не хочет, но его не спрашивали. Они просто разговаривали. И вдруг выяснилось, что откровенно говорить с Женей даже о таких вещах было на удивление довольно легко и просто. Он помогал, направлял и поддерживал одним своим спокойным тоном и своей уверенной естественностью. Оказалось, что он мог быть и серьёзным, очень серьёзным, когда нужно. Даже впечатляло то, как он, не пытаясь перевести всё в шутку, чётко и доходчиво раскладывал по полочкам такую сложную тему, в которой сам Ухватов отчаянно буксовал, словно это именно Женя из них двоих старше и умудрённей жизненным опытом. – Кто же тогда лучшая кандидатура? – продолжил копать глубже Комаров. – Не знаю, – пожал плечами Андрей. – Кто-нибудь, про кого не рассказывают всяких ужасов, наверное. – Это ты про твоих и моих коллег? – И про них тоже, – немного сник Ухватов. – Ерунда какая, – хмыкнул Женя. – Работа – это работа, тем более такая, как наша. Вон, про Мишу в управлении ППС тоже всякие страшные истории рассказывают. Кто из нас на работе белый и пушистый? Если тебе интересно, кстати, то сам я никогда ничего подобного не замечал за тобой. До того, как мы лично познакомились, наслушался, конечно, всякого, это да, но потом, когда узнал тебя, мне всё время казалось, что ты, которого знаю я, который вчера искренне смеялся вместе со мной по пути в адрес, с которым мы пили кофе после нескольких часов работы, который почти в приказном тоне велел мне не выходить из машины до приезда группы, и тот полковник Ухватов из рассказов моих коллег – два совершенно разных человека. Они все просто не знают тебя, не знают, что ты можешь быть внимательным, заботливым, понимающим, искренним, а я именно за это тебя и полюбил. Ну и ещё немножечко за твои красивые голубые глаза, но это мы позже обсудим, в более подходящей обстановке. – Ну всё, хватит льстить-то так неприкрыто, – Андрей постарался сказать это как можно твёрже, но голос наверняка выдавал всю гамму его настоящих эмоций. – Вообще ни разу, – а вот Женя был действительно серьёзен. – Говорю, как есть. По моим субъективным ощущениям, ты – самая лучшая кандидатура для проецирования моих романтических чувств. Я и проецировал, но тоже без особой надежды на взаимность. Ты – полковник юстиции, старший следователь СК по особо важным, а я кто… Поэтому для меня вчера то, что ты сказал, тоже было, как гром среди ясного неба. Всегда думал, что это я когда-нибудь не выдержу, сорвусь, напьюсь, может быть, и всё тебе расскажу, даже, если после этого ты бы заставил Мишу сослать меня в Сибирь. Но вот так, чтобы ты первым мне признался, такого я себе даже в мечтах представить не мог. Если честно, я вообще не понял сначала, что мне делать, то ли к штурмовикам идти и задержание заканчивать, то ли начинать тебя прямо там целовать и вообще никуда не ходить. Андрей на секунду вообразил себе этот первый поцелуй под свистом пуль и под прожекторами СОБРа, и почувствовал, что точно краснеет. – Лучше бы не пошёл, – сказал он, ни на что особо не намекая. – Извини, надо было, работа такая. Но сегодня-то перестрелки никакой нет, правильно? Значит, можно не выбирать, вариант остаётся только один. Так что, поехали? Ухватов завороженно кивнул, не отрывая взгляда от тёплой Жениной улыбки и его глаз ещё несколько секунд до того, как тот, потянувшись через коробку передач, поцеловал его жарко и нетерпеливо, положив руку ему на бедро и вжимая затылком в подголовник сиденья.