Без страха

      Споря, они уходили всё глубже в лес. — Нормально всё с ним было! Цвет правильный! — Правильный? Оно должно быть голубым! — Оно и было голубым! – махнул рукой Фэн Синь; хлопнул себя по бедру и огляделся, выискивая что-нибудь подходящего цвета поблизости. Как назло, ничего, близкого к голубому, не нашлось. — Оно было почти серебряным! Ты туда сколько пионового масла вылил, а? Ещё утром полная бутыль стояла, а теперь опять искать! — Да ты видел вообще, для кого я варил? Он в дверь-то боком и наклонившись входил, потому что иначе не влез бы! — И ты решил его в могилу свести, чтоб не рос больше?! Да ты ж ему отраву в чистом виде чуть не отдал! — Тебе-то откуда знать, что я там сварил?! — Лучше себя спроси, почему я твоё ремесло лучше тебя знаю!.. Хотя спросить хотелось совершенно о другом. Пока ведьмак, краснея, возмущённо выговоривал ему о памяти клана, интуиции и том, почему смертному не место у котла с зельями, Му Цин примечал дорогу: мёртвое дерево у развилки, ложную тропку, заячий след у поворота... О том, куда Фэн Синь его вёл, он знал лишь на словах. И слова эти ему не то чтобы нравились.       Он же не думал никогда, что взаправду на шабаш поведут. Просто в разгар очередного спора Фэн Синь, вдруг вспомнив о приближающемся новолунии, спросил между делом: «Хочешь?», и Му Цин, отвоевавший только котёл и занятый всецело приготовлением нового зелья взамен того ужаса, который чуть не продал ведьмак, буркнул: «Давай». Теперь это проклятое "давай" уводило его всё дальше от людных мест, звериными тропами петляя. Руку согревал колдовской знак – что-то чернильно-лунное на тыльной стороне ладони, напоминающее стрелу и лук скрещенные. Согревал не метафорично – по коже разливалось солнечное тепло. Но Фэн Синь всё равно, не дойдя до отсветов костра вдалеке, перехватил его запястье и проследил узор пальцами. — Жжётся? Му Цин покачал головой. И только теперь спросил: — Зачем оно? Догадки были, но хотелось убедиться; хотелось, чтобы догадки оказались верны – чтобы Фэн Синь оказался верен и не оказался врагом. Но тот замешкал, и сердце замерло. — ...чтобы не тронули. Ты ж пришлый, – и крепче сжал, накрыв ладонью метку. Неясная обида обожгла. Со следующим шагом жар окатил всё тело, а земля вдруг ушла из-под ног... Фэн Синь не дал ему упасть – поймал, обхватил ломкий стан, притянул; руку стиснул так, что кости затрещали. На долю секунды Му Цину захотелось его закопать здесь же, под этим внезапным склоном, о котором его решили не предупреждать. Но это желание сошло жаркой волной – сорвалось с виска каплей пота и прокатилось по спине солоно.       Что-то было не так. Его... вело. — Ещё немного, – почему-то зашептал ему ведьмак, ступая и за собой ступать заставляя. – Ты сильный, ты справишься. Немного осталось. Непривычно ласковый: оглаживал поясницу, утянул голову на плечо – едва ли не нёс на себе туда, где виднелся костёр. Только... зелёный теперь? Через горячечный гул Му Цин слышал, как дружеский шёпот перебивался раздражённым шипением – кажется, это пламя Фэн Синю было не по нраву. Сглотнув болезную сухость, он всё же спросил хрипло: — Что... там? — Подонок. Но он тебя не тронет, – горячая ладонь по кругу огладила метку. – Уже почти всё, мы на месте. А ему что-то уже совсем туда не хотелось. Жар стекал по коже, впитывался в рубашку. Но странно – чем ближе они подступали к огню, тем легче ему дышалось. В глазах прояснялось...       Они не одни. — Вот и всё, – шепнул Фэн Синь; шепнул с такой гордостью за него, взмокшего и держащего лицо из чистого упрямства, что ноги чуть не подкосились. — Мог бы и предупредить, – прошипел в ответ Му Цин. Его глаза сразу нашли другие, сумрачно мерцавшие; эти глаза окатили его строгостью и устремились на что-то иное. Да и чёрт с ними... Он не успел понять, как это случилось, – просто оказался вдруг на траве под одним из древних древ, окружавших поляну, а рядом уже звенели амулеты госпожи Цзянь Лань. Её странный фамильяр тёмным белоглазым сгустком вился вокруг и всё порывался нырнуть в какой-нибудь из бутыльков, среди которых она искала что-то ей одной ведомое. Хоть кто-то здесь знакомый будет кроме... — Что за олух! – прозвенело со стороны. Его, да. Его самого. В нос ударил горький дух; Му Цин отвернулся, скривившись. Послышался щелчок – пахучий флакон захлопнули. — Так-то поживее хоть выглядишь. И как тебе крещение огнём?       — Дурная затея. Фэн Синь вздохнул и покорно склонил голову. Но... продолжения не последовало. Наставник молчал. Подглядев украдкой, ведьмак понял, что суровый взгляд прикован к Му Цину по ту сторону костра; Цзянь Лань отпаивала его после пережитого и, казалось, что-то объясняла. Выглядел он всё ещё неважно. Вести его сюда было опасно. Даже если Фэн Синь был рядом, а его метка щитом укрыла смертное тело... этого могло оказаться недостаточно. — Он переступил границу, Наставник. Он наш. Тот покачал головой и жестом отогнал от себя шаловливый болотный огонёк, подкравшийся вдруг. — Он чужак. Ты не имел права его приводить. — Он смог пройти... Сумеречно-лиловый взор устремился ввысь, на мириады звёзд, столь ярких в отсутствие луны – так Наставник собирался с мыслями. Наверно, звёзды что-то ему шептали; научить ни одного из своих подопечных их языку Мэй Няньцин так и не сумел. — Он мог погибнуть. И что бы ты тогда делал? — Не дал бы этому случиться. Как же всё просто, когда рядом вдруг появляется кто-то, кажущийся своим. Фэн Синю просто не было. Рухни Му Цин замертво на границе... замертво – по его вине. Со вскипевшей кровью, выжженным сердцем, сожжённой единым мигом душой – по его вине. Потому что это он его пригласил. Это он привёл его. Это он шагнул с ним за грань яви. — Я знал, что он сможет, – глухо уронил Фэн. – Метка подсказала. Не обожгла ни в доме, ни у границы – стало быть, помыслы ведомого действительно были чисты. Он не желал зла ковену. Но предел был призван испытывать каждого, кто пытался его пересечь, и метка окутала Му Цина защитными чарами, опалив ладонь самого Фэн Синя. Ожог от собственного заклятия ныл немного. Холодным касанием к скуле Наставник заставил заглянуть ему в глаза. — Зачем ты привёл его? — Захотел. Давний, древний ритуал: спрашивают – отвечай, не лукавя, но и не давая узнать саму суть. Отпугни лишние уши пустой правдой, чтобы после духи не обернули твоё желание против тебя. — Зачем ты привёл его? — Показать. С душой нараспашку, законом этим пренебрегая, жил только Се Лянь – и неудачи вечно кидались ему под ноги комьями, насмехаясь над наивностью юноши. Он, сильнейший из них, мог так чудесить сколько вздумается – Фэн Синь права на ошибку не имел. Неверное слово могло навлечь проклятия, защитить от которых он уже не сумел бы. — Зачем ты привёл его? Ответь верно – или позабудь об этом чаянии навеки. — Узнать его судьбу. Мэй Няньцин покачал головой и позволил от себя отвернуться. — Я не стану гадать ему.       Так вышло, что в Сяньлэ так и не родился достойный прорицатель. Многие в их немногочисленном ковене ловко управлялись с бытовыми чарами, боевыми заклинаниями и владели искусством зелий, но ни один так и не прочёл узор небесных истин. Звёзды, вода, карты и линии, вьющиеся по рукам – всё упрямо молчало. Мэй Няньцин был пришлым. Ходили слухи, что он искал убежища; что призраки павшего ковена Уюна вынюхивали его следы, и лишь звёзды его уберегли от расплаты за неведомый грех. Благодарный им за защиту, Мэй Няньцин порой говорил, что его дар – проклятие. Проклятие, сдерживать которое он не способен. Фэн Синь был вторым из его учеников и умел слышать то, о чём Наставник не желал говорить вслух. — Что Вы видели? Когда столкнулись взгляды смертного с вечным, вечный вздрогнул, и не заметить это было невозможно. Проклятый звёздный шёпот тем яснее звучал в мыслях, чем ближе была судьба к ковену, а Му Цин... был ближе, чем кто бы то ни было. Мэй Няньцин увидел его задолго до этой ночи. — Ему здесь не место.       Зелёное пламя отталкивало: в нём чувствовалась угроза. Госпожа Цзянь Лань даже переменилась в лице, когда он спросил о нём – взгляд её помрачнел, а лицо утратило всякое выражение. Она сказала: «Ци Жун». И добавила: «Если пристанет, бей по ногам». Му Цин кивнул и отодвинулся подальше от огня, а когда ведьма, хохоча, побежала ловить ринувшегося за птицей фамильяра, он вдруг понял, что ему здесь совершенно нечего делать – но зачем-то его сюда привели. Зачем? Уж точно не для того, чтобы представить другим как талантливого зельевара, с ремеслом этим управляющимся лучше потомственного ведьмака Фэн. Пресловутый ведьмак как раз спорил о чём-то с Тенью неподалёку. Тень была поразительно красивым мужчиной с серебряной косой и звёздно-мерцающими глазами, но оставалась Тенью – терялась в прочих тенях. Понятно было, что это Наставник, о котором Фэн Синь упоминал пару раз в их спорах; понятно было, что родом этот человек не отсюда и что Му Цин ему не по нраву. Но вдруг Тень посмотрел на него, опять – прямо в глаза; позвал. После крещения огнём звёздная мгла показалась домом. Тень рассматривал линии его руки скучающе; очевидно, всё, что хотел, он уже знал и так. На вопросительно изогнутую бровь Фэн Синь ответил кивком, что значило: «потерпи». Терпения у Му Цина почему-то ещё хватало. Отпустив его ладонь, Наставник многоречиво взглянул на ведьмака и кивнул в сторону леса. Тот замешкал, но, увидев мягкий кивок Му Цина, всё же отошёл. Подслушивать предсказания вопреки воле провидца было грешно. — Убирайся, – просто сказал Тень. И прибавил, отвечая шокированному взгляду: – Тебе лучше оставить его сейчас. Уезжай. Тебе открыты многие дороги – не пропадёшь. — Зачем? Он многого не знал о ведьмовских законах, но чувствовал – провидцы лгать не могут. Тяжёлый вздох Тени это подтвердил: тот очевидно искал слова, но язык жгло при попытке сказать что-либо вопреки увиденному. — Вам с ним... опасно. Тебе с ним опасно. — А ему со мной? — А ему с тобой будет горько. Уходи, пока не стало. Оставь о себе добрую память. Найди способ – твоего ума для этого достаточно. Впервые в жизни видя этого человека, Му Цин почему-то понимал, о чём тот говорил безмолвно: «Солги и сбеги».       Когда они возвращались к склону, где проходил предел, за их спинами рассыпался треск. Фэн Синь выругался под нос. — Хорошо, что ты его сегодня не встретил. Лазурные отсветы играли на земле; костёр взвился до небес. — Это Ци Жун буянит? — Только по имени его лишний раз не зови – этот подонок любит играться с тенями и раздразнивать духов. Услышит сам – явится, услышат те, кому он насолил – по четыре несчастья нашлют. Переступая границу, столь явную для него теперь, Му Цин невольно задержал дыхание.       В лесу яви царил покой: где-то пел сверчок, а листья шептали о прохладе. Далёкий костёр чудился самым обычным костром, и не было и следа склона.       Только у самого дома Фэн Синь решился. — Что сказал тебе Наставник? Му Цин возвёл глаза к звёздам. Те были безучастны. — Что я не пропаду. А там – будь что будет. По телу разлилось тепло, и он даже не сразу понял, что знака колдовского больше нет – просто Фэн Синь сжал его руку крепко.       Внизу пронёсся очередной болотный огонёк, следом – шипящий ЦоЦо, а за ним – дева Цзянь; почему-то фамильяр уж больно любил лакомиться этими всполохами, но до добра это не доводило. Ци Жун расхохотался и захлопал в ладоши, заставив костёр разлететься десятками огоньков. Мэй Няньцин подобрал под себя ноги и отвернулся от этакого безобразия; ночи он предпочитал проводить на ветвях – так сложнее было найти его след. Всегда был шанс укрыться. Всегда был шанс что-то изменить. Но тот смертный пренебрёг его советом и избрал Тот Самый Путь. Теперь эти двое никуда друг от друга не денутся. Никогда. Кто-то из звёзд шепнул Няньцину о единении душ и единении тел; он вспыхнул. Небосвод зазвенел бесстыдным смехом.       Уже почти заснув, Му Цин встрепенулся и приподнялся на локте. Фэн Синь не спал. Наверно, он ждал этого. В его доме была только одна кровать, и Му Цин добрых полчаса ворочался в лихорадочном полусне, прежде чем понял, что не уснёт, не узнав. Предупреждая его вопрос, ведьмак покачал головой: — Нет. Больше крещение огнём ты проходить не будешь. Это испытание проходят раз в жизни. И ты его, к счастью, пережил. Взъерошенный сонный Му Цин походил на совёнка: такой же пушистый и острый. — Раз я его прошёл, значит, теперь... — Ты наш. Он фыркнул и снова улёгся, повернувшись спиной; уткнулся носом в прохладную стену, прогоняя фантомный жар. В полусне ему почудилось, что вокруг растекается свет. Лишь когда уснул Фэн Синь, его магия, растревоженная и взбудораженная, утихла, осыпавшись звёздной пылью.