Олуванде взволнован.
Нет, не так.
Олуванде
взволнован.
Он никогда не думал, что этот день настанет в его жизни. Более того, он не хотел, чтобы этот день наставал в его жизни.
С двенадцати лет Олу знал, что не хочет заводить семью. Будучи самым старшим из шести детей, он не понаслышке знал, какие трудности приносит с собой брак.
(«Не брак», — шепчет в его голове голос, подозрительно похожий на голос Баттонса. «Мателотаж. О да, старая-добрая пиратская традиция».)
Олу от души велит мысленному Баттонсу заткнуться.
Именно по этой причине он и ушел из семьи, так ведь? Ему было шестнадцать, и его младший брат (самый старший из двух братьев и трех сестер) уже был достаточно взрослым, чтобы помогать отцу, а сестры отлично справлялись с делами по дому. Он был не нужен. Обузой, лишним ртом, уже достигшим возраста, когда он может обеспечивать себя сам. Он видел это в периодической резкости отца. Видел в мягкой, извиняющейся улыбке матери.
Олу не стал дожидаться, когда они скажут ему напрямую. Он всегда был смышленым парнем, так, кажется, говорил отец? Наверное. Олу не помнит его лица, как и лица матери, как и (к своему ужасу) лиц маленьких братьев и сестер.
Олу ушел, и с тех пор он был один. Смышленый Олу без семьи. Никому не нужный Олу. Олу, который может постоять за себя, обеспечить себя, выжить в одиночку.
Так было до тех пор, пока он не встретил Джима. Джим помогли ему снова вспомнить, что значит иметь семью.
И одновременно вспомнить, что значит бояться потерять семью.
Поэтому да, Олу не думал, что этот день когда-нибудь настанет.
И все же он настал.
Олу разглаживает складки жилета поверх своей обычной рубашки (непривычно мягкой, пахнущей свежестью и отчего-то лавандой — дело рук Капитана) и рассеянно кивает в ответ Баттонсу. Но Баттонсу, кажется, не нужен собеседник — вот уже десять минут он говорит что-то, полуобернувшись к морю, блестящему в красных закатных лучах. Чайка на его плече — Оливия, не Карл — переминается, и Баттонс гладит ее по крылу. Он начал свой рассказ историей о собственном мателоте, который погиб десять лет назад, когда Олу даже еще не успел понюхать соль моря, но о чем он говорит сейчас, понять практически невозможно.
Олу окончательно отворачивается от него и окидывает взглядом команду, готовящуюся к празднику.
Уходя из дома, он надеялся, что ему никогда больше не придется иметь дело с детьми. Он любил своих братьев и сестер, но…
Что ж. Тогда он еще не знал, что ему предстоит плавать под командованием Стида Боннета. Потому что команда Стида Боннета временами хуже детей.
У противоположного борта Роуч и Френчи громко спорят, кому достанется отрез темно-бордовой ткани. Олу вздыхает, потому что очевидно, кому придется положить конец этому спору, но его опережает Клык. Клык подходит к спорщикам и разрубает кусок ткани на две неровные части.
Клык оборачивается и кидает взгляд на… Ну конечно. Черная Борода. Стоит, облокотившись о перила квартердека, смотрит на всех с высоты, но без презрения.
Словно почувствовав взгляд, Черная Борода оборачивается и смотрит на него.
Олу быстро отводит взгляд. Он не боится его. Олу достаточно разумен, чтобы понять, что Черная Борода не причинит им вред — не посмеет, только не сейчас, когда Капитан поблизости. Но какая-то часть его продолжает опасаться Черную Бороду («Можете звать меня Эд»; только вот черта с два он снова купится на это, только не после того, первого раза).
Его внимание (как и внимание Черной Бороды, Олу замечает краем глаза) привлекает хохот, и Олу смотрит на его источник. Люциус кружит вокруг Малыша Джона вместе с Питом и Шведом, и Малыш Джон выглядит… он выглядит изумительно, за неимением других слов.
Когда Капитан впервые озвучил эту мысль («Немного переосмыслил твою замечательную идею о конкурсе талантов, Эд. Конечно, только с вашего разрешения, Олу, Джим?»), Олу был настроен скептично, но она вызвала такой восторг у Джима, что Олу просто не мог устоять. Видеть Джима счастливыми — делать их счастливыми — было лучшим, что происходило в его жизни.
И сейчас, слыша хохот Люциуса, Пита и Шведа, а также низкий раскатистый смешок Джона, он не жалеет о том, что согласился.
Не хватает только…
Олу бросает взгляд на двери, ведущие в каюту капитана, где некоторое время назад скрылись Джим и Арчи. Они стали друзьями за все время, что ходили под командой Черной Бороды, не так ли? Олу рад за них, хотя не может отрицать небольшой укол ревности каждый раз, когда видит, как Джим смеются над очередной шуткой Арчи. Да, Арчи определенно помогла им пережить… весь этот хаос между капитанами. Она была славной, эта старина Арчи. Она нравилась Олу, правда нравилась. Но они ушли уже так давно… И они так старательно держали в тайне, что же они все же задумали… И Олу начинает переживать…
— Вот ты где, Олу.
Голос заставляет его вынырнуть из мыслей, и Олу вздрагивает, дергая за нитку бусов у себя на шее чуть сильнее, чем хотелось бы.
Капитан стоит совсем близко к нему. Неужели Олу так сильно погрузился в свои мысли, что не услышал его приближения? Или это просто очередной неожиданно приобретенный навык Капитана — бесшумно подкрадываться к людям? Очень полезно, очко в пользу Капитана.
Олу улыбается Капитану, и Капитан отвечает улыбкой, которая освещает его лицо и на мгновение делает его таким, как прежде — восторженным, немного наивным, полным завышенных ожиданий. Но лишь на мгновение. Капитан уже не тот простак, который нанял их когда-то. Сейчас он — сплошь резкие линии там, где когда-то были плавные изгибы, огонь уверенности в себе там, где пряталась пугливость. На его впалых щеках серебрится щетина, волосы больше не завиты, а лежат небрежными волнами, в ухе блестит серьга, а вырез на шее… Олу видал декольте скромнее, чем этот вырез, но он никогда не признает этого вслух. Ему нравится новый образ капитана. И — Олу косится в сторону квартердека, где за ними, не отрываясь, наблюдает пара внимательных глаз — он нравится не ему одному.
Олу понимает это. Он знает, на что Капитан готов ради Черной Бороды («Можете звать меня Эд»), и знает, что Черная Борода вернет долг сторицей, если придется. Если кто-то посмеет.
— Волнуешься перед большим днем? — спрашивает Капитан, опираясь бедром о борт рядом с ним. Олу заставляет себя вынырнуть из мыслей и улыбается. Наверное, улыбка выходит нервной, потому что Капитан с пониманием хлопает его по плечу. — Понимаю. Я бы тоже волновался.
И он бросает короткий взгляд, лишь доля секунды, в сторону квартердека. Всего лишь быстрое движение глаз, но Олу замечает. И, судя по румянцу на скулах Капитана, заметил не он один.
Олу тактично молчит. Дела капитанов — это дела капитанов, так ведь? По крайней мере, они больше не гоняются друг за другом по всем Карибам. По крайней мере, они снова вместе на одном корабле, и между ними снова появилось зыбкое подобие тех отношений, что были прежде,
до… До всего этого хаоса.
— Не волнуюсь, скорее… — Олу хмурится, качает головой, улыбается. — Скорее забавное ощущение… вот здесь. — Он делает неопределенный жест рукой в области живота, не зная, как иначе описать это — щекочущее, всепоглощающее, жаркое ощущение каждый раз, когда он думает о Джиме. — Понимаете?
Капитан улыбается, и Олу понимает, что он понимает. Знает, что он испытывает нечто подобное, если Олу правильно истолковал блеск в его глазах каждый раз, когда он смотрит на Черную… на Эда.
— Хорошо, — просто говорит Капитан и делает шаг к нему. — Я тут кое-что…
Он поднимает руки, и Олу наконец замечает то, что он сжимает. Цветок, белый, нежный, свежий, на некоем подобии длинной острой булавки.
Откуда Капитан взял цветок посреди моря, Олу не знает, но его дыхание перехватывает, а в глазах предательски печет. Олу поднимает взгляд на Капитана. Капитан улыбается и немного напоминает Олу отца, далеко в детстве, когда отец еще улыбался, не обремененный проблемами.
— Можно? — спрашивает Капитан негромко, и Олу кивает, боясь, что слова подведут его. Капитан тянется к лацкану его жилета, прикалывает цветок — осторожно, словно цветок хрустальный. Проводит ладонью по ткани, расправляя ее, и с секунду любуется делом рук своих. — Вот теперь ты готов.
— С-спасибо, — бормочет Олу, внезапно смущенный, и вскидывает ладонь, едва касаясь пальцами нежных лепестков.
Но Капитан не смотрит на него и, кажется, не слушает. Капитан смотрит на квартердек, уже не скрываясь, повернувшись всем корпусом. Смотрит на Эда, слегка склонив голову, словно в молчаливом вопросе.
Олу заинтересованно косится на Черную Бороду. Он стоит, выпрямившись, пальцы побледнели вокруг перил. Олу может поклясться, что он сдерживает дыхание — как иначе объяснить легкий румянец и влажность во взгляде?
— Ты простишь меня, Олуванде? — мягко спрашивает Капитан, не отрывая взгляда от Ч… от Эда. И снова в его голосе, взгляде, позе ни йоты былой неуверенности или смущения.
Олу кивает, но он не уверен, что Капитан увидел. Он не думает, что ему на самом деле нужно разрешение Олу. Такой вот он, Капитан сейчас — делает все, что должен, чтобы добиться своего.
И прямо сейчас он явно намерен взойти на квартердек, стать рядом с Эдом и завязать разговор — словно ничего и не было, никаких тебе громких слов, сцен, слез. Словно все вернулось к тому же, что было прежде, и в то же время все кардинально изменилось.
Олу заинтригован, что будет делать Эд, потому что прямо сейчас он выглядит взволнованным, если не испуганным, и его пальцы выбивают быстрое стаккато по перилам, пока Капитан поднимается к нему.
Но затем дверь, ведущая в капитанскую каюту, открывается, и Олу забывает обо всем на свете.
Выходят Джим и Арчи, но Олу не видит никого, кроме Джима, их улыбки, мягких кудрей их новой прически (пальцы Олу чесались от желания заправить эту непослушную прядь за их ухо с первой же секунды после их воссоединения, и Олу сделал это первым же делом, как только все вокруг них улеглось), серьги в их ухе, блестящей в закатных лучах.
На них модный наряд, словно на каком-то аристократе, с самым настоящим кружевным жабо, камзолом из плотной бархатистой ткани, рубашки, которая наверняка похожа на струящуюся воду под пальцами (Олу не терпится узнать, так ли это), а на лице…
Олу смеется, когда они подходят ближе, и он может разглядеть их лицо. Каким-то невообразимым образом они еще больше похожи на себя, чем прежде. От них исходит уверенность в себе, гордость, радость, и Олу заражается этим водоворотом чувств, вибрируя от него. Он чувствует ответную реакцию каждой частичкой своего тела, и смеется, потому что он счастлив и не может сдерживать свое счастье.
Арчи рядом с Джимом — Олу замечает ее только сейчас, к ее обычному наряду добавилась треуголка, увитая цветами (еще больше цветов? Где они нашли столько цветов?) — ухмыляется и упирает руки в боки.
— Говорила же — у него глаза повылезают, когда увидит!
О, Олуванде смеется и любит ее. Он пихает ее кулаком в плечо, и Арчи отвечает, чуть сильнее, чем надо (она никогда не умела и не хотела сдерживать силы, которая таится в этих руках). Джим усмехаются и переводят взгляд с Арчи на Олу. Их глаза сияют, и Олу уверен, что дело не только в закатных лучах.
— Разве ты когда-нибудь бываешь не права,
hermana?
Арчи фыркает и самодовольно скрещивает руки на груди. Она счастлива, Олу видит это, и не может сдержать смех.
Забавное ощущение в животе усиливается, когда Джим присоединяются к нему, и их смех музыкой разносится над палубой.
Видят боги, Олу
любит этот звук.
* * *
Палуба преображается.
Они возвращаются в каюту Капитана (Олу помнит, каким печальным и безрадостным местом она была, и рад, что это больше не так; каюта наполнена разномастной мебелью, свечами, книгами и безделушками на полках, в середине стоит новая кушетка, занавески снова скрывают кровать Капитана), и Олу охает. Помимо всех новых вещей, каюта заполнена зеленью и
цветами — фиолетовыми, желтыми, белыми, они источают аромат, который наполняет всю огромную комнату.
Капитан деловито командует, а Люциус, незаметно для него, корректирует его приказы (у Люциуса всегда был чуть
более артистичный взгляд, чем у Капитана, что бы Капитан ни говорил), и все вместе они выносят цветочное ароматное великолепие на палубу.
Цветы оплетают перила, мачты, свисают с вантов, завиваясь, спускаются с перил квартердека, образуя своего рода живой свод. К цветам добавляются цветные фонарики — подарок их новых китайских друзей. Их мягкий свет приятно заливает быстро темнеющую палубу.
Они развешивают это все вместе. Они болтают, обмениваются шутками и комментариями, язвительными, но ни в коей мере не обидными — они ведь практически семья, так ведь? Олу улыбается про себя при этой мысли.
А затем они поют. Первым петь начинает Баттонс. Он заводит грустную песню на языке, которого Олу не понимает, с печалью глядя на море. Но затем подхватывает Швед, и тон песен меняется, когда к ним присоединяется Френчи, бренча на лютне, а затем и Джон, выдавая задорные ирландские шанти. А затем, ко всеобщему удивлению, к общему хору присоединяется Эд. Его голос хриплый и чуть дрожит, словно он не уверен, что имеет право, и это особенно слышно в тишине, которая мгновенно опускается на палубу.
Капитан нарушает тишину почти мгновенно, подхватывая слова, которые застряли в горле смущенного Эда. Его голос приятно мелодичный, и Олу не уверен, чтобы когда-нибудь слышал Капитана поющим прежде. Да и откуда он вообще знает слова этой шанти? Еще одна загадка, ответа на которую Олу не узнает.
Эд кидает на Капитана взгляд такой горячей благодарности и
обожания, что Олу на мгновение становится неловко. Но Капитан, не прерывая песни, делает приглашающий жест рукой, и Эд присоединяется, сначала негромко, а затем чуть увереннее. Вместе они заканчивают шанти, — кажется, что-то про любовь, ожидание, воссоединение? Олу не уверен, потому что он не слышит слов, зато прекрасно слышит эмоции, оголенные и свежие, которые звучат в их голосах.
Швед разражается аплодисментами, как только они заканчивают, и их подхватывают Френчи, Малыш Джон, Роуч, Баттонс, Пит и Люциус, затем Джим и Арчи, а Клык свистит и улюлюкает. Даже уголок губ Иззи подрагивает, словно он борется с улыбкой.
Капитаны словно не слышат их. Они смотрят друг на друга, мягко улыбаются, и Олу готов биться об заклад, что прямо сейчас они пребывают в своем собственном мире, где есть только они.
Олу даже совсем не расстроен тем фактом, что на мгновение они украли вечер у них с Джимом. Он рад за них так же, как рад за себя, и быстрый взгляд на Джима и их мягкая (мягкая!) понимающая улыбка подтверждает, что они разделяют это чувство.
* * *
Все, что происходит дальше, сливается для Олу в полосу эмоций, которые он может описать следующим образом: потные ладони, барабан сердца в груди, страх и волнение в животе, собственные губы, которые повторяют слова вслед за Капитаном, и лицо Джима, стоящих напротив него, от которого он не может отвести взгляда. А затем кульбит сердца, когда они повторяют клятву вслед за Капитаном, и вот они уже у него в руках, теплые, острые, но в то же время привычно мягкие (сторона Джима, о которой знает только
он), их губы впиваются в его губы, язык щекочет его нижнюю, почти робко спрашивая разрешения, и Олу смеется и открывает рот.
Кажется, со стороны команды раздаются свист и крики. Кажется, Капитан пытается что-то сказать им, но замолкает, когда Эд (всю церемонию он стоял за Капитаном, почти вплотную, почти нависая над ним; Капитана это, кажется, не смущало) говорит ему одно-единственное слово. Олу думает, что ему стоит поблагодарить Эда после, но мысль выскальзывает из головы по мере того, как ладони Джима скользят вдоль его талии, прижимая его к себе, и Олу чувствует жар внизу живота, и ему
почти неловко, и команда протестующе кричит и смеется, но Олу не может и не хочет им отвечать…
А затем они прерывают поцелуй, потому что Олу (он не уверен, что и Джиму тоже) нужно вздохнуть. Вокруг раздаются радостные крики, аплодисменты, смех, и его семья —
его семья — поздравляет его. Капитан хлопает его по плечу, а затем, словно передумав, притягивает к себе, в неожиданно крепкие объятия. Когда он отстраняется, Олу замечает, как он украдкой вытирает глаза, а Эд смотрит на него так, словно Капитан лично подвесил на небо луну и все звезды. Капитан делает шаг назад, становится вплотную к Эду. Олу кажется, что на мгновение их пальцы переплетаются, но затем Олу захватывает водоворот поздравлений, объятий, постукиваний по спине, теплых слов, песен, выкриков, подарков (подарков?).
В следующий момент Олу обнаруживает, что сидит на подушках, облокотившись на ступени, ведущие на квартердек, пока команда поочередно демонстрирует подготовленные номера.
Номер Малыша Джона срывает пятиминутные овации, а затем наступает очередь Джима и Арчи, и Олу понимает, к чему была вся эта секретность и почему они так не хотели, чтобы он узнал.
К нему подсаживается Швед (Швед, которого Олу до сих пор не узнает; уверенный в себе Швед, с подведенными глазами, собранными волосами и кольцами на пальцах, среди которых одно надолго ловит взгляд Олу) и вручает ему стакан со сладким крепким грогом. Олу не замечает, когда это произошло, но в голове у него приятный туман, а вся команда, включая Эда и Капитана, которые стоят в одиночестве поодаль, у левого борта, ведет себя чуть более громко и развязно, чем еще пару часов назад.
Арчи хохочет, подцепив Джима под локоть, и они кружат, а затем меняют партнеров — Арчи с Клыком, Джим с Баттонсом, а затем снова меняются, и вот уже Джим танцуют с Малышом Джоном, а Арчи с Френчи, все быстрее и быстрее.
Возможно, поэтому никто из них не замечает, как, кажется, изменился сам воздух. Он стал тяжелее, тревожнее, словно в нем повисла опасность.
Олу чувствует это с запозданием, когда волосы на затылке начинают шевелиться и становятся дыбом, а внизу живота поселяется леденящее ощущение. Он выпрямляется на подушках, отставляет стакан, озирается, пытаясь найти причину этого изменения.
Почувствовал это и Эд. На мгновение их взгляды пересекаются, и Олу видит это на его лице. Чутье старого морского волка, который за милю чует приближающийся шторм, никогда не подводит.
Баттонс первым замечает их, и его крик («Вы настоящие или вы призраки?!») заставляет всех замолчать.
Олу наблюдает за Эдом еще секунду, его реакция, притупленная ромом, мешает ему сразу понять, что происходит. Но секунды достаточно, чтобы увидеть, как меняется выражение лица Эда — мягкость и удовлетворенность превращаются в ярость, а где-то в глубине его глаз — в страх. Олу видит, как Эд делает быстрый шаг вперед, закрывая собой ничего не понимающего Стида, пока его рука тянется к поясу, где прямо сейчас не висит ни кинжал, ни пистолет. Его губы приподнимаются, обнажая клыки, и все инстинкты Олу начинают вопить: «Беги! Хватай Джима и беги!» — прежде, чем он слышит, как Эд рычит:
— Ты!
Слово повисает в звенящей тишине, в которой еще слышно эхо хохота Арчи и Джима.
Голова Олу поворачивается так резко, что шея хрустит, и он видит их у правого борта: пятеро рослых пиратов, во главе них — невысокий, седой, с виду безобидный пожилой человек. Волосы Олу на затылке становятся дыбом, когда он видит глаза мужчины — ледяные, бездушные, они безразлично скользят по лицу Эда, словно он не знает, кто перед ним.
Нет, понимает внезапно Олу с ужасом. Он точно знает, кто перед ним, только ему… ему плевать.
Осознание заставляет Олу отыскать взглядом Джима — вот они, лежат на палубе бок о бок с Арчи, завалились во время своего безумного танца. Их пальцы ощупывают их наряд, пытаясь найти нож, которого, с тошнотворным чувством понимает Олу, там нет. Их глаза оглядывают команду, прикидывают варианты, высчитывают, но все внутри Олу вопит: нельзя! Опасность! Бежать!
Он неловко пытается встать на ноги, проклиная ром, и замирает на полпути, слыша сразу два звука, которые заставляют его внутренности свернуться в ледяной клубок: крик боли Капитана и крик ужаса Эда.
Олу смотрит на них и видит, что еще шестеро пиратов проникли на корабль со стороны левого борта. Один из них бьет Эда в висок, и Эд оседает на палубу, тяжело, словно мешок.
— Эд! — вскрикивает Капитан, прежде чем двое громил хватают его. Капитан отбивается от них (он сильнее, чем кажется, с гордостью думает Олу), но затем третий пират ударяет его по затылку, и Капитан заваливается на палубу рядом с Эдом.
Олу слышит яростный вскрик и замечает краем глаза, как Иззи Хэндс, припадая на деревянную ногу, пытается пробить себе путь к капитанам, верный до конца. А затем и он падает на палубу от удара в ухо.
Швед рядом с Олу скулит, и Олу внезапно хочет рассмеяться. Он представляет себе особенно ярко, с каким наслаждением Испанка Джеки отрежет им всем яйца, если что-то случится с ее новым любимым мужем. Кажется, скоро у нее появится целая новая банка.
Олу ловит взгляд Джима и читает в нем: не дергайся, не делай ничего глупого и не бойся.
«Я люблю тебя», шепчет Олу одними губами, и Джим кивают.
— И это ваши прославленные капитаны? — тянет незнакомец почти скучающим тоном, а затем вздыхает. — Умеют же они испортить праздник. Кажется, мне придется здорово постараться, чтобы он снова стал веселым.
А затем разражается хаос.
