***
21.26. Взгляд на экран. У вас нет новых сообщений. Доктор Хейс даёт последние наставления перед тем, как уйти домой. 22.14. Обход доверенных мне пациентов. Мистер Беренсон, серьёзный дядька-банкир, наверняка имеющий в обычной жизни большое влияние и не один десяток подчинённых, здесь же - закрытый и немногословный, явно чувствующий себя не в своей тарелке. Вообще, эту тенденцию я заметил практически сразу: вне зависимости от пола, возраста и социального положения, почти любой, оказавшись в больнице, теряет свою уверенность и самостоятельность, чувствуя полную зависимость от врачей, даже от таких молодых и начинающих, как мы. Далее по списку Шарон Данн, двадцатипятилетняя гонщица мотокроссов, восстанавливающаяся после удаления паховой грыжи. И с удовольствием с ней пообщался бы не только на тему её самочувствия, так как мотоциклы - моя тайная, задвинутая из-за нехватки времени на задворки внимания, страсть. Но стоило мне только проявить в разговоре заинтересованность, как она считала это по-своему, и теперь при каждой нашей встрече недвусмысленно намекала на продолжение общения вне больницы. Поэтому зайти, спросить, как себя чувствует, проверить шов на отсутствие воспаления и, изобразив крайнюю занятость, убежать дальше. А дальше миссис Кесслер, которую завтра временно отпускают домой, пока не будут готовы все необходимые результаты обследований, и которая своим отношением ко мне так сильно напоминает мне мою бабушку. Бабушку, которая в своё время показала мне, что такое безусловная любовь; бабушку, которую не видел уже почти два года; бабушку, которой обязательно завтра позвоню. 23.08. Ноль сообщений. Обжигающий язык кофе из автомата, возможно специально такой горячий, чтобы сжечь нафиг все вкусовые рецепторы и не чувствовать насколько дрянной. Когда сказал, что напишет, имел в виду сегодня, завтра, завтра утром или ближе к встрече вечером? Чёрт побери! Ждать и так мучительно, а когда нет конкретной временной отметки, то тяжелее в разы. 23.18. Звук входящего сообщения. Тут же лезу в карман за телефоном. 1 новое от Дри. Всего лишь напоминает, что рано утром уезжает на съёмки, чтобы не терял. Оставшаяся ночь прошла относительно спокойно. Я и Стивен приняли и осмотрели двух кандидатов в хирургию, поступивших на скорой. Саманта и Крис, почти всё время провели в приёмном покое, зашивая порезы, обрабатывая ожоги и доводя друг друга и окружающих непрекращающимися спорами. В начале четвёртого выдалась возможность поспать почти полтора часа, что оказалось большой пребольшой ошибкой! После такого недосна встал абсолютно разбитым, голова словно ватой набитая, и ощущение будто не спал, а взбирался на Эверест в условиях дефицита кислорода. Очередной стаканчик кипятка цвета древесной сажи немного улучшил состояние, но выводы на будущее я сделал. 05.08. Нет сообщений. Удивительно, неправда ли? Собрали данные у ночных сестёр, внесли в карточки. Ближе к шести, когда отчёты были переданы дежурному врачу, нас наконец отпустили по домам. — Божечки, мне кажется, я просплю сегодня весь день или даже весь день и всю ночь, — зайдя в раздевалку, Саманта растягивается на скамье, стоящей вдоль кабинок. — Нет, ещё лучше - я просплю до вечера, потом поужинаю прямо в кровати, а затем снова усну до утра. Дааа, кайф, — тянет мечтательно. — Так и жизнь проспать можно, — Крис стягивает с себя робу, оставаясь в одних трусах, и достаёт из шкафчика полотенце, явно собираясь в душ. — У меня подъём не позже двенадцати, потом в зал или на пробежку, а вечером в клубешник, ну а там как карта ляжет, — поигрывает перед Самантой бровями. Та приподнимается на локтях, осматривает его скептически от пят до головы. — Ты бы с душем поаккуратнее, а то ненароком платы свои зальёшь, киборг, закоротит ещё. — Ты не представляешь, как мне приятна твоя забота, дорогая, — подмигивает ей и, закинув полотенце на плечо, ушлёпывает в сторону душевых. — А ты, Тим? — переключается на меня, и я боюсь, что спросит про планы на сегодня, а врать очень не хочется. — Ты всё так же живёшь в Хампдене? Это же наверно минут сорок не меньше на автобусе? — Да, там же. Дри там нравится, — фухх, пронесло. Когда планировали перебираться в Балтимор, Дри полностью на себя взяла вопрос с недвижимостью. Ещё из Нью-Йорка удалённо подобрала квартиру, в которую просто влюбилась. Мне же было не принципиально, где жить, главное, чтобы не далеко добираться до учёбы, на что она меня уверила, что кампус будет в пешей доступности. И ведь не обманула, кампус Хомвуд Университета Джонса Хопкинса действительно находился всего в десяти минутах ходьбы от нашего места жительства. Правда в этом кампусе располагались Школа искусств и наук Кригера, а также инженерная и педагогическая школы, а вот кампус с медицинской школой располагался совсем в другом районе города. Но увидев её щенячьи глаза, да и, в действительности, оценив зелёный, спокойный район, согласился там остаться. — Ну, учитывая твой график теперь, мне кажется, тебе пора задуматься о переезде поближе. Последнее время меня и правда уже не раз посещали мысли, что надо бы съезжать, снять небольшую студию рядом с госпиталем, и наконец-то хлебнуть самостоятельной жизни. Но блииин, как же это удобно, когда тебя кормят, снабжают чистой одеждой и покупают твой любимый сироп для кофе. А ещё любят за просто так, и с удовольствием слушают, как прошёл твой день, сидя вечером за кухонным столом с бутылочкой английского портера или бокалом красного сухого. — Возможно ты и права. — Саманта, давай быстрей собирайся. Сама говорила, что ключи от дома забыла. Я не собираюсь торчать здесь и ждать, когда ты натрещишься, тем более что этого, кажется, никогда не произойдёт, — Стивен, уже полностью переодетый, застёгивает молнию рюкзака и направляется к двери. — Жду тебя у выхода. Пока, Тимоти. — Пока, Стивен.***
В квартире стоит умиротворяющая тишина. Бросив сумку у порога, прохожу по комнатам, проверяя, что действительно один. Выпив на кухне полстакана воды и заглянув в холодильник, больше по привычке, чем от голода, отправляюсь в душ. Спать, как же хочется спать. Был уверен, что как только голова коснётся прохладной подушки, тут же вырублюсь. Но вот лежу и минут пять уже таращусь в потолок. Почему он не пишет? Снова проверяю телефон. 07.58. Нет сообщений. Меняю в настройках звук оповещения почти на максимум, и откладываю телефон на тумбу рядом с кроватью. Переворачиваюсь на живот и, уткнувшись носом в приятно пахнущую наволочку, всё же сдаюсь взявшей верх усталости, и проваливаюсь в сон. Пробуждение резкое, как от будильника, но вокруг тишина. Тут же хватаю телефон. 13.51. Экран издевательски светит своим чистым от всплывающих сообщений прямоугольником. Да чтоб его! Почему не пишет? А может это всё была несмешная шутка? Или мне это приснилось? Не-не-не, ни хрена, он определённо сказал, что напишет. Точно! Видимо, мой телефон записан в базе с ошибкой, и он уже давно написал и ждёт от меня ответа. Но что же тогда делать? У меня-то нет доступа к контактным данным врачей, чтобы самому ему написать. Попросить его номер у доктора Хейс? Нееет, слишком палевно. Тогда остаётся один выход, который терпеть не могу - ждать. Прислушавшись к своим ощущениям, понял, что вроде как выспался, а ещё, что желудок настоятельно рекомендует закинуть в него что-нибудь съестное. Пообедал, посмотрел рандомную серию “Офиса”, где они устроили офисные Олимпийские игры, побродил по квартире, запустил стирку. Хотел сесть почитать запланированные на выходные темы, но настроение с каждой сменяющейся на часах минутой скатывалось в бездну уныния и негодования, поэтому даже пробовать вникать в новую информацию не стал. Снова прошёлся по всем комнатам, на кухне завис у окна, наблюдая как миссис Брукс сюсюкается с Тайсоном, нацеловывая его довольную мопсячью морду, на что он разве что пузыри носом не пускал от счастья. Эх, кто б мою морду понацеловывал… Из спальни раздаётся непривычно громкая мелодия звонка, и срываюсь туда со всех ног, собирая своей бочиной все косяки на поворотах. Дри. — Да! — кажется слишком агрессивно. — Оу, я тебя разбудила что ли? — Нет, уже встал, — сбавляю громкость, стараясь подавить в себе досаду. — Как у тебя дела? — Всё отлично, снимать почти закончили. Я что звоню - есть планы на вечер? А то мы с ребятами решили засесть где-нибудь, подумала, может ты захочешь присоединиться? Как бы я хотел, чтобы мой вечер действительно был занят, но чем дальше, тем уверенность в этом таяла быстрее, чем мороженка под полуденным солнцем. — Нет, давай без меня. Я планировал встретиться со знакомым. — Знакомым? А я его знаю? А кем работают его родители? — Дри смеётся, и, будь я уверен, что эта встреча действительно состоится, тоже бы посмеялся. — Ладно, мне пора, там стиралка опять пиликает какую-то ошибку, — на самом деле, нет. Просто не настроен на беззаботный трёп. — Просто надави на дверцу, там датчик иногда глючит. — Да знаю я. Пока. Много не пей. — Как скажешь, племянник. И серьёзно, если уйдёшь вечером, то чтобы был на связи. — Хорошо. — Пока. Отключаю телефон и вспоминаю, что собирался сегодня позвонить бабуленьке. Настроение, конечно, ни к чёрту, но и так с ней уже несколько недель не разговаривал. А ей будет приятно. В итоге проговорили по видеосвязи минут двадцать. Удивилась, какие “лохмы” я отрастил, но сказала, что мне идёт. Когда попросила показаться ей в полный рост, долго осматривала, а потом спросила, кормит ли меня вообще Дри. Потом пару минут лицезрел розовый треугольник носа её кота во весь экран, ей очень хотелось, чтобы я послушал, как он тарахтит во сне. В общем, беседа малоинформативная, но оставляющая после себя приятное внутреннее тепло. Через пару минут после звонка, на всю квартиру пришло оповещение о новом сообщении. “Надо всё же убавить громкость”, — подумал я, стоя у унитаза. Помыл руки и пошёл на кухню, вместо того, чтобы ломиться в спальню. С вероятностью девяносто процентов это бабушка скинула фото своего котяры. Заварил чай и только тогда пошёл в комнату. Без энтузиазма разблокировал экран. У вас одно новое сообщение от +1 410 ххх-хх58: “Привет, это Арми. Если всё в силе, то подъезжай в “Коленки чайки” на Флит-стрит. В 20-00 нормально?” Не успел даже обрадоваться на приветствии, как понял, что надо мной просто-напросто подшутили. Какие нафиг коленки чайки? Стало невероятно обидно, и хотел уже ответить какой-нибудь колкостью, типа: “Ага, жди. Только в Локоть носорога сначала заеду”. Но здравая мысль подсказала всё же заглянуть сначала в гугл-карты. И да, вот он паб “Коленки чайки” на Флит-стрит, средняя оценка 4,6, приглашает посидеть в дружеской атмосфере и найти из более чем восьмидесяти видов пива со всего мира свой любимый. Полистал фотографии заведения, - ну, меня определённо не позвали на романтическое свидание, да и ладно, главное, что позвали. Уже начал перебирать в голове, что бы такое надеть сегодня, как вспомнил, что от меня же ждут ответа. Открыв опять мессенджер, написал: “Привет. В 20 отлично. До встречи”. А теперь к разбору гардероба. Официальные образы отмёл сразу, само название паба к ним не располагало. Ну и отлично, можно одеться по удобству, и хотя бы в одежде не чувствовать скованности. Скованности, которая каждый раз при встрече с доктором Хаммером несмело махала мне своей дрожащей ручкой. В итоге выбор пал на серо-зеленые джоггеры и чёрный лонгслив. Думал сначала надеть футболку, так как днём было жарко, но учитывая мою мерзлявость, и что к вечеру по-любому похолодает, а носить дополнительно кофту в руках или тем более брать из-за неё рюкзак, смахивая при этом на школьника-переростка, не хотелось, остановился на футболке с длинными рукавами, которые всегда можно закатать.***
К пабу я подъехал без десяти восемь, с пару минут потоптался у входа и всё же решил написать. “Я подъехал. Ты внутри?” Ответ пришёл почти сразу. “Нет. Скоро буду. 2 мин.” Решил дождаться его на улице. И, кажется, только в тот момент, когда к тротуару у входа подъехал серебристый убер, и задняя дверца открылась, являя мне образ Его, меня, наконец, озарило, что это реальность, я действительно проведу весь вечер с моей мечтой. Жадно осматриваю его, пока он, уже выйдя из машины, перекидывается парой слов с водителем, - белые кроссовки, светло-коричневые брюки, так провокационно обтягивающие ягодичные мышцы при наклоне, и белая же базовая футболка. Когда захлопывает дверцу и оборачивается ко мне, не могу сдержать восхищённого “Вау!”. Потому что именно такой эффект производит весь его светлый образ вкупе с полностью забитыми орнаментом руками. И не думаю оправдываться за свою реакцию. Он же только смеётся в ответ и решает не комментировать мою словесную эскападу. — Привет. Идём? — лёгкое качание головы в сторону двери. — Да, пойдём, — во рту пересохло, надо срочно выпить. Внутри заведение нас встретило приглушённым светом и музыкой в стиле инди-рок. Интерьер оказался вполне типичный для баров: кирпичные стены, по периметру - массивные деревянные столы, разделённые между собой перегородками с цветными витражами, в центре зала высокие круглые столики на два-три человека, а вдоль правой стены длинная барная стойка, выполненная из цельного среза всё того же дерева, и разве что многообразие фотографий чаек на стенах разбавляло стандартное оформление. И да, взгляд сразу теперь падал на их обтянутые кожицей коленочки. Нет, как человек, у которого биология была в списке основных предметов в школе, я знаю, что это предплюсневой сустав. Но в отношении этих птиц, хочется это называть именно коленочками. Арми почему-то выбрал небольшой столик в центре, напротив барной стойки, а мне бы хотелось отгородиться с ним за дальним столом, чтобы никакие лишние шумы и движения не отвлекали нас друг от друга. Но смиренно принимаю его выбор. — Если честно, я, когда прочитал название заведения, подумал, что ты посмеялся надо мной, — признаюсь я, пока изучаем выбор напитков. — И кому в голову приходят такие названия? Ухмыляется. — Ну, например, моему другу. В удивлении приподнимаю брови. — Да, Эштон занимается тем, что с нуля создаёт какой-нибудь проект, раскручивает его, и когда он примерно выходит на стабильные рельсы, продаёт. Говорит, что дальше теряет к нему интерес. Больших денег это ему не приносит, но зато по-настоящему кайфует от своего увлечения. Ну и как фишка, всегда подбирает какое-нибудь бредовое название. Начиналось всё с кофейни “Скоростной экспрессо”, потом была пекарня, которую он порывался назвать “Калореечная” от слова калории, но еле его уговорили поменять, так как слишком уж неоднозначные ассоциации вызывало. Этот паб тоже был его проектом. Сейчас работает над открытием мини-отеля посреди пустыни в Калифорнии, название держит пока в секрете, но определённо чем-нибудь типа “Мираж” не обойдётся. Смеяться я начал ещё на “калореечной”. — Ага, например, “9 вал” или “Бермудский треугольник”, — сам же скривился от своих вариантов. — Не, такого таланта мне явно не дано. Вежливо улыбнувшись, интересуется, определился ли я с выбором, и услышав мои пожелания, уходит к стойке сделать заказ. Я же ещё раз оглядываю пространство и ловлю себя на неком сожалении, - его друзья владеют целыми заведениями, а у меня дома стиралка со сломанным датчиком закрытия двери, и это словно тыкало меня носом в то, что я ещё слишком незрелый для него. Прерывает мои терзания, ставя на стол две бутылки пива и закуску в виде солёного миндаля. — Держи. — садится снова напротив, а столик настолько небольшой, что наши колени хочешь-не хочешь (а я хочу) соприкасаются. — Ну, Тимоти, как бы банально это ни звучало, расскажи о себе, где родился, где учился, — делает глоток, не отрывая при этом от меня своего внимательного взгляда. Тоже отпиваю, потому что очень надо, потому что ещё немного и от сухости язык от нёба придётся с мясом отдирать. В отведённые несколько секунд пытаюсь определиться, что можно говорить, а о чём лучше не упоминать. Ведь по факту мы ничего друг о друге не знаем, и где гарантия, что, признайся я ему сейчас в своей ориентации, он не скривится брезгливо и не попросит рассчитать нас немедленно. Поэтому решаю начать с нейтральной информации. — Родился в Нью Йорке, там же окончил школу. В Балтимор переехал, когда поступил в университет Джонса Хопкинса. И вот уже седьмой год я здесь. — И как тебе город? Наверно не очень, после такого мегаполиса. — Ну, если честно, да, не очень. И дело даже не в том, большой город или нет, просто не удалось как-то подстроиться под местную атмосферу что ли. Но, если быть до конца честным, я особо и не пытался. Все шесть лет прошли в жёстком режиме учебник-лекции-проекты. Завидую людям, кому учёба даётся легко, мне же чтобы быть выше середнячков, приходится жертвовать всем остальным, поэтому как-то даже друзьями здесь не получилось обзавестись. Но зато Дри здесь очень нравится, мне кажется, она-то как раз проживает все остальные аспекты, которых я себя лишил. — А Дри это?.. — Моя тётя, она переехала сюда вместе со мной. Удивляется. — Необычное решение для тёти. — Да, но мы всегда были с ней очень близки, больше как брат с сестрой, и в тот момент она решила, что так будет правильнее. И я ей безгранично благодарен за это, без неё мне было бы в разы тяжелее. И хоть на тот момент она уже не была привязана по работе к определённому месту, всё равно чувствую некую вину, что лишил её некоторых возможностей. — Чем она занимается? — Она модель. Или как она сама себя называет - престарелая модель, хотя ей всего тридцать три. У неё несколько постоянных контрактов с различными производителями и домами мод, поэтому частенько летает по всей стране и не только. Плюс неплохо зарабатывает на своей странице инстаграм. А ещё, она игрок в любительской сборной по бейсболу, и с недавних пор тренер детской группы. Видишь, мне про тётю есть больше чего рассказать, чем про себя, что очень характеризует мою жизнь. — Ну что ж ты себя вечно принижаешь, Тимоти! Твоя задача, чтобы он тебя захотел, а не погладил из жалости по головке. Хотя от поглаживаний определённо не отказался бы. — Перестань. Это абсолютно нормально для студента-медика. Бывают, конечно, исключения, кому всё даётся легко, но это единицы, подавляющее же большинство полностью отдаётся учёбе, как и ты. Но как бы парадоксально это ни было, хоть в интернатуре ваш график и становится намного жёстче, как показывает история, именно в этот период появляется время и для дружеских встреч и для любовных похождений. Улыбается так открыто и смотрит прямо в глаза, что слегка ёрзаю на стуле, шаркаясь о его колени. Это намёк или моё больное воображение? — А как тебе в целом в больнице? Ну кроме того, что не дали ещё никого порезать? — смеётся, а мне жарко становится, то ли от алкоголя, то ли от лёгкой хрипотцы, вырывающейся из его горла. — Если честно, я в полном ужасе. И хоть мы все так стремимся побыстрее в операционную, но как только представлю, что стою со скальпелем не перед тренировочным телом, а перед живым человеком, то в пот от паники бросает. А вдруг сделаю неправильный надрез, или отрежу, что не следует, или вообще забуду полотенце внутри человека. Только сейчас приходит осознание, что от твоих действий действительно зависит жизнь человека. И страх сделать какую-то ошибку просто волной накрывает. — Ну, до самостоятельных операций ещё очень далеко, сначала всё будет происходить под пристальным контролем хирурга, который сможет вас направлять и корректировать. Что касается полотенец, то ты, думаю, в курсе, что уже много лет в них вшиваются металлические нити, чтобы на рентгене после операции, если что, выявить такие забывашки. Ну а что касается ошибок в целом, то не хочу тебя пугать, но да, ошибки ты делать будешь, как и любой другой врач, и начинающий и имеющий десятилетия опыта. Ты же не робот. Иногда они будут незначительные, а когда-то могут повлечь за собой смерть пациента. Я не говорю, что к этому надо относиться легко, да и не получится, если честно, но в такой момент надо сделать правильные выводы и идти дальше, потому что там целая очередь тех, кто нуждается в твоей помощи. — Спасибо тебе. Действительно здорово, с кем-то вот так просто поделиться тем, в чём варишься ежедневно, и знать, что тебя поймут. Но почему мы только обо мне говорим? Я тоже хочу узнать о тебе что-нибудь. Кивает на мою пустую бутылку. — Ещё по одной? — Давай. Вернувшись с добавкой, усаживается на стул, а я чуть съезжаю на своём, чтобы незаметно увеличить наш контакт коленями. Не обращает на это внимание, или же только делает вид. — Ну, Тимоти, спрашивай, что тебя интересует. — разводит руками в стороны, мол, вот он я, открыт для тебя. — Для начала, откуда ты, всегда жил в Балтиморе? — ох, не это мне на самом деле хотелось у него спросить. В голове роилось миллион вопросов совсем другого характера. С кем ты говорил на крыше? У вас всё серьёзно? Я тебе нравлюсь? Это свидание или жест доброй воли в поддержку испуганного практиканта? И много-много других. — Для начала? — ухмыляется. — Мне уже страшно. Ну что же, для начала, — делает ударение на слове, дразнясь. — Нет, родился я и провёл своё детство не в Балтиморе, а в небольшом и не очень благополучном городке в часе езды отсюда. В Балтимор мы с мамой и братом переехали, когда мне было почти тринадцать лет. А у тебя, кстати, есть братья или сёстры? — Нет, я один ребёнок в семье, но ты снова уводишь тему ко мне. Я ещё не закончил, — видимо солодовый напиток добавил мне смелости. Смеётся и поднимает руки в сдающемся жесте. — Когда ты понял, что хочешь стать врачом? — В те же почти тринадцать. На самом деле, произошёл инцидент, после которого я и задумался о медицине, и из-за которого же мы переехали сюда. В одиннадцать лет я увлёкся игрой на гитаре, своей гитары у меня не было, иногда на выходные мне давал попользоваться своей одноклассник, иногда сосед по площадке. Я даже соорудил самодельную конструкцию с натянутой леской, чтобы учиться перебирать и зажимать струны. Но даже в мыслях не было просить у мамы купить мне собственный инструмент, так как жили мы, мягко говоря, скромно, и она одна тянула нас с братом, работая в местной больнице. Но ты не представляешь мой восторг, когда она на двенадцать лет подарила мне подержанную, но всё же очень даже неплохую гитару в мягком кофре. Да я готов был даже спать с ней в обнимку. И вот однажды я возвращался с ней домой от друга, с которым мы вместе репетировали и мечтали создать свою рок-группу, и меня окружили какие-то отморозки, требуя отдать им гитару. Я же вцепился в неё так, словно это самое дорогое в моей жизни, и решил до последнего её им не отдавать, дурак. Возможно, если бы они знали, что мне всего двенадцать, а не пятнадцать, на которые я выглядел со своим ростом, они бы не зверствовали так сильно. Итогом стала поседевшая и словно в миг постаревшая на десяток лет мать, и три недели в больнице с сотрясением мозга, сломанной рукой и множественными ушибами различной тяжести. Вот тогда-то, лёжа в больнице, я и пригляделся к врачам. Что удивительно, учитывая что у меня мама хирург, но до этого момента я даже не задумывался о её профессии, воспринималось просто: мама пошла на работу, как и любой другой родитель любого другого ребёнка. Но там я увидел, как к врачам относятся, как смотрят на них как на небожителей, сам так смотрел. И, в итоге, загорелся этим. Ну и, собственно, после этого случая мама задалась целью переехать в более безопасное по сравнению с нашим городом место, и когда добилась места в больнице Джонса Хопкинса, мы переехали сюда. А не будь того случая, кто знает, где бы я сейчас был. Может быть снаркоманился бы в канаве, а может стал бы супер рок-звездой и блистал бы со сцены перед многотысячными толпами фанатов, как мечтал когда-то. Не исключён ещё вариант, что сначала стал бы звездой, а уже потом снаркоманился, но уже в более элитной канаве. — Тебе бы пошло выступать со сцены, и образ у тебя подходящий, — опускаю взгляд на его руки, скольжу глазами (а хочется пальцами, а лучше языком) от локтей до кончиков пальцев, что слегка поглаживают покрытую конденсатом бутылку. Смеётся. — Да, видимо не все замашки рок-звезды во мне умерли. — Но я рад, что ты стал тем, кем стал, иначе не сидеть мне с тобой за одним столиком в баре, а лишь смотреть с дальних рядов стадионов, — пихает под столом мою ногу своей и будто нарочно оставляет их в большем контакте, чем до этого. Теперь моя очередь делать вид, что ничего такого не происходит. — А я вот никогда не хотел стать знаменитым. — Серьёзно? Ни актёром, ни спортсменом, ни музыкантом? — Серьёзно. Не, ну совсем в детстве, когда папа смотрел футбольные матчи, я иногда пристраивался рядышком и слушал, как он восхищается Роналдо, и тогда я хотел стать Роналдо. Не как Роналдо, а просто Роналдо, то есть чтобы хоп, щелчок пальцев, и вот он я: большой, сильный и успешный футболист. А вот это вот всё с тренировками, нарабатыванием навыков потом и кровью, это всё не для меня. Я определённо не фанат спорта. — Не хочу тебя разочаровывать, но над выносливостью своего тела всё же придётся работать. Это крайне важно при многочасовых операциях. Ну и физическую силу порой придётся использовать, — при этих словах наклоняется ближе ко мне над столом и сжимает мой бицепс, ну или что там у меня вместо него. — Так что советую не обходить стороной тренажёрный зал, ну или, хотя бы, отжимания с пробежками, — разжимает свою руку, но не просто убирает, а как бы вскользь оглаживает. — Ну а почему, например, не актёром? У тебя очень интересные черты лица, запоминающиеся. Аааа! Я запутался! Мне воспринимать это как комплимент? Или же я просто вижу сигналы, которые хочу видеть? — Тут вопрос не в профессии, а именно в публичности, в популярности. Никогда бы не хотел стать человеком, на которого направлено пристальное внимание 24 на 7, я предпочитаю разделять профессиональную жизнь и личную. Актёр же, если говорить именно об известной личности, он не перестаёт играть, уходя с площадки, вся его жизнь превращается в игру в угоду публике. И он играет, потому что хочет больше хороших ролей, а потом ещё подсаживается на бенефиты в виде очень прибыльных рекламных контрактов. И висит он на огромном плакате с охуенно дорогими часами, только всем абсолютно насрать на эти часы. Производитель тем самым лишь ткнул в глаз конкурентам, доказывая как он крут, раз этот чувак захотел стать лицом их бренда. Чувак с плаката прорекламировал себя, как он охеренен, раз такой бренд пригласил его стать их лицом. И об актёрстве уже никакой речи не идёт в этот момент. И чувак, кстати, должен постоянно доказывать, что он действительно охеренен, и соответствует всем параметрам охеренности, которые придумали, — машу на эмоциях руками, так как не могу придумать, кто там у нас устанавливает нормы охеренности. — Ну кто-то короче придумал. Не представляю, как вообще не потерять самого себя при такой жизни, того себя, который до пяти лет на горшок не умел ходить, и пиписьки с соседской девчонкой друг другу из любопытства показывал, и прыщи давил, думая, что так быстрее пройдёт. В общем, живого неидеального себя, а не вылизанного до ослепительного блеска. Делаю паузу и только тогда замечаю, что Арми разве что рот от удивления от моей экспрессии не открыл. Чёрт, что-то я разошёлся, хотя всего лишь две бутылочки пива выпиты, может виноваты недосып и волнение перед встречей? — Знаешь, даже в нашей далеко не звёздной профессии порой нужно подстраиваться под определённые рамки, не имеющие никакого отношения к медицине. По себе знаю. — Это ты о чём? — Когда я сделал тату, Чарли, точнее доктор Вествик, шеф хирургии, мягко попросил меня не светить своими татуированными руками среди пациентов и уж тем более среди их родителей. Потому что не любой родитель захочет доверить своего ребёнка человеку с картинками на теле, для некоторых это как показатель непрофессионализма и инфантильности. И я, конечно, могу бить себя в грудь и с пеной у рта доказывать свои права, но добьюсь лишь того, что ребёнка, который мог бы получить мою помощь, увезут к другому врачу, и не факт, что тот окажется лучше меня. Поэтому я надеваю халат или же кофту с рукавом под робу и иду работать. С открытыми руками меня можно увидеть только в операционных, куда доступ для посетителей закрыт. Вот как-то так. — Мне нравятся твои тату, — вот бы протянуть руку и огладить, хотя бы только запястье, чтобы узнать чувствуется ли узор под пальцами или же нет даже еле ощутимого рельефа. — Но выходя из больницы ты же не скрываешь их, опасаясь, что кто-то из родителей твоих пациентов начнёт преследовать тебя, — да что ж меня несёт-то! — Ну, на самом деле, разные были ситуации, и преследования некоторых мамочек не исключение. — Окей, но согласись, что нет давления больницы, например, в вопросе с кем тебе встречаться, — кивает. — Вот, а этим ребятам можно заводить пару, только соответствующую стандартам и выбору общества, или же жить в тотальной секретности, это же с ума можно сойти как стрессово. Или представь, встречаешь кого-нибудь на вечеринке, и вроде оба не против ничего обязывающего перепиха, но как быть уверенным, что ваша связь не всплывёт потом где-нибудь ненужной новостью. Таскать в портмоне рядом с презервативом сложенный экземпляр NDA? — допиваю остатки пива и слегка подвисаю, теряя нить своей эмоциональной тирады. — Так. Это я вообще к чему? — К тому, что тебя сильно беспокоит сексуальная жизнь знаменитостей? — смеётся и закидывает в рот орешек, после чего проходится языком между губ, слизывая мелкие кристаллики соли. Провожаю взглядом кончик его языка и только после поднимаю к его глазам. Смотрим друг на друга, чувствую, как скулы печёт от разлившегося румянца, а в голове совсем не вовремя мысль “в туалет бы”. — Нет, всего лишь к тому, что не хотел бы быть популярной личностью. — Хорошо, непопулярный Тимоти, я сделаю заказ и выйду на улицу покурить, окей? — Окей, мне тут тоже надо отлучиться. — В конце барной стойки, по коридору налево.***
Помыв руки, несколько секунд рассматриваю себя в зеркале, после чего прислоняюсь лбом к прохладной стеклянной поверхности и прикрываю глаза. “Какой же ты, Тимоти, озабоченный придурок. Он делится с тобой историей из детства, которая изменила его жизнь, а ты берёшь и сводишь всё к потрахушкам голливудской элиты. Глупый-глупый Тимоти.” Перекатываюсь лицом по зеркалу, охлаждая теперь висок и щёку. “Всё, надо взять себя в руки и доказать ему, что ты в состоянии нормально общаться.” Ещё раз осмотрев себя, направляюсь к выходу из туалета. Только вернувшись в зал, замечаю как изменилась атмосфера по сравнению с той, что была, когда мы только пришли. Теперь паб был забит почти под завязку, музыка стала определённо громче, но всё равно не перекрывала шум множества голосов, неравномерным роем повисших в воздухе. Преимущество этих изменений я ощутил сразу, как сел обратно за наш столик, - теперь, чтобы слышать друг друга, мы рефлекторно склонялись ближе друг к другу. О, как же мне это понравилось! Вдыхать отголоски его парфюма смешанные с запахом табака, и иметь возможность так близко смотреть на него, что увидеть серебристые вкрапления в синей радужке его глаз и всего несколько, можно пересчитать по пальцам рук, веснушек на носу. То, что я поплыл, я понял, когда в очередной раз почувствовав на своём лице движение воздуха, когда он говорит, представил, что это множество крошечных воздушных поцелуев врезается в мою кожу, и захихикал, тем самым оборвав его на полуфразе. — Что? — вскидывает удивлённо бровь. — А? Не, ничего, извини, — наверное, мне должно было стать стыдно или неловко, но кажется я уже миновал этот рубеж. Смотрит внимательно на меня, изучающе. — Тааак, похоже нам пора закругляться. — Нет! Пожалуйста, всё отлично, правда! — с ужасом представил, что мы сейчас попрощаемся, и он уедет от меня на без разницы какого цвета убере. Смеётся и, словно ребёнка успокаивает, сжимает моё плечо. — Я не говорю, что плохо. Но думаю нам лучше выбраться на воздух и прогуляться. Иначе попадёт мне от твоей тёти. Рассчитавшись, выходим на улицу, и ловлю кайф от вечерней свежести в отличие от духоты бара. Горящее почти всё время лицо, наконец, охлаждается, и, надеюсь, принимает нормальный оттенок. Обойдя кучку курящих у входа, Арми останавливается и спрашивает, покачивая головой. — В сторону центра или в сторону воды? — Конечно, к воде. Задаёт направление рукой, я же свои прячу в карманы, почему-то именно сейчас почувствовав смущение, будто теперь обстановка стала более интимной, хотя держимся друг друга точно дальше, чем это было за столом. Продолжаем ещё в пабе начатую тему студенческих годов, вспоминая общих профессоров, делясь своими самыми жёсткими залётами и сравнивая врачебные вечеринки его и моих годов. Как выяснилось, со временем абсолютно ничего не изменилось, ну разве что выбор музыки, под которую студенты усиленно пытались скинуть стресс. Когда выходим на Балтимор Уотерфронт Променад уже активно вспоминаем школьную жизнь. — О, ну ты-то наверняка был очень популярным в школе с такой-то внешностью! Не удивлюсь если и королём выпуска. Я прав? — смеюсь и заглядываю ему в лицо. — А вот и не угадал! Женским вниманием я, конечно, не был обделён, но учитывая какой занозой в заднице я был для учителей со своими постоянными спорами и протестами, меня бы и близко не подпустили к пьедесталу избранных. А вот мой брат Александр да, мастерски умел ладить как с преподавателями, так и с учениками различных мастей. Возможно, поэтому и выбрал путь в политику. И, кстати, да, он-то как раз был в претендентах на звание короля. А мне и без этого было неплохо. Девчонок привлекал мой образ бунтаря, поэтому найти, с кем пообжиматься в кабинете биологии после уроков или сходить на танцы, трудностей не возникало. Пихаю его локтём в бок. — Да, понял я уже, понял, что отбоя от девчонок у вас не было, мистер Возмутитель спокойствия, — шучу, а у самого кольнуло “всё-таки девчонки”. — Ой, вот только не надо строить из себя ущербного. Ни за что не поверю, что юному Тимми недохватило внимания противоположного пола на школьных танцах. Опьянение, что начало постепенно отпускать на свежем воздухе, в миг усилилось от этого его “Тимми”. Впервые он назвал меня так, не считая сна. Беру себя в руки и, глубоко втянув влажный воздух, отвечаю. — Ну, можешь не верить, но так оно и было. Представь: не спортсмен, а закомплексованный ботаник с вечно вылезшим на самом видном месте прыщом. Я даже своих кудрявых волос стеснялся, поэтому всегда коротко стригся. И лучший друг у меня был под стать мне, такой же ботан, только бредивший не анатомией человека, а кодингом. Так что, как-то так исторически сложилось, что ни на один бал я не ходил и даже ни разу медленного танца с девочкой не танцевал, — более точную причину, почему я избегал танцев, решил умолчать. Не признаваться же ему, что я боялся вовсе не того, что останусь без внимания со стороны одноклассниц, а наоборот, что мной может кто-то заинтересоваться, а мне это совсем не нужно. Не нужно, потому что в то время я и так чувствовал себя крайне неуверенно, только-только начиная осознавать кто я, и неловкие отказы на нежеланные знаки внимания только усугубляли бы моё состояние. Поэтому было решено максимально сократить вероятность таких ситуаций. — Окееей, ну не в школе, так в универе? Делаю два широких шага вперёд и разворачиваюсь, вставая к нему лицом. — Здравствуйте, меня зовут Тимоти, мне двадцать четыре года, и я ни разу по-настоящему не танцевал медляк, — рассматриваю его удивлённое лицо. — Теперь я выгляжу достаточно ущербным в твоих глазах? — пробивает на хохот от бредовости всего этого разговора, ну и не успевший выветриться алкоголь добавляет. Молчит, смотрит на меня как на восьмое чудо света. Молчит, а по лицу легко читается, как под черепушкой нейроны активно забегали, обдумывая что-то. — Да ладно тебе, это не является какой-то моей травмой юности. Не вижу в этом ничего особенного. — Ну уж нет! Альтруист внутри меня не успокоится, пока мы это не исправим! Не могу перестать смеяться. — И что, будешь бегать по набережной в поисках пары для меня? Типа, не хотите ли лишить моего товарища танцевальной девственности? — А зачем кого-то искать? Для медленного танца нужны двое, нас двое, — протягивает ко мне одну руку ладонью вверх. — Тимоти, я приглашаю тебя на танец. В этот момент мимо пробегают две подружки-бегуньи и прыскают от смеха за его спиной, но не останавливаясь, удаляются в противоположном от нас направлении. Отбиваю несильно его руку. — Ха-ха, очень смешно. Пойдём дальше, а то за нами уже шпионят со второго этажа, — скашиваю глаза на дедулю на балкончике дома, что стоит почти вплотную к прогулочной дорожке. Продолжаем путь. — Знаешь, я же могу и обидеться. Меня даже в школе так не отшивали. — То есть ты на полном серьёзе готов станцевать со мной медляк? — Ну да, а почему нет? — по всей видимости не я один здесь не трезв. — Окей, — оглядываюсь по сторонам, подмечая небольшую компанию подростков на поляне чуть впереди и троицу собачников, выгуливающих своих четвероногих. — Но сделаем тогда всё так, как я хочу. — Сказал человек, который ещё пару минут назад утверждал, что не видит в этом ничего особенного. Он дразнится, посмеиваясь, а у меня ладони потеют, от осознания, что мы собираемся сделать. Что я собираюсь сделать. — Пойдём, — потянуть его за руку не решаюсь, да и заняты мои, потираясь о штаны, чтобы избавиться от противной липкости, поэтому лишь киваю головой, чтобы следовал за мной. Сворачиваю на узкую тропинку между двумя домами, плотно засаженную по обе стороны какими-то кустарниками и деревьями. Буквально несколько шагов вглубь и вот мы уже отгорожены от всех густой зеленью. Достаю из кармана кейс с наушниками, вытряхиваю их, один отдаю ему, второй ставлю себе в ухо. Послушно повторяет за мной. Из другого кармана достаю телефон, проверяю, что блютуз-соединение установлено, лезу в один из своих плейлистов. Я точно знаю, какую песню хочу включить, правда вот не уверен, как он отреагирует на мой выбор. Ну что ж, была не была. Нажимаю воспроизвести и сразу убираю телефон в задний карман. На первых секундах начального проигрыша приподнимает брови и слегка кивает, показывая тем самым, что выбор одобрен. Когда Терри Нанн начинает петь, он протягивает мне руку, приглашая, и я, забыв про весь страх, беру её. Вторую кладу ему на плечо, и так получается, что три пальца попадают на рукав его футболки, а вот безымянный и мизинец на кожу. Не успеваю на этом особо заострить внимание, потому что чувствую его большую ладонь на своей талии, как скользит по боку за спину и давит, притягивая меня ближе. Начинаем неспешно покачиваться, и смелею окончательно, поднимая на него взгляд. Глаза его словно светятся голубым серебром в почти полной темноте, и гипнотизируют, так что не оторваться, так что готов сознаться во всех потаённых желаниях, так что ещё чуть-чуть и признаюсь, что у меня действительно перехватывает дыхание от него. Слишком долго глаза в глаза, после такого в романтичных фильмах должен следовать поцелуй, но он лишь улыбается, понимаю это только по прищуру глаз. Отвожу взгляд, потому что ещё немного и сделал бы какую-нибудь глупость, которая могла бы испортить весь вечер. Возвращаю внимание к своей руке, что лежит на его плече и решаю, что самое время проверить то, что раньше хотел узнать. Двумя пальцами-разведчиками чуть двигаю по его коже, пытаясь ощутить кончиками выпуклость орнаментов, но ничего не чувствую. Немного увеличиваю амплитуду поглаживания, но снова никакого намёка. В конец осмелев (или одурев) двигаю пальцами на максимальную амплитуду, при которой не надо двигать всей кистью. — Ты что делаешь? — хриплый смешок мне прямо на ухо, то, что без наушника. — Ничего, — да благословенна пусть будет темнота, хранительница всех стыдливых! Успокаиваю своё любопытство, и дотанцовываем до конца композиции без других неловких ситуаций. Когда трек переключается на следующий, медленно отпускает меня и вынимает наушник, протягивая его мне. — Ну как? Чувствуешь, как твоя жизнь качественно изменилась? Всё юморит, а мне хочется навалиться на него, оттесняя к стволу дерева, и зацеловать этот шутливый рот до самых гланд. Но сдерживаю себя, дурачась в ответ. — Ага, и теперь ты обязан на мне жениться. Хватается оскорблённо за сердце. — Вот и делай людям добро от всей души, тут же пытаются хомут накинуть. Уже открываю рот, чтобы сострить, но тут раздаётся звонок телефона, моего чёртового телефона. Дри. — Привет. — Эй, Тимми-Тим, я трезвая и дома. Тебя ждать или твой “знакомый” позвал тебя к себе заценить его коллекцию пластинок? Судорожно жму на клавишу громкости, убавляя до минимума, но в этой изолированной от внешних звуков тишине, кажется, он всё уже услышал. — Я приеду домой. Скоро. Всё, пока. Скидываю звонок, а он перехватывает мою руку с телефоном, чтобы заглянуть в экран. — Уже поздно, а мне завтра на суточное дежурство заступать, надо бы успеть выспаться. Идём, тут рядом парковка с такси. — Да, пойдём, — отвечаю поникше и плетусь за ним к оживлённой набережной. Эйфория от всего вечера резко схлынула. Он действительно заторопился из-за работы или же из-за того, что услышал? Может ему противно теперь находиться рядом со мной? Ну нет, он точно не выглядит гомофобом. Да он, блин, пригласил меня на танец! Но возможно он не против, когда это всё в виде шутки, но неприятно, когда такой вид внимания в его сторону всерьёз. Блять, как же не вовремя Дри решила проявить свою заботу. Остаток пути по большей части проводим в тишине, лишь перекидываясь незначительными фразами, а в основном слушая обрывки фраз чужих разговоров и шум воды, ударяющейся о бока пришвартованных яхт. Когда подходим к стоянке, советует всё же оформить заказ такси через приложение для безопасности. Делаю, как говорит. “Ваш водитель подъезжает, время бесплатного ожидания 2 минуты” оповещает убер. Машина выруливает перед нами почти сразу. Ну вот и всё. — Спасибо за вечер. Это было… интересно, — руки держит в карманах, отчего понимаю, что ни рукопожатия, ни тем более объятий ждать не стоит. — И тебе спасибо. Мне понравилось, — почти не смотрю ему в глаза, лишь кидаю быстрый взгляд. Открываю заднюю дверцу и сажусь, потому что топтаться у машины и дальше, словно ожидая от него каких-то ещё действий, было бы совсем неловко. — Да, и ещё, Тимоти, — наклоняется, заныривая корпусом в машину, тянется ко мне, и так хочется надеяться, что для поцелуя, но аккуратно убирает волосы с моего уха и обжигает его как дыханием, так и словами. — Можешь сказать своей подруге, что выиграл спор. Операция твоя. Мягко захлопывает дверцу и машина тут же трогается с места, увозя меня в полной растерянности.