Т
С пробуждением все чувства, что терзали меня в машине, а потом и дома вплоть до того, пока не отрубился прямо как был, - одетый и поверх застеленной кровати, вернулись. Причём в той же последовательности. Негодование. Какого чёрта! Как такой офигенный вечер мог закончиться таким провалом? Я раз за разом прокручивал в голове момент прощания, и ни черта не понимал. Почему операция моя, если по факту у меня ни операции, ни свидания? Откуда он узнал про спор, тем более, что никакого спора и не было? Ну не было же спора! Я просто хотел встретиться с мужчиной, который ювелирно вписался в созданный мной шаблон идеальности. И за вечер с ним готов был заплатить операцией, даже если самой первой. Заплатить операцией за свидание - после осознания этих слов подступал второй этап чувств. Злость. В первую очередь на себя. Сразу ведь понимал, насколько тупое было предложение, и не стоило вестись на уговоры Саманты и соглашаться. Пора бы уже научиться говорить “нет”. Но злиться на себя было не интересно и не продуктивно, поэтому я быстро переключался на Саманту. Да, именно она виновница всего случившегося. Именно она своим желанием найти выгоду для себя при любом исходе разрушила почти образец моего первого свидания. Возникла мысль, что, преследуя свои личные интересы, и доктору Хаммеру в преднамеренно искажённом виде донесла о нашей договорённости она же, но быстро отмёл её, так как это уже попахивало интригами какой-то третьесортной мыльной оперы. Но больше всего меня устраивало злиться на Него. Злиться даже с какой-то нездоровой удовлетворённостью. Картина в моей голове рисовалась ой как не в пользу доктора Хаммера: я и Саманта лишь два несмышлёных интерна, которых угораздило запасть на старшего хирурга. А он весь такой самоуверенный в своей неотразимости просто взял и хладнокровно поиграл со мной. Начиная со встречи на крыше, где бесцеремонно облапал меня (нуууу… момент, конечно спорный... Отмахиваюсь от внутреннего голоса, как от надоедливой мухи), заканчивая вчерашним вечером, где… Где много чего! Все его рассказы про детство, школу и друзей - было ли из этого хоть что-то правдой, или же это всё заготовленные для искусственного свидания байки? Блять, да он даже мой первый настоящий медляк превратил в фарс! И очередной дротик-осуждение летит в его самодовольное и такое, сука, красивое лицо, служащее сейчас воображаемой мишенью. Достигнув некоего пика возмущённого гнева, откатываюсь в эмоциях назад. Всё же моя вина в этом всём тоже есть, именно с моего согласия на глупые условия Саманты вся эта карусель фиктивности и непонимания и закружилась. Да, надо извиниться первому, а там глядишь - и он попросит прощения, тогда уже можно будет нормально объясниться и начать всё заново. Беру в руки телефон, снимаю блокировку экрана, и яркими флешбэками возвращаются воспоминания, как ждал от него сообщения всю ночь и день. Да он же, сука, специально издевался надо мной, заставляя ждать и ждать этого грёбанного сообщения! Специально тянул до последнего, вынуждая изнывать от нетерпения. Ууу, тварина, хрен тебе, а не извинения! После чего накатывает новая волна досады: ну почему, почему это не могло быть просто нормальное свидание! Тем самым круг терзающих эмоций замыкается, в точности, как и вчера вечером. Резко переворачиваюсь на живот и впечатываюсь лицом в подушку, так, что дышать с трудом и выдыхать горячим воздухом с громким сопением, так, что желание прокричаться в ни в чём неповинный гусиный пух почти непреодолимо. А собственно почему бы и нет? Глубоко вдохнув, выпускаю своё недовольство в недра подушки, так, что зад от усердия приподнимается. Щелчок дверного замка заставляет резко приподняться. — Напугала меня! Ты почему не на тренировке? Дри оценивающе осматривает мой видок. — И тебе доброе утро. Чётные воскресенья - с утра, нечётные - после обеда, мог бы уже и запомнить, — пялимся ещё с десяток секунд друг на друга молча. — Умывайся и на кухню, живо! — не оставляет шанса ей возразить, тут же выходя из комнаты. Послушно отскребаю себя от матраса и плетусь в ванную, по пути захватив домашние шорты и футболку.***
На кухонном столе уже заботливо дожидается кружка кофе и свежевскрытая упаковка с миндальным печеньем. Дри, с ногами устроившаяся на своём стуле, вскидывает взгляд при моём появлении и отставляет свою кружку на стол. — Ну, присаживайся и рассказывай, — ведёт рукой в приглашающем жесте. — Звучит немного устрашающе, — сажусь напротив и сразу тяну руку к любимым печенькам. — И что же я должен рассказать? — прикидываюсь непонимающим, потому что не хочу, не хочу делиться своим провалом даже с ней, даже если самый близкий мне человек уже многие годы. — Тимми, ты слишком меня любишь и уважаешь, чтобы делать из меня дурочку, поэтому прекращай эти игры в “не понимаю, о чём ты”. Я же не слепая и видела, каким расстроенным ты вчера вернулся домой со встречи с каким-то там знакомым. Скажи честно, он тебя обидел? Сделал что-то плохое тебе? — Господи, Дри, ты смотришь слишком много криминальной хроники! Умерь своё воображение! — Тогда просто расскажи мне всё и не заставляй мучиться в жутких предположениях! Я же с ума схожу, волнуясь за тебя! — перехватывает мою руку над столом и слегка сжимает в своей. — Давай, начнём с того, что это за знакомый, с которым ты вчера встречался. Смотрю на неё молча несколько секунд. Знаю её, не отстанет ведь, и отговорку какую-нибудь, придуманную наспех, не съест. Всё равно будет копать до последнего, пока лезвие её метафорической лопаты не ударится о крышку сундука с моими запрятанными ото всех переживаниями. А может это вовсе и не плохо, поделиться с кем-то, услышать мнение человека, смотрящего на ситуацию со стороны. Выдёргивает меня из мыслительной дискуссии, чуть сильнее сжав мою ладонь. — Если ты там судорожно пытаешься придумать какую-нибудь чухню, то зря, я твоё враньё на раз-два раскушу. — Да ничего я не придумываю, просто собираюсь с мыслями, — беру ещё одну печеньку, но не откусываю от неё, а начинаю отламывать небольшие кусочки и складывать их в ряд на столе, просто чтобы занять руки, просто чтобы создать повод не смотреть постоянно на Дри. Потому что стыдно, и за своё поведение, и за то, что оказался в роли использованного и кинутого. Из кусочков песочного теста начинаю выкладывать тривиальные геометрические фигуры. — Ладно. Вчера я встречался с доктором Хаммером, это ведущий хирург детского отделения в нашей больнице. И я поведал всё. Знакомство в его отделении, разговор с Самантой, нашу встречу на крыше, с последующим предложением встретиться, и в общих чертах описал вчерашний вечер, опустив некоторые более интимные для меня моменты. Так же не стал рассказывать о подслушанном на крыше телефонном разговоре, не то что Дри, а даже самому себе не хотелось признаваться, что у него кто-то есть. Заканчиваю рассказ, одновременно заканчивая выкладывать из крошек немного кривоватую звезду. Дри почти всё время молча слушала, лишь пару раз задав уточняющие вопросы. — Вот и вся история. Никто меня не бил, не насиловал, и даже словесно не оскорбил, но мне всё равно хреново, потому что такой классный вечер оказался полностью игрой. — Он тебе действительно очень нравится, да? — Такой, как он, всем нравится. Если бы ты его увидела, поняла бы меня. С протяжным стоном падаю на сложенные перед собой руки лицом вниз. Боже, как же неловко говорить об этом, словно подросток, рассказывающий своей маме о первой влюблённости. Дри молчит какое-то время, я же, словно в подтверждение недалеко ушедшей ребячливости, пытаюсь дотянуться языком до ближайших к нему кусочков своего пятиконечного творения. И когда очередная пазлина звезды прилипает к влажному кончику языка, втягиваю её в рот и с тихим хрустом прожёвываю. Чувствую, как пальцы начинают аккуратно перебирать мои волосы. — А чего бы ты сам хотел от этого доктора Хаммера? Ну вот если откинуть все обстоятельства, и всё то, что уже произошло. Представь, белый лист, ты и он. Что бы ты хотел на нём увидеть? Одноразовый или, может быть, многоразовый секс без обязательств, или некое покровительственное отношение в сторону тебя с постельными элементами, а может полноценные серьёзные отношения? — Боже, Дри, я не знаю! Я ничего не планировал и не думал. Ну какие мне сейчас серьёзные отношения! Во-первых, практика только началась, и мне нужно думать совсем о других вещах, а во-вторых, я совсем его не знаю. Знаю лишь, что меня очень тянет к нему, хочется всего с ним, рассматривать, слушать его, о чём бы он ни говорил, и прикасаться тоже очень хочется. Он такой… такой… Блять, я рядом с ним полным идиотом становлюсь, словно части мозга просто отключаются, — поворачиваю лицо вбок, чтобы взглянуть на неё, и тут же тоже укладывается на руки, так, что смотрим друг на друга на одном уровне. — Не хочу этого всего, у меня сейчас должны быть совсем другие приоритеты, но не могу перестать думать о нём. — Обычно так и происходит, когда мы влюбляемся, и ты, мой милый Тимми, по всем признакам именно влюбился, — смотрит на меня пару секунд, будто ожидая, что начну оспаривать. Не начну. — И, к счастью ли или же наоборот, это не происходит по заранее установленному нами плану, а бабахает как гром среди ясного неба. Иногда совсем не вовремя, но с этим уже ничего не сделаешь. Не будешь же, как дурак пытаться молнию в мешок поймать, чтобы отложить до подходящих времён, и уже тогда весь такой подготовленный и накрахмаленный распакуешь, чтобы познать, наконец, какая она такая любовь. Неа, просто прими это и смирись со своей участью. Садится опять ровно и отпивает уже явно остывший кофе. — Как думаешь, ты его привлекаешь? Тоже поднимаюсь с рук, отряхивая с локтей впившиеся крошки. — Я не знаю. В какой-то момент мне показалось, что да, но при прощании всё порушилось. Я даже не уверен, правда ли всё то, о чём он мне рассказывал весь вечер, или же это от начала и до конца спланированное представление. — Ну, давай рассуждать логически, если он узнал о вашем с Самантой споре… — Да не спорили мы! — Не перебивай. Я сейчас пытаюсь рассуждать со стороны твоего доктора, и, исходя из всего, что ты рассказал, он думает, что вы на него поспорили. Приятного, думаю, мало узнать такое. И, видимо, чтобы поскорее избавиться от вашего навязчивого внимания, он решает быстренько решить этот вопрос, разыграв свидание с одним из вас. Но! — вскидывает указательный палец вверх. — Что вселяет оптимизма для тебя: первое - он выбрал тебя, а не ту девушку, и второе - он потратил на тебя около четырёх часов своего выходного, хотя для галочки мог просто угостить кофе в любой кафешке и аривидерчи с пожеланиями хорошей операции. Думаю, он хотел провести с тобой время, иначе не вижу смысла так заморачиваться. Сам тешил себя такой же мыслью, но на смену её приходила другая, менее радостная, - возможно, он увидел моё отношение к нему, и выбрал именно меня, решив, что так удар в отместку будет ощутимее. Как же бесит неопределённость! — Как думаешь, что мне делать? — Прозвучу сейчас банально, но поговорить. И для ваших профессиональных отношений, и для личных, если таковые всё же будут, нет ничего лучше, чем просто честный разговор. Откровенно, без увиливаний, расскажи ему, как всё было на самом деле с твоей стороны. Ну, и извинись, конечно, тоже, потому что то, о чём вы с Самантой договорились, вообще не комильфо. Боже, вроде взрослые образованные люди, а выдумываете порой полную дичь! Отчитывания Дри пропускаю мимо, фокусируясь на главном. — Так мне ему написать? Или, может, доехать до больницы, чтобы поговорить? Он сегодня на дежурстве. — Мне кажется, правильнее будет поговорить лицом к лицу, а не через сообщения. Но никаких поездок сегодня! Я прекрасно помню, как ты жаловался, сколько всего надо будет изучить на выходных, и что-то мне подсказывает, что вчера тебе было не до этого. Так что дохлёбывай и за учёбу, завтра поговоришь. И это, — обводит рукой остатки моей печеньковой сплюснутой звезды, которую будто засасывает в чёрную дыру. — Убери за собой. Всё, пойду составлю план тренировки для моих детишек. Чмокает в макушку и уходит в гостиную. Что ж, надо действительно правильно расставлять приоритеты, ещё одна печенька, а потом к хирургическим инфекциям мягких тканей.***
Утром правда старался приехать в больницу пораньше, чтобы застать доктора Хаммера в конце его смены, но будто само мироздание было против нашей встречи, ставя мне одну за другой подножки. Сначала из-за спешки я пролил на себя кофе, из-за чего пришлось, матерясь шёпотом, чтобы повторно не разбудить Дри, бежать в комнату и переодеваться. На дороге каких-то два невыспавшихся, озлобленных водителя не поделили полосу, теранавшусь бамперами, отчего полпути автобус плёлся еле-еле. Уже выйдя из автобуса, когда только собирался ускориться, меня окликнула немолодая парочка, спрашивая, как пройти к корпусу, где расположен реабилитационный центр. И можно было бы отмахнуться, и отправить к центральному ресепшену, где их бы уже перенаправили, но совесть почему-то не позволила, поэтому ещё несколько драгоценных минут было потрачено на подробное объяснение пути. Подбегая к своему корпусу, зачем-то осматриваю парковку, будто ища подтверждения, что он ещё здесь, хотя так и не знаю, на чём он ездит. Переодеться к смене я успел вовремя, но, аккуратно поинтересовавшись у одной из медсестёр, узнал, что доктор Хаммер уже с час как уехал из больницы. Чёрт. Пока принимали данные у ночного дежурного не мог смотреть на Саманту. Злился на неё за такую подлянку, и хоть головой понимал, что сам виноват, злиться на неё было проще. Когда до обхода оставалось минут пятнадцать всё же подошёл к ней, потому что неопределённость напрягала больше, чем раздражение. — Скажи, только честно, ты кому-нибудь говорила о нашей договорённости о докторе Х и операции? Поворачивается ко мне и поднимает на меня свои и так большие, да ещё и выпученные глаза. Выглядит искренне удивлённой. — Нет! С чего ты так решил? — Ни с чего. — Нет уж говори. Что случилось? — блять, теперь точно не отцепится. Ну что ж, если вставать на путь исправления, то быть честным со всеми. — Доктор Хаммер предложил мне встретиться, но в конце встречи оказалось, что он знает про наш уговор, только в какой-то изменённой интерпретации, помахал ручкой и, разве что, не сказал отъебаться нам от него. Видно, как задумалась, обрабатывая новую информацию, и глаза как-то вмиг потускнели. — Значит, всё-таки выбрал тебя. — Ты меня будто не слышишь, это было не свидание, а от начала и до конца спланированная игра. — Да, но играть он всё же решил с тобой, а не со мной. Думаю, это о чём-то да говорит. Вот и Дри что-то подобное говорила. — Ты точно никому не рассказывала об этом? — Точно-преточно, Тимоти, — уже раздражённо. — Доброе утро, мои самые лучшие интерны! — резко оборачиваемся к нашему наставнику. Как всегда, светится непонятно откуда взятым оптимизмом. — План на сегодня таков: сейчас мы идём на обход, и вы подтверждаете там данное вам звание самых лучших знаниями материала, что задавался вам на выходные. После обхода Стивен - к доктору Майерсу в ортопедию, Крис сегодня на подхвате у сестёр и первичный осмотр поступивших на скорой. Тимоти, повторяешь этапы открытой аппендэктомии и идёшь со мной на операцию, назначенную на 08.10. Первую секунду радуюсь, но тут же пугаюсь, а потом встречаюсь взглядами с Самантой, но она быстро отводит глаза. — Доктор Хейс, можно вместо меня будет Саманта на операции? — подаю голос, а сам готов хоть сквозь пол провалиться, вплоть до минус второго этажа, где располагается морг. Вскидывает удивлённо брови и оглядывается по сторонам, словно в поисках чего-то (возможно моей совести). — Я не поняла, за выходные изменились правила, и теперь практиканты сами решают, в каких операциях участвовать, а в каких нет? — явно не ждёт от меня ответа. — Нет, Тимоти, если я назначаю тебя на операцию и у тебя нет веских причин к отказу, то ты идёшь на операцию! Господи, ну что за молодежь пошла, — проигнорировав моё “извините”, продолжает. — Саманта, на тебе сегодня палаты 314, 317 и 324, контроль назначенных процедур. Если до среды, до того, как в расписании появится операция миссис Моррис из 314, расскажешь какой оптимальный вариант подходит в её случае, будешь ассистировать. Глаза Саманты тут же вспыхивают азартным огоньком, коротко кивает в ответ, а по всему виду видно, что мысленно уже в палате 314.***
Разрез, выделение отростка, пересечение брыжейки, обработка, отсечение, санация, ушивание. Повторяю все этапы про себя уже круг на шестой, благо время, сколько нужно потратить на помывку рук, это позволяет. Доктор Хейс стоит рядом, тоже на на второй раз проходясь щеткой по ногтям. — Почему выбран открытый способ, а не лапароскопический? — надеюсь, дрожь в голосе слышна только мне. — УЗИ показало небольшое новообразование на червеобразном отростке, при этих условиях показан только открытый способ. — Из-за этого как-то меняется последовательность действий? — слегка пугаюсь, что что-то упустил. — Нет, всё стандартно, просто отправим иссечённую плоть на диагностику, — поворачивает ко мне голову, не прекращая мыть руки (думаю за столько лет вырабатывается мышечная память на эти действия). — Тимоти, не волнуйся, я буду рядом и если что направлю тебя, и сам не стесняйся задавать по ходу вопросы. Киваю и перехожу к обработке рук антисептиком. Операционная - словно отдельный мир, обладающий особенными звуками, имеющий свой специфичный запах, где каждый обитатель чётко следует своим обязанностям, и даже скорость передвижений здесь кажется другой, - секунда, и ты у стола с пациентом; зависаешь вроде бы на краткое мгновение, а уже все заметили твою заминку. Вот, Тимоти, начало твоего пути, как хирурга. Глубокий вдох, и выдох. — Скальпель.***
Остаток понедельника прошёл в блаженной эйфории. Операция прошла успешно, я от и до сделал все этапы самостоятельно, лишь словесно корректируемый доктором Хейс. Я чувствовал себя… Я не знаю, как описать это состояние каким-то конкретным словом, это был микс чувств, который дарил чёткое осознание, что так хорошо мне не было ещё никогда. Состояние, когда ты ощущаешь себя почти что всесильным, когда любая проблема видится легко решаемой. Я почти что не думал о докторе Хаммере, но когда мысль всё же всплывала, я быстро отмахивался от неё, решив, что как увижу его, то всё разрулю на раз-два. Алё, я сам иссёк аппендикс, неужели не справлюсь с обиженным доктором-красавчиком? Вечером с Дри отпраздновали моё становление как хирурга, бутылочкой красного сухого. Ну, я - бокальчиком, любимой тёте досталось всё остальное. Уснул я почти моментально, как голова коснулась подушки. И сон в эту ночь снился из тех, что не хочется, чтобы заканчивался. Я был в больнице Джонса Хопкинса, шёл по залитым солнечным светом коридорам и всем, буквально в каждой палате требовалась моя помощь. И я без особых усилий спасал одну жизнь за другой. Родственники пациентов бросались на шею, рассыпаясь в благодарностях, медперсонал смотрел с нескрываемым восхищением. И всё было лучше не придумаешь. Но в какой-то момент атмосфера переменилась, я оказался в палате перед мальчиком, и понял, что сам не справляюсь. Я начал кричать, чтобы вызвали доктора Хаммера, но медбрат, что стоял рядом, сказал, что в больнице нет никакого доктора Хаммера и никогда не было. Я делал всё, что мог, но ребёнок на моих глазах просто растворялся в воздухе и одновременно с этим меня и всё вокруг поглощала полная тьма. Проснулся я в холодном поту почти прямо перед будильником. Эйфории как и не было.***
Надо. Надо поговорить с ним. Всё объяснить и извиниться. Необъяснимо страшно стало от мысли, что его может не быть в моей жизни. Возможно, кто-то назовёт меня королевой драмы, да и похуй. Главное, чтобы больше не звучало фразы, что доктора Хаммера нет. Утром вторника доктор Хэйс загрузила нас по самое "не балуй", так, что выдохнуть и взять перерыв в минут пятнадцать смог только ближе к одиннадцати. И как же удачно я спустился на первый этаж, где есть стойка с нормальным кофе, потому что по пути к ней у регистрации увидел доктора Хаммера, ещё в уличной, немного, как мне показалось, выбивающейся из его стиля одежде, - светлые, почти строгие, но без стрелок, брюки, белая футболка-поло и льняной бежевый пиджак. Вспомнил, уж не знаю, к месту ли, фразу “подлецу всё к лицу”. В его статусе я ещё не разобрался, но то, что он в любом наряде будет выглядеть эталоном моего мужчины, я уже уверен. Приближаюсь к нему стремительно, даже не сформировав в голове с чего начать, подмечаю лишь, что заполняет какие-то бумаги. — Доктор Хаммер, можно с вами поговорить, — привлекаю его внимание и отхожу на шаг в сторону, так, чтобы отвернулся полностью от регистрационной стойки. Поднимает удивлённый взгляд, но всё же поворачивается, как я и хотел. — Я о том, что произошло в субботу. Я не знаю откуда у вас информация, но она не верная, не было никакого спора. Всё наоборот, я готов был отказаться от операции, лишь бы встретиться с вами. Открывает уже рот, чтобы что-то сказать, но тут мимо меня проносится небольшой ураганчик, задевая левый рукав халата вихрем тёмных волос. — Папочка! — и со всей дури врезается в него, что аж отшатывает его немного назад. Обнимает её одной рукой за плечи. — Милая, сколько раз говорить, что в больнице бегать нельзя, — не обращает на его слова никакого внимания, и внимательно рассматривает меня своими пронзительными и такими знакомыми голубыми глазами, он же поднимает вновь немного растерянный взгляд на меня. Молчу, пребывая в охреневающем шоке. Дочка, это явно его дочка! Опять обращается к девочке лет семи. — А где мама? Я же тебя попросил быть рядом с ней. Мама? У девочки есть мама? Нет, конечно, это нормально, что у девочки есть мама. Но.., мама!? — Я здесь, — мелодичный, с ноткой усталости голос. Не хочу поворачиваться. Просто не хочу. Не хочу видеть, что существует эта женщина. Которую любит, с которой имеет общего ребёнка. Которую, по-видимому, предпочитает видеть полностью без одежды. И в противовес своим желаниям поворачиваюсь. Невероятно красивая, ухоженная латиноамериканка с угольно-чёрными, волнами струящимися волосами и с просто сказочно-диснеевской доброй улыбкой подходит к нам вплотную. Опускаю взгляд ниже - и невероятно беременная. Чёрт-чёрт-чёрт, ну как меня угораздило вляпаться в такое! — Я… я подойду к вам позже, — всё, на что меня хватает. Разворачиваюсь и стараюсь как можно скорее раствориться в воздухе, как для них, так и для самого себя. Лишь краем уха зацепляю недоумевающее “кто это?” от его женщины. Его женщины. Тошнота подкатывает спазмами, что приходится остановиться на минуту за углом возле урны. Но нет, пронесло. Ура, Тимоти, ты везунчик по жизни, не обблевался на глазах посетителей. Считай, победа. Врун, лжец, предатель. Возвращаюсь к назначенным доктор Хейс задачам. Беру анализы, отношу в лабораторию. Врун, лжец, предатель. Вношу готовые результаты в карточки болезней. Врун, лжец, предатель. Отвожу пациента на МРТ. Жду. Врун, лжец, предатель. Отвожу пациента обратно в палату. Врун, лжец, предатель. — Да что с тобой? У тебя лицо, как у маньяка! — Саманта дёргает за рукав, когда вношу изменения в направлениях для мистера Родденбери. Поделиться. Надо поделиться с кем-то, пока меня не разорвало. — Он женат и глубоко беременен! Отходит от меня на полшага и, кажется, близка к тому, чтобы позвать Леонарда из психиатрического. — У доктора Хаммера есть жена, ребёнок и ещё почти ребёнок, — со второй попытки получается почти правильно. Смотрит недоверчиво. — Нет. — Да! — Да нет. — Да да! Я сам видел! Просит рассказать ей всё, но, выслушав меня, всё равно вижу, что не верит мне. — Что-то не сходится. Не должно у него быть жены. — Должно не должно, а она есть, — развожу безнадёжно руками. — Ладно, раз они здесь, я пошла на разведку, а ты к Хейс, она тебя уже искала. А я ещё извиняться хотел перед этим вруном. Пресмыкаться, мол, извините несмышлёного интерна. Лжец. Я искренне хотел побыть с вами. Предатель. Врун, лжец, предатель. Эти три слова отзывались во мне, каждый раз выплёскивая порцию яда. Ближе к часу дня меня вновь перехватила Саманта подозрительно весёлая. — Тимоти, пошли в столовую. — Я не голоден, — бурчу, и понимаю, что ворчу, как старый дед, но ничего с собой поделать не могу. — Нет, ты определённо хочешь пообедать, — и насильно тянет меня за рукав. Сдаюсь её напору, потому что порой безболезненней просто плыть по течению. Всю дорогу молчим оба, она лишь загадочно лыбится, чем раздражает меня ещё больше. Лишь только заходим в столовую, как одёргивает меня в сторону, не давая пройти дальше, но и чтобы вход не загораживали. — Смотри. Не понимаю, куда я должен смотреть. Шарю по всему помещению взглядом, а потом вдруг останавливаюсь и понимаю. За большим прямоугольным столом сидит Дайан Хаммер, заведующая хирургическим отделением, доктор Хаммер, и та красивая латиноамериканка, а девочка стоит позади неё и заплетает ей волосы, а напротив них сидит ещё один доктор Хаммер и рядом какая-то женщина в халате, явно тоже врач из этой больницы. — Но как? — туплю по-страшному. — Однояйцевые близнецы, слышал о таком явлении, доктор Шаламе? — смеётся надо мной, а у меня нет никакого желания и сил в ответ язвить, хочется обнять её и покружить в благодарность. — Кстати, видишь ту мадам в халате рядом с истинным доктором Хаммером? — киваю, фокусируя внимание, на женщине примерно его же возраста, с волосами убранными в тугой пучок на затылке. — Это доктор Шеннон Дэйл из педиатрии, как раз та, о которой некоторые говорят, что у них раньше был роман, но разошлись друзьями. Внимательнее рассматриваю её. Красивая. Ну, наверное. Насколько могу видеть, тоже высокая, стройная, волосы русые, но с рыжим отливом. Пучок и губы, очерченные ярко-алой помадой, придают лицу какую-то излишнюю строгость. Больше ничего не могу с ходу считать. — Они как семейство Калленов, слишком хороши, чтобы быть настоящими, — тянется посмотреть на них из-за моего плеча, обдавая тем самым мою шею горячим дыханием. — Тебе бы поработать над своей фильмографией, — не смог удержаться от замечания. — А тебе над своей драматичностью, — не осталась в должниках Саманта. И не могу с ней спорить. Сейчас, когда вижу двух братьев Хаммеров рядом, не могу не обратить внимание насколько всё-таки лучше мой доктор Хаммер. Да, в моих мыслях именно МОЙ доктор Хаммер, и никто не в силах мне запретить так думать. Тот, второй, теперь, когда сидит рядом с моим, выглядит совсем уж пресным в сравнении. И сложно даже с ходу сказать, в чём дело, и стрижка вот вроде свеженькая, по сравнению с отросшей шевелюрой моего доктора, и шмотки вроде брендовые. Но вся эта “бежевость” образа и потухший, уставший взгляд вкупе проигрывают обычному белому халату, под которым, я-то теперь знаю, прячутся великолепные узоры, и белоснежной наикрасивейшей улыбке, причиной которой я когда-нибудь хотел бы стать. Отвлекаюсь от мечтаний, когда девчонка начинает с громким хихиканьем носиться вокруг стола, и на втором круге настоящий доктор Хаммер ловит её и зацеловывает десятком смачных поцелуев в щёку. Сука, да ты и так идеален, прекрати меня добивать! — Пойдём, скоро начнётся лекция по пластике сухожилий, хочу успеть нормальный кофе взять, — тянет меня на выход. Кидаю последний взгляд на столик, где мне интересен только один человек, и выхожу в коридор вслед за Самантой. Надо обязательно сегодня поговорить с ним. — Спасибо тебе. — За что? — За то, что в который раз помогаешь мне, ведь ты могла ничего не рассказывать, тем более учитывая, что я тебя, можно сказать, подвёл с операцией. — Ой, перестань. Из-за этой глупой договорённости сама чувствую себя виноватой, да и поняла окончательно, что этот голубоглазый принц не из моей сказки, так чего тогда силы и время тратить впустую. Кстати, я тебя ещё не поздравила с первой операцией. Слышала, что ты полностью всё сделал сам, это круто! — Спасибо. Я пиздец как волновался, но стоило только оказаться перед столом, как всё это отошло на второй план и мысли заработали по чётко-установленному плану. Ну и комментарии доктора Хейс очень помогли. Всё-таки она классная. — Ну, вот завтра и проверю на операции, — косится на меня, довольно улыбаясь. — Значит, справилась с её заданием? — Ага, ещё утром сегодня рассказала ей, и она дала добро. — Молодец! Поздравляю! Расскажешь на каком методе остановились?А
Настроение ни к чёрту. И вроде всё нормально, состояние мамы уже несколько дней без ухудшений, операции проходят плавно, ещё и любимую племяшку, наконец, увидел впервые за последние месяца три. Живи и радуйся. Но мысль, что надоедливо зудит аж с вечера субботы, не отпускает и всё сильнее выбешивает своей настойчивостью. “Этот паршивец ничего не отрицал, даже для галочки не написал извинения”. Ну и нахрена ты устроил это псевдосвидание? Кого проучил в итоге, его или себя? Как наивная идиотина поплыл от этих ведьминых глаз с поволокой, забылся на какое-то время, игнорируя тянущийся вслед за нами шлейф из обмана и фальши. И этот танец… Ну на кой хер, а? Щедро раздаю себе воображаемые оплеухи. Это всё недотрах, другого объяснения нет. В ЛА бы сейчас, но тут без вариантов, маму и на пару дней не оставлю. Рад стуку в дверь, что отвлекает от ненужных мыслей. — Не помешаю? — Александр заглядывает, удостоверяясь, что я один. — Нет, проходи. Где потерял всё семейство? — Мама повела Лили смотреть на новорождённых, потому что той видите ли не верится, что такие маленькие ползунки и боди, которые мы купили, подойдут её будущей сестрёнке. Ну а Ева, воспользовавшись моментом, сбежала поболтать с Шеннон. Смеюсь, представляя с какой серьёзной мордашкой племянница будет строить родителей в вопросах воспитания своей младшей сестры. Александр обходит кабинет, рассматривая на стенах мамины благодарности, после чего усаживается в кресло напротив. — Мама выглядит довольно бодрой. — Да, последние пару недель прошли спокойно. Последние обезболивающие работают стабильно, но всё равно нет никаких гарантий, что не будет всплесков. Растирает лоб кончиками пальцев обеих рук, как при мигрени. — От лечащего врача не было больше никаких новостей? — Нет, я бы тебе сразу сообщил. К сожалению, всё без изменений, теперь остаётся только поддерживать её состояние по мере возможности. — То есть максимум восемь месяцев? — Срок примерный, но да, — знаю это уже давно, и проговаривал вслух не раз, но голос всё равно проседает. — Слушай, ну а если ей устроить полный домашний покой, может это помогло бы продлить срок. Ну вот какого чёрта она в больнице делает?! Все эти физические нагрузки, да и моральные, явно же не на пользу. — Алекс, ты знаешь нашу маму не хуже меня. Ей плохо дома, и если бы мы даже каким-то неведомым мне образом заставили её отказаться от больницы, всё, чего мы добились бы, это то, что она провела бы последние месяцы в атмосфере одиночества и бесполезности. Здесь она улыбается, чувствует себя нужной, и мы все присматриваем за ней. — Ладно. Я понимаю, — выдыхает глубоко. — На самом деле, я бы хотел с тобой поговорить кое о чём пока мы одни. — Да, конечно, я слушаю. — В следующем году будут выборы в сенат, и я планирую баллотироваться в сенаторы от штата Мэриленд. — Ого! Это огромный шаг, поздравляю тебя! — Пока не с чем. Так вот, Арми, с сентября, как только я подам заявку, внимание ко мне со стороны прессы и общественности увеличится многократно. И не только ко мне, но и ко всем членам моей семьи. Разбирать будут до самых потрохов, а конкуренты с остервенением искать что угодно, что поможет запятнать моё имя. Молча жду, что скажет дальше, но ловлю себя на неприятном осознании, что уже знаю, к чему он ведёт. — Так вот, — продолжает после небольшой паузы. — К тебе тоже будет повышенное внимание, — замолкает опять. — И? — пусть уже скажет, что хочет. — И пусть ты не особо со мной делишься своей личной жизнью, но даже я понял, что в Лос Анджелес ты уезжал жить далеко не с женщиной, и парнишка, который сегодня ко мне подбегал, только подтвердил мои догадки, — (какой ещё парнишка? ну да не об этом сейчас) — Раскопать всё это прессе не составит никакого труда, понимаешь? — Свои сексуальные предпочтения я не скрываю, но и не выставляю напоказ. Так к чему ты ведёшь, Алекс? — К тому, что твой нетрадиционный выбор партнёров может очень сильно подгадить мне в предвыборной кампании. — И с какого перепугу твоих избирателей должно волновать, с кем спит твой брат? Ты у нас примерный семьянин с красавицей-женой, очаровательной дочкой и второй на подходе. Кому какое дело до моей личной жизни? — Такое, что говорить о хорошем скучно, а вот разбирать под микроскопом изъяны человека очень даже рейтингово и привлекает намного больше публики. — Ну спасибо тебе, брат. Вот так, оказывается, моя личная жизнь стала изъяном на твоём светлом образе. Кривится недовольно, словно устал дурачку элементарные вещи объяснять. — Не передёргивай, но по факту, да. А ещё всё усугубляется тем, что мы с тобой как две капли, поэтому абсолютно всё, что касается тебя, будут приписывать и мне. Жалуешься на поганое настроение? Обстоятельства решают, что этого недостаточно. Херак тебе ещё разочарование брата поверх всего прочего. Откидываюсь на спинку дивана, когда понимаю, что с начала этого абсурдного разговора напряжён как струна. — Алекс, что ты хочешь от меня? — Я точно знаю, что ты не только по мальчикам, — всем видом показывает, как ему сложно это говорить. — Всю школу, да и университетские годы ты был ещё тем любителем девушек. Я прошу это не только для себя, но в первую очередь для тебя самого, — (ох ты ж бля, какое благородство) — Тебе уже тридцать шесть, не будешь же ты вечным холостяком, пора подумать и о создании своей собственной семьи. Найди себе женщину, попробуй, наконец, строить перспективные отношения. — Ты так выражаешься, будто это происходит вот так просто, по составленному плану. Да, мне нравятся женщины, и да, если бы я встретил ту, с которой мне бы захотелось развивать более серьёзные отношения, то я бы так и сделал. Но пока такой не нашлось. — Если бы ты перестал прыгать из койки в койку, возможно, тебе было бы проще разглядеть ту самую. Челюсти сжимаются самопроизвольно от такого хамства, тем более учитывая, как это далеко от правды. — Извини, правда извини, я перегнул палку, — вероятно, осекается из-за моего вида. — Я просто предлагаю тебе, подумать об этом, не более. — А вот и мы! — мама широко улыбается, но заметив моё напряжённое лицо, улыбка тут же тускнеет. — Мальчики, всё в порядке? Для мамы у меня должно быть всё отлично, поэтому растягиваю свою фирменную улыбку. — Всё хорошо, мама. Ну что, всех младенцев пересмотрели? — хлопаю ладонью по дивану, приглашая Лили сесть рядом, что она и делает с разбегу. — Дядя Арми, они такииие крошечные! А пальчики у них вот такусенькие, — пытается показать явно преуменьшенный размер. — А один чихал, и его ноздрюлечки так смешно раздувались! — начинает заливисто хохотать, и вижу, как мама вновь расслабляется и смеётся вместе с ней.Т
Совершенно случайно выцепляю его взглядом на третьем этаже, выходящим из ординаторской в уличной (какого чёрта?) одежде. Время только приближается к пяти, а я планировал перехватить его в конце смены, то есть в восемь, и тогда уже спокойно поговорить. Ну что же, жизнь подкидывает нам обстоятельства, мы подстраиваемся под эти обстоятельства. Придётся мистеру Лири немного позже узнать, что никаких опухолей в кишечнике у него нет, а всего лишь газы, с которыми справятся клизма и капельница. Остаюсь стоять на месте, так как сам идёт в мою сторону, по всей видимости, к лифту. Не замечает меня пока что, а у меня есть возможность его порассматривать. И что-то мне не очень нравится то, что вижу. Вид какой-то уставший и недовольный, если не сказать злобный. Между бровей залегла глубокая складка, губы сжаты в тонкую линию, желваки на скулах играют, словно зубы в крошку готов скрошить. Не замечает меня всё ещё, и ловлю себя на трусливой мысли, что может и не время сейчас с разговорами своими объяснительно-извинительными лезть. А вдруг это он из-за меня так расстроен? Один из моих внутренних “я” начинает ржать в голос, сгибаясь почти пополам. Метра три между нами остаётся, поднимает взгляд и, наконец, замечает меня. Складка становится только глубже, а я сильнее прижимаю снимки мистера Лири с его газами к груди, словно это защитный тотем, способный уберечь меня от любых невзгод. — Доктор Хаммер, мы можем поговорить? — вот это да! Голос почти даже не дрогнул. Нажимает кнопку вызова лифта. — Это может подождать? — Крайне не желательно. Двери разъезжаются, заходит в кабину, а я всё таращусь в ожидании. Приглашающий взмах головы. — Давай на ходу. Меня ждут. Залетаю в последний момент. — Кто вас ждёт? Явно не ожидал такой наглости, приподнимает удивлённо бровь и даже хмыкает. — Ты об этом хотел поговорить? — Нет, извините. Я о том, что произошло в субботу. И до неё. Я не знаю кто вам и что сказал, но мы правда не спорили на операцию. — То есть вы, доктор Шаламе, утверждаете, что в недрах лестничных пролётов не договаривались со своей коллегой, что тот, кто первый добьётся свидания со мной, получает операцию? — говорит медленно и размеренно, смотрит всё время перед собой на сомкнутые металлические двери, и только в конце кидает на меня короткий колючий взгляд. — Нет! Всё совершенно наоборот! Тот, кто вдруг добьётся вашего внимания, должен был отдать одну свою операцию! — Это даже звучит не логично. Зачем вообще о таком договариваться? Двери лифта разъезжаются и сразу направляется к выходу, наискосок пересекая холл и явно не заботясь, следую ли я за ним. А я следую, по возможности стараясь держаться сбоку, а не сзади. Ну вот и что мне ему ответить, если он сам так и не понял? Правду, Тимоти, только правду. Пусть неловко, пусть рискуешь быть осмеянным, но лучше так, чем добровольно держать себя в клетке, сплетённую из сомнений и страха быть непринятым. Уголок бумажного конверта со снимками уже истерзан в хлам. — Потому что вы очень понравились нам обоим, — признание приходится как раз на момент, когда проходим через стеклянный тамбур между двух раздвижных дверей, поэтому получается громче, чем планировал. Оборачивается удивлённо. Неужели и правда не ожидал такого? Выходит на улицу и сразу сворачивает в сторону, видимо, чтобы там закончить разговор, не мешаясь в проходе. — И Саманта предложила, если у одного из нас всё же что-то получится, то тот отдаёт участие в одной операции, типа как в утешение. Я знаю, как это тупо и по-детски звучит, и я уже миллион раз пожалел, что согласился, но что сделано, то сделано. Всё, чего я хотел, это побыть с тобой. Арми, пожалуйста, поверь мне. — Доктор Хаммер, — поправляет меня, будто это сейчас самое главное. — Мы уже вне стен больницы, — парирую, сам себе мысленно аплодируя в этот момент. Улыбается как будто даже искренне, и это намного лучше сердито-сжатой челюсти. — Подловил. Оглядывается мне за спину и словно ищет кого-то взглядом. — Тимоти, я тебя услышал и, допустим, даже поверил. Да, договорённость у вас вышла бредовая и, я бы сказал, неэтичная. Но и я сам поступил не образцово, разыграл это дурацкое “свидание”, вместо того, чтобы просто поговорить с тобой. Поэтому я тоже прошу у тебя прощения. — Значит, всё, о чём ты рассказывал в субботу, полная выдумка? — Что ты, это было бы слишком напряжно, сочинять столько фактов о своей жизни. Нет, я говорил с тобой откровенно. Но сейчас, — машет кому-то позади меня рукой, обозначая, что скоро подойдёт, и снова возвращает взгляд на меня. — Сейчас, мне кажется, нам стоит откатиться назад и попытаться построить правильные профессиональные отношения. У меня нет к тебе никакой обиды, как, надеюсь, и у тебя ко мне. Так что можешь без проблем обращаться ко мне с любыми вопросами, касающимися медицины, чем смогу, тем помогу. Но это всё, что я могу тебе предложить. А сейчас извини, но мне правда пора бежать. — Да. Хорошо. Обходит меня, а я не поворачиваюсь за ним. Не уверен, что хочу видеть, к кому он там спешит. Секунда, две, три. — Тимоти, — окликает меня и приходится всё же повернуться. — Сандра сегодня с утра рассказывала, как ты отлично справился со своей первой операцией. Ты молодец, правда. Так держать! — прощальный взмах руки и, не дожидаясь от меня реакции, уходит. Метров через двадцать наблюдаю, как Дайан Хаммер приобнимает его за талию, и они вместе удаляются в сторону парковки. Он торопился к маме, он не обижен на меня, и он похвалил меня. Вроде поводы для радости. Но всё, что крутилось в моей голове: “Это всё, что я могу тебе предложить”.