Т
Будильник, кофе, автобус, обходы, консультации, автобус, сон. И так по кругу уже который день. Нет, доктор Хейс скучать нам определённо не давала, загружая если не практической работой, то изучением теоретических материалов. К тому же, нас всё чаще допускали в операционные, где время летело в разы быстрее. Ассистируешь на двухчасовой операции, а по ощущениям будто не больше десяти минут прошло от начала, и только когда выходишь из стерильного помещения, вдруг ловишь себя на том, как ломит все мышцы после долгого стояния, да ещё порой и в совсем неудобном положении. Что там доктор Хаммер говорил о физически-тренированном теле и выносливости? Нет, неа, не думать о нём. Не думать о мужчине, что так нагло и без спроса засел в моей голове, что снится мне так часто с обнажённым, дорисованным моим воображением, торсом. Не думать о мужчине, что вернул меня в эру ночных поллюций, потому что во снах всё додуманное и дорисованное обязательно жалось ко мне, тёрлось своими рисунками о мою бледную, ничем не помеченную кожу, и нетерпеливое дыхание с хрипотцой на выдохе, такое реальное, что просыпался резко с рукой в трусах, и какое-то мгновение ещё казалось, что вот, опущу глаза к паху и наткнусь на встречный небесный, такой же пьяный от желания, как и мой, взгляд. “Не думать, не думать, не думать” повторял я из раза в раз, но мантра, похоже, была бракованная и не несла ни волшебного исцеления, ни успокоения. Как бы я ни старался, а глаза сами шарили по коридорам в надежде выцепить среди прочих фигуру того самого. Того самого, что, по всем признакам, пустил в ход какую-то свою тайную суперспособность невидимости. Я точно знал, что он в больнице, расписание операций так же регулярно подтверждало это, но больше чем за неделю, я увидел его лишь единожды, обедающим в компании нашего кардиолога, доктора Анны Палуцци. И вовсе я не сталкерил его, можно сказать, что даже наоборот, на крышу выходил лишь в те моменты, когда точно знал, что его там не окажется, либо во время его операций, либо вообще вне его смены. Ну а потому что, что я ему скажу, пересекись мы вот так, наедине? “Доктор Хаммер, я к вам с чисто медицинским вопросом, как вы и говорили. Чисто гипотетически, представьте, что перед вами молодой мужчина, который, вы точно знаете, безумно хочет вас, и у которого уже несколько месяцев, несколько дофига месяцев, не было секса. А мы, как врачи, знаем, что долгое воздержание грозит простатитом, застоем крови в органах малого таза, ну и психологическими проблемами, такими как повышенная раздражительность и апатия. Так вот, повторюсь, чисто гипотетически, вы, находясь рядом с этим мужчиной, не чувствуете ли вы своим долгом помочь ему, ну как врач? Взять, блять, и уже отмассажировать его простату!”. Прикрываю лицо руками, потому что даже наедине с собой становится стыдно за такую ненормальную одержимость этим человеком. Стыдно, что в отличие от внешнего поведения никак не могу усмирить свои внутренние желания и фантазии. Фантазии, в которых я получал полный доступ к великолепному телу доктора Хаммера, в которых смело исследовал его всё ртом и руками, в которых он, не в силах молча вынести такое наслаждение, выстанывал протяжно моё имя. Я же готов был простонать лишь от мыслей об этих иллюзорных стонах. Была ещё одна вещь, за которую не то чтобы стыдно было, но о которой я точно не стал бы никому рассказывать. В те разы, что я бывал на крыше, я, как какой-то очень мелкий воришка, доставал из укрытия его пачку, крутил в пальцах его самую обычную зажигалку, представляя, как тепло моих пальцев впитывается в зелёный пластик и после, когда он возьмёт её в руки, это тепло передастся ему. В какой-то момент эти мысли разрослись, и вот я уже аккуратно достаю одну сигарету за другой и зажимаю их по очереди между губ, стараясь не нарушить их целостность, но в то же время, как-то нездорово радуясь, когда губа чуть с трудом отлипала от тонкой бумаги, оставляя на ней небольшой влажный след. На этом месте впоследствии будут его губы. От этой мысли в сторону крестца пробегала мелкая дрожь. Нет, я никому и никогда не расскажу об этом. — Тимоти, да что с тобой? — Саманта слишком внезапно появляется у стойки, где без понятия, как долго, абсолютно слепо пялюсь в свой планшет. — Если это всё из-за доктора Х, то хочешь, я с ним поговорю, объясню, что это полностью моя вина, и ты ни в чём не виноват? — Саманта, не неси чушь, со мной всё нормально. Как бы мне хотелось так же легко, как ей, отпустить это всё. Раз ничего не светит, то какой смысл тратить на это время, перевернул страницу и пошёл дальше. Но не получается. Вирус “Х” проник во все жизненно важные органы, с особым рвением атакуя головной мозг, и никакой, сука, никакой антидот не мог с ним справиться. — Не нормально! Когда ты вдруг становишься копией Стивена, не разговаривая ни о чём, кроме анализов и диагнозов, это, Тимоти, не нормально! — Так мы в больнице, Саманта, и мы врачи, может нам и стоит говорить только об анализах и диагнозах? — Ну вот, о чём я и говорю! Тебя словно подменили! Нечего ей ответить. Только закатываю глаза, в надежде, что отстанет. — Господи, как же я это люблю! — Крис обеими ладонями упирается в стойку, чуть сгибая руки, будто хотел на неё лечь, но передумал. И почему они все появляются так внезапно? — Я только что был на трёхчасовой трансплантации тазобедренного сустава, это чистый кайф! Обожаю этого мудака доктора Майерса! — Оу! Неужели наш непробиваемый Крис наконец-то влюбился? — Саманта облокачивается спиной на стойку и строит сочувствующую гримасу. — Но боюсь, доктор Маккензи, кандидатуру вы выбрали не подходящую. Кинет он вас, как пить дать, кинет ради более талантливого интерна. — Милая моя, не ревнуй. Всё моё сердце, что не отдано ортопедии - твоё, тебе лишь стоит сделать шаг вперёд и взять, — пытается положить голову ей на плечо, но та лишь дёргается, отстраняясь. — Мне надо успеть в душ до лекции. Крошка, можешь купить мне какой-нибудь батончик и воды, а то я сегодня без обеда. Только никакого шоколада. — Доктора Майерса попроси. — Я знал, что ты не откажешь. Спасибо, — клюнув её в плечо, уходит в сторону раздевалки. Кошусь на неё, раздумывая, надо ли говорить. А, собственно, почему нет? Она же в мою личную жизнь без проблем влезает. — Между вами прямо искрит неравнодушием. Не думала, что стоит попробовать дать ему шанс? — О, нет! Крис бесспорно прекрасен, он отзывчив, внимателен, без вот этих вот надменных заёбок, про внешние данные так вообще молчу, но с ним, это как пройти путь жены генерала. То есть, надо сначала вытерпеть все этапы ограничений и лишений на закрытых военных базах, чтобы под старость лет довольствоваться какими-то привилегиями и статусами. С ним это равно выдержать все его гуляния на сторону, постепенно дрессировать, работать над отношениями, и годам к сорока пяти, возможно, получить почти идеального мужа и отца своим детям, — вздыхает как-то тяжело, что понимаю сразу, что не в первый раз думает об этом. — Возможно, прозвучит неправильно, но я не хочу отношений, над которыми я должна работать. Я дохрена сил вкладываю в своё профессиональное развитие, в личных же отношениях я хочу расслабляться и получать удовольствие. Нет никакого желания после четырнадцатичасовой или больше смены приходить домой и переключаться в режим подстраивания под кого-то другого. Нет, я просто хочу, чтобы меня любили и принимали такой, какая я есть, и только меня. Если же нет, то значит нам не по пути. И если это не произойдёт в ближайшем будущем, не беда, я никуда не тороплюсь, мне есть, чем заняться. Ловлю себя на мысли, что восхищаюсь ею. И в голову приходят слова, некогда сказанные мне Дри: “Хочешь сказать человеку говно - несколько раз подумай, станет ли тебе от этого легче, и принесёт ли ему или тебе это хоть какую-то пользу; хочешь сказать хорошее - говори без сомнений. Даже если тебе кажется это незначительным и какой-то глупостью, возможно, именно твои слова поддержат человека в самый нужный момент или даже вдохновят для каких-то грандиозных свершений”. — Знаете, доктор Олссон, я вами восхищаюсь. И уверен, что вы обязательно встретите человека, который будет любить вас без всяких перенастроек. Видно, что не ожидала от меня такого, глаза стали чуть больше, а скулы окрасились лёгким румянцем. — Спасибо, Тим, — оглядывается по сторонам, будто стесняется, что кто-то лишний мог услышать. — Ладно, пойдём. — Куда? — Куда-куда, к автомату, покупать батончик и воду, а то глядишь, наш мистер совершенство загнётся ещё от обезвоживания.А
Оглядываю зал на наличие свободных столиков. Четверг, вечер, время в самом разгаре. Помещение наполнено какофонией голосов, смеха и стучащих друг о друга бокалов. Администратор зала подсказывает, что во втором зале есть пара свободных столиков, и проводит нас к одному из них. Не заглядывая в меню, делаем с Анной заказ на два бокала пива и какую-то закуску. — Напишу Энтони, что мы в дальнем зале, — Анна быстро строчит своему мужу, я же, от нечего делать, обвожу взглядом бар. Откидывается на спинку кожаного диванчика, когда заканчивает. — Как же хорошо куда-то выбраться, а то последний месяц словно в заложниках у больницы была. — Демори вышла из отпуска? — Да, иначе ещё пара дней, и я бы завыла от безысходности. Какого чёрта Чарли вообще решил, что это норм - оставлять полтора кардиолога на две недели на всю больницу? — берёт бокал, как только приносят, и отпивает добрую треть. — Ну, не переживай, со следующей недели Сандра тебе подкинет кого-нибудь из интернов и будет тебе подмога, — смеюсь, потому что уже заранее знаю реакцию подруги. — Ох ты ж, чёрт! Это уже на следующей неделе? — выглядит действительно удивлённой. — Она же сегодня говорила об этом с утра, не помнишь? — Да я в своих мыслях уже плавала, видимо упустила. — Она тебя спросила, по каким темам им подготовиться, и ты даже что-то ответила. — Трындец, ну это уже клиника. Я что-то адекватное ответила? — Вроде да, я не особо вникал, — уже открыто забавляюсь её состоянием. — А что ты ржёшь, будто к тебе не приставят одного из них? Ой, или дай угадаю, ты ждёшь не дождёшься, заполучить в свои ручищи того кудрявого паренька? — смеётся, ополовинивая бокал, когда я успеваю сделать лишь несколько глотков. Самый близкий, наверное, после Ника человек, кому могу рассказать почти всё, но даже ей стыдно признаваться в том субботнем недосвидании с интерном. Потому что, во-первых, с вероятностью сто процентов настучит по голове, отчитывая за несознательность. Во-вторых, если рассказывать, то всю правду, и ту, где мне очень понравилось быть с этим нелепым и милым парнем. А после этого обязательно последует речь, что мне обязательно нужно попробовать строить более реальные отношения, и, возможно, этот практикант, так издевательски чертовски похожий на моего нынешнего партнёра, тот самый шанс. Знаю, что поступлю сейчас крайне эгоистично, бессовестно переводя тему, но надеюсь, она не обидится. — Как у вас с Энтони дела? Уже определились со сроками? Улыбка на её лице вмиг тускнеет, и чувствую свою вину за это. — У нас всё отлично. Последнее ЭКО запланировали на конец года. Не знаю, мне нужна какая-то передышка, — рассматривает тонкую пенку в своём бокале. Мне же, с одной стороны, хочется извиниться, что поднял эту тему, с другой, знаю, что ей нужно выговориться. — Но если в этот раз не получится, то всё, я сказала Тони, что это последний раз. Я так заколебалась надеяться, Арми. Это самое ужасное во всём этом, надеяться, и каждый раз рушить свои ожидания. Мне тридцать восемь, шесть последних лет я отчаянно пытаюсь забеременеть от своего мужа, и я безумно устала. Невероятно устала ждать этого грёбаного чуда, по другому уже и не назовёшь. Чарли я предупредила, что какой бы ни был итог, я всё равно возьму отпуск как минимум на год, так что он уже сейчас в поиске кандидатуры на моё место. Хочется обнять и забрать хотя бы часть её тоски на себя, потому что почти невозможно наблюдать за её беспомощностью. За беспомощностью человека, который твёрдой рукой вскрывает раненные сердца и с завидной невозмутимостью чинит их, несмотря на сложность задачи. Человека, который спас так много жизней, но не в силах помочь самому себе, вынужденный лишь следовать чужим указаниям и ждать. Сидит через стол напротив, поэтому лишь накрываю её руку своей, чуть сжимая. — С родителями так и не помирилась? — Ну, по факту я и не ссорилась с ними. Выслушала в очередной раз их “совсем не расистское” предположение, что, вполне возможно, я не могу забеременеть, потому что мой муж чёрный, и что мне стоит подобрать более подходящего под мои параметры донора спермы. Более, блять, подходящего, чем мой собственный муж! Нет, я конечно много раз слышала мнение, что Италия одна из самых расистских стран Европы, да и пока жила там, сталкивалась с разными взглядами и настроениями, но, когда слышишь такой бред от своих родных в сторону твоего любимого человека, тут уж любое терпение закончится. Поэтому выслушала и решила выбрать более щадящий для себя режим общения с ними, режим полной тишины. Созваниваюсь сейчас только с дядей, через него узнаю, всё ли у них в порядке. — Мне жаль, что всё так сложилось. Но знай, что я рядом, и готов помочь тебе всем, чем смогу, только скажи. — Спасибо, дорогой. И, пожалуй, я нагло воспользуюсь случаем, — растягивает губы в плутовской улыбке. — Ты мне очень поможешь, если мы переключимся с моей драмы на твою. Хочу знать всё, что у вас происходит с Хэлом. Придвигается чуть ближе, опираясь на локти, и всем видом показывает, как внимательно она готова меня слушать. Мне же остаётся только недовольно простонать, опустив голову. Знаю, что никуда не денусь, за искренность нужно платить ответной честностью. — Предполагаю, что ты интересуешься ещё и из-за последних новостей? Кивает в ответ. Последние несколько дней новостная лента шоу-бизнеса была завалена статьями и заметками, что таинственный и неприступный Хэл Флендер уже не единожды был замечен на свиданиях с известной моделью Кэри Дженсон. Правда фотосопровождение этих статей было крайне скудным, пара снимков, едущих друг за другом их джипов, и ещё один, где автомобиль этой самой Кэри был припаркован на подъездной дорожке к вилле Хэла. — Ну, он предупредил меня заранее, что в скором времени появятся такие новости, так что я был готов. У него намечается какая-то важная роль, и его агенты предположили, что все разговоры и слухи вокруг его личной жизни могут негативно сказаться на решении продюсеров давать ему эту роль или нет. — Так, Арми, стоп. Если честно, меня не особо интересует мотивация Хэла, да там всё и так понятно, куда больше меня волнует, как ты себя чувствуешь? Ох уж эта прямолинейность Анны. А я вот, напротив, куда с большим бы желанием поговорил о причинах его поступков, чем добровольно трепанировать свою голову с последующим анализом нейронных связей, отвечающих за ту или иную мою эмоцию. — Не знаю, сложно всё это. Головой я понимаю, что отношения тупиковые, и последние два года, что я вернулся сюда, мы вроде как медленно, но верно движемся к их окончанию. Но стоит нам увидеться, как мир словно переворачивается и становится в разы ярче. Тут же из головы вылетают все сомнения, и просто хочется быть рядом, брать всё, что он даёт. И я вижу, как он сам искренне загорается при встречах, как искренне хочет дать мне всего по максимуму. В такие моменты так хорошо, что кажется ещё немного, и тело обретёт супер-способность к левитации. А потом происходит какая-нибудь хрень, что-то вроде того, как он может резко одёрнуть меня, если, например, соберусь выйти в сад при дневном свете. И пусть этот сад огорожен забором и плотной стеной насаждений от посторонних глаз, но, видите ли, вертолёты тут летают, или вдруг кто дрон с камерой запустит. В такие моменты иллюзии рассыпаются, и хочется головой об стену от безнадёги биться. — Как думаешь, он когда-нибудь решится на каминг-аут? — Нет, почти уверен, что нет. Разве только, если это будет сулить получение супер-роли всей его жизни, — ухмыляюсь, но выходит как-то не весело. — Ты сам сказал, что к завершению отношений вы стали двигаться только тогда, когда ты был вынужден вернуться в Балтимор. Если предположить, что ты снова бы уехал в Лос Анджелес, думаешь, это помогло бы вам? Слышу всё, что Анна не произносит вслух. Уехать из солнечной Калифорнии я был вынужден по причине болезни мамы. Сейчас же по самым оптимистичным прогнозам ей оставалось несколько месяцев, то есть, через год меня уже ничего не будет держать в этом городе. Как бы страшно это ни звучало, но так и есть. — Нет, как раньше уже в любом случае не получится. Мы оба меняемся. Тогда почти всё моё время было отдано ординатуре, а свободное от неё я проводил с ним, когда он был в городе. И было не так важно, что в эти моменты я жил в его доме на правах призрака, которому даже на глаза уборщицы показываться было нельзя. Важно было лишь то, что происходило между нами наедине друг с другом, а было всё более чем хорошо, — улыбаюсь и чувствую, как лицо начинает гореть от вспыхнувших перед глазами парочки кадров из прошлого. — Сейчас я бы уже не смог жить в ежедневном режиме секретности. Слишком утомительно. Да и, если честно, хочется уже попробовать отношения, при которых можно планировать хоть недалёкое, но всё-таки будущее, а не только здесь и сейчас. — То есть ты настроен порвать с ним? — Ну, на самом деле, последняя встреча с братом уже подкинула серьёзную тему для разговора с Хэлом, после которого, думаю, он сам захочет распрощаться со мной как можно скорее. Удивлённо вскидывает брови. — В чём дело? Кратко пересказываю наш разговор с Александром. — Так что, если на меня начнут что-то копать, то не думаю, что Хэлу нужны лишние риски. Анна поднимает почти пустой бокал. — Так выпьем же за родственников, которых не выбирают! Пусть у них всё будет хорошо! Чокаемся и выпиваем напитки до дна. В этот самый момент к столику подходят Энтони и Ник. — Оу, да у вас веселье в самом разгаре, как мы поглядим! — Энтони наклоняется к Анне, быстро чмокая в губы. — Привет, крошка. Пытается сесть рядом с ней на диванчик, но она выпихивает его обратно. — Погоди, дай мне вылезти. Мне надо поздороваться со своим итальянским братом, — встаёт на ноги и приветствует Ника, явно громче, чем говорила до этого. — Ciao fratello! Sono cosi felice di vederti! — при этом активно жестикулирует. Ник не отстаёт. — Ciao, ciao, luce dei miei occhi! Come stai? Bene? — Bene bene. Спектакль заканчивается троекратным лобызанием. Мне же от друга достаётся обыденное рукопожатие. — Ник, ты идёшь со мной к бару заказывать напитки, а то этим янки ничего доверить нельзя. — Ой, что-то ты сейчас пила и не морщилась, — забавляюсь поведением Анны. — Воспитание, дорогой, воспитание не пропьёшь, — поворачивается к мужу. — Милый, тебе как обычно? — Да, детка, спасибо. — Милый, тебе как обычно? — Ник обращается ко мне, явно заразившись игривым настроением подруги. — Да, детка, спасибо, — шутливо подмигиваю ему. Анна утаскивает Ника за рукав в сторону бара, напоследок кинув совсем ненатурально-недовольное: “Придурки”.Т
Четверг. Вечер. День сегодня выдался особенно тягучим. То ли потому, что почти всё время, что не уходило на сбор предоперационных анализов миссис Кесслер, я занимался изучением материалов по предстоящей операции. То ли в целом накопилась какая-то усталость и апатия (да, возвращаемся к последствиям недотраха). В раздевалке тихо, все наши уже убежали, выключаю свет и усаживаюсь на лавку, прислонившись всей спиной и затылком к прохладной стене, а ноги вытянув вперёд, так, что почти достают до кабинок. Из-за двери доносятся приглушённые звуки больничной деятельности, что не прекращается ни ночью, ни в выходные, ни в праздники. Там шум и движение, а по эту сторону двери лишь статичный я, прислушивающийся, как звуки собственного дыхания смешиваются с монотонным гудением вентиляции. Часть комнаты высвечивается вдруг вспыхнувшим экраном телефона, лежащего тут же рядом на лавке. Нехотя поворачиваю голову, чтобы посмотреть, что там, но, когда вижу, что сообщение от Хейс, сразу беру в руки и снимаю блокировку. Пишет, что в связи с необходимостью повторного ЭКГ и консультации кардиолога, операция миссис Кесслер переносится на поздний вечер пятницы, и чтобы я настроился на суточное дежурство. Отправляю ей короткое “ок” и гашу экран телефона, вновь погружаясь в темноту. И будто этого недостаточно, ещё на несколько секунд прикрываю глаза, полностью визуально отгораживаясь от всего. Завтра всё пройдёт хорошо, а в субботу ты, Тимоти, перестанешь страдать хернёй и пойдёшь искать приключения на свою половую систему. Открываю глаза и, оттолкнувшись от скамьи, поднимаюсь, чтобы начать переодеваться. Каждая минута сна на счету.***
Асистолия, она же внезапная сердечная смерть - это прекращение электрической и механической деятельности сердца, когда оно полностью перестаёт биться, когда по кардиомонитору бежит ровная, без каких-либо зубцов, линия. Причин асистолии множество, от различных сердечных заболеваний до патологий связанных с органическим поражением проводящих систем этого органа. Также нередкой причиной внезапной остановки сердца является тромбоэмболия лёгочной артерии, когда сгусток крови закупоривает главный кровеносный сосуд, доставляющий кровь в лёгкие человека. Чаще всего проблемы, которые могут привести к данному явлению, можно выявить во время обследований, но, к сожалению, иногда эти признаки скрыты до последнего. Тогда всё зависит от скорости и правильности действий врачей в экстренной ситуации. Но тут, как и в любом правиле, есть исключения. Два высококлассных специалиста общей и кардиохирургии, несмотря на большой опыт и внушительный багаж знаний, не могут запустить вдруг вставшее сердце.***
Люблю лето. Выходишь на улицу, когда солнце только-только поднялось на уровень первых этажей, а оно уже ласкает тебя своим теплом. И сидеть вот так, примостившись на жёстком бетонном выступе, совсем не холодно, напротив, даже приятно, когда лёгкий ветерок, пролетая мимо, приподнимает волоски на руках и провоцирует прилив бодрящих мурашек. И чувствуешь в этот момент - ты живой. Наверняка живой, ведь иначе бы не ускорялся так сердечный ритм, пока Честер в оба уха через проводную гарнитуру поёт о срывах, о душевной боли и поиске себя. Наверняка живой, иначе не было бы этого мерзкого кома в горле, что ни туда и ни сюда. Ты - наверняка живой, а сколько людей прямо в этот момент покидают этот мир, и в разы больше людей, кому теперь предстоит учиться жить без любимого родного человека рядом. Честно, хочется прореветься пока вот так, один на один с собой, и эгоистично пожалеть себя, что потерял своего первого пациента, прекрасную добрую женщину, что называла меня исключительно по имени, и каждый раз извинялась, предполагая, что я бы хотел, чтобы ко мне обращались “доктор Шаламе”. Доктор Шаламе, который, когда всё случилось, только и мог что стоять и наблюдать, как доктор Хейс и доктор Демори чёткими, слаженными действиями пытались спасти её. Прореветься хочется, но не получается, словно застрявший ком и слёзные протоки передавил, не пуская ни капли наружу. Поэтому продолжаю просто сидеть, отгорожённый громкой музыкой от внешних звуков, и смотреть, как тень от соседней клумбы медленно, но верно, постепенно удаляется от моих кроссовок. Боковым зрением замечаю движение и слегка оборачиваюсь. Приближается тот, кого так жаждал увидеть уже дней десять как, а теперь даже не знаю, хочу ли. А зачем? Чтобы в который раз предстать перед ним сопливым растерявшемся слюнтяем? Вырвать кусочек жалости к себе, а потом обсасывать его, воображая, что это ТО самое внимание, ну, которое не для каждого и всё такое. Да нахер надо! Кошусь, когда подходит совсем близко. Тоже в наушниках, только в эйрподсах. А у меня, видимо, организм переключило в защитный режим, и любая мелочь подмечается, как доказательство, какие мы разные, и что ничегошеньки-то мне светить тут не может. Потому что он в эйрподсах, а я после того, как посеял две пары меньше чем за полгода, в больнице таскаю дешманские проводные и только для поездок использую третью купленную пару беспроводных. И музыка словно поддакивает моему самовнушению, когда речитатив, заканчивающийся словами “и я не могу вернуть тебя”, буквально перебивается надрывным припевом “это правда!”. Не вынимает наушники, как, впрочем, и я, наклоняется и шарит рукой под плитой совсем рядом. Чёрт, я не специально, просто привык садиться здесь, где по плитке пробегает тонкая трещина в виде несимметричной стрелки, стрелки, что, по всей видимости, и служит для него ориентиром. Открывает пачку, достаёт зелёную зажигалку, а после и сигарету. Не могу заставить себя не смотреть, думая о том, что каждая побывала в моих губах. Ты больной извращенец, Тимоти. Зажимает, чуть сдавливая фильтр, и прикуривает. Слегка прищуривается, выпуская первую порцию вредного дыма, после чего садится рядом. И как будто даже слишком рядом, “незаинтересованно” бросаю взгляд на наши бёдра, что в менее пятнадцати сантиметрах друг от друга. Поднимаю глаза выше - смотрит куда-то вперёд и затягивается, пробегаюсь взглядом вдоль всей сигареты, от тлеющего кончика до фильтра, что с середины прячется за его губами. Губами, что не раз вылизывал в своих фантазиях. Губами, что сводят с ума желанием прикоснуться к ним в реальности. Губами, что совсем не яркие, а какого-то нюдового оттенка, и будь я производителем помады, обязательно бы выпустил одну с цветом под названием “Арми Хаммер”. Буквально вынуждаю себя отвернуться и почти копирую его, тоже пялясь в ничто впереди, разве что без сигареты. Так и сидим, каждый в своём звуковом мире, пока он не докурит и не встанет выкинуть окурок в урну. Возвращается и садится, падлюка такая, ещё ближе. Плечи не соприкасаются, а вот короткие рукава наших роб - да. Коже приятно щекотно от лёгкого движения ткани. И только концентрируюсь на этом ощущении, как всей своей красивой разрисованной рукой прижимается к моей. Не успеваю среагировать, а он уже вполоборота ко мне и второй рукой вытягивает наушник из моего левого уха, которое ближе к нему. Тут же в музыку врываются звуки улицы - гудение машин, вой сирены скорой помощи где-то вдалеке, шуршание кроссовка по мелкому гравию, которым я и не заметил как еложу. Звуки врываются и почти сразу тушатся, потому что на замену моему ставит свой наушник, немного коряво, потому что правый в левое, а себе, соответственно, мой на проводе левый в правое. В первые секунды мозг взрывается от какофонии абсолютно несочетающихся звуков. Сначала моя мелодия вроде побеждает, но стоит Честеру прокричать “Не отворачивайся от меня! Я больше не буду проигнорирован!”, как левое ухо вдруг заполняет вступившая с высокой ноты скрипка. И знаете что? Если вы на грани слёз, но всё как-то не получается, послушайте грёбаную скрипку! И даже тогда ещё оставался шанс сдержаться, но когда к грёбаным скрипкам добавились блядские виолончели, я проиграл эту битву. Первая слеза скатывается так быстро, что не успеваю вовремя сообразить и вытереть, так что падает с высоты мне на штаны, оставляя небольшое влажное пятнышко в месте удара, и тут уже смахиваю её, пока не успела расползтись тёмным кругом на светло-голубой робе. И это как пробить дамбу, после первой слезы вторая, и третья. И нет, всё не переросло в судорожные рыдания, просто слёзы, словно в упорядоченной последовательности, катились одна за другой. Наклоняюсь вперёд, чтобы упереться локтями в колени, но забываю, что нас связывает провод наушников. Шнур натягивается, но Арми тут же зеркалит мою позу, подаваясь вперёд. Не сверлит меня взглядом, не пытается успокоить, а просто даёт возможность выплеснуть всё накопившееся, дабы избежать нежелательной интоксикации негативными эмоциями. Когда обе композиции по очереди заканчиваются, вынимаю оба наушника, протягивая его ему. Он делает то же самое. Ещё какое-то время сидим молча, каждый со своими мыслями. — У меня сегодня умер первый пациент, — нарушаю тишину, но на него так и не смотрю, предпочитая досконально изучить шнуровку на своих кроссах. — Знаю. Сандра рассказала. Ты как? Надеюсь, не считаешь, что ты в чём-то виноват? — краем глаза вижу, что повернул лицо ко мне. — Нет, не считаю. Но там ещё будут разбираться в причинах. — Да, это стандартная процедура, — пихает своим коленом в моё, призывая, чтобы посмотрел на него. — Ты как? — Нормально, — смотрю на него и, как назло, одна, по всей видимости, отставшая слеза скатывается по щеке. — Нет, правда, всё нормально, — звучит неправдоподобно, когда при этом вытираешь мокрое лицо. — Твои друзья уже ушли? — Я сегодня один в ночь дежурил. Да мы как бы и не друзья, — зачем-то уточняю я. — Понятно, — поднимается неожиданно для меня и убирает пачку в свой не тайный тайник. Только не уходи вот так, побудь со мной ещё немного. — Моя смена тоже уже закончилась. Давай я подвезу тебя до дома? Даже не знаю, чего во мне было больше - удивления или неверия, или же неверящего удивления. Видит мою реакцию на, казалось бы, простой вопрос и решает пояснить. — Просто не хочу, чтобы ты был сейчас один. Передам тебя из рук в руки твоей тёти и всё, мне так будет спокойней. — Я… А я не могу, — боже, а как же хочется согласиться! — Сын миссис Кесслер прилетит только после девяти, нужно дождаться его. — Всё в порядке. Доктор Хейс просила передать, если увижу тебя, что ты на сегодня свободен, она сама дождётся его. — Точно? — кивает. — Ну ладно тогда. — Отлично. Значит сейчас переодеваться, и минут через пятнадцать встречаемся у главного входа.***
Опыт в принятии скоростного душа у меня уже был значительный, поэтому у раздвижных дверей со стороны улицы я стоял спустя каких-то четырнадцать минут после того, как мы вместе спустились на третий этаж. Ерошу волосы, так как хоть голову и не мыл, кончики всё равно замочил, и параллельно оглядываю парковку, прикидывая, какая из машин окажется его. Спорткары отмёл сразу, не могу его с его габаритами представить за рулём такого автомобиля. Тут вероятнее будет городской кроссовер или даже вместительный внедорожник, думается мне, что у доктора Хаммера много друзей и время они любят проводить не лёжа на диване с миской попкорна. Хотя какой-нибудь седан представительского класса тоже со счетов списывать нельзя. За этим занятием Арми меня и застал. — Готов? — Да. — Ну идём тогда, — качает головой в сторону стоянки. Не даёт даже времени насладиться его видом, но я быстро делаю воображаемый снимок, чтобы позже один на один с собой порефлексировать и на его угольно-чёрные штаны, обтягивающие такой аппетитный зад, и на влажные, зачёсанные назад волосы, которые до безумия хочется понюхать, и, конечно же, на тёмно-серую футболку, которая выглядит так, будто когда-то, лет эдак двадцать назад, была чёрной, но её усиленно стирали, а ещё висли на её вороте, поэтому тот растянут больше обычного, и вот эта его особенность дала мне возможность увидеть и теперь знать наверняка, что витиеватые узоры, что так привлекали моё внимание, не заканчиваются на плечах. Ох, воображение, помедленнее! — Подожди, — оборачивается, вопросительно смотря на меня. — А мы можем не сразу ехать домой? — мамочки, и откуда во мне берётся эта наглая смелость. — Да, конечно, тебе нужно куда-то заехать? — Нет, мне никуда не нужно. Я просто не хочу сейчас домой. Извини, это очень тупо и нагло с моей стороны. Ты же не спал сутки, и предложил подвезти, а я лезу с какими-то хотелками. А у тебя свои дела, и спать наверное хочешь… — Воу-воу, не части так! Выдохни и скажи, чего ты хочешь. Действительно делаю глубокий вдох и выдох. — Хочу не ехать сразу домой, потому что Дри увидит моё состояние и будет вызывать на разговор, а я не хочу сейчас говорить, хочу просто отвлечься. Но я уже понял, как это бестактно с моей стороны, за это она мне тоже бы настучала по голове. Прости. Обдумывает что-то, а мне хочется в который раз извиниться. — Ладно, я планировал сегодня съездить в одно место после обеда, но можем сделать это сейчас. Но это займёт не меньше двух часов по времени, ты готов? — Да! Готов! — разве что не подпрыгиваю от радости. Осматривает меня с ног до головы. — Если будет холодно, говори. Пойдём, — снова разворачивается к парковке и на ходу натягивает тонкую куртку. И почему это мне должно стать холодно, лето же, а я ещё и в толстовке. Да ну нахер! Это вот на этом вы, доктор Хаммер, приезжаете лечить деток? Когда однозначно заворачивает к припаркованному между двух автомобилей чёрному байку, не могу сдержать удивления вперемешку с восхищением. — Мы на этом поедем!? Считывает моё восклицание по своему. — Эмм, да, или ты боишься? Могу уверить тебя, что я аккуратный водитель. — Нет, вовсе не боюсь! Да это же офигенски! Я обожаю мотоциклы! — глаза уже жадно вылизывают каждую деталюшку. Открывает один из боковых кофров. — Кидай сюда сумку, а то будет мешать, — из второго достаёт свой шлем, — Держи, если надо помочь застегнуть, говори. — Спасибо, а как же ты? — натягиваю шлем и, кажется, даже чувствую лёгкие отголоски парфюма. — Придётся заехать ко мне за вторым, здесь рядом, — насмотревшись, как я пытаюсь на ощупь справиться с кольцами застёжки, подходит ближе и склоняется к моему лицу, отодвигает мои руки и сам в три чётких движения затягивает крепление. — Нормально? Киваю в ответ. Садится, взмахом головы приглашает меня устраиваться сзади. Хорошо, что в шлеме не видно, как по-идиотски я лыблюсь. — Ручки, чтобы держаться, за сиденьем, но если неудобно или чувствуешь себя неуверенно, то можешь держаться за меня. Заводит двигатель, а у меня от одного этого рокочущего звука, кажется, привстал. Божечки, помоги мне не опозориться. Дом оказывается действительно рядом, буквально в четырёх-пяти кварталах от больницы. Не успел я ощутить все прелести нахождения сзади Арми Хаммера в такой провокационной близости, как он уже тормозит и хлопает меня по колену, давая понять, чтобы слез. — Я быстро, — кидает мне и тут же удаляется в сторону входа, на ходу доставая ключи из кармана куртки. А ты думал, он тебя к себе пригласит? Наивный несмышлёный Тимоти. Когда входная дверь за Арми захлопывается, позволяю себе рассмотреть его жилище повнимательнее. Абсолютно обычный четырёхэтажный жилой дом, каких полно в городе, без пафоса и огороженной вкруг территорией с охраной на въезде. У подъездов разбиты симпатичные ухоженные клумбы, что говорит либо о хорошей управляющей компании, либо о том, что в доме проживают инициативные бабушки. Поднимаю глаза выше, пробегаясь по окнам, и пытаюсь определить, какие могут быть его, но безуспешно, вот если бы было темно, то можно было бы вычислить по включенному в этот момент свету. А так лишь исключил окна слева на первом этаже с ярко-оранжевыми ламбрекенами, и на четвёртом справа, где одно из окон было обклеено множеством разнокалиберных бабочек. Только воображение стало подкидывать образы Арми, раскинувшегося на покрывале с принтом огромной бабочки, как появляется собственной персоной, неся в руке второй шлем. — Меняемся? Протягивает мне другой шлем, и возможно, тот даже посимпатичнее - чёрный, глянцевый, с зеркально-серебристым визором, и переливается на солнце так, будто его только что отполировали, но мне почему-то ближе первый, обычный чёрно-матовый с обычным прозрачным забралом. Потому что его, потому что пахнет им, потому что сам хочу пахнуть им. — А можно оставить этот? — слабая попытка отвоевать не своё. Усмехается по-доброму. — Нет, извини, я к своему привык, да и этот, думаю, тебе лучше по размеру подойдёт. Откровенно нехотя отдаю ему шлем и забираю другой. Уже берусь за застёжки, чтобы раздвинуть и натянуть шлем на голову, как замечаю на внутренней подкладке волос, вытягиваю его, пару секунд разглядываю тёмную, волнистую нить и выкидываю, пуская по ветру. Арми, что за это время уже надел шлем, сел на мотоцикл и завёл его, оборачивается, по всей видимости, предполагая, что у меня снова возникли сложности с затяжкой. Быстро надеваю шлем и показываю большой палец, после чего уже справляюсь с застёжкой. — Ехать до места назначения примерно полчаса, если вдруг почувствуешь, что засыпаешь, стучи по плечу, это не шутки. — Не скажешь куда мы едем? — Нет, пусть это будет сюрприз, — улыбается глазами, а я опускаю визор, чтобы не палиться своим влюблённым взглядом. — И не стесняйся держаться за меня, безопасность превыше всего. О, поверь мне, я обязательно использую эту возможность облапать хотя бы твои бока. Запрыгиваю и сразу игнорирую держалки позади себя, мне ж дали разрешение, дважды. Немного поколебавшись, всё же кладу руки ему на бока, в первое мгновение акцентируясь на гладкости ткани, но после думая только о крепком теле под курткой. Как же кайфово было сильнее сжимать на нём пальцы на каждом повороте, хотелось чтобы вся дорога состояла из одних лишь поворотов, и чтобы она ещё долго-долго не заканчивалась. Мчать вот так по почти пустой трассе, обдуваемый бодрящим утренним ветром, и наслаждаться невероятной близостью с мужчиной, что так конкретно засел в моих мыслях. И пофиг, что волосы на руках встали дыбом (явление, которое, на секундочку, называется пилоэрекцией), скорее всего, конечно, из-за холода, но не исключаю вариант, что и из-за выброса адреналина, иначе чем ещё объяснить, что когда выехали за город и, проехав ещё значительный путь по трассе, свернули в лес, в голове мелькнула мысль, что если решит меня изнасиловать и убить, то без колебаний сдамся ему. Не успеваю развить эту мысль, подогреваемую яркими картинками “насильственного” секса в зарослях папоротника, как уже останавливаемся на небольшой укатанной площадке перед высоким деревянным забором. Только когда спрыгиваю с подножки и снимаю шлем, слышу за ограждением где-то в отдалении перелаивание далеко не парочки псов. Смотрю вопросительно на Арми, что подходит как раз вплотную, чтобы забрать шлем и уложить в кейс. — Это приют для животных с ограниченными возможностями, в основном, конечно, домашних, но бывает выхаживают и диких, — видит, что жду, что скажет ещё, поэтому продолжает. — Однажды друг подбил всю нашу компанию помочь приюту гуманитарной помощью, и так уж получилось, что когда привезли сюда продукты и медикаменты, уехать уже просто так не смогли. В итоге Ник, один из моих друзей, по прошествии пары месяцев забрал к себе на работу полностью слепого пса, теперь его там всем коллективом любят, холят и лелеют. Я же тоже не смог пройти мимо одного парня, но так как нет возможности забрать его домой, то взял его на патронаж, и стараюсь приезжать сюда как минимум раз в неделю, чтобы подольше погулять, ну и как-то уделить внимание что ли, ведь питомцев здесь много, а сотрудники и так загружены более важными задачами. Вот как-то так. Смотрю на него во все глаза. Стоит всё так же близко. Сам не понимаю, как так получается, но утыкаюсь лобешником ему в грудь с протяжным, частично съедаемым его курткой выдохом “Как же ты бесишь”. Наверняка в шоке, да даже не наверняка, а точно, ведь как можно было такое ожидать, если я и сам не предполагал. Чуть жмурюсь словно ожидаю грубости в ответ, но как можно, он же лечит деток и ухаживает за больными собаками. Господиблятьбоже, Тимоти, ты влип окончательно. Ни единого, ни единого, сука, мне шанса не оставляет отболеть. Удивлён, но быстро берёт себя в руки. — Это почему же? — хмыкает над моей головой. Краем глаза вижу, как взмывает вверх его правая рука, задерживается на несколько секунд, и опускается чуть ниже, накрывая ладонью моё плечо. — Потому что нельзя быть таким идеальным, — проговариваю всё туда же в грудь, но после отстраняюсь, не стоит пренебрегать гостеприимством и ждать, когда тебя вежливо попросят отвалить. — О, поверь мне, я не идеален, у меня куча недостатков, — его скулы больше обычного окрасились румянцем. — Тогда мне обязательно нужно их знать. За спиной раздается звук открываемого замка. — В другой раз, — подмигивает мне и направляет взгляд в сторону ворот. — Арми? Привет! Не ожидала тебя так рано увидеть, — к нам выходит женщина лет сорока пяти, в рабочих штанах, тонком растянутом свитере и цветастом платке, поверх которого выбивается копна мелких африканских кудряшек. — Да, планы немного сдвинулись. Надеюсь, ничего страшного? — Ну, Рок в любое время тебе рад, ты же знаешь. Иди, сам ворота открывай для своего драндулета. Арми уходит за калитку, а женщина подходит ко мне ближе. — Привет, я Монифа. — Здравствуйте, я Тимоти, — пожимаем друг другу руки. — Приятно познакомиться, Тимоти. Ты друг Арми? Неужели он ещё одного завербовал в помощники нашему приюту? Арми в этот момент распахивает одну створку ворот. — Мо, не приставай к бедному интерну, которому почти не платят и у которого почти нет свободного времени. Монифа вздыхает театрально тяжело. — Ты же знаешь, что я должна использовать все возможности ради наших четверолапых, а порой трёх- или двулапых друзей. — Знаю, только твоя настырность зачастую именно отпугивает людей, — Арми закатывает мотоцикл во двор. — Ну, тебя же не отпугнула. Ладно, если не хотите помогать бедным зверушкам, пусть это будет на вашей совести, — машет на нас рукой и уходит ко второй ограде, что, как понимаю, разделяет парковку и что-то вроде склада от основной территории. — Я сама Рока выведу сюда, а то переполошишь мне сейчас добрую половину страждущих. — Как-то мне неудобно, может мне перевести на счёт приюта какую-нибудь сумму? Арми искренне смеётся. — Даже не думай! Мо тот ещё спец поставить в неловкое положение, но она это не всерьёз. Профессиональная деформация чувства юмора, можно сказать. — Ладно. — Серьёзно, даже не вздумай загоняться. Лай из вольеров начинает нарастать, что явно сигнализирует о приближении Мо с собакой. Калитка открывается и первой появляется внушительная псина, действительно большая, не разбираюсь в породах, да может там и нет никакой, но в голову почему-то приходит алабай. Арми опускается на колени, собака же, завидев его, начинает так активно вилять бесхвостой задницей, что всё тело ходит ходуном, в буквальном смысле мешая ей быстрее дойти до него. Когда она всё же достигает его, Арми берёт её обеими руками за голову, фиксируя на месте, и прижимается своим лбом к её. И это выглядело бы предельно умилительно, если бы не продолжавшее биться в радостных конвульсиях остальное тело, так, что от топота прорезиненных протезов обеих задних лап уже поднималось облако пыли. Арми отрывается от него и оборачивается на меня. — Знакомиться будешь? — Не знаю, а можно? — неуверенно переступаю с ноги на ногу. Опыт общения с собаками у меня был практически нулевой, не считая спаниеля моего школьного друга и мопса миссис Брукс, которого при встречах периодически почёсывал за ушком. — Давай, только тебе надо быть с ним на одном уровне, поэтому опустить на корточки, и поверни руки так, чтобы ладони были вверх раскрытыми. И не тянись к нему, пусть он обнюхает тебя и сам потянется. Делаю, как сказал, и кажется даже дыхание задерживаю. — Тимоти, дыши, собаки очень хорошо чувствуют напряжение. Не бойся, он не агрессивный, он сам тебя ещё больше опасается. Стараюсь расслабиться, пёс обходит меня по дуге, тянется носом, или точнее тем, что от него осталось, к рукам, по обнюхать решается лишь через какое-то время. Щекочет влажным пятачком подушечки пальцев и, наконец, начинает вновь вилять задом. — Ну вот и отлично. Тимоти, это Рок. Рок, это Тимоти. — Я могу погладить его? — Давай чуть позже, пусть он ещё попривыкнет к тебе. Ну что, идём гулять? На слове “гулять” Рок волчком начинает крутиться, показывая всю свою радость и нетерпение. — Арми, только следи, чтобы он не начал хромать, — предупреждает Монифа, всё это время наблюдавшая со стороны. — Конечно. Не переживай, мы будем делать остановки. Когда выходим за ворота, Арми указывает рукой направо, где вглубь леса уходит хорошо протоптанная тропинка. Рок убегает немного вперёд, тут же начиная изучать всё, что попадается по пути, на запахи. — Судя по его внешнему виду, меня ждёт не самая жизнерадостная история. — Да, досталось ему невероятно много испытаний, но я стараюсь успокаивать себя тем, что это позади, и сейчас он среди действительно любящих его людей. — Расскажешь? — Нашли его рабочие какого-то завода полтора года назад зимой на окраине Кливленда. Увидели тело в сугробе и думали, что уже труп, но когда поняли, что ещё дышит, отвезли в ветклинику. Состояние пса было такое, что даже врачи ни на что не надеялись. Пролежал он в сугробе, видимо, очень долго, уши, нос, хвост были отморожены, ткани умерли и со временем начали просто отслаиваться. Но это было не самым страшным. При обследовании обнаружилось, что обе задние лапы были до кости перерезаны, а один бок стёрт до мяса. Какие-то ублюдки стянули жгутом его лапы, привязали к машине и таскали его так по снегу, пока не надоело. Из-за того, что долго пролежал в холоде, ткани отмерли, поэтому ничего не оставалось кроме как ампутировать вплоть до берцовой кости. Когда основные мероприятия для спасения жизни были сделаны, встал вопрос о протезировании. И тут больше была проблема не в том, кто оплатит операцию и протезы, а в том, что собаку после этого ждал долгий процесс реабилитации, и кто будет ею заниматься. Монифа увидела пост в каком-то паблике и рванула за ним через два штата. Вот так он и оказался здесь. Мо назвала его Роком, потому что несмотря на все выпавшие на его долю испытания, он выстоял, он справился, как самая настоящая скала. Рок, заслышав своё имя, подбегает к Арми и тычется мордой в ладонь. — Да, парень, про тебя говорю. Хорошая собака. Гуляй, — когда тот снова убегает вперёд, он продолжает. — Я Рока впервые увидел, когда он практически был в таком состоянии, как сейчас, правда ходил намного меньше. Постепенно увеличиваем с ним нагрузку, и теперь он без проблем переносит часовую прогулку, только без лишних активностей. Теряюсь, что сказать. Теряюсь от этого жуткого контраста людей, окружающих нас. С одной стороны, такие как Монифа, добрые, самоотверженные, готовые сорваться за бездомной собакой за сотни, а может и тысячи, километров. И с другой, бездушные твари в человеческом обличии, что ради садистского развлечения могут совершить такое с живым существом. И ведь живут где-то среди нас, могут стоять по соседству в очереди в супермаркете, или ходить с тобой в один тренажёрный зал, где вы, даже если не знакомы, приветствуете друг друга кивком головы. Страшно не знать и впустить такого человека в свою жизнь. Пихает меня своим плечом. — Эй, не грузись. Сейчас у Рока всё хорошо, он окружён действительно любящими его людьми, и это главное. Если думать только о плохом, о всём том зле, что происходит в мире, то можно безнадёжно застрять в гнетущем беспросветном мраке, и лучше от этого не станет ни тебе, ни миру. Не надо стараться прыгнуть выше головы, просто будь добрым к окружающим, заботься о тех, кому нужна помощь, в меру своих возможностей, и всё, этого будет более чем достаточно, чтобы делать этот мир лучше. А, ну и да, когда закончишь интернатуру, буду вербовать тебя в ряды Мо. Смеётся мягко, а я лишь заостряю внимание на том, что через два года он всё также будет рядом. — Я не против, — отвечаю разом и на его последнюю реплику и на свои мысли. Дальше болтали обо всём подряд и ни о чём одновременно, обсудили музыку, с кино, к сожалению, я не смог поддержать дискуссию, а вот когда дело дошло до сериалов, то даже немного поспорили, выясняя кто же круче Майкл Скотт или Дуайт Шрут. Я конечно же был в команде лучшего в мире босса, а вот Арми топил за безэмпатичного Дуайта, утверждая что вот без него-то офис точно не был бы офисом. Решили не доводить до кровопролития, остановившись на том, что эта парочка и сделала весь сериал. Когда доходим до огромного валуна сбоку тропы, Арми останавливается, объясняя, что нужно дать Року отдохнуть, и после, не спеша, отправимся в обратном направлении. — Рок, ко мне. Лежать. Собака послушно валится сразу на бок, дыша через приоткрытый рот. — А сейчас могу его погладить? — Да, видишь он уже спокойно к тебе подходит, не смотрит опасливо как на чужака. Присаживаюсь на корточки, начиная аккуратно почёсывать бочину, пёс приподнимает резко голову, но тут же ложится обратно. Уже смелее запускаю пальцы в шерсть, ероша жёсткие волоски, и вдруг нащупываю несколько небольших твёрдых уплотнений. Поднимаю вопросительный взгляд на Арми, что устроился на камне. — Что это? — Да, забыл рассказать, когда Року делали снимки тела, для подготовки к протезированию, по всему торсу насчиталось около сорока металлических пуль от воздушки. Они пробивали кожу, и ранки со временем затягивались, оставляя их внутри. Когда это обнаружилось, было принято решение оставить так как есть, потому что болезненности они ему уже не приносили, а вскрывать если что пришлось бы слишком много. — То есть, он ко всему прочему служил для кого-то живой мишенью? — зубы сжимаются от картины такого зверства. — Да. Замолкаем на какое-то время, каждый думая о своём, а может быть и об одном и том же. Поднимаюсь и прохаживаюсь на несколько шагов туда и обратно, не зная чем себя занять. Валун хоть и большой, но места, где можно на него присесть, не много, и там сидит Арми. Сдвигается, словно услышал мои мысли, и хлопает ладонью по камню. — Давай, садись. Пристраиваюсь рядом, стараясь сильно его не теснить. — Знаю, что ты не хочешь сейчас обсуждать то, что произошло сегодня в больнице, но я немного о другом хочу сказать, — чуть оборачиваюсь к нему и молчу, давая понять, что готов слушать, и он продолжает. — В нашей профессии тебе предстоит сталкиваться с огромным количеством стресса и потерь, и крайне важно научиться избавляться от напряжения. Найти что-то, что будет помогать тебе отвлекаться от работы. Я видел множество врачей, положивших на алтарь профессии всю свою жизнь, отказавшихся и от личной и от любой социальной жизни вне больницы. И да, они бесспорно несут огромную пользу для общества, но я считаю не правильным исключать себя при этом из этого общества. То, что мы выбрали своей деятельностью спасение чьих-то жизней, не делает нас лишь инструментами. Ты отличный парень, и мне бы очень не хотелось чтобы эта воронка засосала тебя. Я помню, как ты говорил при той нашей встрече, что тебе не удалось завести здесь друзей, ну, мне кажется, сейчас самое время подумать над тем, что ты можешь сделать, чтобы это исправить. “Он помнит, он помнит, что я говорил!” ликовало моё внутреннее я. — Легко сказать - подумать. Не могу же я как в детстве выйти со скейтом во двор и предложить первому попавшемуся мальчишке на самокате вместе покататься, и вот мы уже уплетаем вместе печенье у меня дома и обсуждаем новую часть человека-паука. Мне двадцать четыре, к сожалению, это уже так не работает, да к тому же ты сам признавал, что у меня почти нет свободного времени. — Да, я понимаю, чем старше мы становимся, тем нам сложнее устанавливать новые доверительные отношения, и нагрузка в интернатуре очень высокая. Но, знаешь, совсем не самый плохой вариант сблизиться со своими одногруппниками, я имею в виду ребят, с которыми вместе практикуетесь. Вы одного возраста, у вас схожие интересы, и что немаловажно - графики, вы можете жаловаться друг другу на тяжёлую долю, или же перемывать какому-нибудь доктору косточки, — вскидываю на него взгляд. — А что? Иногда достаточно повозмущаться кому-нибудь, получить в ответ понимающее “да, он мудак, баран и вообще неприятная личность” и как будто легче становится. — Если ты о себе, то у меня никогда не было желания так говорить. — Чтооо?? — хватается для трагичности в области сердца. — И в мыслях не было, я же великолепен! — Это так, — говорю негромко, но он точно слышит, только делает вид, что нет. — Я всё это к тому, что здорово, когда есть люди, с кем можно просто поговорить. Но иногда мы должны сами что-то сделать, чтобы они появились в нашей жизни. — Я тебя услышал, правда. Я подумаю, что я могу сделать с этим. Может расскажешь мне про своих друзей, где вы познакомились, ну, например, с тем, что привёз вас в этот приют или который любит придумывать странные названия. — Ну, на самом деле, с большинством мы дружим ещё со школы… … Тимми… щекотка пролетает по виску и скуле… — Тимоти. Горячая ладонь на моём колене. Приоткрываю глаза и пару секунд непонимающе пялюсь на ствол дерева напротив. Резко поднимаю голову с плеча Арми. — Господи, прости пожалуйста, кажется меня вырубило. Улыбается и убирает руку. — Ничего страшного, ты же не спал больше суток. Или же рассказ про моих друзей был настолько скучным, — осуждающе смотрю на него. — Шучу-шучу. Давай двигать обратно. Обратную дорогу почти не разговариваем. Во-первых, действительно приходится бороться с сонливостью. Во-вторых, так спокойно и уютно рядом с ним, что просто вот так молча идти вместе по лесной тропе оказывается достаточным, чтобы губы растягивались в непроизвольной улыбке. Зайдя во двор, прощаемся с Роком и Арми передаёт его Мо, после чего идёт открывать ворота. — Пока, Тимоти, надеюсь, ещё увидимся, — Монифа поднимает руку в прощальном жесте. — Спасибо, я тоже на это надеюсь. До свидания. Когда сажусь на мотоцикл позади Арми, накатывает такая нестерпимая волна нежности к нему, что импульсивно наклоняюсь вперёд, желая уткнуться лбом в его спину. Только совсем забываю о шлемах на головах, и получается, что просто ударяю своим по его. Резко оборачивается, но не видит моего лица, натыкаясь на зеркало визора. — Тим, тебя так сильно рубит? Если да, то лучше вызвать такси. Поднимаю стекло, чтобы видел мои вполне осознанные глаза. — Нет, извини, я просто не рассчитал расстояние в шлеме. Всё хорошо. Смотрит подозрительно на меня и, кажется, не до конца верит. Берёт обе моих руки и сам кладёт их себе на талию, крепче прижимая. — И чтобы я чувствовал давление, так я буду знать, что ты не уснул. О да, можешь не просить меня дважды.