Т
— Привет. Ты где там? — усмехаюсь, наблюдая, как на экране телефона мелькает то потолок, то стена, увешанная множеством рамок с фотографиями. — Сейчас, милый, возьму свои очки, — на несколько минут картинка останавливается, являя мне край тёмно-зелёного торшера, после чего снова хаос движения, и, наконец, вижу её. — Здравствуй, родной, — улыбается тепло и отвечаю ей тем же. — Привет, бабуль. Как ты? — Да как, Тимми, уже третий день в заточении сижу, погода с ума сходит, то ливень на город обрушился, словно и не январь месяц, а потом так резко похолодало, что все дороги в сплошной каток превратились. Вон, соседка со второго этажа, решила в магазин сходить, а увозили от подъезда на скорой с переломом шейки бедра. — Слушай, так может надо заказать тебе доставку продуктов? Ты говори, я быстро организую. — Ничего не надо, это я просто от скуки жалуюсь, а продукты есть, твои родители сегодня заезжали, всё привезли. — Мм.. У них всё нормально? — вроде и привык уже, а всё равно, при упоминании их скребёт горечь, что стали почти чужими друг другу. И почему? Лишь потому что хочу рядом с собой видеть человека с тем же набором половых хромосом, что и у себя. Так глупо. Взмахивает рукой, словно ерунду какую-то спросил. — Да нормально, если не считать того, что с родным сыном почти не общаются. — Ба, не начинай. — А я и не начинаю, они, между прочим, сами каждый раз, как приедут, начинают расспрашивать, что у тебя да как, будто у них номера твоего нет, чтобы позвонить и поговорить с сыном. Ещё и обижаются на меня, что тупицами их безмозглыми называю. — Бабуль, я не хочу, чтобы вы из-за меня ссорились. Давай, мы сами как-нибудь разберёмся. — Тим, я в том возрасте, когда могу позволить себе говорить всё, что думаю, иначе потом уже могу не успеть, и если я считаю, что твои родители ведут себя как тупицы, значит это они от меня и услышат, а обижаться на эти слова или же прислушаться к ним - это уже их дело. Ладно, хватит о них, лучше расскажи как у тебя дела, как там Дри со своим молодым человеком? Он с вами теперь живёт? Дри же не выгонит тебя из квартиры из-за него? Прыскаю от смеха, удивляясь её логическим цепочкам. — Боже, и откуда у тебя такие мысли? Во-первых, он не живёт с нами, так, иногда только ночует, во-вторых, у него свой дом, вполне просторный, и если уж они решат жить вместе, то, думаю, Дри переедет туда, а не он в нашу коробку. Ну, и в-третьих, неужели ты действительно думаешь, что Дри на такое способна, выгнать меня из дома? — Да нет, конечно, она всегда была доброй девочкой, и очень тебя любит. Помню, когда ты ещё совсем крохой был, твоему отцу приходилось чуть ли не силком уводить её по вечерам домой, потому что утром надо в школу, а так бы она, наверное, вообще от тебя не отлипала. Я рада, что она есть у тебя. — Да, мне очень повезло с ней, и с тобой. Я тебя очень люблю, ба. — И я тебя, мой мальчик. Волосы ещё влажные, так как только из душа, чувствую, как сзади капля стекает по шее и заканчивает свой путь, столкнувшись с воротом футболки, снова не моей - его. Натянул не свежую из шкафа, а ту, что висела на ручке двери, ту, что носил он, ту, что пахнет им, пахнет так, что стоит лишь глубоко затянуться её ароматом, и у меня привстаёт. Побыстрее бы он вернулся. — Бабуль, а почему ты перестала интересоваться не появился ли у меня парень? — чуть ёрзаю на диване, устраиваясь поудобнее, и смотрю на неё с хитрым прищуром, и если бы была рядом, а не за два телефонных экрана, то наверняка уловила бы мой намёк. — Знаешь, когда я последний раз спрашивала, месяца два назад, у тебя такой тяжёлый взгляд был, что и не понятно, то ли злишься на меня за вопрос, то ли расстроен, но пытаешься удержать это в себе. В общем, я подумала, что ты сам мне всё расскажешь, когда будешь готов. — Я хочу, чтобы ты спросила сейчас. Только после этого замечает мою улыбку и тут же вся аж подбирается, приближая лицо к экрану смартфона. — Тимми, скажи, не появился ли у тебя молодой человек? — Появился, бабуль, — говорить с разинутым от широкой улыбки ртом неудобно, поэтому стараюсь чередовать улыбку со словами. — И, если честно, чувствую себя каким-то злостным мошенником, потому что не понимаю, за какие такие заслуги мне достался самый лучший экземпляр. — Вот это да! Такое я слышу от тебя впервые. Расскажи мне всё, кто он, чем занимается, как вы познакомились. Рассказываю ей, опуская многие детали нашего пути друг к другу, ведь тогда бы пришлось говорить и про Дина, про которого она так и не знает, и про бывшего Арми, про которого в целом говорить нельзя. Хмурится слегка, услышав, что он главный хирург в той же больнице, где я прохожу практику. — А это не запрещено? Тебя не выгонят, если узнают? — Ну, к связям между персоналом в клинике относятся не очень одобрительно, но правила мы никакие не нарушаем, и, если будет необходимо, Арми готов подать официальное заявление в отдел кадров о статусе наших отношений, — проговариваю это, а самого плохо скрываемая гордость пробивает, словно речь не об отделе кадров, а о суде, где двух влюблённых людей наделяют статусами супругов. — Это хорошо, что он настроен серьёзно, я очень не хочу, чтобы он тебя обидел. — Нет, Арми не такой, он никогда не обидит меня, — и сомнений у меня в этом ноль целых ноль десятых процента. После того, как рассказал ей о сегодняшнем дне, о знакомстве с его друзьями, о приюте и, тем более, о Роке, усилив эффект нашим совместным селфи с прогулки, где на заднем плане пёс уничтожает очередную плохо растущую ветку, сердце бабули как минимум успокоилось, а как максимум - было покорено. Вот он, эффект Арми Хаммера, действующий даже без его непосредственного участия. С одной стороны, льстит, ведь выбрал-то он меня, с другой стороны, пугает - с какой конкуренцией мне, возможно, предстоит столкнуться в будущем.А
— Арми, я беременна. Не это, определённо не это, я предполагал услышать. Смотрю молча на неё, пока что не сумев подобрать подходящих слов, а она, словно не выдержав взгляда, опускает глаза в стол. — Так, — всё же приходится начать что-то говорить. — Судя по твоей реакции, ты не особо этому рада, или же просто не ожидала? Крутит стакан в своих пальцах и взгляда всё так же не поднимает, а я смотрю на её покрасневший нос, которым шмыгает периодически. — Я, мне кажется, вообще никогда не думала о детях, в смысле, о своих детях, никогда не строила планов в этом направлении. Не знаю, не привлекала меня мысль быть привязанной к человеку двадцать четыре на семь, зависеть не от своих желаний и потребностей, а в первую очередь от его. Мне нравилась моя свобода, понимаешь? — киваю, но, по всей видимости, вопрос был задан не ради ответа. — Но, когда три недели назад я узнала о своём положении, — сдерживаю чуть не вырвавшееся удивление, что так долго молчала. — Мысль прервать беременность показалась мне настолько чудовищной и неправильной, что я её тут же отмела, отмела и на удивление быстро смирилась со своим новым статусом, — молчит какое-то время, потом отпивает воды, на меня так и не смотрит. — А неделю назад начался токсикоз, и это какой-то кошмар, кроме вот этих булок, — кивает на пакет, что я принёс. — Вообще ничего не задерживается. И я уже думаю, что может это знак, что я приняла неправильное решение. Протягиваю руку и накрываю её пальцы, холодные, как всегда, и ещё более тонкие, чем обычно. — Доктор Дэйл, даже медицинский диплом не нужно иметь, чтобы знать, что токсикоз в первом триместре дело самое обычное, так что не надо искать знаков там, где их нет. Ты либо приняла решение, либо ещё сомневаешься, но знай, что я тебя в любом случае поддержу, — чуть сжимаю её кисть и почти могу почувствовать, как согревается в моей руке. — Я приняла, Арми, — поднимает, наконец, на меня взгляд. — Я оставлю ребёнка. — Хорошо, — выглядит успокоившейся, поэтому решаюсь аккуратно ступить дальше, чтобы постараться узнать более полное положение вещей, и, соответственно, понять, как могу ей помочь. — Шен, отец ребёнка в курсе? Смотрит только что сухими глазами, которые прямо на моих глазах резко наполняются слезами, и прорывается всё плачем, плачем одновременно со смехом, и именно это напрягает больше всего. Слишком много эмоций от человека, который не смеётся в голос, а лишь улыбается, который не кричит возбуждённо, находясь на стадионе в эпицентре болельщиков на финальном матче сезона, и слёзы которого я видел до этого лишь дважды: в четырнадцать, когда сорвалась с высокой рампы в скейт-парке, где вместе учились различным трюкам, и ободрала колени чуть не до кости, и в тридцать, когда сказал ей, что переезжаю в Лос-Анджелес. Отклоняется на спинку стула, вытягивая свою руку из-под моей, и прикрывает ей лицо, продолжая всё так же смеяться сквозь слёзы. — Это сюр какой-то! Чёрная комедия абсурда. — Слушай, ты меня пугаешь, просто расскажи всё как есть, и я постараюсь тебе помочь. — Арми, это ты, — не смеётся больше, а лишь горько улыбается мне, стирая влажные дорожки с щёк. — Что я? — Ты отец ребёнка. Она никогда не умела шутить, не стоило и пробовать начинать. — Это нихуя не смешно, Шен. — А я разве смеюсь? Ой, да, — машет рукой вокруг своего лица, хмыкая. — Извини, это не от веселья, — молча буравлю её взглядом, ожидая, каким образом объяснит свой бред. — Помнишь ту ночь после вечера благотворителей? Непосредственно ночь не помню, но как проснулся утром в её постели абсолютно голый помню, и как всё ещё штормило от алкоголя, пока суетливо одевался. А также отлично помню как, обнаружив её вот на этой самой кухне, прямо спросил, что было, и она без колебаний ответила, что уложила меня в комнате, а сама спала на диване в гостиной, и что разделся я полностью сам, видимо, уже ночью, неосознанно, когда стало жарко. Нет необходимости пересказывать ей всё это вслух, на лице и так всё написано, поэтому и отвечает так, будто всё-таки спросил. — Если бы ты видел себя в тот момент со стороны, с каким испуганным видом спрашивал меня, было ли между нами что-то, то у тебя не возникло бы вопроса, почему я ответила отрицательно. Сидим в гробовой тишине, она, видимо, даёт мне время переварить новость, а я… А я ехал просто навестить приболевшую подругу, меня там Тим ждёт, мой Тим… Да что за нахуй-то происходит!? Что за невъебенно несмешная шутка Вселенной? — Арми, я ничего от тебя не требую, — думает, что успокаивает меня. Ну заебись, так я пошёл тогда? Понимаю, что не имею права злиться на неё, и всё равно злюсь. — Я ведь понимаю, что мы никогда не были парой, и сейчас только из-за этого… инцидента, — ладно хоть “недоразумением” нашего будущего ребёнка не назвала. Наш ребёнок… Чувствую себя участником третьесортной мыльной оперы. — Мы не побежим в суд расписываться. — Шен, ты уверена, что только я могу быть..? — отцом-отцом-отцом, вслух произнести это не получается. Знаю, что уточнять глупо, да и обидеть могу её этим вопросом, но вдруг… Вдруг сейчас хлопнет себя по лбу и вспомнит, что был же ещё какой-нибудь “Стив из травматологии”. — Уверена, у меня уже давно никого не было, — “вдруг” не случилось. — Арми, повторюсь, я ничего от тебя не жду, но и не сказать я тебе не могла. — Шеннон, это мой ребёнок, как ты себе представляешь, что я просто сделаю вид, что его нет? Тогда ты меня очень плохо знаешь. — Я знаю, что ты так не поступишь. Слушай, давай ты поедешь домой и ну… как-то переспишь с этой новостью, обдумаешь всё наедине, а потом мы с тобой сядем и решим как быть дальше. Переспишь, блять, с этой новостью. Совсем не с ней я собирался переспать этой ночью. Тим. Мой нежный и чувствительный Тим. Неужели это будет означать конец для нас? Конец тому, что только-только начиналось, конец прекрасному, в которое так быстро втянулся. — Нет, давай сейчас поговорим, не смогу я откладывать это на потом. — Хорошо. — Только схожу покурить на балкон, — нащупываю пачку в кармане куртки, которую, оказывается, так и не снял. — Сварить тебе кофе? — Да, пожалуйста.***
Время далеко за полночь, и последние часа полтора торчу в машине у дома, не в силах заставить себя подняться туда. Туда, где мой Тимми, который до сих пор боится лишний раз показаться навязчивым, поэтому и не звонил за вечер ни разу, а лишь написал одно сообщение, с вопросом всё ли у меня в порядке. Ответил ему, что буду поздно, и чтобы ложился спать, а он после этого ещё несколько раз подходил к окну, проверяя парковку, только вот я специально встал в отдалении, чтобы не заметил. Минут пятнадцать назад свет во всей квартире погас, и я очень надеюсь, что уснёт, потому что день был замечательный, и хочу чтобы таким он для него и остался, и чтобы спал у меня, а не подрывался среди ночи к себе после неизбежного разговора. Мы поговорим завтра, а сегодня он ещё побудет в моей постели, красивый и безмятежный. Рука снова тянется к пачке, хотя от сигарет уже откровенно мутит. Достаю одну и кручу между пальцев, и вместо того, чтобы поджечь, отвлекаюсь, в который раз пытаясь разгрести в памяти хоть какие-нибудь детали той ночи. Ведь не может же быть так, чтобы совсем ничего, должны же были остаться в голове хоть малейшие крохи тех событий, если эти события всё же были. Не доверять Шеннон у меня нет никаких оснований, и от теста на отцовство, который сможем пройти примерно через месяц, она не отказалась, но, как ни крути, было бы правильнее иметь свои собственные воспоминания о действиях, повлёкших такие серьёзные последствия. Последствия в виде нового человека, уже вовсю формирующегося и планирующего появиться на свет в конце августа - начале сентября. Опускаюсь лбом на руль и прикрываю глаза, невесело усмехаясь своим мыслям. С Тимми вместе всего месяц, а я уже строил планы на совместный август, как возьму отпуск, и после его промежуточных экзаменов мы отправимся в мото-путешествие по восточному побережью. Возможно, заехали бы сначала в Нью-Йорк, и я бы познакомился с его бабушкой, он показал бы мне свой родной город таким, каким видит его сам. Потом мы бы посетили один из старейших городов США и по совместительству первую столицу - Филадельфию, после этого, без остановки проскочив уже наскучивший Балтимор, отправились бы в город из белого мрамора, действующую столицу - Вашингтон. Останавливались бы в лучших отелях городов, неистово трахаясь на белоснежных сатиновых простынях, а в следующую ночь снимали бы номер в каком-нибудь сомнительном придорожном мотеле, трахаясь не менее страстно под аккомпанемент пьяных разборок с улицы. В Орландо мы бы поставили рекорд по шагомеру, стараясь пройти все многочисленные парки развлечений этого города. Ну а в Майами, в жаркую ясную ночь, мы бы отправились на одну из тех вечеринок, что устраивают прямо под открытым небом, и он бы танцевал, утопая босыми ногами в белоснежном песке, а я бы смотрел на него, восхищаясь и, возможно, ещё больше влюбляясь. Планы, которым не суждено сбыться. Homo proponit, sed Deus disponit. Стучусь несильно головой об руль и открываю глаза, отмечая в руках истерзанную сигарету и табак, высыпавшийся на брюки и сиденье между ног. Да, кто-нибудь, услышав мои внутренние стенания, обязательно бы возмутился, доказывая, что то, как меняется жизнь женщины, когда она становится матерью, и мужчины, когда он становится отцом, совершенно несопоставимо. И я абсолютно с этим согласен, но внутренние стенания на то и внутренние, что там я могу, не оправдываясь ни перед кем, эгоистично жалеть именно себя, думать только о своих желаниях, забив на потребности других людей. А после этого я поднимусь и буду делать так, как положено. Поднимаю голову, бегло осматривая пространство вокруг себя и останавливаясь взглядом на тускло светящемся циферблате - второй час ночи, надо идти домой, и как бы ни страшил меня исход нашего будущего разговора, сейчас я просто хочу быть с ним рядом, хочу просто увидеть его. Выбираюсь из машины, стряхивая с себя табачные крошки на землю, забираю с заднего сидения спортивную сумку с нашей грязной сменной одеждой и направляюсь к подъезду. В квартире темно и совершенно тихо, а ещё по-особенному тепло и уютно, так бывает только, когда он здесь, когда в воздухе добавляется его запах, и то тут, то там появляется лёгкий флёр бардака, в виде брошенных прямо по центру прихожей ботинок, кружки с недопитым чаем на журнальном столике или влажного полотенца, оставленного на спинке дивана. Однажды мне довелось увидеть его комнату, не подготовленную к моему приходу, и теперь точно знаю, что здесь, у меня, он действительно очень старается не свинячить, но мне даже нравятся “детали”, которые он привносит в эту квартиру, с ними она будто бы оживает, избавляясь от своей стерильности. Стараясь по возможности не издавать вообще никаких звуков, стягиваю с себя куртку и обувь, после чего сразу же прохожу в спальню, где останавливаюсь у порога. Моё сокровище спит, распластавшись вытянутой звездой, как и обещал - полностью обнажённый. Взгляд пробегает от аккуратного завитка ушка, по длинной шее, жадно проходится по тонкой изящной спине и останавливается у кромки одеяла, прикрывающего ягодицы точь-в-точь по исток расселины, будто лишь несколько секунд назад специально так провокационно прикрылся, разжигая желание сдвинуть эту ненужную ткань буквально на несколько сантиметров, чтобы получить доступ к самому-самому, и чтобы разбудить его именно так, как он и хотел. К сожалению, делаю совершенно противоположное - подхожу и аккуратно натягиваю одеяло повыше, потому что кажется, что может так замёрзнуть и проснуться, недоумевая, почему до сих пор его не согрел. А меня не покидает ощущение, что не имею права сейчас касаться его, словно сегодняшняя новость лишила меня лицензии на близость с ним, поэтому обхожу кровать и, как есть, в одежде, устраиваюсь на противоположной стороне, прямо поверх одеяла. Матрас прогибается, и дыхание Тима чуть сбивается, я же и вовсе перестаю дышать, пока не удостоверюсь, что его сон не нарушен. Пробормотав что-то невнятное, перекатывается с живота на бок и ещё сильнее укутывается, теперь уже совершенно точно наплевав на сексуальность позы, а меня это умиляет до ломоты в зубах, и безумно хочется сгрести его такого уютного в свои объятия и не отпускать, желательно никогда. В противовес желаниям зажимаю сложенные вместе ладони между ног, будто сам себе не доверяю. Усталость всего дня, и в особенности истощённость переживаниями вечера, отключают как голову, так и тело в целом, практически моментально, а так хотел посмотреть на него ещё.***
Просыпаюсь от отчётливого ощущения пристального взгляда на себе. Открывать глаза нет никакого желания, потому что как только я это сделаю, начнётся разговор, вопросы, объяснения, и чёрт бы знал, чем всё в итоге закончится. Открывать глаза не хочется, но и оттягивать неизбежное нет никакого смысла, поэтому выдаю себя, тут же натыкаясь на его обеспокоенный взгляд. Сидит по центру кровати лицом ко мне, подобрав под себя ноги и закутавшись в одеяло как в плащ-палатку. Не знаю как долго ждал моего пробуждения, но лицо всё ещё заспанное и на правой скуле не разгладившаяся полосочка-вмятина от подушки, по которой при других обстоятельствах обязательно бы провёл кончиком пальца. — Привет, — выходит с хрипом. Опираюсь на руки и подтягиваюсь, прижимаясь спиной к изголовью кровати. — Арми, что-то случилось, да? — мой проницательный, всё чувствующий Тимми. Потираю глаза, прогоняя остатки морока, и под конец надавливаю на глазные яблоки, почти до боли, чтобы сначала всё расплывалось, а через пару-тройку секунд туман окончательно рассеялся. — Тим, давай я сварю нам кофе, и мы сядем и поговорим. — Нет, — подаётся немного вперёд, будто готов был меня физически остановить, если соберусь встать и уйти. — Давай сейчас, — взгляд испуганный, но решительный. Совершенно нет желания растягивать ожидание, поэтому выдаю быстро и беспощадно. — Шеннон беременна, и по всей видимости от меня. Пока он не отошёл от шока и не начал заваливать меня вопросами из разряда “Как же так? Ты же мне говорил…”, сам рассказываю о том, когда и как это произошло, всё что помню и что рассказала Шен. Запахивает одеяло на себе плотнее, словно оно, как бандаж, может помочь удержать его от распада, может помочь остаться целым. Очень хочу обнять его, самому стать для него опорой и поддержкой, а не тем, кто его разрушает, но чувствую, что теперь не в праве приближаться к нему, только если не произойдёт чуда и он не захочет остаться со мной. Указательным пальцем сминает нижнюю губу и начинает её нажёвывать, периодически захватывая зубами и кончик пальца. — Так это означает всё между нами? — смотрит пытливо, всё также истязая свои прекрасные губы. Слова застревают в горле. Неужели правда всё? Понимаю, что всего месяц как вместе, и что он ещё очень молод, чтобы обременять себя отношениями с человеком с якорем, но как ни крути, а безотчётно надеялся, что захочет остаться со мной. — Прости меня, я очень виноват перед тобой. Лишь проговариваю эту фразу, и мозг атакует видение, от которого непроизвольно жмурюсь, желая скорее прогнать его из своей головы, хотя всего несколько часов назад всеми силами пытался вспомнить хоть что-то. — Я виноват перед ним, Шен, так виноват, — бормочу едва ли понятно и пытаюсь сфокусировать взгляд на одной точке, чтобы тело перестало так штормить. Глаза открыты, почти уверен в этом, но ничего не вижу, темно и душно. — А он такой хороший, — только когда отвечает мне на самое ухо, понимаю, что упираюсь носом в её шею. — Конечно хороший, и ты хороший. Давай, Арми, помоги мне немного, — прижимает меня ещё сильнее к себе и зачем-то дёргает за руку, после чего влажную спину с прилипшей к ней рубашкой обдаёт зябким холодом. По спине проходится рой совершенно не приятно-будоражащих мурашек, машинально свожу и развожу лопатки, шаркаясь об изголовье, лишь бы побыстрее от них избавиться. — Теперь ты будешь с ней? — искусанная нижняя губа теперь на несколько тонов ярче, ноздри раздуваются и в целом вид такой, будто вот-вот ударит меня. — Господи, нет конечно! — отлепляюсь от спинки кровати, наклоняясь к нему ближе, к нему, который в одеяльном коконе так и продолжает испытующе смотреть на меня. — Мы оба прекрасно понимаем, что между нами никогда не было тех чувств и желаний, которые должны быть у нормальной пары, и появление общего ребёнка этого не меняет. Я постараюсь стать хорошим отцом ребёнку, я буду помогать Шеннон, поддерживать её, но вместе мы с ней не будем. — Ладно, — ворочается на месте, немного меняя положение. — Если ты не собираешься быть с ней, тогда я не понимаю, почему ты хочешь расстаться со мной? Уверен, что выпучил глаза очень даже выразительно. — Я и не хочу! Тим, я очень не хочу расставаться, но я не в праве ждать от тебя, что ты захочешь связываться со всеми трудностями, которые могут последовать в ближайшем будущем. — Арми, ты либо меня совсем не слушаешь, либо не воспринимаешь мои слова всерьёз. Когда я говорю, что больше всего хочу быть с тобой, то это означает именно то, что я хочу быть с тобой больше, чем что-либо ещё. И если я не являюсь преградой для того, чтобы ты и Шеннон были вместе, то я не вижу ни единой причины, чтобы мы должны были расстаться. Смотрю на него, всё ещё очень серьёзного, и не могу поверить, что мне так повезло с ним. — То есть ты останешься со мной? — Если ты меня не прогонишь. Не собираюсь реагировать на эту чушь. — Можно мне уже, наконец, обнять тебя? Будто только и ждал этого вопроса, раскидывает руки в стороны, всё так же зажимая одеяло в кулаках и являя себя абсолютно голым и совершенно прекрасным, и со всей дури падает на меня, выбивая из груди остатки воздуха. Без единой ноты сожаления ёрзает на мне, устраиваясь поудобнее, и с радостью помогаю ему в этом, подхватывая за подмышки и подтягивая чуть выше, после чего он удовлетворённо выдыхает, вытягивая свои ноги вдоль моих, а я наконец-то могу вновь почувствовать под ладонями его нежную кожу. Молчим какое-то время, наслаждаясь близостью и каждый индивидуально переваривая только что случившееся. Целует под подбородком, где сейчас очень колюче, так как не брился с утра пятницы, и опускается губами ниже, доходя до ворота свитера, в котором так и лёг в постель. — Ты меня очень напугал. — Прости, мой хороший, я сам испугался, что потерял тебя, — обнимаю его крепче, словно сам себе пытаюсь ещё раз доказать, что он не ушёл, что вот он, отлично чувствуется под моими руками. — Арми, — проворными пальцами уже вовсю шурудит под кофтой, приятно охлаждая разгорячённую под слоем одежды кожу. — Может поспим ещё? — Поспим? — Угхум, — утвердительно пыхтит мне в шею и отстраняется, чтобы посмотреть на меня. — Сейчас на самом деле ещё семи нет. Я проснулся, увидел, что ты спишь поверх одеяла, на самом краю кровати, да ещё и одетый, и сразу понял, что что-то случилось. Заснуть я бы уже не смог, не выяснив в чём дело, поэтому сел и стал гипнотизировать тебя взглядом, чтобы ты проснулся. От представившейся картины вырывается нервный смех, выпуская часть напряжения, балластом давящего на грудь. — И как долго продолжался сеанс гипноза? — Не долго, минут десять, видимо, у меня есть способности. — Ты ж мой юный Гудини, — оглаживаю бёдра через плотный слой одеяла, но не даёт насладиться процессом и перекатывается с меня на кровать. — Давай раздевайся. — А что, трюк с исчезновением одежды ещё не изучен? — шучу, сам же, не теряя времени, уже стягиваю свитер. Нетерпеливо помогает мне снять брюки, совершенно намеренно прихватив вместе с ними и трусы, и когда откидываю одежду куда-то на пол, приподнимает одеяло, приглашая присоединиться к нему. Охотно делаю это, прикрыв глаза от удовольствия, когда кожа к коже максимально, где возможно, и носом в уже слегка отросшие волосы, пахнущие моим шампунем. Жадный до тактильности, поэтому берёт мою руку в свою, вплетая пальцы между моих, и ведёт от живота, по груди и к ключицам, где и оставляет их, придавливая сверху подбородком, будто боясь, что уберу сразу же, как перестанет держать. Не уберу. Как можно отказаться от счастья. Лежу, слушая его мерное дыхание, и кажется, что уже уснул, в отличие от меня, хапнувшего нервяка, и вряд ли теперь получится отключиться повторно. Мысли в голове напоминают даже не рой, а какую-то мурмурацию, когда одним слаженным потоком образуют то одну форму, то другую. Вопросов по-прежнему больше, чем ответов, но теперь, зная, что Тим будет рядом, дышать стало определённо легче. Придвигаюсь к нему ещё ближе, если это возможно, и целую в макушку, тут же хватка на моей руке усиливается. — Всё будет хорошо, — оказывается, не спал всё это время, и тоже наверняка думал о будущем, какое оно будет для нас. — Ты будешь замечательным отцом, Арми. От слов этих ком в горле встаёт, и совершенно невозможно что-либо сказать, поэтому просто обнимаю его крепче и дышу им, прикрыв глаза и убегая в свой личный рай.***
На звонок интеркома дверь открываю сразу, не интересуясь, кто пришёл, потому что знаю - кто, и почти на сто процентов уверен, по какой причине он пожаловал. Так не хотелось сегодня отпускать Тима домой, казалось - вот сейчас останется наедине со всей внезапно обрушившейся информацией, взвесит все “за и против” на остывшую голову и решит, что к чёрту не сдалось ему это всё, что игра не стоит свеч, но после звонка Алекса даже рад, что отпустил его, не хочу, чтобы был свидетелем этого, наверняка, не самого приятного разговора. Только переступает порог квартиры, а вид уже пиздец какой серьёзный, прям сразу видно, что настроился на поучительную беседу. Даже в шмотках соответствуем ситуации, я, как бестолковый братец, в трико и растянутой, местами протёртой до мелких дырочек, футболке, и он - в выглаженных брюках, рубашке, классическом кардигане и не менее классическом пальто. Блин, Алекс, ну воскресенье же, вечер, можно ведь и ослабить вожжи своего беспощадно-правильного режима! Ты, наверное, и спишь в пижаме со стрелками? — Привет. — Привет, проходи, — машу рукой и направляюсь в гостиную, пока разувается. — Я ненадолго, — добавляет чуть громче, чтобы наверняка его услышал. Да кто бы сомневался. — Чай, кофе? — Нет, спасибо, — проходит за мной, и вместо того, чтобы устроиться на комфортном диване, выбирает стул за обеденным столом. Сажусь напротив. — Я так понимаю, информационная цепочка Шеннон-Ева-Ты работает исправно? — Арми, какого хрена ты творишь? — игнорирует моё замечание и в целом решает начать без вступления. — Мало того, что ты в принципе пренебрёг всеми моими просьбами, так теперь ещё и ответственность отказываешься брать за свои проступки. Шеннон сказала Еве, что вы, — на “вы” он показывает выразительные скобки пальцами, давая ясно понять, кого на самом деле считает единственным ответственным за принятые решения. — Решили оставить всё как есть, но при этом ты готов полноценно участвовать в жизни ребёнка. Господи, что за бред? Если ты думаешь, что, навещая ребёнка по выходным и привозя ему какой-нибудь подарок, ты будешь полноценным отцом, то у меня для тебя плохие новости. Ребёнку, особенно в первые годы его жизни, нужна постоянная забота. Как ты планируешь помогать Шеннон, когда у ребёнка будут колики или будут резаться зубы и надо будет вставать по несколько раз за ночь, чтобы успокоить его? Как, если тебя не будет рядом? Я может и сам последние сутки извожу себя этим вопросом, но как же достал этот его заносчиво-поучительный тон. — Слушай, мы с Шен два взрослых адекватных человека, давай свою личную жизнь мы будем планировать самостоятельно, без твоего тотального контроля. Я понимаю, что данная ситуация может сказаться на твоей кампании, поэтому данный вопрос мы тоже обсудили и решили пока не распространяться о моём отцовстве. Возможно, после теста, Шеннон расскажет своим родителям. — Какого теста? — хмурится и склоняется над столом сильнее, сцепляя руки в замок. — На отцовство, его можно будет провести неделе на десятой. — Ты серьёзно так поступишь с Шеннон? Считаешь ей недостаточно проблем, которые на неё теперь свалились, так ты решил ещё её и унизить своим недоверием? — Я ей верю, но подтверждённым фактам я верю сильнее, и да, я считаю это абсолютно нормальным, сделать тест, когда ты нихера не помнишь процесс зачатия своего ребёнка. — Пить надо меньше, — цедит сквозь зубы, а мне уже хочется, чтобы его “ненадолго” подходило к концу. Не хочу бессмысленных ссор и разборок, что лишь продлят его визит, поэтому очень стараюсь удержаться от ответных реплик. — Арми, тебе тридцать семь, а у тебя до сих пор нет семьи. — Хм, это можно расценивать, что ты отказываешься от родства со мной? — всё же не удержался. — Не паясничай, ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Я не хочу, чтобы ты думал, что я давлю на тебя, и будто преследую лишь свои цели, но подумай сам: ещё немного и тебе надоест вести разгульный образ жизни, — да откуда, блять, такие представления обо мне? — Захочется остепениться, иметь рядом человека, который будет для тебя не только любовником, но и другом, поддержкой, — кажется, я уже нашёл такого человека. — Шеннон твоя подруга на протяжении почти двадцати пяти лет, сейчас она носит твоего ребёнка, так не это ли шанс построить свой дом? И я уверен, сделай ты шаг навстречу ей, она не будет против. — Алекс, я не люблю Шеннон в том значении, которое позволило бы нам с ней быть настоящей парой. — Знаешь, понятие любви сильно искажено киношниками, из-за чего зачастую люди ждут того, чего и не бывает в реальной жизни. — Надеюсь, ты хотя бы Еве такое не говоришь. — Ева, в первую очередь, мой друг, мой партнёр, с которым я могу поговорить о чём угодно, поэтому мне кажется, что и у вас с Шеннон всё могло бы получиться. — Я тебя услышал, но прошу тебя, дай нам самим разобраться с этой ситуацией и решить, как лучше будет для нас. Поднимает ладони, капитулируя. — Ладно, но знай, что всегда можешь обратиться ко мне за помощью или советом, — киваю, заранее зная, что это вряд ли. Как можно обращаться за помощью к тому, перед кем не можешь быть всецело честным? — Мне уже пора ехать, но у меня к тебе есть просьба. — Да, что такое? — В конце апреля в Вашингтоне будет торжественный приём для кандидатов, и мне нужен плюс один. Ева улетит с девочками в Мехико, у её прабабушки будет день рождения, сто лет исполняется, представляешь, там вся родня собирается и пропустить никак нельзя. Я хотел попросить, чтобы ты поехал со мной. Расскажешь, как спасаешь деток, а так же поделишься проблемами, какие есть в сфере медицины, глядишь, может, и полезными знакомствами обзаведёшься. — Хорошо, без проблем. Напиши мне заранее дату, чтобы я подстроил расписание смен. — Да, конечно, спасибо тебе. Прощаемся у порога, прошу поцеловать от меня племяшек Лили и маленькую Софию, после чего закрываю за ним дверь, прижимаясь лбом к прохладному полотну. Это были слишком длинные выходные.