***
«О чём хотел поговорить Ливий? — размышляла она, сидя за огромным столом и раскладывая папирус. — И почему я так испугалась разговора? А вдруг он сказал бы, что я шезму, и он вынужден выдать меня охотникам?» — от таких мыслей ей стало неуютно, и она поёрзала на стуле. «Но откуда ему знать? Уж перед кем, а перед Ливием я никак не могла выдать себя. Единственная вещь — сон Феонои, но мало ли, что подсунет нам порой подсознание. И вообще, ему бы спасибо мне сказать, что избавила его от подружки… Он не ищет привязанностей… Исфет, вот я дурная, может он это и хотел мне сказать? Что поцелуи для него ничего не значат, и чтобы я многого не думала. А я и не думала, мне самой привязанности только помешают», — она задумчиво покрутила кисть для записи в руках, вспоминая тот день, когда разлила баночку с чернилами на папирусы прямо при Ливие. «А что же я тогда думала? Мне нравится проводить с ним время, глупо это отрицать. Но то, как реагирует на него моё тело… Это пугает. И его этот испытующий взгляд, и ухмылка, и поднятые брови… Боги, он так красив… Смуглая кожа, кудрявые волосы…» — губы Эвы начали расплываться в мечтательной улыбке, но она вовремя одёрнула саму себя. Отрицание зарождающихся чувств было вполне естественным для Эвтиды, которая впервые в жизни испытывала подобное. Однако пришлось признать, что мужчина ей был небезразличен и занимал всё больше и больше места в голове с каждым днём. Отъезд Реммао хоть и принес неопределённость, но вместе с тем Эва чувствовала некоторое облегчение. Она лишилась маски, а новой пока не было, чтобы ходить на заказы. Ей было страшно от мыслей, что было бы, узнай наставник при каких обстоятельствах маска шезму была утеряна, и что следовало за этим. «Ничего, к приезду Реммао я новую раздобуду», — успокоила она себя и принялась один за одним выводить иероглифы. На этот раз занятие отвлекло от моря мыслей, и Эвтида просидела в библиотеке до позднего вечера. Лишь когда начало смеркаться, и в помещении стало не разобрать предметов, девушка покинула своё новое пристанище.***
В жилище она вернулась, когда совсем стемнело. Подруга уже вовсю спала, сладко свернувшись калачиком на простынях, и Эва на цыпочках подошла к кровати и, не раздеваясь, укуталась в одеяло. Она уже почти заснула, когда вновь вспомнила про их поцелуи с Ливием, а затем про мазь, что он дал. «Боги! Мазь! Шея! Синяки!» — череда слов, олицетворявших собой их совместное времяпрепровождение, заставила девушку взлететь с нагретой кровати и достать из сумы коробочку. Она долго не могла понять, куда именно нанести мазь, так как в ночи даже в зеркале не различила бы и части тела, поэтому воспроизвела в голове сцену их сегодняшнего поцелуя. «Да, это определённо была левая часть моей шеи. Где точно, я не помню, думаю намазать всё с этой стороны будет решением верным», — и Эва нанесла вязкую мазь, пахнущую горькими травами, на левую часть своей шеи, сверху вниз, а затем со спокойной душой уснула. За завтраком в трапезной было много народу. Казалось, всё поселение в одно время решило прийти и поесть. Эвтида, наконец добравшаяся до зеркальца Дии утром, завязала края своей одежды таким образом, чтобы они закрывали красные пятна на шее. Пятна, случайно оставленные Ливием… Эве не нравились толпы, поэтому ей было неуютно в трапезной и хотелось поскорее доесть и уйти. Она сидела в окружении друзей — Рэймсса и Дии, которые молча пережёвывали свою еду. — Кейфл! — вдруг раздался пронзительный крик. — О, боги, Кейфл! Все люди, что были в трапезной, одновременно обернулись на голос. То был высокий юноша, худощавого телосложения, с большой, как чан, головой, от чего вид его казался несуразным. Он стоял напротив столов, а руки его беспомощно висели. — Что случилось? — расталкивая всех на своём пути, к нему пробирался смотритель. — Кейфл! — продолжал испуганно кричать тот. — Он… От столов отделилось несколько охотников, которые тоже тут же подбежали к юноше. — Что произошло? — прозвучал низкий голос одного из них. — Он… — юноша продолжал плакать, давясь собственными всхлипами. — Он мёртв! По трапезной прошёлся взволнованный шёпот. — Ты из лекарей? — похоже, в отсутствие эпистата и его подручного, охотник решил взять на себя бразды правления. — Да… И Кейфл тоже… был… — Отведи нас к нему, — приказал тот, и перед тем, как уйти, дал указание другому, чтобы доложил о смерти Амену. Под возникший на всех столах гул, охотник и юноша покинули трапезную. — Что за Кейфл? — тут же шёпотом осведомилась Дия. — Лекарь, сказали же, — снисходительно просветил подругу Рэймсс. — Интересно, что с ним произошло… — Эвтида уже поела и, не торопясь, запивала съеденное водой. — Да, наверное, хворь. Что же ещё? — Почему ты так уверен, Рэймсс? Может его, скажем, аллигатор съел, — возразила Дия. С самого их приезда в Фивы, девушка смертельно боялась заболеть. Ей было страшно, что хворь может сделать с человеком, и что от неё нет лекарства. Эва ещё какое-то время послушала их диалог, не встревая в него, а потом, попрощавшись с друзьями, встала и направилась в жилище. «Если это хворь, то, выходит, этот лекарь заразился от одного из больных… — внезапная мысль, появившаяся в её голове совсем недавно, но начавшая скрести сознание только сейчас, не давала покоя. — Значит ли это, что и Ливий в опасности?» — она остановилась под одной из пальм. «Почему я вообще о нём думаю? Нет, я беспокоюсь о себе. Мы же не знаем, как именно болезнь передается, а с Ливием мы были близки, так что если он был заразным… Нет, мои размышления ни к чему, кроме разрастания ещё большей паники, сейчас не приведут, потому я не буду об этом рассуждать. А Исман?» — ей вдруг стало стыдно, что она первым делом подумала о Ливие, и только потом об Исмане. «Хорошая же из меня подруга, что я пекусь о незнакомом мне человеке, но забываю о самом близком. Или он уже и не такой уж и незнакомец? Что я вообще о нём знаю? Он приехал из Греции, учился у главного лекаря и часто бывал у фараона, был с Феоноей… Исфет! Опять я про неё!» — думала она, проходя дом за домом по палящему солнцу. — Эва! — знакомый голос окликнул её, и она, обернувшись вправо, увидела Агнию. «Та-ак, Эвтида, — раздался внутренний голос, — никаких больше распитий хека с этой дамой. Ты же помнишь, как всё закончилось в прошлый раз?» — Агния, — она кивнула головой в приветственном жесте. — Какими судьбами? Неужели и у нас в поселении торгуешь? — Ай! — девушка отмахнулась, ставя кувшин на землю. — У вас тут очень мало ценителей драгоценных камней, зато огромная гора готовых поразвлекаться ночью, — на этих словах она закатила глаза и фыркнула. — Некоторых мужчин хлебом не корми, дай только, — Агния не договорила, Эва перебила её раньше. — И эпистата? — ехидно улыбаясь спросила Эвтида. Похоже, Агнию очень насмешил вопрос девушки, потому что в следующую секунду она разразилась звонким смехом. — Ох, Эва, умеешь же ты рассмешить! — она вытирала пальцами слезы, выступившие от смеха в уголках глаз. — Но, если серьезно, я не знаю, что Амену нужно. Знаю только, что человек он хороший. «Ага, на его руках кровь сотни тысяч шезму. Очень хороший», — Эва обязательно скептически выгнула бы бровь, но так выдавать себя при Агнии было бы неразумно, а потому она лишь улыбнулась. — И что же в нём такого хорошего? — Эва, а что, по-твоему, делает людей хорошими? — торговка вдруг стала серьёзной и внимательно посмотрела в глаза Эвтиды снизу вверх. Вопрос застал девушку врасплох. Она сама не знала ответа. Она знала, что для одного будет благом, для другого окажется злом, и наоборот, а потому сложно чётко определить условия для нарекания кого-то «хорошим». — Не приносит вреда другим, — наконец выдала Эва. — Но что, если этот вред будет во благо? — торговка прищурилась. — Это как же? — Допустим, есть хворь, что распространяется стремительно и тут же убивает. Для того, чтобы её распространение остановить, людям велено сидеть дома и не выходить, пока не придумают лекарство. Для женщины, что подвергается дома избиениям мужа, а потому проводит все дни на рынке, это будет страшным временем, но зато она не заразится и не умрёт. — Сомневаюсь, что такой вред был во благо, — протянула Эва. — Но как же? Она же осталась жива. — Но могла умереть от рук мужа. Может именно «спасение» от хвори стало для неё наказанием, ведь она обречена ещё многие годы дальше жить под одной крышей с тираном? Торговка какое-то время пристально вглядывалась в лицо Эвтиды, а затем весело произнесла: — А ты умная, Эва. Интересно с тобой беседы вести. Знаешь, в моей стране философы часто ходят на рынки, и мудрые мысли можно услышать часто, но мало с кем на том же базаре представляется возможность их обсудить. — Сочту за комплимент, — Эвтида наблюдала за этим хитрым личиком, а потом спросила, — а с Аменом, видимо, обсудить умные мысли можно? — Эва! — снова рассмеялась та. — Он верховный эпистат! Конечно, голова у него, что надо! «Ну да, то-то он меня до сих пор не поймал», — она тут же поругала себя за такие мысли, боясь, что они материализуются. — И неужели Амен посвящает тебя, простую торговку, в некоторые дела охотников? — хитро протянула Эва. — Что-то да знаю. Например, знаю, что скоро будет важное объявление, — она нагнулась и взяла кувшин в руки. — А теперь мне пора. Прощай, Эва. После их расставания, девушка вернулась в дом, который был пустым сейчас, и плюхнулась на кровать. Лёжа на спине в позе звезды, она вновь начала думать о Ливие. «Незримый бог, да что же это такое? Почему я думаю только о нём? Отъезд Реммао и отсутствие заказов конечно чуть обезопасили моё положение, но я всё ещё в опасности. Рано или поздно Амен выйдет на верный след, и там уж беды не миновать», — она напряглась всем телом. Лучи солнца, пробивавшиеся в окно, пекли её лицо, от чего Эвтида зажмурилась. Вид окна снова напомнил ей о лекаре. «Нелепо как-то вышло… Окно, кувшин, Ливий, поцелуй. Исфет! Его это спавшее полотенце», — на мыслях о полотенце, живое тепло стало разрастаться по низу её живота, заставляя девушку закусить губу. Она лежала на спине с закрытыми глазами, и перед её веками проносились картинками все совместные минуты с Ливием. Их первая встреча. То, как она встала за его спину и впервые почувствовала его сладковатый парфюм. Как он помог ей в гробнице. Как придержал своими горячими руками её талию в колеснице. Их первый поцелуй после её глупого отравления, и солоноватый вкус его губ в тот день. Она будто бы снова ощутила его прикосновения. В её воспоминаниях оживали моменты, когда Ливий ласкал её кожу, губы, ноги… Её тело начало реагировать на мысли о нём, пульс участился, а сердце забилось сильнее. Каждое проносившиеся воспоминание вызывало у нее волнение и приятно будоражило. Она неосознанно прикоснулась рукой к шее, на которой были следы его страстных поцелуев, за которые он извинялся. Медленно спускаясь ладонью ниже, она гладила ключицы, чувствуя косточки сквозь тонкую кожу. Затем Эва проникла рукой под льняную ткань одежды, двигаясь к груди. Наконец она сжала между пальцами сосок, который вмиг затвердел. Поиграв с ним какое-то время, она переместилась ко второй груди, проделывая с ней то же самое. Эва вспоминала, как он гладил её позвоночник, медленно водя рукой вверх и вниз, задевая каждый выступающий позвонок. Наигравшись с сосками, она достала руку и, отодвинув ткань юбки, стала опускаться ниже, к животу, к паху. Достигнув половых губ, девушка вспомнила нежные прикосновения мужчины к её ягодицам. Она закусила губу, поднося пальцы ко рту, чтобы облизнуть их, а затем положить на самую чувствительную точку и начать методично поглаживать себя круговыми движениями, держа вторую руку на груди. С каждым движением Эва распалялась сильнее, а разум всё больше затуманивался. Мысли о возможном приходе Дии отступили на задворки сознания. Пальцы становились всё более влажными, а приближающаяся разрядка заставляла двигаться в такт движениям. Девушка лихорадочно облизнула пересохшие губы, подавляя стон. Она гладила себя, иногда спуская руку с пульсирующей точки ниже, ко входу в лоно, а затем возвращая назад. Мысли о твёрдом половом органе мужчины, упиравшемся в неё, и слетевшем полотенце стали пределом. Эва резко выгнулась, а разряд прошёлся сладкой истомой по всему телу, заставляя девушку сильно зажмуриться и расслабить руку. «Мысли о Ливие довели меня до оргазма… Эва, что с тобой? Как давно это происходит и к чему может привести?» — после столь бурного всплеска тела, ей с трудом удавалось о чём-то связанно думать. Еще несколько минут она приходила в себя, силясь унять учащённое дыхание, а затем медленно встала и, надев сандалии, подошла к зеркальцу Дии, взяв его в руки. Отодвинув ткань одежды на шее, её взору сразу же открылся светло-фиолетовый синяк, величиной с ноготь. Она задумчиво погладила его пальцами, а затем нанесла мазь и, когда та впиталась, скрыла след перекрещенной туникой. — Эва! — вдруг дверь распахнулась, заставляя девушку сжать в кулаке баночку, и в комнату молнией влетела запыхавшаяся Дия. — Там! Там! Идём! Эвтида с непониманием и крайним удивлением уставилась на подругу, которая позвала её рукой и тут же выбежала. Девушка, сжираемая любопытством, поспешила на улицу. — Будьте же вы все свидетелями того, что бывает с ворами, которые осмеливаются красть у верховного эпистата! — прогремел грозный голос Амена где-то вдалеке.