Дину трудно сосредоточиться на дороге, потому что каждые несколько секунд ему приходится бросать взгляд на Кастиэля. Странно, что вместо Сэма сидит ангел — бывший ангел, но не так странно, как видеть парня в джинсах и рваной футболке, обрамляющей полоску бледной кожи, испещренной засосами, с выпуклыми зрачками и красными губами, припухшими от множества поцелуев. Потому что это, прямо здесь, настолько далеко за пределами странности, что это чистый «Мир Бизарро». А на лице у него дурацкая, глупая, совершенно не похожая на Кастиэля ухмылка, и он просто смотрит на Дина с замиранием сердца в глазах, словно Дин — какой-то супергерой, или младенец Иисус, или парень, впервые придумавший пирог, или что-то еще. Честно говоря, это выводит Дина Винчестера из себя, и даже больше.
Он никак не мог заслужить, чтобы на него так смотрели. И уж тем более ангел.
Но как бы странно это ни было, все же приятнее думать о том, как Кастиэль беспомощно раскинулся на этом дурацком алтаре, со спущенными до колен штанами, пока рядом были откормленные качки и чирлидерши с руками, ртами, грудями, членами и, блядь, детским маслом повсюду. Просто нет такого слова, которое могло бы охватить весь этот уровень неправильности. Дин никогда бы не подумал, что набрасываться на парня с горячими голыми чирлидершами может считаться чем-то плохим, но мы говорим о Кастиэле, и хотя он может быть в форме парня (и, да, это уже установлено без тени сомнения, спасибо. Никакой бесполости в стиле куклы Кена в штанах Кастиэля не происходит, как все теперь прекрасно понимают), он все еще чертов ангел. Он все еще тот, кто разбил стекло, заставил звенеть барабанные перепонки Дина и оставил отпечаток руки, выжженный на его руке, как знак обладания, как обещание. Он все еще что-то странное, чистое и нечеловеческое, и не было бы ничего более шокирующе неуместного, если бы это был пастор Джим, распростертый на алтаре. Ангел, черт возьми. Это надо было уважать. Как монаха или типа того.
(Но самое худшее, положительно самое худшее, это то, что Кастиэль, ошеломленный, растерянный и привычно выглядящий, со следами чужих зубов, все еще краснеющими на его коже, был, без сомнения, одной из самых сексуальных вещей, которые когда-либо видел Дин Винчестер. Без сомнения. И Дин все еще чувствует себя в полной ярости со всеми, потому что Кастиэль — его ангел, черт возьми, а не их, и если кто-то собирается… но эта мысль быстро оборвалась. Не буду продолжать).
И во всем виноват Дин.
Вот кто настоящий убийца. Кастиэль — самое могущественное, особенное, прямо-таки волшебное существо, с которым он когда-либо сталкивался или мог себе представить, тот, кто нашел его по локоть в чужой крови и все же спас из ада, — Кастиэль уязвим, потерян и человечен только благодаря Дину. Аластер может связать его и использовать, чтобы попытаться открыть печать, только благодаря Дину. Потому что теперь Кастиэль заперт в своей человеческой форме. Является человеком. Уязвим.
Дину действительно нужно выпить.
— Мне это приснилось, — говорит Кастиэль, неопределенно махая рукой в сторону Импалы. На его лице все та же дурацкая ухмылка, он все так же выглядит придурковатым, обкуренным и ужасающе сломленным.
Дин хмурится.
— Тебе это приснилось? — повторяет он.
Кастиэль кивает слишком энергично, как ребенок, и, Боже, Дину просто хочется его обнять. Его нельзя выпускать одного, черт возьми. Он настолько ничего не понимает, что смотреть на это почти больно.
— Еду впереди? — голос Кастиэля повышается на вопросительной ноте, пробуя фразу на вкус, и Дин не может не улыбнуться. — Ехать вот так в твоей машине. Это был приятный сон, — он сильно зевает, и, Господи, Дин вдруг понимает, что это ему напоминает. Сэмми, когда он был маленьким и ласковым карапузом, еще достаточно маленьким, чтобы засыпать на плече Дина. Никогда еще никто не смотрел на него с таким совершенным доверием и восхищением, словно он — неподвижный, стабильный центр безумного кружащегося мира, и Дину кажется, что кто-то поднес к его сердцу ложечку мороженого. Он не может вспомнить, когда Сэм в последний раз так смотрел на него.
Это вызывает тихий ужас, потому что Дин не думает, что сможет соответствовать этому. Он не тот, за кого его принимает Кастиэль. Он просто — Дин.
— Уже почти дома, приятель, — говорит он. Сэмми не делал из этого большой песни и танца, но когда он сел в машину Руби, не было никаких сомнений, что к чему, и Дин не может его винить. Считать его сумасшедшим сукиным сыном, который играет с огнем, — да. Но винить его за то, что он захотел получить немного, после того как попал в самый разгар лучшего порнофильма, который когда-либо оставался неснятым? Не очень. Видит Бог, у Дина все еще бушует эрекция, и если бы перед ним была какая-нибудь горячая девушка в форме человека, строющая ему глазки, как Сэмми — ну что ж. Да. Сэм всего лишь человек. В основном.
Поэтому Дин будет нянькой для ангела. И, в общем-то, это его устраивает, потому что он вроде как не хочет больше выпускать парня из виду.
(Он боялся, что Кастиэль мертв. Выражение его лица в мотеле, когда он сказал, что попытается выиграть время — Дин узнал этот взгляд. Он знал, каково это. Это был взгляд человека, который не ожидал счастливого конца).
Кастиэль все еще смотрит на него, как на Второе пришествие, и Дин чувствует, как его щеки начинают краснеть.
— У меня никогда раньше не было друга, — неожиданно говорит Кастиэль, улыбаясь ему. И это… Боже, это просто убивает его.
— Да ладно, это неправда, — говорит Дин, потому что нет, он не собирается идти на это. Он не собирается думать о том, был ли у него когда-нибудь друг, настоящий друг, который знает все его секреты и все равно прикроет его. Для этого и существует семья. У других людей есть друзья. — А как же Уриэль? — спрашивает Дин. Кастиэль просто смотрит на него. — Да, конечно, плохой пример, — признает Дин спустя мгновение. — Но у тебя, наверное, были и другие, ну, знаешь, небесные приятели? Должны же быть ангелы, которые не являются полными мудаками, — он переосмысливает это утверждение. — Не то чтобы ты был полным мудаком, конечно. Я просто имел в виду — ну, знаешь, они не кажутся такими уж, ах, хорошими. Если Уриэль — хороший пример.
— Уриэль — хороший пример, — хмуро сказал Кастиэль.
— О, — не так уж много можно сказать на это. — Мне нравилась Анна, — предлагает он через мгновение. Кастиэль кривится. — Ты когда-нибудь… я имею в виду, что с ней случилось?
— Она восстановлена, — говорит Кастиэль. — Господь простил ее преступление, поэтому ее отпустили.
Дин уставился на него.
— Правда? Ее отпустили?
— Они отпустили ее, — соглашается Кастиэль. — Я не знаю, почему. Это не тот вопрос, который можно задать.
— О, — Дин обдумывает его слова. — Ну, но, эй — разве это не хорошая новость? Разве это не означает, что они могут, ну, знаешь, ты можешь получить условно-досрочное освобождение, или отгул за хорошее поведение, или что-то еще?
Кастиэль смотрит на него огромными глазами, и Дину кажется, что он только что пнул щенка.
— Нет, — говорит он, и весь солнечный свет исчезает с его лица.
— Но она пала, потому что ей было скучно, в общем-то, — говорит Дин через минуту. — Ты был — я имею в виду, это было сострадание, вот что это было. Это было милосердие. Ты был милосерден. Это должно принести тебе очки, разве нет?
— Ты не понимаешь, как они работают, — говорит Кастиэль. Он больше не смотрит на Дина. — Они сделали это. Она сделала это, прекрасно понимая, что это значит. Она была — очень тщательной, — возникает небольшая пауза, и Кастиэль хмурится, вглядываясь в темноту. — Это больно, — говорит он сам себе тоненьким голоском, почти шепотом.
Дин сглатывает и ненадолго сосредотачивается на своем дыхании, потому что, действительно, «извини» не подходит, и он не знает, что еще сказать.
— Что ж, теперь у тебя есть друг, — наконец говорит он, немного сбиваясь, и радуется, когда лицо Кастиэля озаряется.
***
Это не самый уродливый номер мотеля, в котором когда-либо останавливался Дин, но и не самый приятный. Краска выглядит так, будто когда-то она могла называться магнолией, но со временем она превратилась в тусклый желто-коричневый цвет никотиновых пятен. Мебель — отвратительно жизнерадостного лаймово-зеленого цвета. В целом Дин оценивает это место на три балла из пяти, поскольку постельное белье чистое, а банные полотенца большие и пушистые, но это и не дворец. Ему бы хотелось, чтобы это было место поприличнее, ведь он принимает у себя ангела. Не то чтобы ангел был в таком состоянии, чтобы заметить, где он ночует, если честно.
Джинсы. Он до сих пор не может смириться с тем, что Кастиэль носит джинсы. С точки зрения откровенной неправильности это все равно что увидеть Марту Стюарт в костюме французской горничной. Только — сексуальнее. Значительно горячее.
Он не просто так это подумал.
— Хочешь принять душ? На тебе все еще эта штука, — не то чтобы он смотрел, конечно, но кожа Кастиэля блестела везде, где только можно, и он чувствовал пряный аромат масла, которым его натирали. В него. Господи. Это что-то сладкое и отвлекающее, что-то вроде корицы или мускатного ореха. Как тыквенный пирог, в общем. Это, несомненно, объясняет, почему в затылке Дина раздается голос, который говорит ему, что он хочет что-то лизнуть. Это павловская реакция на запах пирога. Он роется в сумке. — У меня есть футболка, которую ты можешь… Ну то есть эта довольно сильно испорчена, — преуменьшение. Кастиэль принимает предложенную футболку с еще одной обескураживающей улыбкой, и его пальцы, когда они касаются пальцев Дина, чувствуют тепло, сухость и нормальность. Человеческие. Нет ни статического потрескивания электричества, ни полуслышимого гула силы, отдающегося в костях, который Дин привык ассоциировать с ангелом. Он просто — парень.
Дин сглатывает. Это как-то странно. Это — вроде как присутствие Сэма, но в то же время и совсем не то. Во рту пересохло. В каком-то смысле это больше похоже на возвращение девушки, это сочетание близости и непривычности. Странно. Его взгляд на секунду падает на джинсы, и он очень старается не думать об ощущении джинсовой ткани и голой кожи Кастиэля под его дрожащими пальцами, когда он натягивал их, когда поднимал — да, он РЕАЛЬНО не собирается думать об этом в ближайшее время. Может, никогда. Но, да, улика все еще здесь, заметно выделяется на фоне джинсов. Кастиэль? Совершенно точно не девушка. Даже слегка.
Тогда ладно.
Господи. Ему действительно нужно выпить.Может, шотов десять.
— Я люблю душ, — солнечно объявляет Кастиэль, сдирая с себя изодранную футболку, и тут его глаза внезапно расширяются, и он бросает на Дина виноватый взгляд, а потом поспешно отводит взгляд, и Дин зачарованно смотрит на внезапный румянец, который поднимается на щеках Кастиэля, а затем распространяется по его горлу и даже вниз, к груди. Что, мать его, могло спровоцировать — ох. Душ. Точно.
Отлично. Еще одно цветное изображение, пополнившее быстро растущую коллекцию немыслимых мыслей Дина.
— Хорошо, — быстро говорит он. — Это хорошо. Так что… в душ, может быть, может, попить воды, а потом, я думаю, усталым бывшим ангелам пора спать, хорошо? У тебя был очень насыщенный вечер, приятель. Пора немного вздремнуть. О — и, эй, в умывальной сумке есть запасная зубная щетка. Не стесняйся.
Кастиэль по-прежнему не смотрит на него, и лицо его побагровело. Дин изо всех сил старается выглядеть непринужденно, чтобы отвести взгляд, и идет к холодильнику за пивом, о-очень естественно, ничем не выдавая, что да, он понял, что ангел открыл для себя радости счастливого времяпрепровождения под душем. Когда он слышит, как за ним закрывается дверь ванной, его плечи опускаются.
— Что, блядь, со мной происходит? — бормочет Дин, глядя на свою промежность, словно она только что его предала. — Это никак не должно возбуждать.
***
Джинсы и так были странными, но когда Кастиэль выходит из ванной с зачесанными назад волосами, со свежим лицом, чисто вымытым и невинно румяным, с несколькими засосами над воротником одной из любимых футболок Дина и еще несколькими на бедрах, ведущих к трусам-боксерам, в мозгу Дина официально срабатывает предохранитель.
Улыбка Кастиэля гораздо менее укуренная, чем раньше, и немного застенчивая. В таком виде он выглядит моложе.
— Спасибо, — говорит он и смотрит на кровати. — А какая из них…?
— Это Сэма, — быстро говорит Дин, указывая на нее. — Вырубись. Я только… — он кивает на ванную. — Да. Точно. Сладких снов, на всякий случай, знаешь ли.
— Спокойной ночи, Дин, — говорит Кастиэль, и он все еще смотрит на него пугающе напряженным взглядом. О, Боже мой, как ты крут, как жесток, и Дин прекрасно знает, что он этого нисколько не заслуживает. — И спасибо тебе за… все.
— Не упоминай об этом, — он не бежит в ванную, но его шаг близок к этому.
Там он ставит душ на максимальную температуру, встает под него и дрожит до тех пор, пока все безумные и неуместные мысли не выветрятся из его тела. Когда через некоторое время он на цыпочках выходит из ванной, весь в мурашках и мятной свежести, Кастиэль уже крепко спит. И это огромное облегчение, по причинам, которые Дин не хочет сейчас рассматривать.
***
Это всего лишь тихий звук, но он все равно сразу же будит Дина. Маленький, придушенный, недовольный звук с другой кровати, и на мгновение он думает, что это Сэму опять снится кошмар, ведь такое случалось уже много раз, — а потом вспоминает, что это вовсе не Сэм. Это Кастиэль.
Дин лежит и смотрит в потолок, и ему очень, очень плохо. А потом раздается еще один тихий звук, но совершенно ужасный. Дин и сам знает толк в кошмарах — хотя сегодня, для разнообразия, он сам их не видел. Он пожевал нижнюю губу, и когда это произошло в третий раз, он решил. Он еще наполовину спит, но уже встает с кровати и шагает в темноте, как когда-то, когда Сэмми был совсем маленьким, и его еще можно было обнимать, как плюшевого медвежонка. В те времена, когда было гораздо проще предложить утешение и получить его. И, наверное, странно, что он не чувствует себя более неловко, делая это — ведь в наши дни он не стал бы обнимать Сэма после кошмара, даже после Джессики, потому что парни так не поступают — но дело в том, что Кастиэль не совсем парень. Не совсем. И за него отвечает Дин.
Он опускается на кровать позади Кастиэля и осторожно обхватывает его одной рукой.
— Тссс. Тише, все. Все хорошо. Ты в порядке, — говорит он, поглаживая теплое тело Кастиэля успокаивающими кругами. — Теперь ты со мной. Ты в безопасности.
Он чувствует, как плечи Кастиэля расслабляются, прижимаясь к его груди, а затем чувствует и слышит вздох, от которого тот вздрагивает. На одно ужасное мгновение он задумывается о том, что, возможно, совершенно неправильно оценил ситуацию, и решает спрыгнуть с кровати. Но тут он чувствует, как теплые сухие пальцы тянутся к его руке и переплетаются с его рукой.
— Спасибо, — говорит Кастиэль с такой отчаянной искренностью, что Дин неожиданно обнимает его. — О, спасибо тебе.
Дин засыпает, прижавшись лицом к шее Кастиэля, и в ноздри ему ударяет тягучий запах корицы.
