Последствия падения

      Оглядываясь назад, трудно определить, какая именно ошибка привела Кастиэля к его нынешнему положению. Возможно, этот момент был неизбежен с того самого момента, когда он позволил себе задать вопрос Господу. Возможно, он сам обрёк себя на гибель, начав доверять Дину Винчестеру и слишком сильно привязавшись к нему. А может быть, именно решительный поступок, бросивший вызов небесному воинству, предопределил его судьбу. В целом, однако, Кастиэль уверен, что истинная причина его нынешних трудностей проста: он позволил себе соблазниться демоном Руби, считая ее чем-то вроде друга. Даже если он знал, что ей нельзя доверять, даже если он прекрасно понимал, что она собой представляет, он все равно ослабил свою защиту перед ней. Он все еще доверял ей.       И теперь, когда он оказался привязанным к алтарю в полутемном помещении киностудии, окруженный свечами, шелковыми подушками и кусками красного бархата, винить ему приходится только себя. Это похоже на декорации к плохому порнофильму, потому что на самом деле это декорации к нескольким сотням плохих порнофильмов. В тени видны всевозможные дешевые реквизиты и декорации, прислоненные друг к другу. Это идеальное место для проведения подобной церемонии: здание, стены которого пропитаны воспоминаниями о похоти, скупости и разбитых мечтах.       Ему стыдно за то, что он позволил Руби привести себя в этот город, как ягненка на заклание. Ему лучше знать, как доверять демону. Конечно, ему было мучительно одиноко без своих братьев, без Винчестеров, но он не ребенок, чтобы позволить себе быть таким уязвимым. Тысячелетиями он существовал без друзей, и вот теперь, когда он начал понимать, что такое дружба, он вдруг стал тянуться к ней повсюду. Воистину, он заслужил такую судьбу за свою непомерную глупость.       Если бы только он еще и не был готов к тому, чтобы открыть одну из шестидесяти шести печатей…       По крайней мере, утешает он себя, его не стащили с кровати в номере мотеля. По крайней мере, у него хватило инстинкта самосохранения, чтобы услышать, как за Руби закрылась дверь, подняться, посмотреть в окно и увидеть, как она уезжает. По крайней мере, он понял тогда, хотя и слишком поздно, что она заманила его в ловушку, и ему хватило ума накинуть на себя одежду и бежать, а когда его поймали, дать отпор.       Но недостаточно далеко. Недостаточно быстро. Недостаточно для борьбы.       — Прости, я тебе не надоел? — тон Аластера мягкий и ядовитый, и это заставило Кастиэля вздрогнуть, несмотря на него самого. Он изо всех сил старался сделать вид, что демона здесь нет. Теперь же он вздрагивает, несмотря на искреннее желание не позволить никому из них увидеть его страх, потому что он, несомненно, напуган. Конечно, как ангел — даже низший — Кастиэль всегда был сильнее подавляющего большинства существ, живущих на земле. Но даже когда Кастиэлю удавалось сохранить свою благодать, Аластер был слишком силен для него. Теперь же — осознание того, сколько страданий может причинить этот демон его хрупкому смертному телу, заставляет саму душу Кастиэля сжиматься от ужаса.       Он смотрит, как демон кружит вокруг него, и улыбается.       — Так-то лучше, — говорит Аластер. — О, я так повеселюсь с тобой, мой друг.       — Я не буду тебе помогать, — бессмысленно говорит Кастиэль, потому что ему нужно что-то сказать.       Аластер смеется.       — О, тебе и не нужно помогать, милый. Будет веселее, если ты будешь сопротивляться.       Кастиэль сглатывает. Во рту пересохло, а путы, сковывающие его запястья и лодыжки, холодят кожу. Он вздрагивает. Аластер осторожно проводит кончиком зазубренного ножа по ноге Кастиэля, наблюдая за его лицом, наклонив голову на одну сторону, и кривя рот в небольшой улыбке. Кастиэль чувствует, как лезвие проникает сквозь джинсовую ткань, пробираясь к промежности, и содрогается при мысли о такой уязвимой коже. Давление слишком слабое, чтобы прорезать плотную ткань, но Кастиэль знает, что все может измениться в любой момент, и теперь он — мягкая вещь, состоящая из мышц, сухожилий и артерий, из нежных мембран и ломающихся костей. Теперь ему может быть больно, и даже более чем больно. И никто не придет ему на помощь.       Кончик лезвия скользит по ширинке, обводит пуговицу сверху, а затем проникает под темную ткань новой рубашки. Металл леденеет на коже, но давление нежное, как бабочка, слишком мягкое, чтобы пустить кровь. И все же.       Аластер облизнул губы. Он дышит слишком быстро и смотрит на тело Кастиэля с такой голодной сосредоточенностью, какой Кастиэль никогда не видел. Он осторожно убирает нож, а затем раздвигает руками ткань и задумчиво смотрит на плоский живот Кастиэля. Его взгляд метался в стороны, вверх, вниз, задерживаясь на пальцах Кастиэля, на уязвимой линии его горла и тонкой коже век. Кастиэль пытается отстраниться, но не может.       — Это не будет быстро, — говорит демон, и его тон почти любящий. — Я могу сделать так, чтобы это длилось, длилось и длилось, и для тебя — о, я сделаю все возможное. Об этом будут говорить веками, — он резко наклоняется вперед, и Кастиэль ощущает внезапный поток запаха серы за мгновение до того, как Аластер опускает маленький целомудренный поцелуй на его нахмуренный лоб. — Это будет великолепно, — шепчет он. — Ты станешь моим шедевром. Сначала плоть, а потом душа. Ты, конечно, видел — ты знаешь, что тебя ждет, — он снова облизывает губы, и на какой-то сюрреалистический миг Кастиэлю кажется, что существо собирается откусить от него кусочек, как от яблока. — Как долго ты продержишься, как ты думаешь? — его голос низкий и интимный. — Дин Винчестер выдержал тридцать лет, прежде чем окончательно сломался, что дольше, чем у большинства. Но, о, в конце концов, он так сладко отдался мне — правда, это стоило того, чтобы подождать. Как долго, по-твоему, ты сможешь продержаться, мой глупый, падший друг? Столетие? Еще дольше? Или ты сломаешься через неделю? — он снова наклоняется к Кастиэлю, пристально вглядываясь в его лицо в поисках хоть какой-нибудь подсказки. — Что ты думаешь?       — Я думаю, что ты просто болтаешь, — говорит Кастиэль в момент положительно самоубийственной бравады, которой, как он подозревает, он научился у Дина. — Тебе не нужно меня пытать. Это не даст тебе того, чего ты хочешь.       Аластер проводит тыльными сторонами двух пальцев по щеке Кастиэля и с любопытством обводит рукой витую раковину его уха.       — Ты имеешь в виду Асмодея? — он пожимает плечами. — Верно, верно, именно поэтому ты здесь. Что может быть лучше девственной жертвы, чем ангел с оторванными крыльями? Я все еще вижу кровоточащие обрубки, знаешь ли. Они прекрасны, — он улыбается с неожиданно солнечным выражением лица. — Но после того, как они покончат с тобой, милый — после того, как тебя хорошенько и по-настоящему обработают, и развратят всеми мыслимыми способами, и когда Асмодей будет освобожден — вот тогда ты мой. Весь мой. И мы окрасим весь город в красный цвет, моя прелестная маленькая падшая тварь.       — О, — тихо вздохнул Кастиэль, чувствуя, как его сердце сжимается от отчаяния.       — Не самый лучший день в твоей жизни, не так ли? — весело соглашается Аластер. — Тем не менее, ты всегда можешь утешить себя тем, что раз ты здесь, то мы не будем приносить в жертву ту горячую монашку, о которой мы изначально думали. Тебе от этого легче? — да, немного, и Аластер видит это по его лицу. — Вот так. Не говори, что я никогда ничего для тебя не делаю, — он поднимает глаза, и мгновение спустя Кастиэль слышит шаги. — Ах, прелесть — вот и гости.       Компания, когда она появляется, оказывается несколькими десятками привлекательных молодых людей, одетых слишком скудно и несущих кроваво-красные свечи самых разных форм. Кастиэль нервно наблюдает за ними. Их движения кажутся ему скованными и неестественными, и он подозревает, что они находятся под действием каких-то чар. Или, возможно, одурманены. Аластер наклоняется к нему достаточно близко, чтобы прошептать на ухо, его рот касается мочки уха Кастиэля.       — Возрожденные христиане, все они — как же мне нравится ирония. Все эти прекрасные молодые образцы человечества дали обет целомудрия и обещали ждать до брака. Но они решили, что это не включает в себя оральный секс или проникновение в задницу, — он лизнул ухо Кастиэля. — Они все так созрели для этого, с их лицемерием, их похотью и их ненавистью к другим, не входящим в их маленькую группу… это просто прелесть, не так ли?       Кастиэль наблюдает за ними, широко раскрыв глаза, и гадает, есть ли хоть какая-то возможность, что Уриэль, Габриэль или кто-то еще придет ему на помощь. Не ради него, а ради того, чтобы сохранить печать закрытой. Конечно, они будут наблюдать? Но он слишком хорошо знает, как мало небесных воинств и как много возможных печатей. Они не могут быть везде. Он старается не надеяться.       Одна из девушек начинает скандировать слова на греческом, а парень — на арамейском. Еще двое начинают отбивать ритм на барабанах, и все звуки сливаются в нечто опасное и срочное.       — Они поют твою песню, — с ликованием говорит Аластер и подносит нож к горлу Кастиэля. На мгновение Кастиэль искренне полагает, что ему сейчас перережут горло, как Исааку на горе, но тут Аластер рывком опускает нож под воротник рубашки с длинными рукавами и разрезает ее посередине, а затем раздвигает две стороны, обнажая грудь Кастиэля. — Позже мы сделаем это еще раз, — говорит он, отступая назад. — С твоей кожей.       Кастиэль вздрагивает. Вокруг него разные молодые люди ставят свечи в круг, а затем начинают извиваться и срывать с себя оставшуюся одежду. Он смотрит, как они обвиваются друг вокруг друга, и хотя ему страшно за свою жизнь и душу — и, более того, за весь мир, если Асмодей выйдет на свободу, — он все равно не может отрицать, что они поразительно красивы. Даже желанны. В воздухе витает странный, тяжелый аромат, что-то сладкое и земляное, исходящее от мерцающих свечей, и от этого у Кастиэля кружится голова. Он облизывает губы и пытается сфокусировать взгляд, но комната начинает кружиться вокруг него, и он теряется в звуках, запахах и цветах. Это, как он понимает умом, не сулит ничего хорошего — но почему-то знание совсем рядом, и он больше не может испытывать никакого ужаса.       Через некоторое время невысокая фигуристая рыжая девушка, на которой не было ничего, кроме золотого браслета, подходит к нему, покачивая бедрами, и мажет ему голову и грудь маслом, пахнущим какими-то травами — может быть, кардамоном? И ягодами можжевельника? — Затем наклоняется и целует его. Ее зрачки огромны, глаза остекленели, губы полны и влажны, а груди покачиваются и прижимаются к его груди, когда ее рот находит его рот. Кастиэль пытается отвернуться, но она следует за ним, ее дыхание вырывается с тихим смехом, ее твердые соски скользят по его груди, и, несмотря ни на что, он чувствует, что становится твердым, и задыхается от прикосновения ее рта. Ее язык проникает между его губами, и Кастиэль теряется посреди своего самого первого поцелуя.       Чуть позже он чувствует на себе другие руки, ловко расстегивающие пуговицы, а затем стягивающие джинсы до тех пор, пока они не оказываются на полпути вниз по ногам. Он пытается что-то сказать, бесполезно бьется, но слова теряются в губах и языках. Он чувствует ногти на руках, губы на шее и ключицах, безымянные зубы, перебирающие соски, чьи-то руки — потом рот — накрывают его эрекцию, и он вскрикивает.       И, конечно же, в этот момент, когда его спина выгнута дугой, член зарыт в горле какого-то мальчишки, а полдюжины обнаженных девушек и мужчин исследуют его открытую кожу, в то время как другие заняты трахом на полу вокруг них, в двери студии врывается Руби, чтобы спасти положение, с Сэмом и Дином Винчестерами наготове.       Впечатления Кастиэля от последовавшей за этим драки в лучшем случае обрывочны. У него кружится голова, а над ним еще некоторое время снуют голые люди, облизывая, посасывая, кусая, царапая и вообще выводя его из себя. Но тут появляется Аластер с рукой, зарытой в волосы, и ножом у его горла, и Кастиэль изо всех сил пытается сосредоточиться.       — Еще один шаг — и он умрет, — говорит Аластер. — И тогда он будет моим в аду.        Кастиэль остается в достаточной степени в контакте с реальностью, чтобы понять, что это будет очень плохо. Однако между его бедер все еще находится чья-то голова, увлеченно покачивающаяся, поэтому он не может уделить ножу абсолютно все внимание, которого он заслуживает.       — Не получится, — о, а это Дин. Это его друг Дин Винчестер, который все-таки пришел ему на помощь. Кастиэль чувствует, как в его груди внезапно расцветает тепло.       — Дин, Дин, ты же знаешь, что не сможешь остановить меня, — Аластер веселится. — Может быть, ты и сможешь помешать нам сломать печать, но ты не сможешь спасти своего маленького друга-ангела.       — Да?       — И тебя тоже, мальчик.       — Это мы еще посмотрим, — это Сэм, понял Кастиэль через мгновение. Это младший брат его друга Дина, Сэм, которого он должен был убить. Тот, в ком течет кровь демона, и силы, которыми он не должен пользоваться. Он прищуривается, разглядывая фигуры людей, которые, должно быть, Дин, Сэм — и Руби? — Но его глаза сейчас не очень хорошо работают. Все цвета кажутся неправильными, а края все время сливаются.       Нож исчез, рука исчезла, прихватив с собой часть волос, запахло паленым, сернистым, а потом исчезли последние руки и рты, и он просто лежит полуголый, моргает, гадая, что будет дальше.       — Лучше, — это Руби. Он думал, что она предала его? Возможно, он ошибался. — Ты занимался спортом, Сэм? Потому что именно об этом я и говорю — ты надрал ему задницу! — в ее голосе звучит искренний восторг, и Кастиэлю кажется, что она очень скучала по Сэму.       — В последнее время у меня была крутая кривая обучения, — говорит Сэм, что бы это ни значило, но Кастиэль уже не слушает их, потому что кто-то натягивает его джинсы и нерешительно засовывает его член обратно внутрь, а затем лицо Дина Винчестера оказывается достаточно близко, чтобы он мог ясно видеть его.       Кастиэль сияет.       — Ты пришел! — это было больше, чем он смел надеяться.       Красивые зелено-золотисто-карие глаза Дина огромны, лицо красное и шокированное. А потом его брови опускаются, и он просто выходит из себя.       — Я не могу оставить тебя одного и на пять гребаных МИНУТ, — хрипло говорит Дин, начиная расстегивать путы на запястье Кастиэля. — Из тебя получился очень плохой человек, ты знаешь это? Ты как тупая блондинка из всех плохих фильмов ужасов, которые когда-либо были написаны, которая выбегает посреди ночи, чтобы ее съели монстры. Почему ты не мог просто остаться на месте? В этом чертовом мотеле были ведьмовские мешочки, идиот. Там ты был в безопасности.       — О, — говорит Кастиэль. Он моргает, внезапно раскаиваясь.       — Да, «О», — фыркает Дин. — Оказывается, у Сэмми есть целая куча новых джедайских трюков, и телепатия? Это один из них. Он позвонил Руби, чтобы сказать, что мы в безопасности — что я не одобряю, потому что, привет, гребаный ДЕМОН, но когда она поняла, что мы тоже в Лос-Анджелесе по тому же чертову делу, она примчалась сюда на своем бананомобиле, и следующее, что я узнал, это то, что ты дал себя схватить и стал гребаной жертвой. Ради всего святого, — Дин дышит слишком быстро. Он заканчивает расстегивать второй комплект ремней и переводит Кастиэля в сидячее положение. На мгновение Кастиэлю кажется, что Дин собирается ударить его, потом он думает, что, возможно, он собирается обнять его, а потом он не знает, что думать. Глаза Дина слишком сильно блестят, думает Кастиэль, но это может быть просто эффект дыма. — Ты любишь меня, — хрипло говорит Дин спустя мгновение. — И Сэма. Ты — они — серьезно, я даже не знаю, что с этим делать. Просто это ведь очень много, правда? Они могли убить тебя. Аластер — опасный сукин сын.       — Ты пришел, — снова говорит Кастиэль, и, кажется, не может убрать улыбку со своего лица.       — Конечно, я пришел, идиот, — грубо отвечает Дин.       — И все кончили, — говорит Руби, пристально глядя на извивающиеся тела. — Ну, за исключением нашего девственника, если судить по отсутствию Асмодея. Молодец, чемпион! Может, пойдем куда-нибудь, где не так много голых людей? И кстати о голых людях — ты называешь это заботой о новой одежде, которую я тебе купила?       — Извини, — говорит Кастиэль, глядя вниз на рваные остатки своей новой рубашки. С запозданием он замечает, что его грудь покрыта следами укусов.       — Я тоже так думаю, — говорит Руби, подходя ближе, пока Дин и Сэм работают над фиксаторами лодыжек. Она ударяет его по руке. — Тупица.