Моё лицо и имя

      1933 год, 7 апреля, окрестности Стамбула       Сильная встряска на фоне ровной езды автомобиля смыла сон с пригревшегося на заднем сидении мальчишки. Тот осоловело оглянул себя и опустил голову на колени, сощурив глаза, к коим вновь подступил сон. Под веками неприятно резало.       Душу обожгло тяготящее чувство. Селим глубоко вдохнул, давая голове топливо для размышления.       Секунды, ушедшие на то, чтобы вспомнить,—в очередной раз,—цель своей поездки, дали и без этого истерзанному разуму передых, но были стремительно смыты новыми потоками горечи.       Тяжело жить с ожиданием смерти.       «Интересно, как там Валиде?»–попробовал отвлечься от плохой мысли шехзаде, но ещё сильнее затянул себя в пучину, ставшую почти привычной,—«Наверное, она уже определилась, кого будет поддерживать и вести к трону… Верно, это буду явно не я. Из нас всех только один был его достоин..»       «Мехмед..»       На мгновение Селим почувствовал, как к горлу через всё тело подошёл раскаленный прут, сжигающий на пути всё, боль и жар от которого заставила закипеть сдерживаемые слёзы. Разум нарисовал перед глазами эпизоды с братом...       А память хлесткой пощечиной швырнула картину сотрясающих сознание похорон.       Со дня смерти старшего брата шехзаде ощущал себя мертвецом, коего на этой земле держит лишь человеческая оболочка и ничто и никто более.       Ибо брат был для него всем: Мехмед гордился им, как гордится отец своим ребенком, любил его, как любит мать. Именно он дал брату то, в чем рыжеволосый отчаянно нуждался. Селим не сумел получить нежности ни от одного из родителей.       Хоть Хюррем султан изо всех сил делала вид, что одинаково благоволит всем своим детям, но легкая предвзятость к Селиму сидела в глазах едва заметной дымкой, которую мальчик наблюдал с малолетства.       Отец... А что отец? У него много сыновей, всех невозможно любить. Это можно было бы так объяснить, но даже среди детей он выделял фаворитов.       Оттого и не знал рыжеволосый шехзаде семьи, кроме старшего брата.       Из мира переживаний юного принца вытащил ещё один толчок: проливные дожди шли неделями и дорогу размыло до такой степени, что двигаться приходилось чуть ли не медленнее, чем идти пешком.       «Может быть, Повелитель из-за этого велел отправиться в путь раньше? Ведь до ночи Кадр больше недели.»—подумал Селим и, будто очередной раз придя в себя, быстро вытер слезы и уставился расфокусированным взглядом в окно. Пары минут хватило, чтобы привести глаза в порядок и всмотреться в пейзаж. Погода,—несмотря на то, что дело было в Османии,—была поистине английской: плотные тучи по самый горизонт укрыли жителей серым ватным одеялом, не давая ни одному лучу солнца упасть на землю. А кто в такую погоду будет на улицу выходить? Правильно, никто, каждый вышедший будет бояться попасть под дождь, поэтому все предподчли остаться дома, и поделать дела там или же отдохнуть от них.       На горизонте промелькнул маленький косой домик.       «Хотя тем же крестьянам отдых только снился….       Повелитель без конца твердит, что мы обязаны заботится о народе, но за десятилетия нет никаких изменений, людям нет выхода из ярма, но они заслуживают почтений равных султанским, они смирились и с гордостью несут данное им бремя, не давая отчаянию захлестнуть себя и свой разум, в сравнении с ними мы, знать, высшие чины, так слабы, но считаем себя помазанниками Аллаха, и с презрением относимся к ним, людям, пережившим трудности, которые, как мне кажется, многим из нас не под силу преодолеть. И при этом мы умудряемся на что-то жаловаться.       Хотя ещё до конца не понятно какие трудности преодолеть тяжелее: физические, требующие силы, впитанные с молоком матери или.. даже не знаю как их назвать… моральные? умственные?..       Так или иначе, суть не в названии, а в том, что требуют они силы другой, эта сила не врожденная, она приходит с опытом и усиливается в течении всей нашей жизни, в этом её особенность, её не видно, но она есть и чем старше мы становимся, тем её в нас больше, в то время как первая, наоборот, утекает из нас как песок сквозь ладони.       Эту особенную силу я всегда видел в пашах, ведь они тоже были маленькими мальчиками, они плакали из-за расставания с матерями, ведь их всех когда-то оторвали от семьи и бросили в пучину другой жизни, отличной от их прежней, но они нашли в себе силы побороть малодушие и, стиснув зубы, ползти на коленях по осколкам фарфора к вершине, вершине, доступной им. Доступной потому что султаном паша стать не может, хоть об этом и мечтают. Султаном станет тот, кто не преодолел и толики из того, что преодолели они, просто потому что он родился мальчиком в монаршей семье, а им, «сильным», будет надлежать ползать на коленях перед «слабаком», просто из-за крови, что течет в его жилах...»       Вид из окна резко сменился. Машина въехала в лес, а уже привычная серость сменилась буйством зелени, что после дождя была особенно яркой. Но полюбоваться красотой принцу не дали…       —Стой!       Авто резко остановилось, заставив шехзаде сначала полететь вперед носом и в ту же секунду откинуться назад.       —Шехзаде, вы не пострадали?–охранник, сидящий рядом с водителем обернулся и забегал испуганными глазами по лицу Селима, боясь найти в нем гнев, но, к его счастью, нашел лишь неопасную для него растерянность.       Сам юноша, пытаясь стряхнуть смятение, медленно кивнул. Охранник кивнул в ответ и повернулся обратно, приподнимаясь в попытке разглядеть, что послужило причиной остановки ехавшей впереди машины. Селим попытался сделать тоже самое, но ничего кроме багажника и заднего стекла не увидел.       —Юсуф, что случилось?       —Сейчас узнаю, шехзаде.       Охранник быстро выскочил из машины и захлопнул дверь, а Селим в течение минуты переглядывался с испуганным водителем. Юсуф вернулся в салон и поспешил пояснить ситуацию:       —Кто-то обпилил деревья, а ветки побросал на дорогу, мы не можем проехать.       —Солдаты не могут разобрать ветки?—поинтересовался юноша в надежде, что им не придется ночевать в лесу.       —Увы, шехзаде, под ветками подразумеваются почти бревна, даже если мы начнем сейчас, до темна не управимся.—с сожалением заключил охранник.       —Юсуф-ага,—робко обратился доселе молчавший водитель и, получив кивок, продолжил,—с этой дороги можно съехать на проселочную, по ней можно объехать завал.       Юсуф перевел вопросительный взгляд на шехзаде—Селим медленно кивнул. Ага медлить не стал: быстро выбежал из машины и, поведав дальнейший план поездки экипажу второй машины, велел ехать за ними. После всех манипуляций сам сел в машину и скомандовал:       —Поехали!       Пока машина разворачивалась Селим в окно увидел огромную стену из брёвен. Холодок пробежал по спине и забрался под череп: не спроста же кто-то это сделал?       Шехзаде по привычке отбросил «плохие мысли» и вновь уставился в окно. Экипаж проехал немного назад и свернул на ранее упомянутую проселочную дорогу. Спустя минут 15 езды Селим в очередной раз насторожился: машина, теперь ехавшая сзади, начала отставать и заметил это не только шехзаде.       —Мурат, ты куда летишь?—Юсуф тряхнул водителя за плечо, на что тот нервно дернул им:       —Я знаю куда, чем быстрее, тем лучше, они нас догонят, не переживай.       Служащего несвойственное поведение обычно спокойного коллеги очень смутило и он стал чаще поглядывать на зеркало заднего вида. Продолжалось это недолго, поскольку едущий позади Китроен становился всё меньше, меньше, меньше… Юсуф напомнил о себе ещё раз после того, как тот окончательно исчез из виду:       —Да постой же ты!       И опять схватил водилу за куртку. Тот также дернулся, но увидя впереди развилку быстро собрался и, не сбавляя скорости, повернул налево, лишая экипажи возможности встретиться.             Охранник на сей раз попытался повернуть руль, вынуждая водителя остановить машину. Тот сдался не сразу, но через минуту ударил по тормозам.       —Ты что творишь?—закричал товарищу в лицо Юсуф Мурат сразу выскочил из машины, за ним последовал и он. —Что на тебя нашло?!       —А что такого?...—угрожающе тихо поинтересовался Мурат, останавливаясь напротив Юсуфа и ввергая того в ступор. Двое мужчин стояли среди пустой дороги, пока один из них не рухнул на землю, держась за солнечное сплетение и тихо просипел:       —С ума сошёл...       —Замолчи.—Мурат вытащил из внутреннего кармана "Армс" и выставил его перед поплывшим взглядом бывшего товарища.       Тем временем за разворачивающейся за стеклом сценой наблюдал напуганный шехзаде. Он смотрел, стараясь не дышать и пытаясь сообразить, что делать.       Сознание рисовало водоворот, пока тот не был разбит прохладой в области темечка,—идея, спасительная!—но нужно было доползти до противоположной двери, что была ближе к лесу.       Пока те трепались, рыжеволосый медленно переместился и с той же скоростью потянул крючок двери. Пальцы дрожали, но послушно сгибались.       Щёлк.       Селим открыл дверь и как можно быстрее побежал в лес. Он не оглядывался назад, потому что смотреть было страшно. Грудь резало ножами по бокам от резкого дыхания, сердце билось где-то под ключицей, выбивая из головы все мысли.       Не было ничего, только маленькая точка, куда он побежит при повороте.       Казалось, времени не существует, только вечность, проведенная в холодных оковах страха. Внезапно он что-то услышал: что-то выделялось из непрерывного шороха почвы под ногами.       Шаги. Быстрые шаги. Бег. О, Аллах!..       Они, приближающиеся с каждой секундой заставляли бежать быстрее, но ноги скользили под весом собственного тела, ужасающее чувство, что бежит он медленнее чем до этого вынудило взять себя в руки...       Где тот звук? А, вот он, только почему один?       Об этом Селим не успел подумать: некто схватил бьющееся в агонии страха тельце. Рот опалила забытая в этом аду прохлада, она обволокла тьмой ту точку, сжимая её и не давая ударившему в голову адреналину вытолкнуть из сознания эту тьму, вскинуться, отбиться от неё, прохлада плавно вела мальчика в объятья сна, размывая все мысли, оставив место только одной, что всплыла в уголке черепа:       «Конец..»       Юношеское тело погрузилось в забытье на руках усыпителя.