***
Юноша проснулся непривычно рано, вчера, разойдясь с Матвеем на весьма положительной ноте, Селим опять погрузился в свои переживания. Сон не шёл ни в один глаз, вопреки жуткой усталости. Сознание будоражило осознание. «Получается, я больше никогда не увижу ни Валиде, ни Повелителя, ни сестер, ни братьев,—мальчик даже не задержался на последних, было горько от самой мысли. «Никогда»—страшное слово, страшное понятие, что длиннее жизни, он никогда не услышит их голоса, никогда не улыбнется им. Никогда. — «они крестят меня»,—неожиданно всплыла мысль вчерашнего разговора с императрицей,— сделают вероотступником, я никогда не попаду в рай к родным.» А вот на последней мысли мальчик запнулся. До этого момента он даже не задумывался о жизни после смерти, о самой смерти—да, а вот о религии... Ограничил себя плановыми намазами и праздниками... не более. «Может, раз помимо нашей веры есть другие со своими раями? Тогда что ожидает после смерти тех же наложниц из отцовского гарема, они до этого были ведь другой религии, что их ждет ад христианский или рай мусульманский? А их родителей? Разве их устроит рай без своего ребенка, который в другом раю? Может рай один? Тогда в чём смысл?» Селим ненавидел всё необъяснимое, это пугало. Но с какой силой он был готов полюбить себя за то, что ему есть дело до какого-то рая, когда жизнь преподнесла неприятный подарок—даже не поворот. Оборванную дорогу. Но размышления помогли ему дожить до встречи со знакомым. Матвей зашёл вместе с разносчиком еды. —Доброе утро, Селим!– пропел мужчина, подходя к кровати юноши, но увидя того, остолбенел. —Доброе утро.–рыжеволосый заметил состояние мужчины,–Что такое? Матвей молча сел на кровать рядом с юношей и провел большим пальцем по его щеке, демонстрируя маленькую капельку. —Ты плакал.—сказал не спрашивая, подтверждая догадку, вернее, очевидное. И подозрительно быстро перешёл на "ты", что предпочло остаться незамеченным. Селим, в непонятном желании оправдаться, ответил: —Я глаза расчесал. Мужчина не стал его слушать, быстро и аккуратно закинул свои руки на спину юноше, обнимая. Селим был обескуражен таким проявлением нежности, столь неожиданным от слишком стремительно меняющегося поведения этого человека, которого он знает меньше, чем один день. Но больше удивляет сказанное Матвеем. — Я знаю, тебе тяжело без семьи. —Ты знаешь про меня?—юноша вяло отстраняется, вопросительно заглядывая в спокойные глаза. —Да... —мужчина, ненадолго прервавшись, будто вспомнив, продолжает,—ещё.. Я зашёл сказать: к тебе наставником приставили Браденбурга. — ..Это хорошо? —Очень, —Матвей с пониманием отнёсся к плохой, пока что, осведомленности юноши, —ладно, к тебе через 2 часа зайдет учитель по русскому языку, и я с ним, сегодня я с тобой, потом только Вольф. А пока поешь.—поторопившись, в дверях он остановился и добавил.—К слову, Браденбург зайдет к тебе вечером. После уроков, он, ввиду невозможности развлечься за пределами покоев, ходил по комнате и разглядывал интерьер. Но как просиял, когда увидел на столе стопку листов бумаги, десяток графитовых карандашей и ножик для их заточки. Рыжеволосый, не без доли, пусть и совсем маленькой, радости, сел на мягкий стул и начал писать эскизы, находя в рваных штрихах особое, словно бы доступное только ему, успокоение. И за любимым занятием принц и не заметил, как наступил вечер. ...Двери покоев открылись и в помещение вошел полный мужчина в сером костюме-тройке, впрочем, юноше было не до него. Вольфганг прошел через все покои к столу и наклонился, заглядывая за плечо князя: —Любите рисовать? Неожиданный шум заставил подскочить на стуле и уставиться широко раскрытими глазами на вошедшего. Мужчина лишь добродушно улыбнулся: —Простите, я напугал вас,—он аккуратно положил массивную ладонь в кожаной перчатке на узкое плечо. —Ничего страшного...—юноша дернулся, но вдруг почувствовал себя сконфуженно,—Вы что-то спрашивали? —Верно, я спросил, любите ли вы рисовать. —Люблю.. очень.—тишина после односложного ответа заставила добавить,—Рисование помогает мне отвлечься от грустных мыслей, вы знаете. При последней фразе подростка Вольфганг погрустнел лицом, как и принято, наигранно и пошел по «сценарию»: —Я знаю, тебе тяжело, но.. —Я знаю, что мне тяжело, но не надо меня жалеть.—слова вылетели сами, Селим захлопнул рот, испугавшись излишней грубости в голосе. Это все эмоции, держи себя в руках, держи себя в руках, держи себя в руках.. На это, однако, Вольфганг дипломатично-спокойно улыбнулся. «Всё намного лучше.»—подумал мужчина и решил поддержать мальчишку, стараясь помешать в своей речи нежность и уверенность: —Если так, то я хочу тебе кое-что сказать,—он дождался, когда на него поднимут глаза и добавил совсем лестно,—только что ты в моих глазах вырос выше некуда. Юноша, не разобрав мотива, едва сумел упрятать подозрение в голосе: —Что вы имеете ввиду? —Я удивлен твоей внутренней силой, ты не допускаешь жалости к себе и сохраняешь стойкость, будучи в… в таком положении. Теперь замер Селим. Впервые в жизни он услышал о наличии в себе силы. До этого окружающие говорили исключительно о его слабости. Может быть, он видит больше, чем видела его бывшая родня? От этих приятных, впервые за долгое время, мыслей он смущенно пожал плечами, пряча улыбку. Не будь чужие слова до боли нужными, Селим бы осудил себя за... подкупность? Увидев хорошее смущение на лице юноши, Вольф понял, что задел нужную нить: —Почему ты так смутился?—мужчина нежно погладил подростка по спине,—Тебя редко хвалили? Или были те, кто считал тебя слабым? Слова бывшего дипломата окончательно раскрутили винты замка, сковавшего душу юноши. Подсознание само дало сигнал, что от этого человека не надо прятаться, казался близким, он не осудит, поймет,—об этом говорил добрый тон, почти родительский!—пусть, всё ложно, но понимание захлестнёт позже. Поэтому Селим рассказал обо всём: и о братьях, и о родителях, о том, с какой предвзятостью к нему относились, обо всех обидах, будто и не было за его короткую жизнь ни одного счастливого момента. Боль и обиды в одночасье перекрыли всё хорошее, что было с ним и что могло бы произойти, не окажись он здесь. А пока Вольф слушал. Слушал, как копившиеся годами в памяти ситуации обрисовывались сбивчивым голосом, иногда переходящим в крик, иногда в плач. Вот, старшие братья обзывают его, вот, младший упрекает в трусости, вот, мать обвиняет его в том, что тот преувеличивает вину того самого брата в очередном скандале. Но в сбивчивом рассказе что-то мелькнуло. Один из его старших братьев. Мехмет. Он защищал юношу от нападок, обучал наукам, часто проводил с ним время. Все-таки было кое-что хорошее. Только Селим в речи про него говорил в прошедшем времени. "Был... Был.... Был..." Может, этот принц мертв? Новости из Османии выходят неохотно, уж тем более про детей султана. Спросить было страшно: вдруг он жив и юноша будет скучать по нему и не забудет про бывшую Родину и, не дай Бог, будет искать пути побега в свою страну.. Да, это маловероятно и наверняка безнадежно, но мало ли что взбредет ему, загнанному в угол зверьку, в голову. Рискованно, но он решил спросить. Но сначала дождался, пока поток речи Селима не прекратится. —Слушай,— Вольф посмотрел в мокрые глаза сидящего напротив и начал говорить,—ты неоднократно упоминал про своего брата... Мехмета, —мужчина внимательно следил за реакцией—тот заметно погрустнел,—так вот, ты говоришь о нем, словно о мертвом... Рыжеволосый резким, истеричным, движением утер влагу с лица: —Верно говорю,—он обреченно всхлипнул,—после его смерти я остался одиноким, никому не нужным... Первое время.. Я всерьез желал смерти... Селим расплакался, истер щеки, в попытках стереть слезы. Он продолжал ещё что-то говорить сквозь надрывные, будто освобождённые, всхлипы, но наступивший за разговором вечер тянул ко сну и мужчина под руку довел юношу до кровати. Тот, стоило ему лечь на перину, погрузился в состояние полусна, устраиваясь поудобнее. Вольфганг поправил одеяло и наклонился к уху юноши: —Не стоит плакать,—он по-отечески нежно пригладил челку,—ты начинаешь новую жизнь.. Жизнь, где ты будешь сильным. Он не надеялся, что его услышат. Сон сморил Селима и через минуту он уже посапывал, обнимая подушку. Этой ночью он спал спокойно. Без снов. И, видно, яркий солнечный свет, коего недостоин Петербург, сочится из неприкрытого окна, чтобы дать нечеловеческое желание жить только открывшему глаза юноше. Бодро поднявшись, скованно подошел к напольному зеркалу. Слова всплыли в памяти вопреки всем ожиданиям сказавшего. «Новая жизнь?» —мысленно поинтересовался сам у себя юноша и задумался над ответом, а заодно вспомнил свои вчерашние речи. Может быть, то была вовсе не жизнь, а отвержение от неё—вовсе не наказание, а шанс начать новую?.. Ведь, дороги назад нет... Хоть и стыдно.. Но зачем её искать? Там его ожидает смерть по факту рождения, а здесь он может.... Может... Может... Может жить. Юноша приблизился к зеркалу, внимательно разглядывая своё лицо. «Чтобы начать новую жизнь, должно быть, надо умереть, но мне дали шанс этого не делать.—в голову закрадывается полубезумство. Или эйфория.— Но... умрет душа, ты будешь жить! —обращается к себе самому, не чувствуя умалишённым, — Селим.. Нет! Ты забудешь это имя, у тебя будет другое.. Ты будешь другим.. В новой жизни..» Подросток отпрянул от зеркала. Адреналин схлынул. И появилось новое осознание, радостное, словно исполнившаяся мечта, ничем не омраченная: он доживет до следующего дня. Крещение назначили ближе к отъезду. Собор впечатлял своими золотыми стенами и живописными сводами. Но юный князь чувствовал только холод воды, который обернул его промозглой простынёй. — ....И нарекается раб Божий Алексием..Глава 2. Первые минуты новой жизни.
22 сентября 2023 г. в 21:31
Пробуждение встретило Селима умопомрачительным головокружением. Голову словно сдавило невидимыми тисками, а глаза болели, словно усыпанные сплошь солью. Обстановка вокруг плыла, являя собой бесформенную субстанцию сероватых оттенков.
Проморгавшись, шехзаде понял, что находится в помещении.
Тусклый свет, едва просочившейся через слои тюля, серой пеленой лёг на потолок, отказываясь осветить тёмные омуты углов комнаты.
Селим несколько минут пытался собрать мысли в кучку, но, видимо поняв, что это чревато паникой, решил наконец рассмотреть место своего прибывания. Собрав остатки хоть каких-нибудь сил, он приподнялся и сел на высокой кровати. Превозмогая боль в мышцах шеи, стал рассматривать окружающее убранство.
Само помещение было компактным, стены пастельного цвета, их почти не было видно из-за множества мебели из темного дерева, что была расставлена плотно друг к другу. На паре столиков стояли одинаковые лампы со светло-зелеными плафонами, на шкафу расположилась высокая бронзовая статуэтка.
Витающую в воздухе тишину робко нарушил тихий скрип.
Узкие двустворчатые двери медленно открывались. Юноша замер, вглядываясь в увеличивающуюся с каждой секундой темную щелку между створками.
Страх прохладными руками провел по плечам.
Кто выйдет из тьмы?
В покои вошли двое худощавых мужчин. Оба миролюбиво улыбались, смотря на юношу, один держал поднос с едой и молчал, второй же почтительно поклонился и заговорил на турецком, не отрывая взгляд от лица гостя:
Добрый день, Светлейший Князь.—от обращения юноша впал в ступор. Что за шутки?
Мальчик попытался возразить, но мгновенно захлопнул рот: вдруг от его слов зависит его жизнь, которая, может, сейчас висит на волоске?
Тем временем мужчина продолжал:
—Мы бы хотели пожелать Вам хорошего дня и приятного аппетита,—он легко толкнул товарища с подносом, тот шагнул немного вперед.—Где прикажете накрыть обед?—Селим рассеяно оглянул покои и кивнул в сторону ближнего столика. Тот, что стоял с подносом в руках переставил тарелки, после метнулся за дверь, принес чайник с чашкой и поставил на стол маленькую мисочку. Закончив, он опять вышел за дверь, но немного задержался, юноша вопросительно глянул на переводчика, тот опять улыбнулся:
—Вам принесут одежду, после трапезы за вами зайдет господин Георгий, он вас проводит на аудиенцию к императрице.—Селим взрогнул при последних словах. Мужчина повел бровью и вкрадчиво сказал,—Вам не стоит беспокоиться, здесь Вы в полной безопасности.
Ранее ушедший вернулся и принёс обещанную одежду, юноша только сейчас заметил, что сам был в одной белой сорочке.
—Если вам что-то понадобиться, зовите слугу, вас всем обеспечат,—приостановился ненадолго,—если Вам угодно, я пойду.—он собирался последовать к выходу вслед за вторым:
—Где я?—немного осипшим после длительного молчания голосом спросил Селим и стал ждать ответа.
Мужчина застыл в дверях и, посмотрев на принца, улыбнулся:
—Вы в Зимнем дворце, в Санкт-Петербурге, в самом сердце России.
От услышанного в области живота зашевелился ёжик страха. Можно было бы ожидать что угодно.
Но не это.
Юноша сжался и настороженно сказал:
—Можете идти.
Двери тихо закрылись. Селим провел в оторопи ещё несколько минут, прежде чем о еде напомнил заурчавший живот.
Юноша медленно повернулся на кровати, под ним зашелестело хлопковое покрывало. Встав, медленно прошел к столику и осмотрел поверхность: жаркое из курицы, нарезанная отдельно зелень, приятно пахнущая похлебка, и кремовый десерт в маленькой мисочке. Юноша робко, боязненно уселся на небольшой стул. Ел аккуратно, настороженно от стаха наличия яда, но изнеможденный организм требовал своё. После трапезы юноша оделся в принесенную одежду, немного постоял, помялся—ему были непривычны кажущиеся узкими штаны. И вздрогнул от громкого стука в дверь.
—Войдите...
За дверью немного повозились, а уже через несколько секунд в покоях оказались двое: один уже знакомый—переводчик, и незнакомец, который сразу же начал говорить:
—Приветствую Вас, Светлейший Князь,—невысокий брюнет лет 40 отвесил низкий поклон и представился,—Георгий Иванович. Я буду вас сопровождать на аудиенцию, прошу следовать за мной.
После того как вышесказанное перевели, все трое вышли из покоев и направились по длинным коридорам. Единственное, что хоть как-то разбавляло тишину, были шеркающие шаги. Юноша решил заговорить с идущим рядом.
—Вы так и не представились.—тихо бросил он в сторону переводчика, не поднимая взгляд на того.
Мужчина скинул задумчивый вид и повернул удивленный взгляд на рыжеволосого,—ему говорили что гость будет молчалив,—но тут же привычно улыбнулся и ответил:
—Прошу простить меня, Ваша Светлость, моё имя Матвей.
Селим, как сам думал, осмелев от конечного вывода, что здесь он не на положении пленного, последующие вопросы стал бросать на автомате.
—Вы так хорошо знаете турецкий. Вы жили в Османии или, может, несли там дипломатическую службу? И как давно?
Мужчина от чего-то хитро улыбнулся, но ответил.
—Вы правы, я был в составе дипломатической миссии в Стамбуле, 3 года тому ранее.. Смею поинтересоваться,—он сделал паузу, придумывая корректный вопрос, в отместку, а Селим внутренне сжался, боясь, как бы тот не спросил имя. А что ему сказать?—сколько Вам лет?
Только нарастающий груз спал с плеч и юноша ответил:
—Мне 13.. в конце августа будет 14. А вам зачем знать мой возраст?
Он хотел что-то сказать, но прервал их Георгий:
—Князь,—он остановился и, повернувшись к Селиму лицом, указал рукой на дверь.—мы пришли. Проходите.
Сердце бухнуло где-то в животе. Тело опалило, на лбу конденсатом проступил холодный пот. Он испуган.
Хотя не боялся бы сейчас только безумец.
О правителе России Селим слышал мало. Только то, что она в обход племянника заняла престол после смерти брата. Ах да, ещё её англичане называли "железной леди". Вот в принципе и всё, так что шехзаде, —или кто он там сейчас?! —не имел даже малейшего представления о человеке, который по взмаху руки способен решить его судьбу...
Подавленное состояние принца заметил Матвей и поспешил немного успокоить его:
—Не стоит бояться, я пойду туда с Вами.—взгляд его, участливый и добрый, едва ли не магически успокоил. Селим возмутился бы самому себе, но на то не было ни времени, ни возможности, как никогда.
Трое зашли в широкие двери и низко поклонились.
—Добрый день, Ваше Величество,—вышел вперед Георгий и широко улыбнулся, поворачиваясь боком и пропуская вперед Селима и Матвея.
Юноша видел перед собой немолодую женщину: едва проявившиеся морщины спрятаны под толстым слоем пудры, глаза потухшие, уставшие, на губах легкая дежурная улыбка.
Правитель долго не молчала, почти сразу начав говорить, вынуждая Матвея вспомнить о своих прямых обязанностях:
—Здравствуй, юный Князь,—она почти ласково посмотрела на него,—Я вижу, ты растерян и напуган... понимаю. Не бойся, здесь, —руки её размашистым жестом обвели пространство вокруг, —никто не навредит тебе. Знай, твое присутствие здесь не может быть ошибкой или недоразумением, ты скоро всё узнаешь.. прошу.—она указала на стол, на котором красовался хрустальный сервиз. За этим же столом сидел крепкий мужчина в сером кителе без опознавательных знаков с большими блондинистыми усами.
При виде последнего Матвей встрепетнулся, но собрался и тихо поздоровался:
—Доброго вам дня, Браденбург.
—И я рад вас видеть.
Он указал на место напротив женщины. Матвей взял юношу под руку и усадил на указанное место и сам сел рядом.
Подошедшая слуга разлила каждому горячий напиток. Императрица первой нарушила тишину.
—Мною было обещано пояснить сложившуюся ситуацию относительно тебя, Селим,—на мгновение голос сделался брезгливым,— я права?—она грузно наклонилась немного вперед, внимательно смотря в серые глаза.
Внутренности дрогнули, юноша, собравшись так, насколько ему позволял испуг, медленно кивнул.
—Отлично,—женщина выпрямилась и легко хлопнула в ладони, явно наслаждаясь собственной властью над эмоциями загнанного мальчишки. Впрочем, это входило в её привычку,—теперь потребуется только твоя внимательность и старания дорогого Матюши.—женщина лукаво взглянула на последнего, но неожиданно дрогнула всем телом, хватаясь за рот в наигранном смущении,—Хотя, что же я? Совсем забыла, ты, верно, понятия не имеешь как меня звать.—она ровно проговорила,— Мы—Мария Александровна, императрица Всероссийская и… ...и думаю, тебе эти формальности ни к чему. Забегая вперед, скажу, что ты вправе величать меня тетушкой.— императрица хохотнула при виде сползающего, по мере того как он выслушивал перевод, вниз от удивления рта мальчика. Далее она говорила, делая остановки между предложениями, дабы облегчить работу переводчику. —Ты сын моей младшей сестры—Ольги Александровны, её выдали замуж в юном возрасте, в 15 лет, она дважды носила сыновей от своего мужа, но оба мальчика рождались мертвыми... После гибели её мужа она вновь забеременела, незаконнорожденный ребенок оказался тобой, ты выжил, но мы боялись, поскольку под конец беременности твоя мать тяжело заболела, а роды окончательно лишили её сил бороться с хворью. Она умерла спустя месяц после твоего рождения,—её глаза, устремлённые к потолку, человека, говорящего как о чем-то возвышенном, резко метнулись к юноше. Он виделся.. глубоко несчастным? Окончательно потерянный, взгляд оказался пуст. И женщина, не имеющая склонности к излишней сочувственности, неожиданно смягчилась, — ...но она очень сильно любила тебя, оставила богатое наследство и множество писем адресованных тебе взрослому... К туркам ты, верно, попал случайно: спустя недолгое время после смерти твоей матери в дом, где жил ты с отцом, ворвались вооружённые люди, они выкрали тебя, твоего отца ранили... Возможно, они не знали о том, кто ты, иначе бы не совершили такое. Благодаря ряду расследований, стало известно, что они занимались продажей людей, детей в частности, и ты оказался в одной бездетной еврейской семье, которая позже поехала в Стамбул по торговым делам. Там с главой семейства договорилась Хюррем султан, они обменяли тебя на родившуюся у неё девочку... думаю, ты понимаешь с какой целью и зачем. Два года назад мы нашли тебя и наконец-то вернули домой. До твоего четырнадцатилетия, которое будет 9 августа,—Она сделала особый акцент на дате,—ты будешь жить в Зимнем дворце. После ты поедешь в Тифлис, нести военную службу, как то требуют традиции дома Романовых. Попутно тебя будут обучать русскому языку и другим необходимым тебе наукам...—Мария Александровна посмотрела на мальчика,—У тебя есть какие-либо вопросы?
Безусловно, растерявшийся в пух и прах юноша ещё долго не сможет говорить, поэтому императрица решила сказать сама,—Ты, верно, хотел бы знать, где и кто твой отец?
Матвей легко пнул Селима под столом. Юноша, подняв глаза, судорожно кивнул.
— Твой отец–судья греческого происхождения, Фиданом звать. После твоего похищения он был сослан за внебрачную связь с представителем династии. Знать более тебе не надобно.—она пренебрежительно отхлебнула чай и посмотрела на родственника.—Ёще кое-что,—она поставила чашку на стол,—поскольку князь православной страны не может быть мусульманином, ты в скором времени обязан будешь принять крещение и получить новое имя, —императрица оглянула всю залу,—если тебе все понятно, то можешь идти в покои, сегодня отдыхай, а с завтрашнего дня начнутся занятия. Ступайте.
После Селима отвели в другие покои, побольше. Только вот.. Тот мужчина не давал покоя. Чего стоили только те глаза, коими на него посмотрели и сумели утешить!.. Да и сейчас, подними голову—и видишь, что он не отводит от Селима взгляд. Не то пугает.. Странно, что Матвей кажется каким-то... добрым. Обустроившись, юноша попросил мужчину остаться. Говорить начал робко:
—Мне ведь можно с вами общаться?—князь с почти настоящей надежной посмотрел в глаза мужчины. Но не скрыл потаённого, беспочвенного, как ему казалось, смущения.
Собеседник же, растянул губы в необычной манере. Словно бы ему польстили.
—Селим, я приставлен вам учителем, так что выбора у тебя особого не будет.—голос его оборвался на конце фразы. И понятно, почему: в чужом взгляде едва ли не проскользила обида. Верно, из-за пренебрежительного разговора, так не сопоставимым с теми чарующими глазами. Далее, юноша, будто... некий пыл поубавив, резко посерьёзнел.
—Вы узнали того мужчину.. он вам знаком?..
—Да,—теперь Матвей, неприятно удивлённый сменой тона Селима, смущённо поправил плечи кителя и нахмурился,—я упомянул, что был в числе дипломатической миссии в Стамбуле. Он был секретарем этой миссии. Мы неплохо сдружились и остались приятелями...—мужчина устремил пристальный взгляд на юношу, заставив того инстинктивно поёжиться. И улыбнулся, просто, без преследуемой подоплёки, —И, надеюсь, с вами мы тоже сумеем наладить отношения... —слова, вроде бы, вполне обычный жест, но от чего-то вогнавший князя в краску. На этой ноте следовало бы покинуть покои, но мужчина, быстро преодолев расстояние между ними, усадил Селима рядом с собой на кровать. Разговор ни о чём. Вернее, о чём угодно, кроме Османии. И обо всём, что Матвей может рассказать юноше.
Но того пугает, с какой охотой он забывает прежнее горе.
Тем временем в императорских покоях:
Оставшийся Вольфганг продолжал сидеть за столом и наблюдал за напряженно ходящей по кругу женщиной.
—О чем думаешь?—Браденбург наклонил голову набок в знак внимательности.
—Что ж,—она начала водить костяшками пальцев по скатерти,—Я.. весьма впечатлена.
—И чем же?
—Его поведение, с каким достоинством держался. Когда узнал, не сумел скрыть растерянность, но..—императрица перевела взгляд на собеседника,—он должен научиться это делать, понимаешь?
Мария хорошо помнила себя юную. Времена, когда всё её мировосприятие строилось исключительно на наиве и православных заповедях, казалось бы, давно прошли, но для женщины они были и остаются особой частью жизни. Именно тогда она испытывала сильнейшие чувства. Чувства разочарования в мире и людях.
Представьте, что вас растят в теплице. И неожиданно наступает день, когда вас впервые опаляют жгучие лучи солнца, от которого вас оберегала крыша над головой. А до этого вы и понятия не имели, что этот желтый шарик в небе способен обжечь.
Схожее ощутила и Мария. Молоденькая, только-только вышедшая из-под опеки родителей, неодиножды обжигалась о ненависть, о, казалось бы, беспричинное презрение, подлость и прочее.. Частые удары до основания разрушили прежнюю сущность девушки. А на обломках её старого мира был возведен новый: наполненный людьми злыми и гнусными, жаждущими навредить ей. И Мария настроила себя на жизнь в этом мире. Она уподобилась этим людям. Давалось это тяжело. Тяжело, потому что слаба была тогда Мария. Но у неё получилось, а случалось так, что люди не выдерживали. То были люди ещё слабее.
Но Селим совсем не такой, какой была когда-то Мария. Он не столь наивен, как то полагается в его возрасте, это видно. Словно бы его нечто ужесточило. Возможно, успел хлебнуть "сущность людскую". И ему будет легче.
—Вольф, я увидела зачатки того характера... Характера сильного человека, способного на всё, ради достижения цели. Он ещё юн, не способный на интриги, рассчет, предательство, чтения людей, как открытую книгу. Он научится всему. Надо взрастить в нём это.
Мария встала и обошла стол, встав перед бывшим дипломатом, тот резко поднялся и выпрямился, внимательно смотря в лицо напротив.— Вольф,—она повторила обращение и положила правую руку на плечо мужчины, тонкая рука в белой перчатке крепко сжала плечевой шов,— Только тебе я могу доверить этого мальчишку, юный, он легче поддастся влиянию. У нас есть в запасе, как минимум, десятилетие, дай Бог, больше. Этого должно хватить, чтобы взрастить в нём всё необходимое для императора.
«Николаю престол достаться не должен... иначе конец.. планам.. реформам.. всему...»
—Я в тебе уверена, осталось только узнать, готов ли ты взять на себя эту ответственность?—она сложила руки за спиной и внимательно посмотрела на друга.
Тот посмотрел в бок, потом поднял глаза на императрицу, поправил китель и торжественно отдал честь:
— Я не подведу вас...