Осколки, что искрятся на солнце

      Зимой я продолжала носить утеплённые кимоно, но делала это, скорее, по привычке. Тело уже давно не реагировало на холод или жару — проклятая энергия надёжно оберегала его от пагубных воздействий внешней среды. Сандали через палец на высокой платформе помогали пробираться через тонкий слой выпавшего снега без особых проблем. Я направлялась к своему любимому укромному местечку на задней территории храма. Хотелось немного остудить пыл.       Рёмен вернулся домой несколько часов назад. Что-то сильно разозлило его; это была не та злость, что заставляла издеваться над раздражающими существами и утолялась их предсмертными мольбами о пощаде полушёпотом, но та, что вселяла робость даже в меня. Кто-то обвёл вокруг пальца моего дорогого Господина, и вскоре этот кто-то, конечно, получит по заслугам, но пока что расплачиваться приходилось обитателям храма, и мне в том числе. Я попадала не под горячую руку, а, скорее, под подстывшую — Рёмен по пути в нашу спальную успевал поиздеваться над несколькими служанками и стереть в крошку пару строений и многовековых деревьев, однако я всё равно старалась быть как можно более покорной и ласковой. Его ярость не пугала меня, но сегодня чётко было видно, что кипящие эмоции мучают Рё, а это то, что мне хочется видеть меньше всего. Сукуна успокоился после нашего совместно проведённого времени и теперь дремал на татами, а я же выскользнула из его объятий и выбежала на улицу. Всё-таки мне пришлось помочь Господину снять неприятные чувства, а теперь предстояло избавиться от них самой.       Кора укутанной снегом сакуры чуть захрустела под ладонью. Миг — и на ветках медленно начали распускаться розовые почки. Бывшее человеческое тело запросто отдавало энергию — этот трюк мне всегда давался легче, чем проклятиям от рождения. Я постояла под зацветшим деревом несколько минут, настраиваясь на работу, скинула обувь и мягко ступила на белый покров. Снежинки облепили пятки, чуть обожги холодом, но это не ощущалось неприятно. Ветер гулял вдалеке, что-то насвистывая. Раньше там, за опушкой, стоял маленький, но кипящий жизнью городок. Теперь была только пустошь. Обитавшие по соседству люди были несколько шумными, и Рёмен их убил, чтобы никто не тревожил мой чуткий сон. Человеческие муравейники и хибарки со временем превратились в руины. Мне это нравилось.       Пальцы выдернули заколку из волос и бросили её наземь; чуть распустили ворот кимоно, оголяя плечи. Я встряхнула кистями, встала в позу стрелка из лука и медленно оттянула назад воображаемую тетиву. Воздух в ладонях вспыхнул синим, сформировался в подрагивающую стрелу. Отточенное движение — и она летит вперёд, далеко-далеко, к мишени, что не увидеть человеческим глазам. Даже мне приходится прищуриться, чтобы разглядеть очертания чёрно-белых кругов с красным «яблочком» в центре. Искусство метания таких зарядов с каждым разом покорялось мне всё больше и больше; Рё говорил, что сейчас я могла бы значиться в списках шаманов как проклятье особого уровня, если бы, конечно, кто-то знал о моём существовании. Разумеется, мне никогда не приблизиться к Господину в своих умениях, но это не удастся абсолютно никому. Однако дать достойный бой сильнейшим магам в случае чего смогу. Хотя, возможно, Рёмен мне просто льстит.       – Я не разрешал тебе уходить.       На снежное покрывало легла могучая тень моего Повелителя. Он материализовался рядом абсолютно бесшумно, но я не вздрогнула — уже давно привыкла к таким трюкам. Кошусь на него через плечо, пытаясь разгадать спектр настроения. Цель моего существования — угодить Господину.       – Прости, Господин.       Он не шевелится. Пара рук сложена под грудью, а вторая безвольно висит вдоль тела. Ветер красиво играет с волосами, бросает их на лоб и тут же убирает обратно. Глаза скользят по мне, задерживаясь подольше на багровых синяках у основания шеи. Лицо Рёмена спокойно и безмятежно, но я улавливаю тонкий-тонкий отблеск вины в искорках его зрачков.       – Продолжай. Я посмотрю.       Хочется вдохнуть глубже, чем нужно. С приходом Господина воздух стал чище, свежее, слаще. Становится жарче под его взглядом. Хочется двигаться плавнее, изящнее, грациознее. Я знаю, что он видит всё и сразу — и свои метки на коже, и движения запястьем, и похлопывания нежной струящейся ткани по бёдрам. Мне нужно лишь одно — нравится ему. Эта потребность сильнее самой жажды жизни.       Я запускаю в полёт ещё одну стрелу, переминаюсь с ноги на ногу, упираясь стопами в землю поудобнее, вскидываю согнутый локоть наизготовку. Рёмен подходит ближе, кладёт руки на тазовые косточки, описывает лёгкий круг, поднимается выше. По позвоночнику бегут мурашки, обнимают всё тело. Вторая пара рук находит топорщащиеся соски, сминает их через ткань. Рваный стон вырывается через прикушенную губу. Пальцам становится сложно держать несуществующую тетиву.       – Почему остановилась?       – Господин…       – Я же велел тебе продолжать.       Ему приходится чуть наклониться, чтобы быть ближе ко мне — рост Сукуны немногим больше двух метров. Огромные горячие ладони продолжают шарить по моему телу, создавая контраст с окружающей зимней прохладой. Нужно контролировать себя, чтобы не подаваться им навстречу и держать «боевую» позу. Стрела, отпущенная дрожащими пальцами, уходит мимо мишени.       – Ну же, – тёплое дыхание обдает мочку уха. – Постарайся, постарайся…       Он оглаживает область между ног прямо через ткань, отстроченную поверху шёлком. Соски горят от нежных касаний. Несколько часов назад эти руки душили меня до потери сознания и грубо насаживали на член, а теперь очерчивают изгибы так любовно, что это больше похоже на сон. Губы проходятся по углу челюсти, оставляют поцелуй в уголке рта. Мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не вестись на эти тягуче-сладкие провокации.       – Если сделаешь три точных попадания из пяти попыток, посмотрим, так и быть, это твоё дурацкое новогоднее кино.       Значит, я не ошиблась в предположениях о чувстве вины. Сегодня Рёмен выместил на мне злость, и, хоть мне было хорошо с ним, он хочет стереть память о нанесённых травмах. Господин ненавидит фильмы, чтение и вообще любые занятия, которые можно охарактеризовать как созерцание. Ему обязательно нужно что-то делать — создавать, крушить, подчинять и управлять, а на «по-идиотски таращить глаза» не хватает терпения.       Я собралась с мыслями несмотря на то, что жар внизу живота всё разрастался. Слишком привлекательна была возможность поглазеть на кадры со спецэффектами, сидя на коленках у Рё и попивая кофе с зефирками. Руки становятся твёрже, хватка — более цепкой; комок проклятой энергии с заострённым кончиком врезается в красный круг мишени.       Повелитель чуть ослабляет пояс оби, чтобы удобнее было скользнуть под край кимоно. Рваный вдох обозначает то, каких трудов мне стоит удерживаться в вертикальном положении. Я пытаюсь заставить Короля вести игру более честно, поэтому завожу отстранённый разговор.       – Что ты делаешь, Господин?       – «Что ты делаешь, Господин?», – передразнивает любимый голос. – То же, что и всегда. Я делаю с тобой плохие развратные вещи, – подушечки пальцев скользят между половых губ сверху вниз, чтобы собрать смазку и равномерно её распределить. – Но делаю их хорошо. А ты… Ты просто принимаешь их. С обожанием и благодарностью.       Попытки отрезвить разум провалились. Честная игра не задалась, и я теперь бесконечно проигрываю в этом состязании. Руки ласкают клитор слишком идеально — нежно, трепетно, не быстро и не медленно. Вырисовываемые узоры то кажутся недостаточно сильными и заставляют податься вперёд, то провоцируют появления пятен и кругов перед глазами. Рёмен проворачивал это со мной слишком много раз, чтобы у меня был хоть какой-то шанс на победу.       Поток энергии получается кривоватым и сбивчивым. Для оптимального полёта «древко» оружия должно быть ровным и тонким, но сейчас синяя нить норовит свернуться в спираль. Я прицеливаюсь, и это ужасно сложно от того, что веки прикрываются в блаженстве. Мне везёт — искрящийся голубой наконечник пробивает цель совсем близко от её границы с чёрной полоской. Повелитель хмыкает. Этот звук даёт мне понять — он сделает всё, чтобы оставшиеся у меня два выстрела не принесли нужного результата.       Пальцы скользят ко входу слишком чувствительно. Я ойкаю и тут же давлюсь полустоном, потому что чувствую поглаживание внутренних стеночек. Рёмен упирает основание запястья между раздвинутых половых губ, в тот самый чувствительный бугорок, а потом появившийся на руке рот втягивает его внутрь, слишком приятно посасывая. На груди остаётся только одна ладонь — две другие стискивают мою талию и принимаются насаживать моё тело на хозяйничающую между ног конечность. Господин вылизывает мою шею, посмеиваясь, оставляя цепочки длинных влажных следов, особенно трепетно лаская там, где остались багровые отметины.       – О Боже…       – Что такое твой боже по сравнению со мной, а? – повисает в воздухе риторический вопрос. И так понятно, что я выбирала, выбираю и буду выбирать только Господина Рё. – Разве не я твой единственный Господин и Повелитель?       – Ты, ты, Рё… Только ты…       – Ну так и говори исключительно моё имя, милая, – руки, сжимающие рёбра, двигаются вверх-вниз всё быстрее и быстрее. – И давай не отвлекайся. Стреляй. У тебя осталось ещё две попытки.       Наверное, не стоило сдаваться без боя, но пальцы двигались слишком глубоко. Жадные причмокивающие звуки были слышны даже сквозь мои лепетания и просьбы; живот немного саднило после бешеного утреннего секса, но волны экстаза, вспенивающиеся при каждом движении, смывали эту боль. Я наотмашь махнула рукой, не утруждаясь даже попытаться сконцентрировать энергию — она ударилась о землю примерно в трёхстах метрах от нас, поднимая маленький снежный ураганчик.       – Ты любишь меня? – спросил Рё требовательно и вместе с тем немного уязвимо. Чувства к нему, не покидающие меня ни на минуту, разлились в груди особенно бурным потоком. Мне нравился тот факт, что для него это было важно, что ему действительно было любопытно. Пусть он всего лишь тешит своё непомерно раздутое эго, главное, что он делает это с моей помощью, а я и рада лишний раз показать, как сильно им дорожу.       – Люблю, – сбивчиво шепчу, сжимая кольцо мышц вокруг пальцев. – Люблю тебя, Господин, больше всего на свете… Больше жизни, больше мира, больше всего, что есть. Очень, очень, очень люблю… Ещё, пожалуйста… Ох, обожаю тебя, не могу, так сильно обожаю…       – Ты уверена, милая? – он прижимается носом к моей щеке; глаза сверлят моё лицо настолько пристально, что это осязается. – О нет, что это ты делаешь? Я запрещаю тебе кончать. Нет-нет, терпи до тех пор, пока не услышишь слово «можно»… Тебе нужно сделать последний выстрел, помнишь? Ну же, сосредоточься. Давай, соберись. Пусти энергию в указательный и средний палец, как я учил тебя…       Я почти кричу от бушующего внутри удовольствия и несправедливости. Рёмен издевается надо мной, а мне хочется упасть к его ногам и целовать их, осыпая мужчину благодарностями.       – Чем быстрее ты отстреляешься, – он коротко хохочет, довольный своим каламбуром, – Тем быстрее я скажу заветное слово. Один разочек, и всё…       Я выбрасываю вперёд только одну руку, на манер пистолета; она почти сразу же опускается из-за расслабляющего каждую мышцу наслаждения, но я успеваю ударить короткой волной по направлению к мишени. Оргазм тут же выкручивает всё тело, поднимается от чрева вверх, ползёт змеями вниз, заставляя пальчики на босых ногах судорожно поджаться. Я извиваюсь в сильных надёжных руках, выкрикиваю имя Господина, пытаюсь ткнуться губами в его губы, но он только уворачивается. Разум витает в космосе достаточно долго; меня трясёт, и лишь веки не смеют закрываться, потому что нельзя терять из виду Повелителя.       – Непослушная девчонка, – он ворчит, но его глаза довольно блестят. Пепел чувства вины больше не подёргивает хитрый взгляд, не намечает крошечную морщинку между бровей. Рёмен опять полностью и безоговорочно ощущает себя на вершине, а я покорно устраиваюсь у его трона на коленях. – Разве я не сказал тебе дождаться разрешения?       Моя спина оказывается прижатой к дереву; лепестки сакуры срываются от порывов ветра и летят вниз, едва-едва касаясь наших лиц и путаясь в волосах. Они добавляют некоторые штрихи романтики в эту тренировку с элементами изнасилования. Я глубоко вздыхаю, из последних сил цепляясь пальцами за могучие плечи, впрочем, в этом нет нужды. Повелитель никогда не давал мне упасть.       – Прости, Господин…       – Это я уже слышал. Тебе не избежать наказания, милая, сколько бы ты не извинялась.       Предложение так и сквозит похабным подтекстом, и я уже предвкушаю боль в истерзанных ягодицах и стёсанной фиксирующими ремнями коже. Кланяюсь так глубоко, как позволяет предплечье, лежащее поперёк груди, и перевожу взгляд на горизонт с мишенями.       – Попала! – восторженно воплю охрипшим горлом. – Попала, Рё!       Король кивает, намечая крошечную улыбку. Кажется, он даже немного горд мной.       – Ты хорошо постаралась, милая. Моя яркокрылая бабочка каждый раз взлетает всё выше и выше.       Я свечусь от похвалы, как рождественская ёлка. Мне безумно радостно, ведь Рё вернулся в хорошее расположение духа и настроен уделить мне много своего времени.       – И мы правда будем смотреть фильмы?       – Всего лишь один, – косо ухмыляется Повелитель. – И после того, как я посплю. Это и было в моих планах, пока ты самым наглым образом не сбежала…       – Прости, Господин. Я люблю тебя.       – Молодец, милая, – он заправляет торчащую прядку волос мне за ухо. – Ты большая молодец…