Осколки, что искрятся на солнце

      Сон у меня был очень чуткий.       За окном взошла полная луна и я, уже давно не нуждающаяся в продолжительном отдыхе из-за приобретённой проклятой энергии, всё равно устроилась на ночлег в нашей с Рёменом спальне. Правда, вскоре пришлось разлепить глаза — кто-то глухо опустил на тумбочку у кровати стакан с водой. На кончиках выброшенных вверх пальцев тут же загорелись язычки синего пламени, однако сильная рука в мгновение ока бережно обхватила моё запястье и отбросила его в сторону.       — Не обожгись, милая, — раздалось над ухом. Обычный Сукуна поддел бы меня, непременно произнося реплику насмешливым тоном, но сейчас в голосе Господина слышалась лишь задумчивость.       — Рё? — я приподнялась на локте. — Что-то случилось?       — Нужно взять кое-что здесь. Принёс тебе воды, чтобы ты не вставала, раз уж зашёл сюда.       Господин пробормотал это совершенно буднично, а у меня же сердце зашлось галопом. Рёмен никогда не говорил, что я дорога ему или что он меня любит, лишь раз, давным-давно, пробормотал что-то вроде «Ты мне нравишься, куколка». Своё расположение он показывал комплиментами, такими маленькими жестами, подарками или особо изощрёнными убийствами в мою честь. Я хранила в памяти каждый такой момент. Мне действительно хотелось пить по ночам — человеческая привычка; и то, что Господин сам подумал обо мне, делало прохладную жидкость самым вкусным лакомством на свете.       — Благодарю, Господин, — сказала я, слизывая капельки с верхней губы. — Ты чем-то занят? Я могу помочь?       Король молчал. Он уже стоял у резного шкафа, где хранил особо ценные магические артефакты — даже мне было запрещено к нему приближаться. Приказы не мешаться и оставаться на месте Рёмен обычно выражал двумя способами — взмахом ладони или вербально. В данном же случае отсутствие какой-либо реакции означало, что я могу подойти к нему, но не слишком близко и обязательно молча.       Опустевший стакан был возвращён на тумбочку максимально бесшумно. Стопы опустились на мягкий ковёр, запутались в ворсе. Тонкая шёлковая юката прикрыла наготу. Я очутилась за спиной Рё, и даже энергию подавила, чтобы не отвлекать. Только взгляд от его лица оторвать было сложно, особенно сейчас, когда часть «второго» лика не скрывалась за ужасно бесящей меня деревянной маской. Мне всегда было важно понимать, что испытывает мой Господин, о чём думает, вот и теперь глаза искали намёки во напускном безразличии и едва-едва дёргающемся уголке рта.       Повелитель смотрел прямо, на ветхую древнюю книгу на незнакомом языке, что лежала на широких ладонях. Второе око, вычерченное на скуле, скосилось на меня. Я поспешила сделать неглубокий поклон, извиняясь за беспокойство, не смея нарушить тишину.       — Помнишь легенду о том, как меня запечатали? — спросил Рё, не отрываясь от изучения текста.       — Да, Господин.       Я невольно поморщилась. История о генерале, что долгое время изучал способности самого опасного из всех проклятий, а затем собрал отряд из двадцати тысяч воинов-магов и одолел его, вызывала отвращение. Рёмен поведал мне её, демонстрируя доверие, и с тех пор так и не удалось выбросить полученные факты из головы.       — Этот крысёныш переродился. Сейчас ему уже два года, а я узнал о его реинкарнации неделю назад. Это, — он низко фыркнул, и стало ясно, что много последователей понесут ответственность за такую оплошность. — Досадно, правда?       — Осмелюсь предположить, что это скорее безответственно, Господин. У тебя ведь есть целый отряд, следящий за подобными событиями.       Рёмен повернул голову ко мне. Кипа жёлтых листов вспыхнула в его руках, и за пару секунд от неё остался лишь пепел. Я сжала челюсть, чтобы не выказывать недовольства происходящим — не любила, когда в комнате было грязно. Но Король не стал разбрасывать остатки бумаги, а сжал жжёный порошок в ладони и засунул образовавшийся чёрно-серый комок в карман кимоно.       — Какая ты умница, милая, — произнёс он, прижимаясь губами к моему лбу. — Какая умница…       Я задрала подбородок в надежде на поцелуй, но осталась без желанного подарка. Щёки обиженно надулись, и Рёмен щёлкнул по ним острым ногтем, огибая меня в направлении к выходу.       — Ты пойдёшь искать его, Господин?       Огромное тело замерло в дверях. На гладкой ткани, обтягивающей спину, плясало отражение огня свечи. Это гипнотизировало меня.       — Убивать сейчас его нельзя, — принялся размышлять в слух. — Тогда энергия просто покинет тело и вскоре он переродится в другом младенце. Магическая сила — постоянная субстанция, она не берётся из ниоткуда и не испаряется в никуда. Мы можем лишь влиять на качественные и количественные характеристики, но сам факт — наличия или отсутствия — никому не подвластен.       Это откровение покорило меня до глубины души. Ещё никогда за двести с лишним лет мой Повелитель не удивлял меня в такой степени. Чтобы Король Проклятий признал существование чего-то, не подчиняющегося ему? Немыслимо. Он самый могущественный, самый опытный, самый умный и самый безрассудный, и это качество только помогает ему в бою. Очевидно, что Сукуна опасается этого генерала. Никому не хочется вновь выпадать из жизни на одну-другую тысячу лет. Рёмен признавал наличие достойных соперников, более того, он даже в какой-то степени ценил их, но ни один из них не мог считаться равным. Здесь же складывается крайне нетипичная ситуация. Потом, я уверена, Господин будет кипеть от злости и предвкушать самое кровавое сражение, которое только можно себе вообразить, но сейчас он просто думает над тем, что случилось неизбежное.       — Но следить за ним нужно обязательно.       — Считаешь меня тупым, милая? Или хочешь показаться смышлёней, чем есть на самом деле?       Комок обиды распирающе опустился в горло и застрял там, мешая вдохнуть. Я вскинула было голову, но тут же поспешила поклониться.       — Прости мои неуместные слова, Господин. Я неправильно выразилась. На самом деле хотела спросить другое. Ты наверняка отправишься к нему. Будет ли мне позволено сопровождать тебя?       Он чуть обернулся, взглянул на меня через плечо из-под полуприкрытых век. Внезапно всплыла глупая мысль, мол, Рёмен не желает делится своими эмоциями и переживаниями в этот момент, а потому отворачивается.       — Я пойду сейчас. Ты собиралась спать?       — Я бы очень хотела отправиться с тобой, Господин.       Повелитель помедлил. Мои глаза прилипли к полу, выражая покорность, однако больше всего на свете хотелось направить все возможности своего зрения на впитывание каждой чёрточки грубоватого мужского лица.       — Пять минут на сборы. Оденься закрыто.       — Конечно. Спасибо, Господин.       — Я не шучу, милая. С ног до головы укутайся. Не хочу пока оставлять своих следов, но если кто-то увидит хоть миллиметр твоей кожи, умрёт. Не усложняй мне задачу. ***       Сколько слуг входило в штат, мне было неизвестно. Их состав обновлялся слишком часто, но было в этом всём кое-что постоянное — слухи, гулявшие о наших с Господином отношениях и жизни в храме в целом. Я долго находилась в каком-то вакууме, полагая, что никто не осмелится обсуждать Короля Проклятий и его приближенных за его спиной, но оказалась неправа. Люди, работающие здесь, по сути были рабами — они не выбирали пребывание в этом месте, получали жалование, которое едва обеспечивало их потребности в еде и одежде, и понимали, что умрут достаточно рано и, скорее всего, не самой быстрой смертью. Терять нечего, а развлечься как-то хочется. Потому взгляды в спину стали частыми моими спутниками — когда я стояла лицом, всем рабам полагалось согнуться в поклоне. Изредка в храме объявлялись те, кто присягал на верность Рёмену добровольно, но и они не отказывали себе в удовольствии узнать о свежих событиях. Я считала, что отношусь к этому равнодушно, но почему-то с каждым годом судачания о моём положении становились всё более и более неприятны. Возможно, во мне укреплялась вера о том, что они правдивы.       Кофе для Рё я всегда готовила самостоятельно. Мы часто болтали за кружкой ароматного напитка на заднем дворе; точнее, я за кружкой, а Повелитель за двумя кофейниками. Иногда он даже пил сразу из носика, создавая дополнительные рты на щеках и лбу, чтобы ни одна капля не убежала мимо. Мне нравилась эта традиция. Она была чем-то личным, сокровенным, напоминающем о первом знакомстве. Потому я охотно отправилась на кухню из библиотеки, в которой Господин изучал какие-то свитки, когда ему захотелось «горького пойла».       Кухонь в храме было несколько. Я всё время варила напиток в той, где готовили блюда лично для меня — там не пахло свежей человеческой кровью, да и находилась она ближе к спальне, но сейчас зашла в другую. Не хотелось идти в другое крыло, ведь это означало бы заставить Рёмена ждать. Дверь отворилась бесшумно, а потому сдавленные хихиканья трёх поварих не прекратились, даже когда я вошла.       — Ну за что-то же она любит его, — рассуждала девушка громким шёпотом. — Вон как в рот ему заглядывает…       — Тот, что на животе, — перебила совсем юная блондинка.       — Потому что на коленях стоит часто!       — Да-да, точно…       — Ненормальная она потому что, эта наша госпожа, — вернула инициативу в разговоре первая. — Просто любимая игрушка для Господина. Всё время избитая, потрёпанная, как дешёвая проститутка.       — Поаккуратней, Юме, — испугалась блондинка. — Кто-нибудь услышит, головы не сносишь.       — Как будто кто-то из нас её сносит, — отмахнулась Юме. — Я с девяти лет здесь и не раз видела Повелителя в гневе. Странно, что он не зашиб госпожу, пока они сношаются…       — Я слышала, что у него гарем есть в каком-то другом храме.       — Вполне может быть. Навряд ли Господина может удовлетворить лишь одна женщина. Я бы тоже не отказалась… — голос её стал не громче течения тонкой струйки воды из крана. — Говорят, у него… Ну, два.       — Да ладно?       — А мне кажется, что слухи про гарем — враки. Они ведь с госпожой уже больше двухсот лет вместе. Может, он и в самом деле её любит?       Две говорившие — те, что постарше — ехидно рассмеялись. Лицо блондинки залилось краской.       — Рёмен Сукуна не умеет любить, — известила Юме таким тоном, будто рассказывала об очевидном факте, вроде сферической формы земли. — С чего бы ему делать исключение для какой-то девчонки?       — Госпожа…       — Госпожа, госпожа, вот заладила. Это для нас она госпожа, а для Повелителя — обычная преданная собака, как и все мы. Думаешь, случись с ней чего, он пойдёт её спасать? Отомстит? Как бы не так. Её нельзя никому трогать не из-за какой-то там любви, — девушка вскинула руки вверх и обозначила кавычки средними и указательными пальцами, — или её особой ценности, а потому что она собственность Господина. Вещь. Не больше и не меньше.       Я не выдержала и рассмеялась. Всё озвученное было таким абсурдным, что очень тесно граничило с правдой. Мне и самой иногда заползали в голову такие мысли. Господин относился ко мне лучше, чем к кому бы то ни было, но порой всего лишь хотелось услышать заветные слова. Понять, что именно он чувствует по отношению ко мне. Столько лет прошло с тех пор, как мы начали жить вместе. Может, я надоела ему? Может, скоро он от меня избавится? Я не переживу этого. Ни за что не перестану любить его, но как же временами нужна была уверенность, что мне позволено будет находится подле него и дальше.       Служанки обернулись синхронно. Их побледневшая кожа особенно сильно контрастировала с простыми чёрными платьями, что служили стандартной униформой всему персоналу. Я подошла к Юме мягко, неспешно; подняла склонённую голову за подбородок. Она смотрела на меня с ужасом, из глаз текли слёзы. Мне не составит труда убить её, но не послужит ли это доказательством правоты её слов?       «Я бы тоже не отказалась».       Не послужит.       Острая стрела из проклятой энергии перебила горло насквозь и растворилась в воздухе. Юме со свистом пыталась сделать ещё хоть один вдох, но в таких условиях это было сложно. Девушка мучилась, и я тоже страдала вместе с ней, ведь её мерзкие, отвратительно-правдивые слова что-то всколыхнули в моей душе.       — Оттащи её к сливу, — приказываю старшей горничной, кивая на дырку в полу. — И перережь горло. Нужно выпустить всю кровь, чтобы мясо не испортилось.       Слуга не осмелилась спорить. Ей, видимо, никогда не доводилось заготавливать человечину — обычно этим занимались мужчины в другом помещении, а на кухню доставлялось сразу мясо. Ни слёзы, ни всхлипывания, ни нежно-зелёный оттенок скул девушки не разжалобили меня. Они не имели права рассуждать о том, чего не знаю я сама. Мои отношения с Рё — только наше с ним дело.       Я испытывала какое-то возбуждение. Мне не очень нравилось убивать, такая потребность посещала меня крайне редко, но сейчас звуки истерзанной глотки словно успокаивали ураган, разбушевавшийся в груди.       «Какая разница, как Господин ко мне относится, — пыталась убедить себя, разглядывая развернувшуюся картину. — Главное, что мне позволено его любить».       Я его друг, собеседник, любовница. Яркокрылая бабочка, как он иногда меня называет. Значит, я дорога ему, правда? Или же просто средство избавления от скуки? Любимая вещица, которую можно закусать до багровых синяков, а можно заласкать до помутнения сознания. Повелитель так много возится со мной, так часто проводит время… Значит ли это, что я нужна ему? По логике, да. Но мне бы услышать это из его уст. Хотя бы раз. Хотя бы один разок…       — Я спрошу у Господина, будет ли он сегодня ужинать дома или отправится в другое место. Передам сообщение через слугу. Её приготовите лично вы, обе. Если узнаю, что пригласили другого повара — Юме станет вашей трапезой.       — Д-да, госпожа…       — Брысь.       Варка любимого напитка Повелителя всегда было для меня особенным ритуалом, но сейчас я делала это машинально, благодаря лишь мышечной памяти. Девчонка-блондинка помогла донести поднос до входа в библиотеку, потому что мои дрожащие руки могли бы его опрокинуть. Потом я отправила её обратно, а сама простояла под дверью несколько минут, выравнивая дыхание. Почему же я так отреагировала на пустую болтовню? Сама не знаю. Наверное, рассчитывала, что уж за две-то сотни лет хоть раз услышу слово «любимая».       В помещении царил полумрак. Рёмен сидел в громоздком кресле, стоящем на возвышении, и изучал свиток, подперев подбородок ладонью. На переносице поблёскивали его личные специальные очки — с маленькими линзочками для дополнительных пар глаз на скулах. Оправа выполнена в форме языков пламени, и на одной половине имеет стандартную ориентацию, а на другой — расположена вертикально. Меня всегда веселил вид Господина в этом произведении искусства, но сейчас настроение было ни к чёрту. Я аккуратно опустила поднос на столик, поклонилась по пояс и попятилась назад, собираясь уйти.       — Стой.       Моё тело давным-давно настроилось на этот низкий голос и никогда не смело ослушаться прямых приказов. Я замерла в том же положении, даже не опуская стопу с носка на пятку, и стояла так добрых пятнадцать минут, сверля взглядом профиль Повелителя. Он вернулся к чтению, видимо, решив сначала закончить начатое, а потом уже обратить внимание на покорную ручную зверушку. Превратил меня в свою вещь, даже не думая, что у меня могут быть какие-то планы и дела. Хотя, какие? Цель и смысл моего существования — угодить Господину, быть с ним и любить его. Я радуюсь, даже когда могу просто смотреть на него издалека, но почему же сейчас маленький костерочек из обиды и злости понемногу сжигает бабочек в животе?       — Что случилось?       — Всё в порядке, Господин.       Рё снял очки, положил их на столик поверх свитка. Одна из рук похлопала по колену, приглашая присесть. Я повиновалась, радуясь его желанию побыть вместе со мной и раздражаясь от того, что не могу в достаточной мере полелеять свои обиды.       — Маленькая лгунья. Давно ты научилась врать мне, милая?       Я села на самый край бедра, но Рёмен согнул ногу и приподнял её вверх, делая так, чтобы я скатилась по ней и прижалась ближе к телу. Сильная рука придержала за талию, а другая полезла в ворот кимоно, спеша сжать грудь под тканью.       — Не нужно испытывать моё терпение, — с хрипотцой посоветовал Король. Черты лица стали ещё более грубыми; брови изогнулись, а острый клык сверкнул между растянутых в оскале губ, как брошенный рукой убийцы нож-бабочка.       Пальцы перекатывали сосок, то нежно сжимая, то дёргая и выкручивая. Сукуна опять свёл все взаимодействия к интиму, и это только подлило масла в разгорающийся огонь. Кажется, от меня ему нужно лишь моё тело.       — Я зарезала служанку за то, что она сказала правду.       — Тебе жаль её?       — Я, — на ладони появился мокрый жаркий рот, отчего мои веки предательски прикрылись. — Я не знаю.       — Я не люблю вытягивать то, что хочу знать, клешнями, — ноздри Господина раздулись от недовольства. — У тебя дрожат руки, и ты стояла у двери некоторое время, прежде чем войти. Ты подбираешь слова, чтобы не наврать? Не хочешь говорить правду? У тебя нет таких привилегий. Если я спрашиваю, ты отвечаешь. Это старое правило, милая, и не делай вид, что ты о нём забыла.       Я оттолкнула руку, что лапала меня, и выскользнула из объятий. Рёмен медленно моргнул. Взгляд стал притворно-ласковым, словно я была ничтожеством, которое ему было жаль.       — Слуги обсуждают меня. Нас. Говорят, что я твоя вещь, игрушка, и самое ужасное, — обычная речь перешла в сбивчивый шёпот, — что они правы. Точнее, мне так кажется.       — Я могу убить их, чтобы ты не пачкалась, — он произнёс это примирительно, но мне чудилось, что голос пропитала издёвка. — Тебе стоило лишь попросить. — При чём здесь это, Рё? За все эти двести лет ты ни разу не сказал, как относишься ко мне, что чувствуешь! Я хочу знать, нужна ли тебе, дорога ли…       «Любишь ли ты меня».       — Я считал тебя гораздо умнее, милая. — Господин встал, и комната будто стала меньше. — Возможно, мне стоит лишить тебя тех привилегий, что ты имеешь, чтобы ты смогла оценить их?       — Просто скажи, — едва разлепляю губы, но знаю, что он меня услышит. — Кто я для тебя? Кто-то… Близкий? Или твоя вещь?       Если бы Рёмен был сдержанным, то, наверное, на его скулах сейчас играли б желваки. Но Король Проклятий прямое воплощение самого буйного пожара. Он либо хохочет в безумии, либо пребывает в истинном спокойствии, либо скучает, когда вокруг творится всякое нудное дерьмо. В начале разговора он выглядел как тот, кого вот-вот обуяет злость. Но теперь ему… неинтересно.       — Ты сама решила стать моей, — тянет бесцветно, складывая нижние руки на животе. — Я ни к чему тебя не принуждал. Я не умею любить, и сказал об этом. А сейчас ты врываешься, отвлекаешь меня от важных дел и закатываешь истерики.       — Я не собиралась, — во рту словно собралась желчь. — Ты сам велел мне рассказать.       — Ты посмела соврать мне. Мне.       — Ох-х, — обида душила, и даже рукам Рё с ней было не сравниться. — Ну уж прости, Господин, что посмела спросить тебя о какой-то ерунде.       Сукуна отвернулся, показывая, что я не стою его внимания. Мне нужно побыстрее убраться отсюда — ещё чуть-чуть, и слёзы потекут по щекам.       Две пары когтистых ладоней ударились друг о друга, пуская волны по пространству. В библиотеке тут же очутился десяток проклятых духов.       — Заприте её в комнате, — приказал Повелитель так равнодушно, будто нас никогда и ничего не связывало. — Руками не трогать. Пусть подумает над своим поведением. *** Оказывается, от наручников, блокирующих проклятую энергию, болят не только запястья — ломит вообще всё тело. На меня нападал смех, стоило только вспомнить дни нашего с Рё первого знакомства — после нескольких минут с ним я теряла сознание от мигрени, поскольку человеческое тело не выдерживало контакта с магической мощью. Теперь вот испытываю почти то же самое, но по обратной причине. Интересная штука жизнь — сколько не иди с ней рука об руку, она всё равно придумает, как повернуться к тебе задницей.       Предшествующие три дня я провела взаперти в собственной спальне. Господин ожидаемо не приходил, лишь служанка — та самая блондинка с кухни — всё таскала мне еду. Я много плакала, бросала мебель и прокручивала раз за разом в голове все сплетни и слухи, которые слышала ранее. Они заставляли сомневаться, что Рёмен ценит меня, хотя раньше это казалось очевидным, ведь относился ко мне Король достаточно трепетно. Моё состояние впервые за долгое-долгое время было настолько ужасным. Именно поэтому последователю Рё удалось нацепить на меня путы, подавляющие шаманскую силу и доставить в чужой дворец.       Генералу, который доставил моему Повелителю немало хлопот тысячу с лишним лет тому назад, сегодня исполнилось восемнадцать лет. Об этом мне было прекрасно известно, ведь планировать бойню Господин начал ещё около шести лет назад. Это дело длинное, муторное, требующее изрядного терпения и подготовки. Рёмен собирался применить свою излюбленную тактику — организовать всё так, чтобы два отряда его врагов измотали друг друга, а потом выйти на сцену самому. Кажется, он не рассчитывал на то, что Генерал проявит инициативу так молниеносно. Ещё год назад о его единомышленниках ничего не было слышно, теперь же их следы обнаруживаются по всему миру. Это явно не то, на что ставил Король. А я явно не ожидала оказаться во власти первостепенного соперника моего Господина.       Молодой человек, конечно, ещё не стал Генералом в привычном понимании данного слова, но это звание теперь обозначало его имя. В этом прослеживалась их взаимосвязь с Рё — имя «Сукуна» тоже сначала относилось к должности. Я переживала за Повелителя. Вернее сказать, мне было страшно. Никому не удавалось причинить Королю проклятий весомого вреда, кроме этого отродья. Рёмен частенько бывал безрассудным и творил самые разные вещи ради своего удовольствия, но я буду очень надеяться, что эта ветвь его жизни станет исключением. У Господина был план. План требовал времени. Если он сорвётся, то опасность для его существования станет слишком осязаемой. Мне не известно, что творится сейчас в мире. Три дня, безвылазно проведённые в четырех стенах своего дома, и около двенадцати часов, что я торчу здесь, в резиденции наиглавнейшего врага, словно выкинули меня из жизни. Возможно, произошла какая-то конфронтация сил, какое-то переворачивающее всё с ног на голову событие; что-то, что заставит отряд Повелителя выступить против Генерала уже сейчас. Навряд ли что-то другое пока что может явиться причиной для начала атаки. Моё похищения явно не повод разрушать стратегию, на выработку которой ушло так много времени — это я прекрасно осознаю. Особенно учитывая тот факт, что для своего Повелителя я не более, чем вещь.       Думаешь, случись с ней чего, он пойдёт её спасать? Отомстит? Как бы не так.       Чёртова Юме. Болтала ты слишком много, но кто ж знал, что в этом словесном поносе окажется так много правды? Наверное, мне должно быть всё равно на своё положение. Раболепное обожание к Господину несколько столетий затуманивало мне разум. Я люблю его, до дрожи, до одури, до боли в сердце; я каждую секунду радуюсь тому, что мне позволено его любить. И в то же время почему-то не чувствую себя виноватой в том концерте, который закатила Рёмену. Как он может быть со мной таким нежным, снисходительным и при этом ни разу не обозначить своё отношение? В какой момент стало мало просто любить его? Неужели я настолько возгордилась, что возомнила, будто могу требовать дать мне что-либо? Моё место — на коленях рядом с троном Повелителя. Но, чёрт возьми…       — Нервничаете, Госпожа?       О, разумеется, он знает о том, кто я. И, конечно, ему до ужаса нравится видеть меня такой — униженной, обессиленной, изгрызанной изнутри. Конечно, ему приятно в очередной раз убедиться во всех мерзких качествах опаснейшего из Проклятий. Наверняка это дарует ему прилив сил, уверенность в своей правоте, сладость на серединке языка. А меня тошнит от того, что он стоит рядом. От его мнимого сочувствия. От того, что я понимаю — логичнее пожертвовать мной, чем детально проработанным планом.       Я очень, очень надеюсь, что всё пойдет так, как задумал Рё. А новая игрушка… Её найти гораздо легче, чем переродиться.       — Может быть, воды, милейшая леди?       Сладость голоса ощущается как разложение, как гниль. Так пахнут обмороженные, некротизированные ступни ног торговца, которого Урауме заставлял плясать техникой на потеху Господину. Так пахнут цветы, медленно погибающие на вытоптанном поле боя. А может быть, так пахну я, ведь в какой-то момент мне стало мало своей любви для моего Повелителя. Отчего-то захотелось и его любви тоже. Глупая, глупая, глупая…       — Мне не нужна вода из ваших рук. Вы мне противны так, как никто и никогда не был противен. Никто и никогда.       — Полно вам, едкословная Госпожа, — смеётся гостеприимный хозяин поместья. Он слишком рядом, слишком близко. Уселся на расшитую золотыми нитями софу, закинул щиколотку на колено и перекатывает крупную виноградину в пальцах. Я тоже сижу в кресле, ведь ватные ноги без проклятой энергии меня почти не держат. — Вы столько лет засыпали рядом с… Даже и эпитета не могу подобрать. Нет речей, хотя бы приблизительно описывающих злодеяния Короля Проклятий Рёмена Сукуны. Он носит ожерелья из детских кишков на запястьях, он умертвляет толпы народа самой грязной, самой мучительной смертью, а отвращение вы испытываете ко мне? Вы такая странная, Госпожа.       Ирония, с которой он растягивает обращение ко мне, похожа на поток раскаленного железа. Мягкая, пластичная, текучая, скоро она станет острым заточенным кинжалом и будет кромсать мои сухожилия. Назвал меня едкословной, но и сам ушёл недалеко. Не упускает случая показать, что знает моё истинное положение.       — Вы выглядите гордой, красивой. Эти синяки, укусы…. — цокает языком, как эстет-оценщик, рассматривающий редкое полотно. — Они совершенно вас не красят. Ваше терпение вас не красит. Мне дико осознавать, что вы по своей воле находитесь подле этого… изверга.       Первые звуки наковальни зазвенели в голове. Багряно-красное железо медленно обличалось в нужную ему правдивую форму.       — Я не понимаю, почему вам так хочется остаться вещью. О, прекраснейшая Госпожа, хоть лопни, не могу понять. Вы ведь не вешалка, не тумбочка, не шифоньер. Отчего стали лишь предметом интерьера?       Дзинь!       Предметом интерьера. Предметом интерьера.       Почему мне так плохо? Почему так хочется поддаться соблазну и, наплевав на явно унизительную позицию, опустить гудящую голову на трясущиеся руки. Что это? Реакции на магические наручники или всего лишь на правду?       — Разве может мужчина, уважающий свою женщину, позволять пускать про неё такие грязные слухи?       Булькает, шипит вода — в неё погрузили только что отбитое молотом острие. И всё-то он знает, этот трус и убийца. Сколько его «ушей» циркулировали по нашему храму? Сколько последователей Рё присягнули ему на верность по приказу этого шамана?       — Это не ваше дело. Лучше опустите взгляд, Генерал… Как вас там сейчас зовут. Не сносить вам головы, если Рёмен узнает, как вы на меня пялились.       Тихий, тихий смех. Низкий, грудной, так контрастирующий с его молодым, практически юным лицом. Клинок в мою грудную клетку.       Даже такое отродье смеётся надо мной.       Кто же надоумил его выступить против Господина? Кто же рассказал всё о прошлой жизни, об истории противостояния? Кто помогал выработать план?       Это должен быть кто-то достаточно взрослый. Тот, кто примкнул к Королю сам — другим он абсолютно никакой свободы действий не даёт. Если я смогу, разузнаю, простит ли меня Повелитель? Подарит ли мне ещё хоть один довольный взгляд? Потом я согласна и умереть, если больше не буду нужна ему.       Клинок в груди остывает. Всё остывает — воздух, стены, шторы, ягоды винограда на тарелке. Ледяные осколки взрываются, как тысяча фейерверков. Я заваливаюсь на бок, прикрываю лицо руками, падаю вниз. Бурная деятельность внезапно проснулась в этой резиденции. Оказывается, здесь так много людей! Кричащие женщины, воины в старомодной кольчуге, артисты в париках-буклях и смотритель голубиной фермы. Лопнули и наручники на моих руках — проклятая энергия всколыхнулась, впилась в тело иглами. Кто-то застонал в агонии, но вопль тут же оборвался. Я попыталась осмотреться, осознать происходящее, размять плечи, но, оказывается, когда силы возвращаются вот так резко, это очень плохо. Ледяной туннель засосал меня внутрь; долю секунды я балансировала на одной ноге, а потом оказалась в надёжных, холодных как дыхание смерти, ладонях Урауме.       — Рад видеть вас в добром здравии, моя Госпожа, — острый подбородок почти дотянулся до груди в уважительном кивке. — Я пришёл проводить вас домой.       Меня мутило; под веками жужжали чёрные надоедливые мушки. Урауме прошептал что-то, прислонив кончики пальцев к основанию шеи, и дышать стало чуть полегче. Я тут же пожалела, что сделала такой глубокий вдох — в лёгких намертво осел удушливый запах горелого мяса, крови, экскрементов и смолы.       — Урауме, что происходит? Почему всё началось так рано? И так быстро?       — Урауме! Мне сразу стало легче. Всё то гадкое, неправильное, вонючее и отвратительное, что налилось в мою душу за эти несколько дней, тут же выпрыснулось как под давлением. Это он, мой Господин, мой Повелитель, мой смысл жизни. Он хотя бы жив. Хотя бы эта радость у меня есть.       — Дай мне её. Я сам.       Слуга вручил меня Королю необычайно бережно и легко, словно я была каким-то древним свитком с формулой редкой техники. Чудилось ли мне, выдавал ли отключающийся мозг желаемое за действительное, но и Рёмен принял меня в свои объятия так же. Словно не ненавидел. Словно…       Нет, нет. Нельзя об этом думать.       — Спи. ***       Первое, что я сделала после того, как очнулась в своей постели — побежала проверить, заперта ли дверь. Удача улыбнулась мне — я успела выбежать в коридор и протошниться за какой-то гобелен. Самочувствие было самым разбитым, настроение — упадническим. Не удивляло даже отсутствие слуг, что шныряли раньше туда-сюда, будто крысы. Связано ли это как-то с предательством? Неужели Рёмен убил вообще всех, когда понял, что в храме были шпионы?       Страх просунул свои склизкие щупальца сквозь рёбра и сжал сердце. Что же случилось такого, что Господину пришлось отступить от своего первоначального плана? Не могло же это всё быть только из-за меня, верно? И в лучшие времена до глупого наивно было бы поверить в подобное, а теперь… И подавно.       Вокруг было пусто. Ни гостей, ни рабов, ни единой души. Я пыталась прийти в себя — растирала лицо холодной водой, стреляла из энергетического лука, чертыхаясь, когда не получалось нормально контролировать древко и тетиву, варила кофе и выплёскивала его в слив пола. Я чувствовала каждый нерв, каждую жилу в своём теле. Они ныли, пульсировали, словно натруженные непосильной работой. В лёгкие насыпали песка. Я совсем не понимала, что чувствую.       Однажды Господин спас меня из такого состояния. Моё сердце билось, но я была неживой, а он пришёл и вдохнул в моё существование смысл. Почему я так отчаянно пытаюсь вернуться в те воспоминания? Мне прекрасно известно, что он сказал тогда. Он поведал, что не может любить, в лучшем случае способен лишь возвращать мне мою же любовь, по-своему её переделав. Меня всегда всё устраивало. Все эти две сотни лет я была самой счастливой женщиной на свете. Что же изменилось? Почему капельки сомнений в непоколебимости наших устоявшихся отношений слились в лужицу, а потом и в озерцо? Как же так вышло?       Не значит ли это… Не значит ли это, что я больше не люблю Рёмена? Привыкла. Не помню других дней, без него. Потому и… Нет, нет. В этом случае лучше сразу себя убить.       А если люблю? Но он-то меня — нет. И при таком раскладе смерть кажется милостью.       — Почему ты не в постели?       Я не заметила, как он появился за моей спиной. Как стены постепенно начали заполняться тихими голосами. Лишь несколькими. Видимо, остальные здесь больше никогда не зазвучат.       Мы находились посреди коридора у библиотеки. Я бесцельно слонялась туда-сюда, ведомая лишь желанием успокоить тревогу, а потому совершенно не соображала, где находилась в тот или иной отрезок времени. Но теперь он пришёл — и сразу всё стало понятно. Он жив. И я, конечно же, чёрт возьми, конечно же, люблю его так сильно, как только умею. Как любят Бога, как любят мать, как любят родные места и как любят дышать. Только всё это вместе, но больше, сильнее, горячее. Горячее…       — Я спросил тебя, почему ты не в постели.       Обернуться. Увидеть. Рёмен выглядит уставшим, сытым, довольным; изо рта его отчего-то вырывается облачко пара. Наверное, Урауме замораживал раны, и холод всё ещё живёт в их краях и корках. Все четыре руки безвольно висят вдоль корпуса, широко расставленные ноги покрыты золой и копотью. Это действительно он, мой безумный Повелитель.       — Кто принёс меня сюда? Урауме? Или ты?       Дерзость. Глупость. Нелогичность.       Важность.       — Я.       — Ты… Ты, Рё? Почему?       Неужели подумал о том, как это было бы важно для меня? Наверняка наказал союзникам никого не отпускать, а затем вернулся и сам всех убил. Но этот миг, что я была у него на руках… Переживал ли за меня? Следил ли за моим состоянием? Задержался ли на секунду, смотря сверху вниз, прежде чем вернуться в кровавую баню? Так боязно ошибиться, но отчего-то твёрдо кажется, что да.       Слёзы, бегущие по щекам, горячие. Шёпот — тихий. Мне так больно, но я так бесчувственна. Будто я вновь человек и случайно обжигаюсь чем-то раскалённым до бела. Сначала — пекло, а потом на этом же месте расцветают морозные узоры.       — Почему ты отклонился от плана? Генерал был силён…       — Он и есть силён. Он жив. Ушёл. Смылся. Пуф!       Звук, который он издал губами, был похож на выстрел. Генерал пытался заколоть меня кинжалом, а у Рёмена оружие посовременнее.       — Этого бы не было, если бы вы следовали…       — О, мы бы следовали, куколка. Если бы ты не вела себя, как дура.       Энергия, что вырвалась из него хлопком даже без единого жеста, почти подбросила меня в потолок, но Повелитель меня же и поймал. Волосы на затылке оказались в захвате когтистого кулака; ни один мускул на моём лице не дрогнул. Только солёные капли текли, и текли, и текли…       — Если бы ты была рядом, на своём месте, — вибрация злости в тихом голосе гораздо более угрожающая, чем в крике. — Мне пришлось пойти туда раньше, чтобы забрать своё. Никто не может трогать то, что принадлежит мне.       — Что. То, что… Действительно, трогать вещи Короля Проклятий — дурацкая затея.       Даже не «кто». Не служанка, не занятная игрушка, не наложница. «Что». Полезный предмет обихода, что-то среднее между джезвой и средством для чистки ковров.       — Заткнись уж, сделай одолжение. Как же сложно с женщинами…       Рука выпуталась из прядей, легла на шею. Рё придерживал меня, как ребёнка, который еще не умеет держать голову, когда укладывал на сгиб локтя и нёс в спальную. Я уже ничего не понимала, а потому развлекалась тем, что считывала его эмоции по количеству вращений дополнительных глаз вокруг своей оси. Злится, но пассивно, как бык, что фырчит и бьёт копытом, оставаясь при этом на месте.       Он усадил меня на кровать, по-турецки опустился на ковёр. Огромные грубые пальцы легли на колени, одна из кистей привычно подпёрла голову.       — Ты раздражаешь меня особенно сильно, когда добиваешься своего, — заметил он, дёргая носом. — И тем не менее, я не могу с тобой не считаться. И потому я скажу тебе, милая, но лишь один раз. Ты никогда и никуда от меня не денешься. Я не дам тебе умереть, не дам уйти, не дам спрятаться. Не дам кому-то сотворить этого с тобой. Ты…       Сердце замерло в горле. Я не дышала, пока он выговаривал мне это всё притворно-ласковым тоном через сжатые зубы. Я часто видела на его лице довольство мной, изредка — что-то отдалённо напоминающее вину, почти всегда — похоть. Но это…       Ладошка взметнулась ко рту, пытаясь сдержать кашель. Не помогло — он всё равно вырвался, да и ещё так звонко, потому что разбивался о кожу, практически гранича с неприличным звуком. Рёмен махнул рукой, волной энергии случайно сшибая стеллаж.       — Я пытаюсь сказать тебе, что ты нужна мне, как ты того и хотела. И лучше бы тебе заткнуться и проявить ко мне больше должного почтения… Иначе я заткну тебя сам.       Пятна копоти и крови, звериный оскал, алый оттенок радужек — он словно становился насыщенней, когда Рёмен вспарывал кому-то много артерий — так и окутывали сказанное реальной угрозой. Для меня же это было сладким сном, заветным желанием, сбывающимся наяву, песней, полюбившейся в первой ноты.       — Ты пройдешь со мной брачный ритуал, чтобы я мог объявлять о том, что пришёл мстить за свою жену, если вдруг кто-то ещё посмеет прикоснуться к тебе пальцем. Думаю, это будет выглядеть помпезно.       «За свою жену».       — Да, — шепчу не громче мышиного писка. — Наверное. Вполне.       Да это же, чёрт возьми, головокружительный карьерный рост. От мебели до… Супруги Повелителя.       Может, это морок, что наслал на меня Генерал?       — Это не предложение. Ты сделаешь это, когда я скажу.       Моё запястье оказалось в его руке. Огромная, просто огромная. Бережно сжала мои косточки. Рёмен поднёс тыльную сторону кисти к своим губам и оставил на ней поцелуй.       — Вот как будет, милая. Мы убьём Генерала, поженимся. Я назову тебя своей Королевой. Но ты — никогда больше — не посмеешь закатить истерику.       Головокружение, переворот — мы меняемся ролями. Я тоже на полу, на коленях, и покрываю благоговейными поцелуями его грязные мозолистые пальцы.       — Я согласна, Господин, — ляпнула, прежде чем осознала — он не спрашивал моего согласия. Кто я такая?       «Будущая жена Короля Проклятий, Повелителя. Вот кто я.»       — Отлично, — терпеливо прикрывает глаза он. Медленно распрямляется. — Пойдём, поможешь мне принять ванную.       Я встаю первая, кланяюсь. Рёмен всё ещё держит меня за руку. Теперь-то я уверена — так будет всегда. Я всегда буду за ним, возле него, за него, но при этом — под его защитой. Как избранница. И никакие сплетни отныне мою уверенность не пошатнут.       — Но, Повелитель… Разве пристало Королеве мыть…