***
Как дела, как самочувствие, спрашивает Саэ у заспанного отражения в зеркале. Суровые мешки под глазами и полопавшиеся капилляры отвечают насмешливое «паршиво». Настроя на самокритику нет от слова «совсем», поэтому Саэ приходится отвести взгляд и взяться за зубную щётку. Скоро ехать в офис. Надо успеть выйти до жары. Или закончить с умыванием до того, как один засранец почует отсутствие футболки на торсе и явится по его душу со своими отстойными шутками. Примятый медный волос покачивается в пустоте ванной, Саэ намазывает пасту на щетину и воровато озирается на дверь перед тем, как пихнуть щётку в рот. Он здесь уже второй месяц подряд. И как же это достало.***
Нет, изначально всё было в порядке — Саэ ни о чём не парился, плевал на любые неприятности, подколы и сложности с изучением нового маршрута. А потом случилось это. Эта. Сука. С тех самых пор, как её — пережаренную в солярии выскочку с замашками пытливого гестаповца — перевели в один отдел с Рином, относительно мирное и размеренное течение жизни Саэ вдали от собственного брата резко обратилось в сущий ад. Казалось бы, что может быть хуже по последствиям, чем открытые судебные процессы, в которых его, как и любого другого достойного адвоката, поливают отборнейшими помоями с высоты трибун стороны обвинения? Саэ искренне предполагал, что ничего — чёрт побери, его даже преследовала рассерженная родня потерпевших, и разве бывает что-то более жуткое? — но чуть позднее понял, что просчитался. Бывают такие сенсации, когда вдруг выясняется, что он категорически не прав. Это, например, оказался первый подобный случай. С другой стороны, свяжи Саэ свою профессию с работой в нотариальной палате, он бы так и остался в неведении, и чёрта с два бы загнался. Однако, это только его личная теория, не подкреплённая ничем, кроме предельно низкой частоты общения адвоката и нотариуса в рамках уголовного делопроизводства. Да и вообще, сейчас уже поздняк метаться. Это он так, просто рассуждает, постепенно подбираясь к сути рассказа. Если совсем уж срезать путь к концовке — или только началу? — чтобы никого не задерживать, ему стоит начать с первой зацепки. Стоял обычный знойный день. Саэ, как всегда, постучался, представился, покивал на серьёзных щщах, и прошёл за дверь. Именно тут — прямо посреди кабинета — косвенные улики просочились в его уставшие на жаре органы чувств шёпотом молодых судмедэкспертов. Окна были заперты, краска в принтере по классике кончилась, и чужие голоса моментально распространились в замкнутом пространстве, осев зловонной лужей из дёгтя где-то под мозжечком. Саэ мысленно отмахивался, но они пробились в его голову без спроса, стекли со вдохом вниз по трахее, откликнулись леденящей душу резью в брюшине, и всё. И Саэ Итоши с нарастающей тревогой где-то на границе подсознания, в потаённых уголках своего разума, прямо там, куда нет доступа даже ему самому, почувствовал — кое-что в этом мире всё-таки может быть хуже потерявших голову матерей и отцов под порогом его офиса. Это предельно серьёзное заявление, без тени сарказма или иронии, так удачно выручавших Саэ при любых подвидах конфронтации с собеседниками. Потому что то, что ему довелось услышать — нехотя, честно, он не грел уши, он просто ждал, когда ему предоставят заверенные ксерокопии результатов вскрытия, — касалось ещё одного носителя его фамилии. — А ты слышал, кстати, что Итоши из убойного отдела наконец-то нашёл себе даму сердца? — спросил женский голос из-за ширмы. Звякнули склянки. Лампы полопались, под Саэ прогнулся пластмассовый стул и разошёлся трещинами бетонный пол, потому что именно таким путём, кажется, и рухнуло его оборвавшееся сердце. — Что, правда? И кто она? — зачеркнув ручкой какие-то строки в анализах, между делом спросил второй. Саэ кое-как взял себя в руки, поправил галстук с надменным видом, и забросил ногу на ногу, намеренно стукнув каблуками по полу. Чёртовы сплетники, спасибо за донос, подумал он тогда. Ведь в Лас-Вегасе, являющем собой самый страшный пример игры в русскую рулетку — не только на деньги, но и на собственную душу, — фамилию Итоши носили и носят всего два человека. Да, разумеется, речь шла о его брате, с которым Саэ поцапался по какой-то незначительной херне ещё в конце апреля и, собрав свои нехитрые пожитки в чемодан, ушёл, напоследок хлопнув дверью в их квартиру. Но это шаблонное прощание случилось немногим раньше. Как-то хаотично, да? Похуй. Приютивший его Шидо твердил, что Саэ ошибается, поступая настолько радикально по отношению к своему брату, но Итоши-старший только отмахивался, ворчал и по-старчески бросался в назойливого таракана пустыми коробками из-под пиццы. Заебал, у тебя мусор не только по всему дому, но и во рту, и всё такое. Первое время Шидо ловил каждую картонку с логотипом Доминос и глухо, совсем по-скотски ржал над чужой бедой, время от времени угрожая позвонить какому-то Рео. Но надо отдать ему должное — как только их беззлобное ностальгическое переругивание в качестве бывших коллег сходило на «нет», Шидо чутка умнел и как бы невзначай напоминал Саэ, что тот такой же идиот, как и все, кого он ставит ниже себя. Говорил, дескать, постоянное злоупотребление своими недостатками не приведёт ни к чему хорошему, ты же вроде не баклан. — Хотя адекватные парни не стали бы сохнуть по своему младшему братишке, — следом за предыдущим тезисом философски рассуждал он, умело не реагируя на испепеляющий взгляд оппонента. Над их головами жужжали и гудели лопасти подвесного вентилятора, Саэ уставал пялиться на Шидо, откидывал затылок на спинку облюбованного кресла и гипнотизировал самого себя, разглядывая крутящееся перекрестие. Уставая ещё и от этого бесплодного занятия, Саэ глухо фыркал и тянулся за пивом. Он даже слышать не хотел о своих вероятных огрехах, про которые всё чаще упоминал пьянеющий Шидо. А ведь стоило прислушаться. Ещё как стоило.***
Проявление потаённых слабостей перед Рином при любом подозрительном взаимодействии оного с коллегами — один из многих крестов, на которых Саэ систематически растягивал и растягивает свою чувствительную кожу. Не хочется признавать, но он, такой опытный юрист, безупречно подкованный в вопросах судопроизводства, прав человека и различных кодексов Невады — на пару с кодексами смежных штатов, откуда изредка поступают предложения от работодателей, — недостаточно хорош в откровенных разговорах с близкими. В язвительных подколах по самому малозначительному поводу — да. В жесточайших спорах, от которых сгущается атмосфера на несколько кварталов вокруг, и гаснет каждая неоновая вывеска в досуговом сердце Вегаса — разумеется. Саэ хорош во многих вещах — даже в готовке яичницы с беконом при острой нехватке времени утром, — но никак не в долбанных беседах с глазу на глаз, низводящих его до уровня подкроватного монстра, плюющегося кислотой в кооперации с убийственными взглядами, от которых, как признавались некоторые клиенты, подмораживает кожу. И это ничуть не здорово — не для того Саэ грезил экстремальными конфронтациями с государственными органами в школе, заканчивал юридический факультет в универе и рвал задницу на невыносимо скучной практике в адвокатуре, чтобы потом превращаться в мелкую крикливую сошку, неспособную выносить оправдательный приговор. Подробного рода задачка однозначно не для него — скорее, для тех конченых детективов из отделения полиции, в котором работает Рин. Простите-извините, но вы уж увольте. И Рина оттуда — чтобы не якшался с кем попало, — и тех лысеющих и седеющих кретинов — чтобы американское правосудие возымело какой-никакой шанс встать на путь исправления. Впрочем, ладно, на самом деле Саэ нисколько не волнует последний пункт. Вряд ли его хоть раз искренне беспокоило, с какими трудностями сталкиваются те бедолаги, кого волей случая — или по желанию чьей-то пятки, требующей повышения статистики раскрываемости преступлений — засасывает в жерло автоматического конвейера государственной машины. Нот май праблем, жаст гив ми йор мани энд айлл трай ту хелп ю, как говорится. Чего греха таить, Саэ же всё-таки эгоцентрист по своей натуре — шкурные интересы превыше всего, и это совершенно нормальная практика для тех, кто утрачивает самоцель в процессе взросления. Самое смешное, что Рин в списке материально-духовных потребностей Саэ каким-то конспиративным образом пробрался на остроконечную вершину и, сам того не ведая, перевернул всё вверх дном. Бам, и всё, фенита ля пиздец. В целом, вся выстроенная конструкция выглядит, как пирамида Маслоу, но в обратном порядке — на этих гладких волосах с зеленоватым отливом, сжатых в белую полоску губах и блестящем взгляде держится всё остальное, включая потребность в пище, сне и отдыхе. Надо же, сам факт существования Рина — несмотря на плачевную кондицию их коннекта сейчас — по прежнему дает Саэ смысл просыпаться, делать зарядку и идти пить водичку с лимоном на кухню, пока Шидо не устроил балаган с утренними похождениями голышом по маршруту туалет-холодильник-балкон. А это — голый Шидо, в смысле, — тот ещё стресс для испорченной психики. Выходит — как бы это паскудно ни звучало из уст человека, почти разменявшего третий десяток, — что Рин — единственная веская причина, помогающая Саэ держаться на плаву, несмотря на отсутствие крупных пресных водоёмов на юге штата. Пошедший по другой карьерной лестнице из-за старого раскола — это случилось весной две тысячи двенадцатого, на почве будущего отъезда Саэ в Калифорнию, — Рин первоначально злился, пыхтел, супился, накручивал домашние футболки на кулак и почему-то крайне слёзно упрашивал не уезжать, когда мать с отцом за стенкой наконец-то засыпали. К сожалению — скорее всего, уже для обоих, — Саэ не поддавался на уговоры и в принципе был непреклонен. Он не желал слышать никаких апелляций, жалоб и прочей хуеты, раз уж в данный момент решалось его личное будущее. По всей видимости, Рин его понял. Понял, но не так — в последние дни августа, перед финальными сборами шмотья, необходимого для кампуса Пеппердин Рин резко отдалился от Саэ на расстояние сотен световых лет, схватил рюкзак и ушёл ночевать к однокласснику. По крайней мере, так он сказал тогда. Проблема в том, что теперь — по истечении срока давности — Саэ догадывается, что это было ложью для прикрытия — Рин рос без близких друзей, без подруг, и даже без товарищей, поскольку с самого детства интересовался только тем, что происходило вокруг Саэ. Рин гулял с ним и его компанией, жаловался на учителей не маме, а ему, пробовал торговать мороженым тоже с ним, и даже мечтал стать таким же капитаном школьной сборной по американскому футболу. Друзья Саэ по клубу немного чурались его — Рин всегда тянул за собой репутацию странного парня. Такого парня, которого поначалу хотели все — даже другие парни и чирлидерши, — а затем, столкнувшись с полным безразличием и кучей непонятных им наклонностей, резко переобувались и начинали его сторониться. Саэ же не причислял себя к ним. Ценил, возможно. И надо же, этот самый Рин — холодный как ледышка со всеми, кто ему не нравится, но добрый и отзывчивый с Саэ — через час после отправления заблокировал брата в Фейсбуке, кинул в чёрный список на телефоне и даже выложил чёртову историю, где сжигал собственные грамоты посреди пустыни поздней ночью. Скорее всего, так он хотел доказать, что Саэ ему больше не нужен. Или же показать, что их общим планам поставить на место всех коррумпированных ублюдков из числа копов настал конец. Ну или убедить самого себя в том, что он, Рин, обязательно справится, потому что вырос не такой тварью, как Саэ. Типичные подростковые проблемы, все дела. Наверное, Рин ещё в ту пору зрил в самый их корень, поэтому так и не вычеркнул Саэ из списка своих подписчиков в Инстаграме, позволив последнеиу листать фотографии бесконечных закатов над Блэк Роком в разделе «для близких друзей». Блять, да чего уж там, ему не для кого ещё было вести свою страницу — на Рина были подписаны только Саэ, пара соседских девчонок и их дальние родственники. В общем, они не разговаривали друг с другом в течение года. Затем Рин первым пошёл навстречу, совершенно внезапно разбанив Саэ в остальных социальных сетях и мессенджерах. Шутка ли, но он накатал в личку целое полотно, в котором деловито сообщил, что заблокирует Саэ снова, если тот напишет что-нибудь в ответ. Сообщил строго, опасно, с категоричной точкой. И сам же взялся отправлять всякую дичь непосредственно в их чат. Иногда он забрасывал Саэ фотографиями с прогулок. Чаще — рассказами о том, как у него прошёл день. Ещё чаще — треками и эдитами из каких-то стрёмных фильмов. Пришедший после пар Саэ читал эту всю хуйню, не отрываясь от домашки, чесал затылок ручкой и думал, что их взаимоотношения сделали такой крутой вираж как раз из-за того, что он продолжал отправлять рандомные смайлики в ответ на истории. Однозначно из-за этого, да. И нынешнему Рину, удалившему свой Инстаграм уже как с пару лет, лучше не знать, что Саэ устраивал этот цирк из вредности. Ладно, сейчас не стоит настолько подробно припоминать их инфантильные поступки, надиктованные обиженными внутренними голосами. Во-первых, пользы от этого никакой — Саэ всё равно плюс-минус помирился с Рином сразу по первому возвращению в Карсон. Во-вторых, основные события их взрослой жизни взяли своё начало после совместной отправки резюме — в случае Рина, заявления на перевод в другой колледж — по нынешнему индексу. То бишь, в этот чёртов Вегас, откуда Саэ собирается рвать когти при первой же возможности. Абсурд какой-то — они добровольно захотели замахнуться на блядов человеческий муравейник, обросший зыбучими песками, каньонами, стуком костей для крепса, крепким алкоголем и неуловимым запахом якобы ничем не пахнущих деньжат. Ради чего? Ради славы, высокого уровня преступности и вытекающего из них последнего пункта, разумеется. Херова навороченная Вавилонская башня, населённая богачами их прислугой, пиздец, Саэ реально всё чаще жалеет, что не заманил Рина в Лос-Анджелес или хотя бы Сан-Диего. Они съехались в двухкомнатную где-то на самой низине устаканившейся пищевой цепочки, синхронно попомнив родительский коттедж, где им приходилось делить одну двухъярусную кровать и тесную квадратуру комнаты. Вернее, нет, не так. Ворчал на это исключительно Саэ, пока они шерстили сайты с недвижкой на его ярусе и лениво паковали чемоданы. Можно сказать, Саэ просто подтверждал свою уникальную способность видеть чёрные полосы буквально везде. Рин же не лез под горячую руку — стучал коленкой по воздуху и глухо поддакивал. Примерно через два месяца после переезда у них вновь незаладилось с взаимопониманием и совместным досугом. И не из-за напряжённых графиков, вовсе нет — незаладилось из-за странно-азартно-не-азартных монологов Рина на кухне, в супермаркетах и в гостиной. Их суть откровенно нервировала. Отчасти пугала. Заставляла кусать губы, корить себя за невнимательность и беззвучно орать в подушку — чтобы Рин, вместе с ним, да ещё и падал в такой бред? Саэ не понимал, что делает не так. Недостаточно лезет вон из кожи? Мало заботится? Плохо поддерживает? Рин никогда не высказывался, но местами его метафорические монологи и грустные взгляды проводили такие мощные ментальные атаки, что даже испытания на Невада Тест Сайт казались Саэ одной взрывной шуткой. И это раздражало несоизмеримо сильнее прозвона клиентской базы в адвокатской конторе. Потому что Рин не тупо переживал из-за учёбы — Рин взял дурацкую привычку при любом удобном случае заявлять о планах спустить свой жизненный путь на ставках, проебать всё до последнего цента и усесться голой задницей на раскалённый песок в окружении пустошей, поросших кактусами. — Знаешь, примерно в таких условиях, как в «У холмов есть глаза». Может, меня тоже попробуют прихлопнуть людоеды, — выглядывая на Саэ из-под чёлки или сложенных на столе рук, равнодушно объяснялся он. Вдовесок ко всему рвал салфетки — тканевые тоже, нитка за ниткой, штук десять точно перевёл — и как-то непонятно кривился, когда «дерьмовый старший братец» принимался его отчитывать после возвращения с ночных гулянок. А ещё ничуть не смешно расписывал подробности про свою мумификацию, будто напрашивался на парочку лихих тумаков. Подобное продолжалось в течение трёх лет. Почти четырёх. Тем не менее, Рин успешно сдал выпускные экзамены. Устроился на работу. И — вжух, смотрите-ка — понёсся пулей вверх по должностям в своём сраном департаменте. Он не жалел себя, сгорая на работе в буквальном смысле — пару раз Саэ звонили его коллеги, прося отвезти нерадивого придурка домой, чтобы отлежался после солнечного удара. Несмотря на эти мелочи, Рин быстро освоился, заработал себе репутацию самого отбитого на голову детектива, любящего разглядывать гниющие на жаре трупы, проводить допросы с пристрастиями и докапываться до каждого нюанса в расследованиях. Дошло до абсурдного — Рин настолько рьяно расследовал вверенные ему заявления, порываясь получить новое звание и перегнать всех по показателям выигранных дел, что они с Саэ стали пересекаться в залах суда. На правом и левом берегу, соответственно. Только правым из этого вынужденного соперничества отчего-то выходил именно Рин, оставляя Саэ с раскрытым ртом, испорченным настроением и подпомоченной репутацией. Их прения выглядели почти как живая интерпретация поговорки про ученика и учителя, но всё же не совсем — Саэ никогда не пытался надоумить Рина сменить род деятельности в сторону защиты преступников. И это тоже зря. Ведь теперь рядом с Рином вылезла эта психопатка. Как её там, Наоми? Сиськи третьего размера, карикатурно-осиная талия, длинные чёрные волосы, уверенная походка, тяга к справедливости и крайне острый язык. — Её, блять, поставили в напарницы Рину, ты понимаешь? — брезгливо кривится Саэ, бросая корку от пиццы в коробку. Отряхивает руки от муки, заглядывает глаза в собеседнику: — Ты в курсе, что Келлог и его свора буквально собрались их женить? Задевать самого себя за живое, катаясь по заезженной теме асфальтоукладчиком — милое дело, хотя Саэ и без того уже похож на ходячий фарш. Ни стержня, ни костей — только плавучее желе, мутная жижа и розовые сопли. Сидящий напротив Шидо откидывается на спинку дивана, тыкает в экран, отключает микрофон, чтобы его этот Рео не слышал — надо же, у наркоторговцев существуют какие-то нравственные ценности? — и хищно сверкает глазами. — Саэчусик, может, тебе пора ему признаться? Вот ведь охреневший. Таракан-переросток, блять. Прежде, чем Саэ успевает возмутиться вслух и вытаращить глаза с явным намёком на то, что обмудок-Шидо суёт усы не в своё дело, Рео в трубке подаёт голос. — О чём таком секретном болтаете, раз тебе даже пришлось вырубить микрофон? Его спокойная — даже отчасти любезная — интонация звенит в тишине комнаты натянутой леской. Такая с устрашающей лёгкостью может вскрыть кому-нибудь горло, но Саэ сходу разбирает в ней какой-то завуалированный подвох. Он даже в курсе, какой. Под чужими бёдрами шуршит обивка, Шидо вновь тыкает по сенсорам, заводит свободную руку назад, облокачиваясь на предплечье затылком, и миловидно скалится в экран. — Саэ стесняется рассказывать о своей даме сердца, потому что она конченая. — Какая? — раздаётся из трубки. На фоне хлопает автомобильная дверь. — Прости, не расслышал. Саэ закатывает глаза к тёмному потолку, Шидо причмокивает, поднося экран к своей ехидной физиономии. — Кон-че-на-я, говорю. Из динамиков коротко посмеиваются. Саэ сердито вздыхает — кто тут ещё конченый, — но не вклинивается в их беседу — там и без него всё плачевно, не хватало ещё выслушивать чьи-то жалобы. Светлые ресницы покачиваются в синеватом свете дисплея, Шидо щурится, глядит поверх телефона с неприкрытым укором: — Я ведь прав, мистер-я-заебал-сам-себя Итоши? Адресат обращения давится возмущением, как застрявшей в горле костью, но вовремя сглатывает и отворачивается к окну — там точно будет, на что посмотреть, ведь напротив этой квартиры растут огромные многоэтажные муравейники с пожарными лестницами вдоль балконов и окон. Иногда оттуда прыгают. Чаще — трахаются или бухают. Идиллия спального района, не иначе. — …Ну и мы сейчас сидим и перемываем ей кости, — поёрзав на своём продавленом диване, для чего-то дополняет Шидо. Рео на фоне угукает — потому что ему очевидно по боку, — резко переключается на другую тему, принимаясь стрекотать о поставках, прибылях, издержках, и… — И о Наги, кстати. Сжиженный запахом курева и жжёного сыра воздух затекает в носоглотку расплавленным металлом. Шидо, слышно, пыхает носом. Обречённо так, почти безнадёжно. — Что он там? Побелевшая ладонь Саэ складывается в кулак. Врезается в чуть порозовевшую щёку. Рео рассказывает про успехи в контрабанде оружия — даже не парится, что его прослушают и поймают, — переделах зон влияния и поездках к границам. В каждой реплике фигурирует Наги. Фигурирует, уже, вроде бы, третью неделю — Саэ правда по барабану, он не виноват, что ему приходится откладывать часть этой нудятины в своей краткосрочной памяти каждый долбанный вечер. Под бычьим весом Шидо, тем временем, плачут растянутые пружины — это он так меняет положение, оживлённо задавая тупые вопросы ради однотипных ответов. За шторами на девятом опять снимают тик-токи, на балконе восьмого курят траву какие-то чёрные обдолбыши. Саэ похрустывает плечами, не отвлекаясь от наблюдения — у него тут целый сериал от Нетфликс с разнообразной культурной программой. Ну, ещё и подкасты нон-стопом — в болтовне Шидо проскальзывает что-то про скорую встречу, про поездку этого Рео в пустоши, про номер в отеле. Где-то на середине их обсуждения — и на десятом дубле тех танцулек за шторами — в динамике снова щёлкает дверь, и звонок резко обрывается. Саэ отнимает щёку от кулака и вяло косится на Шидо. — Закономерно, да? Тот не отвечает, зависая над своим заглохшим мобильным огромной каменной глыбой, и Саэ возвращается к прежнему занятию — впереди следующая серия, кто-нибудь обязательно должен поругаться или засветить свою голую задницу в окне. Это куда интереснее, чем разрушительные мысли о Рине или отношения на расстоянии. Кстати, отношения на расстоянии — полная хуйня. Отношения на расстоянии, начавшиеся после попойки в ресторане одного из местных казино, как было в случае с Шидо — ещё большая хуйня. Чуткий слух Саэ уже не раз улавливал чей-то сонный голос из трубки, но этот белобрысый болван, кажется, спускает на тормозах происходящее на периферии. Терпит, смиренно приняв свою участь, улыбается до ямочек на щеках, не умея поступать иначе — он всегда превращается в тряпку с теми, кому хоть немного доверяет. Как опрометчиво для взрослого парня, привыкшего носить толстый хитиновый панцирь и отравлять жизнь всем неугодным. Локоть смещается с бедра и приземляется в подлокотник, Саэ расправляет плечи, чётко отмеряет три выдоха, в паузе между которыми почти досчитывает до десяти, и наконец размыкает губы. — Можно попросить тебя об одном одолжении? — О каком? — глухо отзывается Шидо. Под медными прядями щёлкает рубильник, и по расслабленному телу Саэ проносится разряд тока. — Рюсей, пожалуйста, не разевай свою пасть на того, кого не сможешь задавить. Шидо молчит. В районе виска и загривка копошится его колючий взгляд. В брюшине немного холодеет — тело на автомате просчитывает варианты отступления в случае скандала, — но это никак не отображается на внешнем состоянии Саэ. Он слышит, как Шидо бросает телефон на диван, встаёт с места, бросает что-то про «покурить» и уходит в спальню за пачкой. То, что надо — тонкие губы дерзко ухмыляются в ладонь. Кожа слегка мокнет, сердце чуть трепыхается за рёбрами, сигнализируя о каком-то остаточном проценте опасности от Шидо. Саэ плевать — он тянет рот ещё шире, обнажая ровные, выправленные брекетами зубы, и блаженно прикрывает веки под скрип балконной двери. Он знает, куда именно попал. Знает, насколько метко попал. Потому что они с Шидо пытались построить отношения года так три назад, пока оба обустраивали свой быт в Вегасе. Потому что Шидо после всех отказов на второй шанс попросил больше никогда не называть его по имени. Разумеется, такая херня может порезать его толстую загорелую кожу без ножа. Разумеется, да, ведь Шидо никогда не выбросит из головы признание Саэ в том, кого он представлял, пока выстанывал это обманчивое «Рюсей» во время секса.