Перелетные птицы держат путь на восток

Лунная ночь. На небе россыпь ярких звезд. Дрова потрескивают в камине. Где-то вдалеке слышаться шаги. Кто-то вот-вот зайдет в тихие покои. Он наверняка знает, что это Она. Он прикусил губу в предвкушении. Она еще не появилась, но по его телу пробежали мурашки, а кончики пальцев занемели. Его естество уже едва сдерживается, так долго он Ее ждал. Тихий скрип двери. Входит Она, маленькая и хрупкая, с белоснежной кожей. Длинные черные локоны падают на плечи и спину. На Ее щеках румянец, а в синих глазах отражаются все звезды мира. На Ней только шелковая накидка, едва скрывающая наготу. Лишь тонкая ткань отделяет его от самого желанного на свете. Он быстро подходит и впивается Ей в губы. Сил терпеть больше не осталось, поэтому он рывком разрывает ткань накидки, полностью оголяя Ее прекрасное тело. В этот момент он перестал быть человеком, им управляют лишь животные инстинкты. С бешеным темпом он двигается, кусает Ее тонкую кожу, обхватывает рукой шею. Такого наслаждения он не испытывал ни с одной женщиной, ни одна даже самая искусная куртизанка не могла довести до такого яркого пика. Он протяжно зарычал Ей в шею. — Ты такая желанная! Я никого и никогда так не любил! Она обвила руками его шею и тихо прошептала: — Но все же ты предал меня в тот день... После Ее слов все погрузилось во тьму. Я резко подскочил на койке, тяжело дыша. По вискам течет пот. Которую ночь мне снится одно и то же сновидение, который доводит меня до исступления. Сладость, заполнявшая сон, сменилась на пустоту где-то под сердцем. Я протер глаза, избавляясь от остатков своего наваждения. Все эти десять лет каждую ночь мне снилось одно и то же. За такой срок можно привыкнуть к любым пыткам, но не к этой боли, которая терзала душу и завязывалась узлом в паху. Даже сейчас все было так же ярко, как и в первый раз. Я встал с кровати и потянулся. Мне спешить особо не куда: лорд Конрад, которому я служу уже почти четыре года, вторую неделю бьет челом и вылизывает языком каменные полы в Храме Гроба Господня. Когда-то очень давно я был знаком с его отцом, Вильямом, и теперь мне кажется, что Конрад был рожден не от него. Новый сеньор Акры был странным, трусоватым, не особо образованным человеком, а после трагической смерти отца у него появилась маниакальная набожность. Именно поэтому все, чем Конрад занимался, - ездил по разным христианским святыням и молился Господу за спасение своей души. А я ездил вместе с ним и тоже молился - только в очередном борделе перед очередной обнаженной красоткой. Солнце ярко светило на небе; был почти полдень, а это значило, что самое время пойти напиться в таверне и зажать в переулке первую попавшуюся шлюшку - хоть так собью оскомину, ибо леди Мария Торпе - моя недосягаемая мечта. Все это время я пытался если не отыскать, то хотя бы разузнать о судьбе Марии, но сделать это оказалось просто невозможно: она ловко оборвала все ниточки, ведущие к ней. Ее более-менее четкий след обрывался в Лимассоле, откуда девушка отправилась на Святую землю. А дальше Мария просто испарилась, будто ее и не было. Впрочем, чему удивляться: после предательства ордена тамплиеров, ее ничего особо не держит: у нее нет ни мужа, ни детей, ни обязательств, леди Торпе вольна делать все, что посчитает нужным. О ее кипрском напарнике - Альтаире ибн Ла-Ахаде - информации было немного больше. Ассасин был избран повелителем ассасинов и теперь полностью сфокусировался на обустройстве своего дьявольского братства. Я даже слышал, что он женился или обзавелся одалиской, что не удивительно. Можно себе представить, что любая арабская женщина сочтет наивысшим счастьем запрыгнуть ему на член. Да что уж говорить: если бы Ла-Ахад не заварил эту кашу, то Мария рано или поздно стала бы моей. Наверное. Но после разгрома ордена на Кипре и разрушения архива, любые надежды на воссоединение - лишь мой личный мираж. Или мое наказание за совершенные грехи. Погруженный в свои мысли, я бродил улочками Иерусалима, пока не услышал вопли взрослого мужчины и детский плач. Я повернул голову и передо мной предстала такая картина: торговец раздраженно размахивал руками и кричал на какого-то мальца, который собой закрывал меньшего мальца, брата, скорее всего. — Ты вор! Ты украл мой кошель! — торговец яростно наступал на малышню. — Я ничего не крал! Я просто пробегал мимо! — через слезы кричал малой, прячась за спину брата. — Поверьте, господин, мы не воры, мы ничего у вас не крали, — старший мальчик пытался говорить спокойно, но детский голосок предательски дрожал. — Ну да! Как же! — торговец подпер бока двумя руками и оглянулся по сторонам. — Пусть стража с вами разбирается. Не знаю почему, но я почувствовал себя обязанным вмешаться. Не то, чтобы я как-то переживал за судьбу двух сопляков, но что-то на уровне инстинкта приказывало забрать двух мальцов и увести подальше. Когда-то давно леди Мария учила меня слушать и доверять своему чутью. Да и к тому же я был рыцарем, давал обет защищать слабых и обездоленных. Чем не повод сдержать клятву? Я перехватил руку торговца как раз в тот момент, когда он замахивался на старшего пацана. — Что, дядя, не нашел себе равного соперника? — я сам удивился, насколько уверенно и властно звучал мой голос. — Может, тогда мне морду набьешь? — Эти крысы украли мою вещь! — воскликнул торговец, но руку опустил. — И вообще, ты кто такой? — Мы ничего не крали, клянемся Аллахом! — срывающимся голосом крикнул старший пацан. — Значит, они не крали, а это ты плохо следишь за своими вещами. Давай проваливай, пока я тебя с иерусалимской брусчаткой не познакомил! Торговец продолжил ругаться, но все же ушел. Я повернулся к мальцам и на арабском обратился к ним: — Пойдемте за мной в тихое место и там поговорим. Мальчики встревоженно переглянулись. Честно, я их прекрасно понимаю: либо остаться здесь и быть обвиненными в краже, которую они, возможно, не совершали, либо пойти неизвестно куда с непонятным мужиком. Но выбор невелик, и поэтому в конце концов старший мальчик взял другого за руку и пошел следом за мной. Так мы дошли до уютого дворика с фонтаном. Парни сели на небольшую деревянную скамейку, а я присел на корточки рядом с ними, чтоб быть на уровне их роста. — Итак, мелюзга, я вас спас и теперь не хочу слышать ничего, кроме правды, — я внимательно рассматривал двух мальчиков, которые, скукожившись, сидели, как два воробушка. — Вы крали у того торговца? — Нет, эфенди, клянусь Аллахом, что ни я, ни мой брат-дурак ничего не крали, — серьезно сказал старший мальчуган и внимательно посмотрел на меня своими синими глазами. Я поразился: синеглазый сарацин - это что-то новенькое! — Я не дурак! — возмутился младший и обиженно надул губы. — Нет, ты не дурак, ты полный придурок, — рявкнул старший и стукнул его по голове. — Тебе что папа сказал? Ждать, пока он не освободится! А ты что сделал? Сбежал, да еще и в незнакомом городе! Если бы этот эфенди не вступился, нас бы дяди-стражники схватили! Ты этого хотел? Немедленно поблагодари эфенди! — Спасибо тебе, добрый и храбрый эфенди! — малой вскочил с лавки и начал низко мне кланяться. — Ну, все, довольно, — серьезно ответил я, чувствуя, как щеки наливаются румянцем смущения. — Как вас зовут? И где ваши родители? — Я Дарим, а эта сопля - мой брат Сеф, — ответил синеглазый мальчонка. — Мы с папой приехали в Иерусалим, а мама осталась дома. — Я не сопля, — промямлил Сеф, но тут же притих от яростного взгляда брата. Что-то в Дариме мне показалось знакомым. Нет, я уверен, что никогда не видел малого, но эти синие глаза, этот взгляд со стальными бликами, нос с горбинкой... Меня не покидало чувство, что я уже пересекался с чем-то подобным, чем-то до боли знакомым, но пока неосязаемым. — А чего вы с папой бросили маму одну дома? — я рассмеялся; малыши были забавными, мне нравилось с ними разговаривать. — Мы скоро вернемся, мама даже соскучиться не успеет. Да и что с ней случится в Масиафе вместе с... — Сеф не успел договорить, так как получил от брата локтем в бок; он понял, что сболтнул лишнего и совсем приуныл. — В Масиафе, значит, — я постарался придать своему голосу безразличие, но давалось это с трудом. — Вы ассасины? Мальчики поникли. Я всмотрелся в лицо Сефа внимательнее. Прямой нос, тонкие губы, взгляд из-под лба, черные глаза... Опять возникло странное чувство, что я уже прежде видел все это... — Ты нас не выдашь, эфенди? — Дарим серьезно посмотрел на меня. — Дай слово! — Не выдам. — Дай слово! — Дарим настаивал. — Ладно, даю тебе свое слово, — я положил руку на сердце. — Только с чего вы взяли, что я не нарушу его? — Мама говорит, что если ты что-то пообещал, то надо обязательно сделать это, чего бы это не стоило! — воскликнул Сеф. — И еще мама говорит, что нужно всегда благодарить за помощь и доброту. Поэтому, спасибо тебе, эфенди! Сеф снова встал с лавки и начал кланяться. Мне стало не удобно. — Да хватит мне кланяться! Я ж не король Иерусалима! — Папа тоже не король, но ему все кланяются! — Сеф радостно воскликнул и задрыгал ногами. В Масиафе... папе кланяются... Пазл в голове начал складываться, и меня прошибло от осознания того, чей выводок сидит передо мной и какая власть сейчас находится в моих руках. — Сеф, скажи, а твоего папу случайно не Альтаиром зовут? — Да, эфенди, — вместо брата ответил Дарим. — А ты знаком с ним? О, не то слово! Ваш драгоценный папочка отобрал у меня все: власть, уважение, деньги, черт, даже любимую женщину! И вот теперь, спустя десять лет, что мне мешает, прикрываясь детьми, свести с "бесшумным орлом" счеты, заставить его страдать, унизить? Что Альтаир сделает, чтоб спасти своих сыновей? Я понял, что молчание затянулось, когда Дарим осторожно коснулся моего плеча. — Простите, я задумался, — я натянуло улыбнулся, чтоб не спугнуть мальчиков. — Да, я встречался с вашим отцом много лет назад. — Так вы друзья! — обрадовался Сеф. — Может, ты и маму знаешь? Ее зовут Мария, она из далекой северной страны. Мое тело парализовало, и единственное, что я смог - пустыми глазами уставиться в одну точку. То, что я только что услышал и осознал, лишило меня возможности хоть как-то мыслить и реагировать на происходящее. Я ведь правильно понял, что Дарим и Сеф - это сыновья Альтаира и Марии?! Моей Марии?! Это невозможно! Она ненавидела Ла-Ахада всей душой за то, что отнял у ордена и у нее лично все, что было важно и дорого, растоптал ее, привселюдно унизил! А теперь выясняется, что она стала его женой и матерью его детей! Что же такое произошло на Кипре, что толкнуло леди Марию Торпе в постель ассасина? Хотя, ответ был на поверхности. Я, Родерик Стаффорд, виновен во всем произошедшем. В памяти всплыли ее прекрасные синие глаза, полные слез, когда Арман Бушар вынес ей смертный приговор, а после снова мелькнул перед глазами мой ночной мираж. Пока я топтал все, что связывало меня и Марию, Ла-Ахад подставил ей свое плечо, дал возможность опереться и оправиться. Злость, которая до этого поднималась в моей душе, начала сменяться разочарованием. Значит, пока я копался в болоте прошлого, пока изводился по ночам, Мария строила свое будущее, дни проводила в заботах о братстве ассасинов, а ночи разделяла с... ним. И плоды этих ночей как раз сидели прямо передо мной. Вот почему синие, как два бездонных озера, глаза Дарима показались мне знакомыми! Это были глаза леди Марии Торпе, самой прекрасной и желанной женщины на свете, женщины, которой никогда не стать моей. В отравленной болью душу капля за каплей начала просачиваться совесть. Еще пять минут назад я бы без колебаний взял мальчиков в плен и с упоением наслаждался беспомощностью великого Альтаира ибн Ла-Ахада, повелителя братства ассасинов. Но теперь, когда я знаю, что по венам этих птенцов бежит кровь "Девы из Акры", моя рука не поднимется причинить вред ни им, ни их отцу. Сейчас я поступлю по совести. Собрав всю оставшуюся волю в кулак, я встал и посмотрел на Дарима и Сефа как можно спокойнее. — Вас, наверное, уже вовсю ищет папа. Я провожу. Знаете, где находится нужный дом? — Доведи нас до яблочного сада, эфенди, — Дарим встал следом за мной и взял за руку Сефа. — От сада я знаю как идти. Я молча кивнул, и мы двинули. Всю дорогу мы молчали, только Дарим иногда что-то говорил брату, от чего тот опустил плечи и потупил взгляд. Наверняка от отца ему не хило перепадет. Мне стало даже жаль малого. Возле сада мы остановились. Дарим и Сеф почтительно мне поклонились, пожелали хорошего дня и скрылись среди деревьев прежде, чем я успел что-либо сказать. Я нервно сглотнул. После всего, что я сегодня узнал, мне ни одна шлюха не поможет. Все, в чем я сейчас нуждаюсь, - арак, чтоб полностью забыться и заполнить зияющую пустоту в душе.