Инсинуация

…я буду тонуть в жалости, надев хмурую маску клоуна Пьеро. placebo — pierrot the clown

      Ему давно не приходилось делать что-то настолько смертное, особенно для другого человека. Помыть, одеть, накормить есть что-то меняющее будни Астариона, вгоняющее в интригующую неизвестность. Опекать безмолвную дикарку одновременно неистово удручает и порождает огромное количество вопросов по поводу важности «Летиции». Дано имя и кров, очищена кожа, приставлен недружелюбный наблюдатель, будто туша этого достойна.       Но он будет выполнять приказ, станет приводить женщину в порядок, и если вампир продолжит тратить время на неё, то снизит вероятность быть униженным Казадором. Однако Астарион понимает, что Летиция, — его нелюбимая ответственность, и за нарушение правил, с нею связанных, он будет уже унижен Адрастеей. Эльф принимает решение вылепить из своей подопечной зависимую служанку на неопределённое время, хочет хоть как-то получить пользу за использованные силы, однако прежде всего Астариону нужно сделать её приятной глазу.       Спальни поместья создают неприятное ощущение заточённости и изоляции от внешнего мира — Астарион находит лишь одну пригодную для проживания. На неровных стенах присутствуют готические узоры и резные элементы, освещение внутри минимальное: основной источник — тонкие свечи в старых подсвечниках. Летиция с неподдельным интересом осматривается, видит кровать из массивного дерева с высоким изголовьем и чёрными тканями на ней — главный акцент комнаты. На постели драпировки и пыльные покрывала; Летиция подходит и щупает новые предметы зачарованно. Ковёр в оттенках тёмных красного и синего, украшенный орнаментами, шкафчики с одеждой жертв, содранной когда-то для кормления эго, или толстыми древними книгами — она касается всего. — Садись, зверёк, — указывает на потёртый пуфик у туалетного столика.       Летиция слушается, чем удивляет Астариона: понимает его, есть язык, но до сих пор не говорит, будто немая. Мужчина берёт в руки костяной гребешок и начинает расчесывать её длинные волосы.       Перед ней крупное зеркало в белой раме, потресканное по бокам и дарящее эффект лёгкого искажения. Только она видит лишь своё отражение, из-за чего оборачивается на эльфа, чтобы понять, стоит ли он позади. Далее поднимается, рассматривая себя лучше, гладит стекло пальцами. И Астарион собирается что-то сказать, как вдруг рука женщины начинает скользить по его груди и в ту же минуту другая трогает зеркало. — Я не отражаюсь, зверёк, — он думает: неужто она действительно столь одичалая? Сначала не догадывается, что может быть мясом с кровью, сейчас же и вовсе будто впервые видит зеркало.       В какой раз уже невоспитанно лапает тело, но её пальцы такие тёплые по сравнению с его мёртвостью и холодом изнутри; даже горячо через нечувствительную кожу, щекотно. — Зеркало, — стучит по стеклу ногтем. — Вампиры в нём не отражаются, зверёк. — Зве, — неожиданно произносят влажные губы, — рёк.       У Летиции звучный, как будто простуженный голос, женщина делает шаг вперёд, вновь беря во всё своё внимание вытянутое и бледное лицо Астариона. — Так ты можешь говорить… — смотрит изучающе, обследует каждый участок тела: от лба до ключиц, от груди до босых ног.       Что-то тут не так, всё идёт совсем необычно. Трудно определить возраст тифлинга, тем не менее женщина взрослая, далеко не дитя. Сколько же она была в неволе, сколько блуждала одна: ни разу не видела зеркал, не слышала речь? Чем или кем кормилась, а если и охотилась, то почему так быстро доверилась и пошла за ним? Животное, которое не чувствует опасности, животное, которое, как ему кажется, легко приручить. Астарион тратит слишком много времени, чтобы об этом думать. — Зверёк, — повторяет Летиция и хвостом постукивает эльфа по бедру. — Ты зверёк, не я, — уголок рта приподнимается в невольной усмешке под её плотоядным взглядом. — Ты, — ещё раз говорит Летиция, — зверёк.       Астарион усаживает её обратно на пуфик и берёт в руки гребешок: рядом с ним должна быть чистая и опрятная.       Она хватает загрязнённые флаконы, нюхает содержимое и морщит нос из-за отвратительного запаха. Крутится из стороны в сторону, мешая эльфу продолжать наводить порядок на её голове. — Ах! — с ощутимым раздражением вздыхает Астарион. — И сколько же мне тебя терпеть? Неряшливое, дурное создание!       Летиция реагирует на повышенный тон сразу же, резко вставая с места и негромко рыча. Вампир осознаёт последствия своего крика: риск бегства женщины и последующие избиения от истинных. — Оу, прошу меня простить, — приближается к тифлингу, бережно обхватывая запястье: делает это из-за понимания, что через физический контакт можно показать своё доверие и подарить чувство безопасности, — успешно использует данную манипуляцию. — Я погорячился, зверёк. Весь на нервах, как и ты… Я… Что ж…       Она ждёт дальнейших слов мужчины. — Ты будешь жить со мной и, безусловно, я не желаю тебе зла, — едва заставляет себя радушно улыбнуться. — Просто будь послушной, договорились, зверёк?       Её лицо по-прежнему напряжено, однако вскоре женщина слабо кивает. — Изумительно, — гребешком проводит по волосам Летиции, — Тебе нужно выглядеть хорошо, чтобы… — запинается, — чтобы выглядеть хорошо.       Тифлинг выхватывает предмет и пристально разглядывает, а затем принимается расчёсывать его волосы. — Я плохо выгляжу, зверёк? — но Астарион всё равно забавится, впервые имея дело с такой, как она. — Я… — трудно построить предложение. — Ты.       Астарион закатывает глаза, как будто рассчитывает услышать иной ответ. — Конечно, ты не умеешь говорить, ты никогда не имела удовольствия научиться этому. Хотя бы помнишь имя, которое тебе дали? Меня не удивляет, что ты такая дикая, однако, в конце концов, неумение говорить делает тебя таковой.       Он давится иронической усмешкой. — Зверёк, — молвит женщина, клоня голову набок. — Летиция, — поправляет её мужчина. — Поразительно, но это имя тебе подходит, — внезапно принимается за неуместный флирт, пытаясь больше расположить к себе. — Если бы ты умела пользоваться словами, ты бы знала, что сказать, когда кто-то делает комплимент?       Как только спрашивает это, он начинает двигаться к ней. Астарион наклоняется ближе, заискивающим голосом шепча: — Но ты же знаешь, что такое комплимент, верно? Ты понимаешь слова, я вижу интеллект в твоих глазах.       Летиция сопровождает слова мужчины очередным кивком. — Опять? Это всё, что можешь сказать или показать мне на данный момент?       Эльф наблюдает за тем, как она мотает головой, и вид у него немного раздражённый. Мужская рука перемещается к квадратному подбородку тифлинга; слегка поднимает её лицо вверх, заглядывая в животно-зелёные глаза. — Наверняка у тебя не было особой светской жизни, зверёк. Не думаю, что с тобой кто-то разговаривал в течение долгого времени. Ты, должно быть, чувствуешь себя такой одинокой, — облизывает губы, опять противясь необъяснимому голоду. — Интересно, что я могу сделать, чтобы успокоить тебя?       Он наклоняется и вполголоса говорит на ухо. — Достаточно просто прикоснуться.       Из-за осознания вынужденной иерархии в жизни Астариона, мужчина осмеливается играть по правилам и подогнать Летицию под себя. В этот момент он властвует, он тот, кто имеет своё отродье. Хлопать в ладоши и подзывать к себе, впитывать очаровательный страх зверя, быть её идолом и храниться на алтаре, как лик самого Создателя или Пророка.       Навряд ли способна интерпретировать уловки соблазна, не знает о типичных проявлениях привязанности, идущие от тела к телу, от глаз до глаз. Летиция тянет ладони к его лицу и принимается мять щёки, становясь вплотную; Астарион наблюдает за её движущимися узкими зрачками, не стремится произнести «прекрати». — До сих пор не изучила? — вампир, впервые за сотню лет сталкивающийся с менее травматичными прикосновениями, не сразу задумывается о мотивах не останавливать Летицию.       Она опять обнюхивает мужчину, вставая на носочки и водя кончиком носа по лицу. — Вроде бы упоминал о твоей невоспитанности, разве нет?       И вновь мурчание, — для Астариона хороший знак — поэтому эльф кладёт свои руки на её талию, играя роль обманчивого любовника. Внезапно Летиция отстраняется, слабо рыча: весьма недовольна. — Что же так, зверёк? Не имею ли я права таким же образом без стыда лапать?       Тифлинг не отвечает, и тишину сопровождает урчание её живого живота. Астарион несколько мгновений следит за ней, прежде чем заговорить. — О… Маленький тифлинг голоден?       Астарион напускает на себя самодовольный смешок. — Тогда тебе стоит поесть, я уверен, что сможешь найти себе какую-нибудь крысу.       Отпускать её или искать еду для женщины в одиночку плохая идея, влекущая за собой много неприятностей. Астарион говорит — приказывает — Летиции идти за ним. В замке нет еды для смертных, есть немного мяса волков и белок, терпкие иностранные вина и сушёные травы. Тифлинг шлёпает стопами по полу, иногда обгоняя сопровождающего; сквозняки в поместье вызывают мурашки на полуприкритых рубашкой бёдрах. В обеденной зоне пахнет тухлятиной, после чего мужчина находит пропавшие куски мяса в глубоких бочках, — теперь её нечем кормить. — И что же мне… — слова обрываются, когда Летиция резко срывается с места и, несмотря на громкие возмущения эльфа, перебирается через открытое широкое окно. — Вернись! Ты ведь хочешь еды, не так ли?       Астарион издаёт дробный смех, глядя вслед тифлингу, убегающей к фруктовому дереву. — О нет! Моя дорогая упрямится, — бормочет себе под нос и бежит за женщиной. — Что задумала маленькая дьяволица?       Ему не составляет труда моментально догнать Летицию. Когда он добегает до апельсинового дерева, то видит, что тифлинг пытается утащить кусочек фрукта. — Нет-нет, я не могу этого допустить…       Он делает несколько шагов к Летиции, протягивает руку, чтобы осторожно коснуться её скулы. Ощущает это тонкое могущество, кормится моментами послушания и плохого поведения. — А ты спросила сначала разрешения?       Она поглощает апельсины с кожурой, не слушаясь мужчину. Эльф удовлетворённо бы продолжил смотреть, как от горького привкуса искажается её лицо, однако всё же показывает Летиции, как следует правильно есть. — Прежде необходимо очистить от кожуры, — делает это, вдохновляясь собственным принципом «обучай и властвуй». — Такое простое действие, зверёк.       Летиция повторяет за вампиром, и сок сочного цитруса стекает по рту женщины, по запястьям, добираясь до острых локтей. Его цепкий взгляд больше всего задерживается на чётко очерченных губах с мякотью от плода на них; по малозаметной улыбке можно сделать вывод, что еда тифлингу нравится. — Вернёмся в спальню, — сопровождает женщину, не упуская из виду каждое её движение.       Заходят внутрь; до вампира лишь сейчас доходит мысль, что ему следует остаться с ней, чтобы та не сбежала. Только стоит решить важный вопрос: что делать, когда наступит рассвет, запрёт ли Казадор выходы, или же Астариону придётся сутками не отдыхать и быть тенью Летиции? — На кровати спят, так что ложись, — хлопает по постели.       Летиция сразу же ложится, далее подпрыгивает, чтобы исследовать место. Астарион молчаливо глумится над ней: понимает, что женщина — необузданная тварь, которую нужно учить. Его улыбка искривляется, показывая клыкастые острые зубы. — Жаль, что ты не можешь хорошо говорить, но то, как ты смотришь на меня… возбуждает, — зачем-то сообщает эльф, захлёбываясь мелкими новыми переживаниями, когда оказывается рядом.       Летиция поворачивается к нему лицом, чуть подползая вперёд. Не моргает и откровенно пялится, поэтому мужчине трудно сконцентрироваться на чём-то другом; он поворачивается к ней тоже. — Чего же ты так уставилась, маленькая дьяволица?       Звук, похожий на мурчание, вырывается из её гортани. Летиция укладывает голову возле груди Астариона и тыкается туда макушкой, пристраиваясь.       Оценить каждый дюйм её контуров, запомнить сцену лежания на кровати для двоих, будто бы это важно. Будто бы в этом какой-то простой смысл, скрытый под уничижительным желанием быть интересным, быть тем, кого хочется трогать. Её горящие глаза во тьме словно пульсируют, переливаются всеми оттенками летней листвы; виридановое пламя, танцующее и поющее. Астарион не проявляет ответную нежность, которую мужчина никак не ждёт спустя шесть часов совместного времяпрепровождения. Просто позволяет Летиции делать странные вещи, просто сам реагирует на происходящее не в своей манере.       Оставь меня мечтать на кровати, увидимся завтра, на этом месте, в следующем раунде.       Астарион не спит, лишь ведёт себя, как уставший эльф, опуская веки. Так до самого утра, тифлинг просыпается и бодро вскакивает, чтобы обследовать комнату более тщательно и затем подойти к портьерам, закрывающим вид из окна. Поначалу глядит с непониманием, дёргает ткань снизу вверх, далее тянет в левую сторону. Солнечный свет полосой отпечатывается на лице Астариона, мужчина вскрикивает и сваливается на пол. — Закрой шторы! — яростно вопит, после чего опять садится на край постели, сжимая челюсть из-за полученной раны.       Она карабкается к нему на кровать, извиваясь, подобно ловкой хищнице. Очень близко — Астарион чувствует её апельсиновое дыхание — подставляет лицо к его. — Боль, — с будто чужеземным акцентом комментирует женщина, часто моргая и исследуя бугористый ожог.       Её язык вылезает наружу, точечными движениями щупает горячую от луча света щёку. — Не боль, — отстраняется, когда рана затягивается.       Астарион окончательно убеждается в желании воплотить свой план контролировать её и принудить через чуждую и презренную им ласку привязать женщину к себе. — Магия исцеления? Но… к какому же демону ты близка, зверёк?       Она берёт его сухие от озёрной воды руки и поглаживает кожу пальцами, после чего ладони Астариона начинают выглядеть как прежде. — Не боль, — снова повторяет Летиция.       Ждёт от него реакции, упираясь ладонями в жёсткий матрас. Спустя долгое время, борясь с противоречивым: морозной ненавистью и жжёной заинтересованностью, Астарион разрывает застоявшуюся тишину. — Знаешь... Я уже давно познал смерть, маленькая дьяволица, — откидывается на изголовье кровати. — Смерть, — пальцы пробираются под одежду мужчины, их подушечки стучат по твёрдой грудной клетке.       Астарион начинает привыкать к такому роду взаимодействий с ней, однако чуть позже столь неожиданно и больно его мёртвое сердце спустя сотню лет пропускает первый и единственный удар.       Эльф прерывисто стонет и из-за резкой болезненности, и из-за забытого чувства движения внутри, и из-за колкости беззащитного испуга. — Что ты сделала, зверёк? — пятится назад, прикладывая ладонь к грудной клетке. — Не смерть.       Делает его живым на одно короткое мгновение; мгновение, которое измалывает в частицы и собирает воедино, словно Астарион никогда не умирал.       Запечатлей эту сцену в памяти, когда синяки начнут проходить, а опухоль спадёт.