…ты была одна до нашей встречи, не более одинокая, чем другие. placebo — ashtray heart
Он не помнит цвет своих глаз, точно так же как и шевеление внутренностей, недомогание от испорченной картошки или холодного супа; как пахнет его собственная кровь, которая уже давно не течёт в серых венах. Замещено жижей крыс да насекомых — сам превращается в зверёныша, огрызаясь, выставляя зубы вперёд, но никогда не кусая: клыки слишком слабые, сломаются. У недоразумения из леса тоже имеются клыки, более устойчивые и травмирующие, однако отнюдь не опасные: их владелица склоняет голову перед Астарионом почти сразу же. Когтистыми пальцами, способными вырвать бьющееся сердце и превратить его в дохлый кусок, Летиция лишь касается защитной поверхности, далее посылая будоражащую волну через неживые ткани. Диковинная магия для до смешного несуразного и безграмотного тифлинга — вещь любопытная, затрагивающая скрытые желания обладать такой, как она. Анкунин мнит себя её хозяином, впоследствии раскрывающим потенциал Летиции, напрочь забывающим, что у женщины уже есть своя хозяйка. Всего лишь неуважаемая никем в поместье слуга, гниль и бездельник с упругими ягодицами, обязанный правильно вылизывать эрогенные зоны господина, пока в том чужой похотью бушует кровь рабов. Не авторитет, не значимый, но с появлением новых задач в лице одной случайной гостьи Астарион считает себя таковым, — авторитетнее, значимее. В течение месяца выполняет роль совсем неопытного учителя, приходится напрягать память, чтобы вспомнить об украденных когда-то книгах во времена смертной разбойничьей жизни. Он находит их сырыми под досками пола в паутине, добывает хоть что-то, что помогло бы Летиции научиться говорить и читать. На месте Адрастеи эльф бы не допустил, чтобы какая-то бестолочь, предоставляющая возможность играться с ней как заблагорассудится, узнала о других способах существования. Тем не менее тифлинг и сейчас может вырваться, правда не делает этого и продолжает таскаться за вампирским отродьем, порой как ласкаясь, так и рыча. Он приносит ей с трудом найденные наряды в количестве четырёх штук: одно остаётся от Адрастеи — бывшей собственницы поместья, два платья — одежда мёртвых рабынь, последнее попадается ему на глаза во время охоты на жертв на прилавке закрывающегося на ночь деревенского бутика. Средства, нервы, время — всё портится Летицией, однако Астарион не испытывает… ненависти. Но она должна была быть; должна направлять его к освобождению от боли, питать нестерпимые обиды и превращать их в яростное исступление, холить и лелеять. Рогатую — приструнить, извергов — испепелить, поместье — присвоить себе. И всё рушится на первом пункте, так как представления хлестаний кнутами по её телу вмиг оборачиваются раздумьями о подходящем к коже цвете дешёвого платья. Летиция из недра сундуков и гардеробов вытаскивает золотые украшения и лоскутки алой ткани, чтобы нацепить на рога, — так проста и наивна с когтями убийцы и клыками чудовища — и выглядит иначе, пускай вампир не настроен к ней романтически. Иногда нечаянные, иногда намеренные прикосновения кажутся интимными, но Астарион всячески отрицает это, видя в женщине только слепое орудие, маленькое развлечение, ничтожную рабыню. Ты — рождение, и ты — шлак, ты та, кто заняла моё место. Казадор предлагает поить пленницу концентрированным отваром из душицы и пустырника, чтобы она спала целый день и бодрствовала только ночью, когда Анкунин мог бы смотреть за ней. И ближе к полночи после крепкого сна Астарион выводит Летицию на прогулку, подобно домашней собачке. На ней бы хорошо сидел ошейник с обсидианом в середине. Ночь тихая, звёздная. Всё вокруг теряет свои очертания в мягкой полутьме, оставляя место лишь для грани отражённой луны на земном горизонте. Настораживающий своим негостеприимным видом лабиринт из кустов возле древнего поместья выглядит как запутанная паутина из сухих стеблей и пожелтевшей листвы; покрытые темнотой ветви, переплетаясь друг с другом, образуют узкие проходы, которые кажутся бесконечными и непроходимыми. Ветер шепчет — плохой рассказчик — и пытается затянуть в страну неотвязных кошмаров. Летиция, видя лабиринт, указывает пальцем, давая знак подойти к нему ближе. — О, нет, зверёк, — качает головой. — Ты же не хочешь заблудиться. Это место — убийственная отрада для Казадора. Он одержим смертельными догонялками со своими жертвами, давая им ложную надежду спастись, если найдут выход, только выхода в лабиринте никакого нет. Верь да плачь, моля о помиловании, — слёзы омоют солью тёплую плоть, будет вкуснее. — Видеть. Дети, — несвязно произносит Летиция и так сильно старается донести свои мысли, хмурит брови. За месяц обучения женщина учится читать по слогам и запоминает некоторые слова, однако до сих пор не умеет строить предложения и писать. — Там нет никаких детей, — Астариону втайне нравится разгадывать её шарады, пускай никогда не показывает виду, оставаясь чопорно-вычурным. — Я, — кладёт ладонь на свою грудь. — Видеть дети… бегать. — Ты видела, как бегали дети? — догадывается мужчина, упираясь ладонями в бока и широко растопыривая локти. — И что дальше? — Бегать и… рот. Звук, — заметно, как она напряжена из-за плохого умения общаться. — Смех? Дети бегали и смеялись? — мужчина по-прежнему не совсем понимает, о чём женщина желает сообщить. — Может… играли? — Да! — восклицает Летиция. — Я хотеть бегать. Иг… рать. Когда тифлинг не была в неволе, ей приходилось наблюдать за людьми. За проказливыми детишками дроу, за купеческими караванами или пьяными танцами у костра наглых мародёров. — Маленькая дьяволица хочет поиграть в салки? — Астариону неожиданная идея не по душе. — Серьёзно? В лабиринте? — Искать ты, я, — ей хочется ощутить на себе радость тех девочек с цветами в волосах, кричащих «ты вода». — Играть. Бегать. Анкунин возобновляет моменты таких догонялок, они воссоединяются в чёрную трагическую картину перед глазами.Беги, мой мальчик, беги.
— Тебе ещё книгу читать, зверёк, — напоминает об уроках эльф. — И вообще… нам не стоит здесь задерживаться, какой бы чарующей ни была ночь. Он даже не знает, как начать бессмысленную игру, стоит ли подыграть или прикрикнуть, чтобы отбить у Летиции желание развлекаться в этих условиях садизма и мук. — Хочешь, чтобы я нашёл и поймал тебя? Какая же глупость… — носком ботинка оббивает ствол рядом находящегося дерева, отворачиваясь от женщины и окунаясь в собственные маски демонстративного безразличия к ней и дурацким забавам. Прильнув к Астариону, Летиция поскуливает, таким образом упрашивает. — Я искать, — она устаёт от безделья и скучных занятий, ей хочется размять конечности и порезвиться. — Нет, по моим правилам, — сразу же перебивает, стремясь обозначить главенствующую позицию. — Ты будешь крошечной беззащитной птичкой, я же взлечу ястребом и… — артистично совмещает свои ладони, создавая хлопок, намекая на покорённое искусство зверолова. — Поймаю тебя, дорогая. — Я убегать. Летиция молниеносным движением разворачивается и скрывается в лиственных коридорах; эльф видит, как скачет её фигура через преграды. Неописуемый абсурд и пустая трата времени, правда в поместье действительно нечем заняться, — мужчине удаётся пойти против старого ритма не-жизни и погнаться за своей энергичной неурядицей. Женщина прячется и наблюдает, как он начинает искать, его скучающий взгляд блуждает то в одну, то в другую сторону, вверх-вниз и вокруг того места, где она исчезла. Искать Летицию по насыщенному запаху кожи, намазанной всеми подряд маслами, прислушиваться к шорохам и входить во вкус: охота красивая, заманчивая. Он ищет тифлинга долго, немного издевательски подзывая её, как подзывают к себе питомцев. У неё отличное укрытие в углу тупикового прохода — в течение нескольких минут нет никаких признаков приближения вампира. Он не двигается даже на двадцать футов к тёмному месту, как вдруг Астарион замечает, что ветки кустов впереди него как будто вибрируют — он улавливает игру. — Вот ты где, мышка, — хватает её из-за угла сзади, обхватывая руками талию и сжимая, — едва сдерживается, чтобы не укусить шею. Она поворачивается к нему, находясь в цепкой хватке, и в заспанных глазах зарождается излишняя пылкость, Летиция поглощается прытью, чего не сразу замечает Астарион, — эльф испытывает самую малость непонятного смятения, когда та жмётся всем телом к его. Мужчина не успевает ни разобраться в ощущениях, ни среагировать на движения женщины, ни расслышать последующее: — Ты убегать. И она остаётся на месте, дожидаясь, когда Астарион начнёт прятаться. — Зверёк, — вальяжно разводит руками, надменно вздыхая. — Я не хочу от тебя убегать. — Ты убегать, — ещё раз повторяет Летиция более настойчиво. — Ты. Убегать. Эльф не знает с каких пор вдруг стал идти у неё на поводу. — Ладно! — выражается экспрессивно, показывая недовольство всем телом. Как только мужчина убегает и даже не успевает спрятаться, женщина прыгает на него с верхушки разбитой колонны. Валит его на землю и прижимает запястья к земле, оказываясь сверху. — Поймать тебя! Сильная и быстрая, тяжело дышит. Её кончики волос щекочут шею, и Летиция широко улыбается: слишком возбуждённая и игривая. Платье мёртвой рабыни идёт ей больше, чем старой хозяйке; оно из чёрного поплина, открывает вид на руки и бока, на которых имеются заострённые бугорки — особенности кожи тифлингов. Астарион издаёт раздражённый звук, извиваясь под её весом. — Какого дьявола ты себе позволяешь? — он борется дальше, чувствуя воспалившийся страх быть пойманным и наказанным: так же раньше делал Казадор — крепко держал его предплечья до крупных синяков. — Слезь с меня. Вампир остаётся прижатым к земле, его руки по-прежнему подняты над головой. — Слезь, — снова говорит Астарион, но его слова звучат приглушённо, остервенело, припугнуто. Летиция наклоняется и плавно проводит языком от ключицы до виска мужчины, ослабляя хватку. — Поймать тебя! — произносит ещё раз, рокочуще посмеиваясь, — её озорной смех он слышит впервые. Кроваво-бледные глаза расширяются, очень слабое дыхание мертвеца перехватывает от очередного прикосновения тифлинга. — Прекрати, — рычит он почти как несчастная животинка, тщетно пытаясь вывернуться из-под Летиции; беспомощный гнев сменяется немым удивлением и чем-то весьма экзальтированным. Астарион некоторое время лежит на спине пленённый, его голодный взгляд продолжает блуждать по женскому телу — особенно по приоткрытым губам и влажной шее. В его последующей речи звучит невысказанная тоска, как будто хочет оставаться сжатым бёдрами Летиции и смотреть на неё, сидящую сверху, а не толкать на землю или продолжать игру. — Наигралась? Тифлинг отрицательно качает головой и слезает с Астариона, поднимаясь. Они вновь бегают друг за другом и прячутся — угнетённые дети с мириадами искр внутри. Ты сделала прыжок в вечность, прыжок веры, который я не смог совершить. После ночной вылазки Астарион отводит Летицию в комнату, которую они делят на двоих, в полнейшем смятении из-за новой находки в заброшенных склепах сердца. Именно бесновавшееся вожделение ощутить магию тифлинговских рук внутри грудной клетки; и если ранее Анкунин готов был погрузиться в воду, чтобы вырвать зарождающиеся корни мании опять найти жизнь, то сейчас он готов войти туда обнажённым, чтобы позволить им прорасти. И его страшная беда в том, что эльф начинает видеть очеловечение в Летиции, в той, которая среди папиросного дыма и розовых сукровиц напоминает о невервинтерских вечерах и избавляет от кислоты цитрусовых. Ей бы цветочным нектаром течь по его зубам да щекотать чувствительные места языком — и даровое угощение, и крысиная отрава. — Зверёк, а ты… — ведёт себя игриво, чтобы скрыть немалую нервозность, — случайно не хочешь сделать ту штучку ещё раз? — Не понимать, — пожимает плечами и идёт в сторону кровати, чтобы улечься. — Нет-нет, — останавливает её мужчина, крепко держа за локоть. Любопытно, что происходит у Летиции в голове, как женщина видит его и обстановку вокруг, какова её личность, размышления и последующая реакция на настойчивую просьбу. — Ты завела моё сердце, — более серьёзно уточняет Астарион. — Сделай так ещё раз. Им поглощается её пространство — воздух горячий — хочется напитаться влагой тела. Те тридцать две ночи неравных отношений пополняются одной, когда Анкунина впервые заботит мнение женщины по поводу всего, что её окружает. Обычно подобное не интересует мужчину, и он оборачивается Казадором, вырезая Летицию по дереву с неискренней бережностью, испивая, как эль «Ледяной поцелуй». — Жизнь? — невпопад отвечает тифлинг, вырисовывая на его груди невидимые узоры пальцами. По рёбрам, как по струнам эоловой арфы, и Летиция стучит по ним, отправляя слабые колебания. Секунда — его сердце, переполненное окурками, отбивает два мощных удара по стенке груди. — Дьявол… — протяжный стон, шумный выдох. — Ещё раз. — Жадность? Она без сомнений какая-нибудь древняя карга или речная нимфа; Астариона потряхивает от внутренних изменений. Вылизывать капли крови пленников с пола и глотать крылатые тушки, чтобы оживиться, — ничто по сравнению с тем, что женщина делает с его телом. Астарион желает её крови. — Зверёк, ты — чудо, — облизывает свои губы. — Надоедливое, но очаровательное чудо, — ему сейчас не до раздумий о последствиях и наказаниях за неблаговидный поступок: нужно поглотить существо, ведь её содержимое наверняка придаст вампиру намного больше сил. — Закрой глаза. Им презираемое — животное влечение и хищный голод, что источались от Летиции, — теперь приторной карамелью обтекает его бездушие. Так красиво с незаслуженным доверием к Астариону она закрывает глаза, стоит мужчине попросить об этом. Гордо поднимает голову вверх, улыбаясь одним уголком рта, и обходит тифлинга, становясь за ней и питаясь запахом волос. Отчаянная жажда, затаённое желание — всё воедино с соками фруктов и липкой грязью в лесах. — Я испробую тебя всю. Вырвал этот мускул из твоей груди и использовал его, чтобы тушить сигареты.