Сборник B. (mineshield)

      Это было так глупо, глупо делать вид, что они друг дружку не рассматривают, не принюхиватся. Это закон о противоположностях — альфу интересует омега, омегу интересует альфа. И даже Пугод, с либидо ниже установленной нормы, со сломанным гормональным фоном, смотрел на Модди как на потенциального партнера, невольно втягивал его запах, примерял на себя, представлял. Точно так же как и Модди рассматривал Пугода, сверху-вниз, вдыхал запах, что разум затуманивался, заставляя его думать об отношениях, о создании семьи.       Это закон о противоположностях. Жираф, будучи гаммой, перестраивал свой организм, как хотел, смеялся с них, что они как идиоты не могут поговорить, не в лицо конечно же, а тайком, каждому по-отдельности.       — У тебя же течка скоро, — он ухмыляется, смотря на Пугода, который хмурит брови, отрывается от работы — тонны чертежей.       — Ну да, — честно отвечает Пугод, и смотрит с недоверием, — а что?       — Да так.       А потом уходит, с предлогом «не буду больше мешать», игнорируя последующие вопросы. И идёт к Модди, потому что Модди его друг, а от друзей секретов нет.       — Модди, — у него в голосе хитрость, а в голове ни одной злобной мысли.       — Что? — Модди оборачивается к нему, осматривается чужое довольное лицо.       — У Пугода скоро течка.       — И что?       — Модди, ну ты совсем дурак что ли?       Да, Модди дурак. Он все еще пытался провести между ними границу дружбы, но она стиралась, стиралась каждый раз, когда они виделись. Модди не может игнорировать чужой запах. Он обволакивал, ел его здравые мысли, пробуждал странные желания. Пугода хотелось защищать, Пугода хотелось оберегать, делать ему хорошо, и присвоить себе, пометить, сказать, ткнув пальцем «это мой омега», но Модди никогда не проявлял своих желаний явно. Таил все в себе, переваривал бесконечно, а потом во время гона не мог найти альтернативу. Модди знает, что Пугод свободолюбив, и потому не хотел рушать их отношения.       — Идиоты, — говорил Жираф, каждый раз, когда эти двое неловко переговаривались, обсуждали разные вещи, упорно делая вид, что они друзья, дружат дружескую дружбу.       Но на члене вертела эту вашу дружбу природа. Пугод омега, Модди альфа, воздух между ними искрился и замечали это все.       Пугод задыхается рядом с Модди каждый раз, когда до течки остается день. У него убитый организм, не реагирующий в полной мере, но он готов течь, течь как сука, смотря на Модди, потому что Модди так ненавязчиво возрождал в нем инстинкты. Пугод, к своему позору, думает о том, какие у них могли быть дети. Тупые гормоны. Знает, что не будет у них детей, бесплодие приговор. Он был напуган этим в шестнадцать, но сейчас думает: «так даже лучше».       А в день течки его всегда накрывало. Метался по постели, не зная куда себя деть. Дрочить уже не оставалось сил, стер ладонь, трёх пальцев мало, и оставалось только изнывать, отвлекаться на просмотры видео, на работу, на холодный душ, изредка невольно притираясь к чему угодно, пока мышцы сокращались, выделяя больше смазки, что приходилось менять белье больше трёх раз в день.       — Игрушки попробуй, — предложил Жираф.       А Пугод не тупой, пробовал. От них было только хуже, потому что дразнили, распаляли, доводили, но не успокаивали. Альфу хотелось сильно, до слез, до помешательства. Он трахал себя резиновым членом, представляя живого человека позади, конкретного, с именем Модди. Вставал на колени, выгибался, вгоняя игрушку глубже и имитировал методичные толчки. Тёк только больше, думая, как бы ему шептали на ухо: «умница, Пугод», «хороший мальчик», пока он бы покорно принимал в себя член, весь, с узлом, надолго, чтобы подмяли, подчинили, сказали «мой». <…>