Безответно одиночество мое

Когда важный, но такой неинтересный разговор с Виклушиным был закончен, Катерина уже ушла, о чем Андрею не замедлила сообщить Юлиана, с ироничной улыбкой разглядывая его лицо, на котором так явственно читалось разочарование. — Если бы я была романтичной особой, то решила бы, что вы с Катюшей… как бы так выразиться, — Виноградова закатила глаза, — скажем так — неравнодушны друг к другу. Но это же не так, правда, Жданов? Вы оба здравомыслящие, даже циничные… — Ты права, Юлечка, мы именно такие, — Андрей улыбнулся под стать ей. — Но, прости, пора бежать. — Беги, спасибо, что почтил вниманием. Они нежно расцеловались, и Андрей ушел. Постоял на крыльце отеля, но слабая надежда на то, что Катя просто вышла подышать воздухом, не оправдалась. И хорошо — как выясняется, говорить нормально они не могут, черт знает — почему, но пока не могут. Когда он увидел ее, внимательно высматривающую кого-то в толпе, на мелькнула мысль, что Катя приехала специально — увидеть его, но вряд ли это было возможно, слишком… невероятно. Он не секунды не думал, как тогда в ресторане — подходить или нет, и тут же дотронулся до её плеча, она повернулась и уставилась на него удивленными глазищами. Какие у нее красивые глаза, как же он был поражен, когда впервые увидел ее без тех дурацких очечков, как был раздосадован — разве можно прятать такую красоту? И вот снова он, как когда-то залюбовался Катериной Пушкаревой, как в первый раз. А потом этот скомканный разговор, когда несказанное в несколько раз важнее сказанного. Но зато теперь они официально, он усмехнулся, официально — друзья. Теперь можно позвонить Катерине, отрекомендоваться ее секретарше «старинный друг». Он бы засмеялся, да было не смешно. И мысль о Катиной секретарше так естественно и плавно напомнила о собственной. Альшанская сегодня вела себя более чем странно — утром разве что не пела, улыбалась, преданно заглядывала ему в глаза, но когда вернулась с обеда — ее словно подменили. Вежливая, спокойная, четко держит дистанцию… Он, конечно, заметил, как подчеркнуто отстранено она зачитывала план на завтра, с какой холодностью протягивала ему документы на подпись, только не понимал — что это с ней. Элона, решившая навестить его ни с того ни с сего, ушла до возвращения Кати, да даже если бы не ушла! Он же ничего не обещал Альшанской — не обещал, и был волен… — Черт! — выругался Андрей, уворачиваясь от прыгнувшей с боковой улочки «Ниссан Микра». — Черт! — добавил, поняв, что мысленно оправдывается перед Катей за те несколько приятных минут наедине с Элоной. Когда-то все это уже было, когда-то уже он испытывал странное, подспудное чувство вины перед «неформатной» своей секретаршей, еще не понимал — что с ним происходит, и надеялся, что щемящая нежность к смешной и нелепой Катеньке — это не более чем жалость. Как давно это было, и теперь снова что-то похожее. Похожее, но не то. Он же дал себе слово не думать ни о той Катерине, ни о другой, не сравнивать их. Он же, как правильно заметила Юля — здравомыслящий. Что толку сличать? Но все равно сравнивал, каждый раз испытывая досаду на едва уловимые или более заметные различия: что в одежде — Альшанская одевалась не слишком-то модно, но и не так ужасно, как когда-то Катерина, что в характере — с железным стержнем внутри Пушкарева и «рохля» Катя… Но что-то и роднило их — один «типаж» и такая похожая, такая соблазнительная, такая завлекательная для него — любовь. Любовь к нему, к Жданову А.П. Эта мешанина похожестей и отличий была настолько завораживающей, что Андрей снова и снова с плохо скрываемым интересом предавался интеллектуальным упражнениям по сравнению этих двух женщин. Просто игры разума — не более, ведь правда? *** Когда за Андреем закрылась дверь, Альшанская позволила себе выдохнуть и стереть с губ вежливую холодную улыбку. Поначалу, возвращаясь в кабинет, она хотела принять оскорбленный вид, в надежде, что Андрей заметит и начнет оправдываться, скажет, что любовница именно сейчас, пока Катя тихонько страдала, перекочевала в разряд «бывших», но тут же Катерине вспомнилась сцена, которую она лицезрела несколькими минутами ранее. Не похоже это было на прощание с бывшей любовницей. Перед дверью в кабинет Андрей, Катя приладила на лицо вежливую полуулыбку. Андрей ничего не заметил, дал распоряжения и погрузился в работу. Естественно, объяснятся с ней на тему прихода Нефертити тоже не стал. — Дура, дура, дура! — лупя по степлеру со всей силой и подшивая документы в толстенную папку, шептала Катя. Хорошо еще, что Андрей не вызывал ее, как иногда бывало, по несколько раз за час, иначе бы она не выдержала и… — Ты не имеешь права ни на что! Ты сама себе все выдумала, — внушала себе Катя тихонько. — Он тебе ничего не обещал, он вообще, может, только из жалости… — Губы задрожали, Катя всхлипнула, запрокинула голову, несколько раз шумно вдохнула и выдохнула. Ничего! Она сможет, сможет, один раз она смогла забыть свою боль, значит — сможет и второй. Однажды Катя уже переживала горькое разочарование, тогда жизнь наглядно продемонстрировала, что счастье — это не для всех, и она в круг избранных не входит. Виктор был старше ее на восемь лет. Ей, девятнадцатилетней студентке, он — красавец и умница, казался пришельцем с другой планеты. Зеленоглазый, вихрастый, атлетически сложенный, весь такой ладный и складный, он был самым необычным и самым прекрасным, что случалось в ее жизни. Все мальчики и даже все актеры-музыканты, в которых она влюблялась до этого, казались жалкой пародией. Но еще больше Катю поразило то, что это мужчина, воплощенный идеал любой женщины, заметил ее — скромную и неприметную и сам (Господи — кто поверит?) подошел познакомиться! Она сидела в кафе и ждала подругу, которая, как водится, ужасно опаздывала. Кофе был выпит, и Катя не знала, чем бы занять себя еще — книгу она не захватила — оставалось только рассматривать посетителей кафе. Через пару столиков от нее сидел молодой человек, пил кофе и так же, как она, переводил взгляд с одного лица на другое. Они встретились глазами, и Катя замерла, как громом пораженная, тут же покраснела и отвела взгляд, уставившись в пустую чашку. Надо было бежать — от этого незнакомца, от самой себя, спасать свое сердце, которое внезапно, непонятно почему, зачастило с невероятной скоростью. — Можно? — у него был приятный, немного хрипловатый голос. — Да, — пропищала Катя, не в силах поднять глаза на мужчину. Боже! Неужели возможно, чтобы этот красавец подошел к ней сам? — Вы тоже одна, тоже скучаете… — он непринужденно начал разговор и через пять минут уговорил Катю сбежать, не дожидаясь подруги. Потом они долго гуляли по городу, он проводил ее домой и взял телефон. Катя не верила, что он ей позвонит, но он перезвонил буквально через несколько часов. Любовь, вспыхнувшая в одну секунду, захватила Катю целиком. Все, что еще недавно казалось ей таким важным: учеба в университете, книги, друзья, переписка в Контакте, все было забыто ради Виктора. Катя не могла на него насмотреться, его голос она готова была слушать не переставая, он был самым красивым и самым умным, он был прекрасен. Глядя на него, Катя то и дело замирала от какого-то благоговейного восторга. У Виктора был солнечный, легкий характер, он ничего не боялся и плевал на мнение недоброжелателей. Он обнимал её и целовал на людях, ничуть не смущаясь. А она смущалась — себя: своих чувств, своей всепоглощающей любви, всепрощения. Она не знала, как вести и что делать. Подруги убеждали, что ее обожание ни к чему хорошему не приведет, что Виктор, и без того избалованный женским вниманием, просто сбежит, что надо быть постервознее. Катя обещала исправиться, но стоило ей увидеть его, как все планы рушились, и она шла за ним, как на веревочке, выполняя малейшую его просьбу. И она была счастлива. Целых четыре месяца — совершенно счастлива. Ее, правда, немного смущало, что он не торопил ее с близостью, но так было даже романтичнее! Она даже стал позволять себе иногда, в тайне ото всех, строить планы на их дальнейшую, общую жизнь. Вите она, конечно, ничего не рассказывала, надеясь, что он заговорит об этом первый. Когда однажды, оставшись в её пустой квартире (мама поехала к тетке в гости на выходные), они с Витей пили чай на кухне, он вдруг подхватил ее на руки с серьезным лицом, отчего Кате стало тревожно, отнес в ее комнату. Положил аккуратно на постель, прилег рядом и стал расстегивать ее блузку. Катя задержала дыхание, ожидая чего-то фантастичного, но все получилось как-то… скучно и блекло. Она корила себя — никакого опыта, да еще страх, убивающей желание. Она не знала — куда девать руки и ноги, что делать и как реагировать на его ласки, зажималась, и так хотелось спрятаться и прекратить все, но Виктор так нежно и ласково гладил ее руки, грудь, так неторопливо целовал ее тело, что в конце концов она расслабилась — как могла, позволяя ему делать все, что надо. Ей удалось испытать оргазм, но вряд ли его можно было назвать острым или безумным, или применить любой другой эпитет в превосходной степени. Скорее, удовольствие, испытанное ею, было походе на ленивый всплеск волны, на секунду обжегший холодом кожу. Потом Катя лежала, пряча от Виктора глаза, а он успокаивающе гладил её по спине, приговаривая: «все в порядке»… От его слов становилось только хуже, он невольно подчеркивал ее неопытность и неумелость, подтверждая ее женскую несостоятельность. Кате было ужасно стыдно за себя, но при этом она испытывала огромную благодарность к Витеньке, который, несмотря на все ее неуклюжесть, на то, что она не так красива и хороша, все же любил ее. И, целуя его плечо, Катя тихонько шептала: «Спасибо»… А через неделю состоялся тот разговор, который и сейчас она помнила почти дословно: — Понимаешь, Котенок, мне предлагают стажировку в Англии. Такой шанс, мне нельзя упускать, а стажировка — не менее чем два года. И, возможно, у меня получится остаться там, в головной фирме. Сама понимаешь — такие возможности не каждый день предоставляются… ты понимаешь? Конечно, она понимала. Она понимала, что значит такая долгая разлука, понимала, но не могла не спросить: — А как же я? Может… — она лихорадочно искала выход. Он, видя её переживания, обнял и прижал к себе: — Катюш, только не надо за мной, как в Сибирь. Манчестер, это не Колыма. И тебе надо доучиться, у тебя тут мама… — он привел массу аргументов, на которые Кате нечего было возразить. — Но я люблю тебя! — только и смогла сказать она. — Я тоже тебя люблю, котенок! — ответил он с грустной улыбкой, которая так ему шла. — Но жизнь — это не только любовь. И есть интернет, мы будем переписываться, сидеть в аське… потом я приеду к тебе, или ты ко мне… Он уехал через месяц, и они больше не виделись никогда. В первом письме она написал, что у него катастрофически нет времени ни на что, кроме работы, во втором, пришедшем через две недели после первого, сообщал, что все у него замечательно и искренне желал этого же Кате. Было еще несколько писем ни о чем, каждое заканчивалось нежнейшими заверениями в любви. В последнем он писал, что не имеет права ограничивать её свободу, поскольку сам не знает, как сложится его жизнь и предлагал доверится судьбе. Судьбе было угодно, чтобы они больше не виделись, и чтобы Катя никогда не узнала, что, помимо нее, у него в то же время было еще несколько необременительных романчиков разной степени серьезности, что письма, которые она учила наизусть, он посылал не только ей, но еще трем таким же ждущим его в Москве дурочкам, что уже через неделю после того, как он обосновался в Англии, у него начался бурный роман с симпатичной испаночкой. Ничего этого Катя не узнала, и образ Виктора долгое время был для нее эталоном мужчины. После того, как раны на сердце немного зарубцевались, она стала вяло откликаться на попытки молодых людей познакомиться. Но продолжения такие знакомства не получали. Какими бы симпатичными и приятными не были новые знакомые, они всегда в чем-нибудь, но уступали Виктору. Никто не мог сравниться с ним ни внешностью, ни благородством. Когда подруга пеняла Кате на то, что та отшивает и без того немногочисленных кавалеров, Катя пускалась в философские рассуждения на тему того, что, попробовав раз настоящее, уже не захочешь другого. Подруга хмыкала, зная, что Виктор для Альшанской — святое и нет никакого смысла доказывать, что он не так он хорош, как ей кажется. А Катя думала, что она никогда больше не сумеет полюбить, что всю жизнь она будет обречена жить воспоминаниями и надеждами на случайную встречу. Но постепенно все реже и реже снились ей зеленые глаза, все реже и реже сжималось сердце при звуках родного имени, воспоминания тускнели, и начинали появляться робкие желания — снова испытать восторг любви… За воспоминаниями Катерина и не заметила, как прошло время, и как сами собой переделались тягомотные дела, типа подшивания документов в папки. Надеясь, что она ничего особо не напутала, Катя собралась и отправилась домой. И все же непрошеные воспоминания не желали отпускать. Катя была даже немного разочарована — в себе. Она-то думала, что ее любовь к Вите — нерушима и вечна, а оказалась, что даже такое сильное, настоящее чувство может вот так вот остыть, и однажды другой голос заставит трепетать, другие глаза начнут сниться ночами. Катя затрясла головой: нет, нет, она обещал себе не думать об Андрее Павловиче, как… как не о начальнике. Она запретила себе! Ну и что — что больно? Один раз она вытерпела, значит — сможет и второй. Катя гордо вздернула подбородок: «Я смогу!» — уверила она себя, начисто проигнорировав возможность уволиться из «Зималетто» и подзабыв, что с чувствами к Виктору она воевала вдали от объекта своих грез…