Безответно одиночество мое

Катерина позвонила в тот момент, когда он, уходя от Альшанской, садился в машину. Андрей напрягся, подобрался, как перед нападением, ожидая, что Катя начнет выпытывать — где он и что делал. Но Пушкарева и тут удивила его — вместо того, чтобы выяснять, где он был и что делал, она с едва заметным сожалением сообщила, что всю следующую неделю будет занята по горло: аудит, договора и «ты же знаешь, Андрей, как это бывает». Он и расстроился и обрадовался одновременно — как ребенок, которого миновало наказание строгих родителей, но которого — просто так — лишили и привычных развлечений. Всю следующую неделю он отвозил Катю Альшанскую домой. Выходил первый из машины, помогал выбраться ей, они молча поднимались по лестнице, закрывали дверь квартиры и… Он пропадал, он не мог противостоять ее любви, он не мог оторваться от нее, все глубже и глубже увязая в этих отношениях. Когда-то, давным-давно, Малиновский объяснял ему свою ветреность тем, что он ищет идеал: развратную девственницу. Идеал был фактически недостижим: опыт убивал чистоту и непорочность, а его отсутствие закрепощало девиц настолько, что ночь с ними превращалась в мучение. — Так что, дорогой мой президент, вынужден я перебирать «пустую породу» в поисках одного-единственного брильянта, — весело подытоживал Ромка и разводил руками. — Ничего не поделаешь. Андрей уже тогда мог возразить Малиновскому, а теперь — и подавно. Именно сейчас Катенька Альшанская была тем самым бриллиантом: неискушенная, доверчивая, невинная, она сводила с ума своей удивительной, непривычной неопытностью. Девочка, маленький котенок… Но в темноте комнаты, рядом с ним, из-за него она превращалась в страстную, сходящую с ума от желания женщину, и в это превращении была его и только его заслуга. Ему нравилось в рабочее время смотреть на нее, слегка изгибая губы в улыбке, коснуться руки и задержать ладонь на ее запястье, наклониться к самому лицу, смутить возможностью поцелуя, видеть, как Катя заливается румянцем, и знать — она сейчас вспоминает их ночь. Он ни разу не остался у нее ночевать, хотя пару раз за эту неделю он почти засыпал, почти проваливался сон, обнимая Катю, но… нет. Все равно вставал, собирал себя из осколков, принимал душ и уезжал. Остаться — как сдать последний рубеж, окончательно и бесповоротно позволить отношениям перейти из «постепенно развивающихся» в «стабильные». Если бы не было Кати Пушкаревой, наверное, так бы и случилось, но она была, незримо присутствуя в его жизни все время. Альшанская только ненадолго вытесняла ее. Они созванивались каждый день, поздно — почти ночью. Только раз он позвонил ей днем, но Катерина моментально свернула разговор — у нее было совещание. Больше он не рисковал, слишком неприятно было слышать ее холодный деловой тон: «Я не могу говорить, перезвоню». Вечерами она была усталой, но все же не такой холодной и чужой. — Хочешь, я приеду? — спрашивал он. — Нет, завтра день тяжелый. Я скучаю, но…нет. Если бы не было Альшанской… тогда он, наверное, бросил все и поехал бы к ней. Выдернул Катерину из круговерти будней, они бы всю ночь были рядом, а утром проспала бы, и… и к черту аудит вместе с договорами! Но сытый, разморенный чужими ласками он успокаивался ответом Катерины и никуда не ехал. *** Каждый день этой невероятной недели Катя Альшанская переживала всю возможную гамму чувств. Страх — а вдруг сегодня все изменится? Надежда — Андрей… Павлович, Андрей… разве можно в нем сомневаться? Радость — они снова едут вместе к ней и может быть даже… Восторг — Андрей идет за ней по ступенькам сумрачной лестницы, и она знает, что сейчас за ними закроется дверь в квартиру и… И этому чувству не было названия. Каждый раз Андрей быстро, словно боялся чего-то, срывал с ее плеч пальто, тут же следом падало его пальто, два шага до ее комнаты — и прочь летела остальная одежда. И Катя каждый раз поначалу смущалась, а потом заражалась сумасшествием Андрея и… становилась другой. Прежняя Катя Альшанская ни за что бы и никогда бы не вела себя так, как нынешняя. Так… бесстыдно. А утром, посыпаясь в одиночестве, Катя подходила к зеркалу, смотрела на припухшие губы, на темнеющие отметины поцелуев и шептала: «Это не я. Это. Не. Я… Я». И снова — страх… Андрей так и не сказал ей те заветные слова, которые она ждала… Но он был с ней каждый вечер — не лучшее ли это доказательства того, что их чувства, их отношения развиваются в правильном направлении? И все же, все же ей чего-то недоставало, какой-то малости, думать об этом не было ни сил, ни времени, но… Стоило только на секунду задуматься: на выходных приедет мама — и что будет дальше? Но не начинать же разговор самой? Он опять посмотрит насмешливо и скажет: «Я же просил, Вас, Катя не торопить меня…» А еще «выкание», и взгляды, которые так не вяжутся с этим «вы». И все же Катя была счастлива, и надеялась, что ее негаданное счастье продлиться как можно дольше. Даже образ Виктора, который она когда-то поклялась себе пронести через годы, который был для нее эталоном, основательно поблек и не казался таким уж сияющим и безупречным. *** Андрей стал спокойнее. Мудрее и… старше. Странная ты, Пушкарева. Неужели думала, что он замариновался на десять лет? Нет, еще в первую встречу ты подметила, что он изменился, просто верить не хотела. Почему-то кажется, что это ты растешь, взрослеешь и старишься, а остальные должны застыть в анабиозе. Смешно. Бывает — не видишь старых друзей или одноклассников, встречаешь и… «Батюшки! Неужели с этим толстым, лысоватым дядькой я училась в одном классе, и он меня обзывал «очкастым головастиком»? Неужели он — мой ровесник?» Да, на внешности Андрея годы если и сказались, то только добавив… шику что ли… А вот с характером… Непонятно. Почему-то Кате казалось, что Андрей проявит свое недовольство, и даже побаивалась звонить ему с новостями о том, что всю неделю будет крайне занята. А он отреагировал на удивление спокойно, хотя она по голосу слышала — расстроился: фразы стали короче и лаконичнее, и попрощался он с ней не так нежно, как обычно. Каждый вечер этой сумасшедшей недели она ждала его звонка, очень редко звонила сама. Ей все время вспоминалась Кира, звонки которой раздавались в самый неподходящий момент, и Кате ужасно не хотелось походить на Воропаеву. Поэтому она выдерживала ровный тон и ни разу не позволила себе поинтересоваться, как Андрей проводить время без нее. Как и не поинтересовалась — зачем ему была нужна так похожая на нее секретарша. Она не задавала этот вопрос не только потому, что не хотела показаться назойливой и навязчивой, стремящийся контролировать его. Она боялась услышать ответ. В сущности, ответ был очевиден — Катя Альшанская была слишком похожа на нее саму, 27летнюю. Катерина вздрагивала каждый раз, когда слышала голос помощницы Андрея в трубке, но продолжала упорно звонить ему не на мобильный, а на рабочий и выслушивала привычное приветствие: «Зималетто». Приемная господина Жданова», пытаясь услышать особые интонации. Зачем? Почему ей все время чудилась угроза со стороны этой девочки? И зачем она это терпела? Но не требовать же, чтобы Андрей ее уволил? Незачем выглядеть истеричкой в его глазах, незачем даже полунамеком показывать, что теперь тебе не понаслышке знакомы чувства, которые ты сама будила в невесте любимого мужчины. А еще, — и за это Катя корила себя особо, — как неудачно она тогда вспылила из-за Зорькина! Слова сорвались с губ прежде, чем она успела взять себя в руки, уж больно велик был соблазн уколоть Андрея. «Мы так нормально и не поговорили ни разу, — с сожалением думала Катя, — ни разу. Тогда все были на нервах, я вообще плохо понимала — что он мне говорил. Видела его, чувствовала рядом и… ноги подкашивались, все силы уходили на то, чтобы ему не показать свое состояние. А потом — какой смысл был говорить потом? И есть ли он сейчас?» Катя упала на свою огромную кровать, раскинула руки в стороны. Как же она устала за эту неделю! Лечь бы спать, прямо сейчас — без душа, не смыв косметику, и проспать вечность! Катерина посмотрела на часы — почти двенадцать, вряд ли Андрей спит. Она набрал знакомый номер: — Привет, это ты? А я уж не надеялся тебя услышать, — проворчал он. — А почему ты не звонишь? — спросила она, закрывая глаза и блаженно улыбаясь. — Хочешь, я приеду? — он задавал этот вопрос каждый день, и каждый день она отказывалась. — Нет, я устала. — Она действительно устала и если десять лет назад бессонные ночи и пролитые слезы никак не сказывались на внешности, да и не волновало ее это особенно, то сейчас недосып был бы слишком заметен, а ей хотелось выглядеть для Андрея хорошо… — Давай… давай завтра? — Давай! — его голос тут же потеплел. — Я так соскучился. Кать… — и это родное «Кать…». Катерина чуть было не передумала и не сказала: «Приезжай сейчас же! Приезжай и оставайся, я так больше не могу — одна», но не стала. Вот завтра, когда она выспится, приведет себя в порядок и… «Интересно, — думала она, тщательно смывая макияж, — а что, если бы я навсегда осталась такой — с косичками, в несуразных костюмах? Что бы он испытал, увидев меня? Неужели ему действительно было плевать на мою внешность?» *** Андрей заехал за ней на работу. В честь субботы Катерина освободилась в обед. — Я соскучилась, — все повторяла она немного удивлено. Она и не предполагала, что всего за неделю истоскуется по нему так сильно. — И я, — он как-то особенно страстно поцеловал ее. — К тебе или ко мне? — спросил, лишь слегка ослабив объятия. — Я ужасно голодная! Всю неделю на чае с сушками, и еще эта пицца — бырр. — Тогда… давай в ресторан, а потом к тебе? Ресторан, в который предложил заехать Андрей, в субботний день был заполнен чуть более, чем на половину. — Здесь потрясающая карта вин, — объяснил свой выбор Андрей. Катя рассеяно кивнула. Всю дорогу она присматривалась к нему и не могла понять — что в нем изменилось. Или ей кажется, и она за неделю просто отвыкла от него –такого? — Ты…ты такой… — Какой? — Он потянулся к ней через столик, взял руку, нежно погладил ладонь, поцеловал пальцы. — Какой? — Не знаю… другой… Более довольный жизнью, что ли. Не знаю, — она уже пожалела, что завела разговор. — Конечно, — ничуть не смутился он, — я наконец–то вижу тебя, впереди прекрасный день и не менее прекрасная ночь, я надеюсь. Пока Андрей озвучивал их заказ и препирался с сомелье по поводу вина к мясу, Катя пыталась уговорить себя оставить нелепые подозрения. Собственно и подозрений не было — так, горьковатый привкус от ощущения неправильности происходящего. Искусственности. Да вот именно — была в их так ожидаемой встрече некая ненатуральность, и Катя, как ни старалась, не могла этого не видеть. «Мы будет каждый раз заново привыкать друг у другу, — с горечью подумала Катя, — каждый раз, расставаясь и встречаясь, мы — уж я-то точно — будем чувствовать себя неловко. И что с этим делать — непонятно.» — Ты уставшая. — Андрей отпустил официанта и вновь завладел ее рукой. — Кать… — он так произносил её имя, что у Катерины каждый раз заходилось сердце. — Что? — ей снова, как и вчера, захотелось крикнуть на весь ресторан, чтобы все слышали: «Увези меня! Останься со мной и не отпускай!». Она испугалась своих мыслей, прогнала их прочь привычной улыбкой. — Нельзя столько работать. Я понимаю же — сам такой, но ты… зачем? Это так необходимо? — У папы был в прошлом году инсульт. Слава богу — без серьезных последствий, но лекарства нужны все время. Мама тоже сдает — с каждым годом все быстрее. Я — единственная, кто может о них позаботиться. Я не имею права расслабиться, меня тут же съедят конкуренты. Знаешь, сколько в Москве фирм, как моя? Если я хоть ненадолго позволю себе расслабиться — завтра от меня ничего не останется. И кто мне поможет? — это был не вопрос. «Мне не на кого опереться», — вот что она хотела сказать. — Я буду рад тебе помочь, всегда, — ответил он серьезно. — Спасибо, я знаю и… ценю, но… мне спокойнее так, и потом… я люблю свое дело так, как ты любишь «Зималетто». Теперь я тебя понимаю как никогда. Зачем она сказала? Они оба напряглись в один момент, Андрей выпустил Катину руку, опустил голову, уставившись в стол. Катерина сидела не шевелясь, проклиная свой язык. Ну вот зачем она так? Она же не хотела его обидеть — она действительно, только когда появилось свое дело, поняла, что ради этого смогла бы пойти на все, или почти на все. И предательство Андрея уже не казалось чем-то настолько страшным, по крайней мере — объяснимым. Если бы ей — той девочке, корчащейся на полу кабинета от боли, которая увеличивалась с каждым вздохом, которую невозможно было переждать и перетерпеть, если бы ей прежней — сегодняшние знания о жизни! Только большой вопрос — стала бы она такой, не ударь ее судьба так сильно. Андрей молчал, Катя не знала, что сказать. Спасение пришло неожиданно. — Нет, скажите мне, что я сплю! — раздалось откуда-то слева. Катя обернулась — рядом с их столиком стоял грузноватый мужчина, одетый не по летам щегольски, с модной в этом сезоне прической, которая шла далеко не всем, но его смутно знакомую кошачью рожу безусловно красила… — Малиновский! — Андрей вскочил из-за стола, друзья обнялись. — Не познакомишь со своей спутницей? — спросил Роман, пристально глядя Кате прямо в глаза. Она была уверена — он ее узнал, но его тянет разыграть очередную сцену. — Представить? — Андрей усмехнулся. — Катя — это Роман Дмитриевич Малиновский… Рома отвесил поклон, сделавший бы честь мушкетеру. Не хватало только шляпы с пером. — А это, Рома — Екатерина Валерьевна Пушкарева. Как и ожидала Катя, Рома закатил глаза, приложил руку к сердцу, схватился за стол — будто не мог удержаться на ногах, охнул, ахнул, вскрикнул и только после этого протянул руку к Катиной руку, схватил ладонь, поцеловал преувеличенно почтительно: — Екатерина? Ни за что бы не подумал… Богиня! — Не стоит, Роман Дмитриевич, я знаю, как вы умеете…. — Она сделал паузу, Рома напрягся. — Я знаю, что вы мастак говорить комплименты. — Я от всей души! — Малиновский бесцеремонно сел рядом с Андреем. — Ром, я рад тебя видеть, но… — Андрей виновато посмотрел на Катю. — Я оставлю вас через секунду, — заверил Рома. — Я тоже, видишь ли, не один. — Он кивнул в сторону столика, за которым томилась длинноногая красавица. На вид наяда годилась Роме в дочки. Андрей с Катей переглянулись. — Сколько лет, сколько зим, — нараспев начал Малиновский. — Прекрасно выглядите, Екатерина Валерьевна… — Спасибо, Роман Дмитриевич, — Катя не собиралась продолжать разговор — общество Малиновского ей было неприятно. — А… Андрей, — Рома повернулся к насупившемуся Жданову. — Мы с тобой не виделись месяц, да? А у тебя такие перемены в жизни! Поздравляю! Катя, а вы знаете, что тогда… — Малиновский, лучше заткнись, — улыбнулся Андрей, но Рома, взглянув на приятеля, послушно замолчал, впрочем, ненадолго. Он посмотрел на Катю, перевел взгляд на Андрея. — У меня такое ощущение, что вы не рады меня видеть. Ну, Катерине Валерьевне простительно, а ты чего, Андрюх? — Мы хотели бы побыть одни, — вежливо, но холодно ответил Андрей. «А действительно — почему Андрею неприятно присутствие Ромы? — подумала Катя. И эхом из прошлой жизни — ответ: он стесняется меня. Нет, не меня, — тут же поправилась Катя, — своего отношения ко мне. Вот так. Десять лет прошло, но некоторые вещи неизменны. И мнение Ромы для Андрея — важно, пусть он и убежден, что они давно не друзья, а просто приятели…» — Что ж… — Рома встал, но уходить не торопился. — Желание войти дважды в одну реку достойно восхищения. Что-то в этом есть… некое благородное безумие. Только жаль, что чаще всего занятие это — бесперспективное. Но в вас я верю! — торопливо добавил он. — Р-р-р-ром, — не поворачивая головы прорычал Андрей. — Простите, спешу. Палыч, не надо слез — увидимся. Екатерина — несмотря ни на что, был рад встрече. — Рома прищелкнул каблуками и отчалил в сторону своего столика. — Всех мерит по себе, — зачем-то сказал Андрей. — Может в чем-то он и прав… — Катерине пришлось замолчать — принесли вино и еду. Катя порадовалась, что заказала мясо — оно требовало сосредоточенного внимания: отрезать от шницеля кусочек, тщательно пережевывать… тут не до разговоров. Андрей, кажется, был того же мнения.