Психолог для Габриэля Агреста

— А знаешь, что в этом самое ужасное, Мари? Я ведь даже не удивлен. Голос Адриана, равнодушный и безжизненный, отразился от стен холодной гостиной и вернулся в уши ему и Маринетт, чье прекрасное лицо сейчас было искажено всеми оттенками тревоги. — У тебя шок. — Возможно. Действительно, возможно. Наверное, так было бы лучше. Если его горе и отчаяние в момент сковала нервная система, запустив вместо них в сознание опустошение и усталость, это означает — ему не плевать. Где-то внутри все еще теплится, казалось бы, давно угасшая любовь к отцу и вера в то, что у него были причины так поступить. Но что-то подсказывало Адриану — это не так. Сейчас было такое ощущение, что он все последние тринадцать лет был слепым идиотом. И ладно бы по юности, когда его привязанность к Габриэлю действительно все еще была достаточно сильна, чтобы оправдывать отца всеми возможными способами. Но куда он смотрел потом? Все ведь было… очевидно. Буквально перед глазами. И секретность, и отстраненность, и болезнь Натали. В голове мелькали картинки, складываясь друг с другом, словно огромный пазл. Теперь понятно, почему отец не давал себя обнимать, не пускал в свой кабинет, не выходил из дома. И по ночам, и целыми днями он, оказывается, не работал, а создавал чертовых демонов, на уничтожение которых его сын потратил все свое отрочество и приличный кусок взрослой жизни. Еще и втянул в это Натали! Для Адриана никогда не было секретом, насколько эта женщина была Габриэлю предана. Они познакомились очень давно, еще до рождения самого Адриана. Натали всегда была членом семьи, а с уходом Эмили, вероятно, в ней тоже умер здравый смысл. Но все же не полностью, раз вчера чаша ее терпения иссякла. — Все сходится, — Адриан глубоко вдохнул, потому что грудь сдавило таким спазмом, что стало тяжело дышать. — Бражник «умер» как раз в то время, когда мой отец в первый раз попал в больницу. Видимо, рак не позволил ему больше использовать талисман и он решил сделать перерыв, который затянулся на долгие годы. А теперь Натали решила со всем покончить, судя по всему, он довел даже ее. Какой я идиот… — Не смей так думать! Маринетт подлетела к нему и схватила за руки, не позволив закрыть ладонями лицо и погрузиться в пучину какой-то абсолютно несуразной и полностью иррациональной вины. — Ты не мог знать, — сказала она твердо, схватив блондина за подбородок и заставив посмотреть себе в глаза. — И не обязан был подозревать своего отца в чем-то подобном, каким бы мудаком он ни был. Мы всегда до последнего оправдываем своих близких не потому, что мы слепые — мы просто любим их. Взгляд у Маринетт был тверже камня. Адриан знал, по опыту знал, что такой взгляд сопровождает абсолютную уверенность в своей правоте. Зачастую — ошибочную. Многие преступники, с которыми он работал для получения государственного гранта и которых язык не повернется назвать клиентами, смотрели на него почти так же. Убийцы, свято убежденные в праведности своего поступка, ибо «она же меня предала! Изменила! Жалкая сука не заслуживала ничего, кроме мучительной смерти!» или «Я не виноват! Он на меня набросился, это была самооборона! И что, что я напал первым?!». У них у всех были такие же несгибаемые горы в глазах, как и у Мари. Но они все ошибались. Тем не менее, Маринетт не была психически больной социопаткой, и он только недавно думал о том, что чаще всего ее уверенность себя оправдывает. Быть может, он действительно не должен был угадывать в своем отце хищную моль, особенно когда был ребенком. — Наверное, ты права, — он тяжело вздохнул и опустил глаза, остро чувствуя уже давно забытую беспомощность. — Но, честно, я… не могу даже представить, что мне теперь делать. Маринетт открыла было рот, но почти сразу запнулась. Глаза ее потеряли былую уверенность и в них осталось лишь сожаление и полная растерянность. Видимо, она тоже понятия не имела, что делать. Адриан медленно опустился на диван. Он не мог оторвать взгляда от лежащих на столе брошек, как будто на несколько минут они стали центром его вселенной. Точнее, центром его травмы. Большую часть своей жизни он провел во лжи. И знал он это достаточно давно. Только до сего момента искренне считал, что сам безбожно врал отцу и Натали ради благой цели и сохранения секрета. Но теперь очевидно — врали ему. И совершенно не из добрых побуждений. Невольно подумалось о том, что сам Габриэль будет делать, когда приедет домой из больницы и не обнаружит в доме талисманов. Наверняка бросит все силы на поиски Натали или даже напрямую пойдет выяснять отношения с Леди Баг и Котом Нуаром… Или еще чего похуже. Самое опасное в безумцах — от них можно ожидать чего угодно и ни к одному из их выпадов подготовиться нельзя вне стен психиатрической лечебницы. — Ты не виноват, пацан, — услышал он голос Плагга с правого уха. Квами сидел у него на плече. — Маринетт права, ты не должен был становиться параноиком и подозревать своего отца в нарушении законов вселенной. — Она ведь даже предполагала несколько раз… — прошептал Адриан. — А я разубеждал ее всеми способами… Подозрения Леди Баг падали на Габриэля Агреста с хорошей периодичностью, и теперь Адриан прекрасно понимал почему. Ее хваленая интуиция не подводила ни разу и здесь тоже не ошиблась, но каждый раз Адриан, сам того не зная, не давал правде раскрыться раньше времени. — Габриэль оказался хорошим актером, — Плагг сложил лапки. — Он даже себя акуманизировал несколько раз, чтобы отвести подозрения. Крайне опасная затея, скажу я тебе… Я и сам повелся. И вообще это больше моя ответственность, нежели твоя. Понятия не имею, как я умудрился не почувствовать присутствия Нууру и Дуусу в доме за столько лет. Разве что они были истощены настолько, что их суть даже не ощущалась… Адриан не особо понял смысл последнего предложения, но это сейчас для него имело крайне второстепенное значение. Плагг, скорее всего, говорил уже и не с ним, а просто размышлял вслух. Если бы Адриан мыслил чуть трезвее, то непременно подивился — его маленький друг крайне редко бывал таким серьезным и сосредоточенным. Перед глазами появилась чашка горячего чая. Пар от нее словно заволок в туман злосчастные талисманы и в какой-то мере избавил Адриана от навязчивого морока. Маринетт передала ему напиток и села рядом, крепко обняв его свободную руку и погладив по плечу. Ее присутствие заставляло держаться за реальность. Ее тонкие руки были теплыми, а любящие прикосновения — нежными и немного щекотными. Это тепло было призвано выгнать поселившийся в его душе холод горечи и боли. Сразу не получится, но… Любовь способна очень на многое, Адриан отлично это знал. Он накрыл второй рукой пальцы Маринетт и почувствовал, как лед первого шока и отчаяния оттаял под влиянием ее молчаливой заботы. Шум телевизионных помех в голове наконец прекратился, а мысли вновь приобрели какое-то осмысленное очертание. Из легких вырвался рваный вдох, почему-то создалось впечатление, что последние несколько минут он дышал в пол силы. — Знаешь, мне кажется, что подсознательно я и сам догадывался, — сказал он Маринетт, сделав глоток заботливо приготовленного чая. Кажется, он тоже был не со здешней кухни. По вкусу больше напоминал знаменитые целебные отвары мадам Чэн. — Когда я еще здесь жил, мне периодически снилось, что Бражник как-то проникает в мой дом и приходит ко мне в комнату. Этой ночью мне вообще приснилось, что мы поехали с тобой сюда ночью, попали в аварию недалеко от дома, а Бражник забрал талисманы и стоял прямо перед машиной. А еще, когда я говорил с Нино в галлюцинации вчера, он что-то упомянул про психолога для Бражника. Ты начала меня будить, и Нино исчез, а на той лавочке остался талисман и перчатки из отцовской коллекции, которые я ему дарил. Казалось бы, подсознание сказало мне напрямую, но я все равно не допер… — Учитывая твое состояние вчера, это не удивительно, — отозвалась Маринетт спокойным ровным тоном.— Кстати говоря, я не знала, что сны бывают настолько буквальными. Мне всегда какая-то абстрактная хрень снится. В иной ситуации Адриан бы сразу безошибочно определил, что она намеренно переводит разговор на ту тему, о которой он обожает разговаривать. На его работу. Отвлечение внимания от объекта такой сильной горечи действительно может помочь в ситуации, когда есть угроза залезть в пучину негативных эмоций с головой. Впрочем, это работает, только пока «пациент» не осознает маленькой полезной манипуляции в свою сторону. Наверное, и хорошо, что Адриан был слишком обессилен случившемся и не мог анализировать ситуацию. Иначе профессиональная деформация сыграла бы с ним злую шутку. — Сны действительно редко бывают точными и реалистичными, это правда. А вот галлюцинации — другое дело. Мы мало что знаем о сновидениях, но сам факт их наличия вполне естественен для нашего мозга. Галлюцинации — это всегда сбой в работе мозга. Искажение реальности и действительности. Почти всегда в этих искажениях люди путаются и из-за этого только дестабилизируют себя, но бывает и такое, что таким способом сознание тебе открывает то, что ты сам от себя прятал. Редко, но бывает. И… Адриан вдруг запнулся. То, что ты сам от себя прятал… Почему-то он сам споткнулся об это предложение, хотя смысл его, казалось бы, уже стал очевиден. Талисманы лежат перед ним, жестокая тайна раскрыта, но почему он тогда никак не может успокоиться? Неужели есть ещё что-то? «Ай-яй-яй, Адриан, — возник в голове разочарованный голос Нино. — Ты за столько лет так и не заметил того, что было у тебя под ногами» — Под ногами… — Адриан опустил взгляд на мраморный пол, украшенный витиеватыми узорами. — А что, если буквально под ногами?.. — Что? О чем ты? — не поняла Маринетт. В голове промелькнула безумная догадка. Хотя, откровенно говоря, сейчас Адриан уже готов был поверить во что угодно. Само собой в сознании восстало воспоминание.

***

Натали провожает его в школу и, подходя к двери, Адриан почти ступнями чувствует какую-то странную вибрацию из-под пола. До обостренного талисманом слуха доносится странный звук, как будто что-то тяжелое и металлическое сдвигают с места. — Натали, ты слышишь? — спрашивает он ее, замерев на пороге на пару секунд. — Что это такое? — Что «это»? — уточняет Натали, отменно прикидываясь дурочкой. — Звук из-под пола. Разве ты не чувствуешь? Весь дом как будто ходуном ходит. — А, ты об этом. Это метро, я полагаю. Я тоже порой его слышу. — Разве так должно быть? — удивляется Адриан, наивно-доверчиво уставившись на Санкер. — Я думал, что тоннели метро изолированы под землей. — Честно говоря, я не знаю. Но не волнуйся, я решу этот вопрос с представителем метрополитена. Пусть проверят изоляцию на нашем участке.

***

— Вот ведь сукин сын… Адриан резко встал с дивана и быстрым шагом направился к отцовскому кабинету. Больше входу в эту обитель зла быть негде. Из всех помещений в доме для него был «забанено» лишь это место. Натали всегда стояла там словно Цербер на входе в ад. Она не пускала его никогда: ни в присутствии отца, ни в его отсутствие. Придумывала кучу разных предлогов, которые к концу его проживания здесь стали просто смешными и абсолютно нелепыми. — Адриан, что происходит?! — Маринетт кинулась вслед за ним. — Да скажи уже что-нибудь! — Я постоянно слышал какой-то металлический звук под землей, — начал он прямо на ходу. — Натали говорила, что это просто неизолированная часть метро, и я сам так думал. Но вот в чем штука — под нашим домом никогда не проходило метро. Это было еще маминым требованием, когда они с отцом купили особняк. Их с тетей Амели бабушка погибла при обрушении дома. Он тогда провалился прямо под землю, в тоннель метро, и людей, которые выжили при обрушении, просто задавило несущимся поездом. У мамы была фобия на этой почве и она только усилилась, когда она мной забеременела. — Адриан остановился прямо перед дверью в отцовскую святая святых и хмуро посмотрел на черный резной узор, что ее украшал. — А это значит, что звук был не от поезда. — Ты думаешь, что под домом логово Бражника? — негромко спросила Маринетт, с тревогой посмотрев на него. — Я в этом уверен. И вход в него должен быть здесь. Больше негде. Дверь медленно открылась от одного легко толчка. Натали не заперла ее, определенно, не случайно. И это только подтверждало подозрения. Убранство кабинета Габриэля было не в пример богаче и насыщеннее, чем его комнаты. Тут обнаружились и исчезнувший из спальни телевизор вместе с книжными полками, и отдраенное до блеска рабочее место. На стене висел этот странный портрет Эмили, от которого Адриану всегда было не по себе в те редкие моменты, когда он имел возможность его лицезреть. Портрет был выполнен в австрийском югенстиле, и хоть Адриан всегда с благосклонностью относился ко всем проявлениям модерна в искусстве, эта работа вызывала у него дикое отторжение, несмотря на прекрасное лицо мамы почти в самом центре картины. И вполне возможно, не просто так… Адриан подошел к картине почти вплотную. Он, если честно, и сам не знал, что собирался там найти. Рычаг? Секретный код, зашифрованный в странных и криповых глазах на мамином платье? Черт его знает, но дело определенно в картине, Адриан был в этом уверен. Он изо всех сил напряг память. Что отец мог зашифровать в этом полотне? Это определенно что-то связанное с Эмили, но только что? Адриан уже очень плохо помнил то время, когда мама была жива, не говоря уж об их отношениях с отцом. А кодом вообще могло быть что-то личное, о чем ни у одного нормального родителя не повернется язык рассказать ребенку… — Блять… — Адриан тяжело застонал. Это могло быть сложнее, чем он думал изначально. — Почему Натали не додумалась оставить нам код?! — Там кнопка, — вдруг сказала Маринетт, что все это время стояла у него за плечом. — Вот здесь, у нее на руке. Она показала пальцем на ладонь Эмили, что находилась на переднем плане картины. И действительно, когда Адриан присмотрелся, то вполне отчетливо увидел квадратные края, что отделяли механизм от общего полотна. Вот она, внимательность Леди Баг во всей своей красе. — И если так подумать, Натали могла и не знать код, — негромко добавила девушка. — Маюра не появлялась уже очень давно. Видимо, что-то произошло и она перестала ему помогать… Учитывая это, возможно, Габриэль ей просто не доверял. Адриан не был с ней полностью согласен, но все же вполне допускал такую возможность. Натали был поручен весь дом, но никто не говорил, что лимит доверия Габриэля распространялся и на его вторую «работу». Сумасшедшие, чаще всего, параноики. Они свое безумие никому не доверяют. Адриан протянул руку и аккуратно вдавил неожиданно металлический квадратик в картину. Послышался негромкий щелчок, но больше ничего не произошло. Ну, конечно, не могло ведь быть все так просто… — Смотри, там еще, — Маринетт похлопала Адриана по плечу. Она показала на такие же небольшие квадратные кнопки на щеках Эмили и на ее лбу. Это было похоже на шифр, с действительно очень личным и почти сокровенным смыслом. Что-то в расположении этих кнопок было очень-очень знакомое…

***

— Адриан, лучик мой, иди сюда, — мамин голос переливается, словно мелодия на самой дорогой в мире арфе. — Что случилось? Ты поранился? Он сам, еще совсем маленький стоит перед ней, утирая слезы кулачком и с трудом удерживает на весу поврежденную ладонь. Кожа распорота, по пальцам стекают две струйки крови. Хорошо, что это было просто неудачное падение на каменную дорожку. — Я поймал Хлою, — через слезы с гордостью заявляет маленький рыцарь. — Она не упала и не поранилась, но я… вот. Папа опять будет волноваться, да? — Не волнуйся, папа не будет тебя ругать. Ты же защитил свою подругу, чем не поступок настоящего мужчины? Но тебе надо быть осторожнее, дай я посмотрю… — нежные руки Эмили почти невесомо касаются его кожи, и мама с внимательностью профессионального врача рассматривает рану. — Ну, ничего такого страшного я не вижу. Надо только обработать. Натали! Принеси аптечку, пожалуйста! Перед глазами возникают знакомые ноги, облаченные в несменные строгие деловые брюки. — Что случилось?! — О боже, только ты не начинай, — мама со смешком закатывает глаза. — Вы с Габриэлем два сапога пара. Он просто упал и поранился немного, ничего не случилось. Сейчас обработаем и все. Мама со спокойствием и заботой проводит смоченной в перекиси ваткой по его поврежденной ладони, аккуратно стирая всю кровь и изучая ранку на предмет какой-нибудь грязи. Когда ее строгая инспекция была пройдена, она аккуратно заматывает сыну руку двумя слоями чистого бинта и гладит его по голове. — Вот и все. — Может быть, вызвать врача? — Натали, — с нажимом повторяет она. — Все дети падают, разбивают себе коленки и руки. Это же не ржавый гвоздь, не надо впадать в панику. Ну что ты плачешь, Адриан? — мама улыбается, смотря на дорожки слез, что стекают по его круглому, детскому лицу. — Сейчас пройдет. Иди ко мне. Мама оставляет мимолетный поцелуй на его маленькой ладошке, а потом следы от ее помады появляются на красных щеках. И в конце Адриан чувствует, как тепло от маминых губ расползается по всему лбу, выгоняя из детской души боль и страх…

***

— Я знаю, что здесь зашифровано… — шепотом сказал Адриан. В воздухе вокруг до сих пор висел призрачный аромат маминых духов, но Агрест заставил себя сбросить это приятное наваждение. Он в нужном порядке медленно нажал на кнопки: рука, левая щека, правая щека и лоб. Снова раздался щелчок, теперь уже громче. Какой-то механизм под полом пришел в движение, Адриан услышал, как закрутились шестеренки, а потом портрет перед глазами вдруг поехал наверх. Точнее, это он, стоя на платформе перед портретом, начал опускаться вниз. Маринетт вскрикнула — она стояла прямо на стыке платформы и мраморного пола, потеряла равновесие, когда опора буквально ушла у нее из-под ног. Адриан среагировал моментально. Он в секунду схватил ее за руку, не дав завалиться вперед, и прижал к себе, крепко обняв. — Ты в порядке? — Да, нормально… Спасибо. Движение ускорилось. Они спускались все глубже и глубже практически в полной темноте, пока где-то сверху не сверкнули автоматически активированные лампы. Они выцепили из черноты сначала стеклянный лифт, в котором, как оказалось, находились Маринетт и Адриан, а потом постепенно начинали включаться светильники по всему помещению. — Матерь божья… — в шоке прошептала Маринетт. Адриан бы вряд ли смог описать увиденное лучше. Логово Бражника представляло из себя огромное пространство, почти целый бункер, поперек которого были «натянуты» металлические мосты, ведущие к большой круглой платформе. Под этим кругом было отчетливо видно огромные корни какого-то то ли дерева, то ли растения. Адриан не был ботаником, он вообще больше биологию человека изучал, но даже со своими скудными знаниями прекрасно понимал, что корни не должны быть настолько мощными и длинными в искусственной среде. Посередине круглой платформы стояло нечто похожее на капсулу. С такого расстояния Адриан не мог увидеть, что находится внутри, но не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять — чем бы ни было содержимое, оно ему точно не понравится. Когда их маленький лифт остановился, они оказались перед мостом, что соединял их точку назначения и круглую платформу. По бокам располагались целые ряды чего-то похожего на грядки. Вероятно, здесь Габриэль что-то выращивал, но сейчас от этого лишь остались лишь опавшие и засохшие то ли листья, то ли вообще черт знает что. Маринетт и Адриан около минуты стояли на месте, пытаясь прийти в себя после увиденного и не решаясь двинуться дальше. Агрест не мог себе представить, сколько денег ушло на то, чтобы все это построить и почему вообще за столько лет проектировщики и кураторы этого проекта не заподозрили его отца хотя бы в связи с Бражником, учитывая все это «великолепие». Если они, конечно, еще живы… — Знаешь, я вот вообще не так все себе представляла… — шепнула Маринетт. — Это больше похоже на логово Бэтмена. — Ну, в нашем случае — Джокера. Адриан шумно выдохнул и ступил из лифта на железные пластины моста. Негромкий стук его кроссовок отразился от высоких стен, превратившись в короткий, но ощутимый звон. Создавалось такое впечатление, что сейчас на него вылезет какой-то напичканный боевыми снарядами Робокоп, потому что подошва ботинка не прошла идентификацию с системой. А что? Было бы вполне в духе такого параноика, как его отец. Но ничего не вылезло и даже не просигналило о неразрешенном вторжении. Со второго взгляда стало очевидно, что это логово покинуто так же давно, как и собственная комната Адриана. Он уже приметил иссохшие грядки, а теперь стали очевидны небольшие, но уже заметные наросты ржавчины на тросах моста. И это еще не говоря про слой пыли, что покрывал поручни ограждений и немногочисленные предметы мебели. Здесь уже давно никого не было. Скорее всего, с тех самых пор, как отца забрали в больницу в первый раз. Видимо, он все же не самоубийца. Адриан медленно зашагал в сторону круглой платформы, на которой стояла странно чистая капсула, что было заметно даже с такого большого расстояния и немного ломало предыдущее предположении о запустении логова. Очень странно, создавалось такое впечатление, что кто-то намеренно держал в чистоте и порядке только этот предмет… На плечо ему легла рука Маринетт, и Адриан остановился, обернувшись к ней слегка удивленно. — Мы точно хотим знать, что там? — уточнила она. В эту секунду Адриан и сам невольно задался этим вопросом. В магической интуиции Леди Баг он не сомневался, поэтому прекрасно понимал — она спрашивает не просто так. Чует подставу. Да и, честно говоря, ему и самому с каждым сделанным шагом все больше хотелось развернуться, что-то внутри яростно противилось этому последнему знанию. Но он уже слишком далеко зашел, чтобы поворачивать назад. — Мари, после сегодняшнего, думаю, я уже ко всему готов. Надо дойти до конца, иначе мы ничего не поймем. Маринетт не стала спорить. И Адриан пошел дальше. Все ближе и ближе, вот он уже смог разглядеть в капсуле силуэт человека, но осознание пришло только на последних метрах. Адриан замер чуть ли не с поднятой в воздух ногой. Он больше не мог сделать и шага. Уставился в это прозрачное, словно чистейший лед стекло, и взмолился, чтобы это был очередной кошмар. Нет, к такому он абсолютно точно оказался не готов. В капсуле, словно в стеклянном гробу, лежала Эмили. В своем любимом брючном костюме, в том самом, в котором Адриан видел ее в последний раз. Волосы ее были красиво уложены, а сама она будто улыбалась и просто спала, видя красивые и безмятежные сны. Сны длиною в четырнадцать лет. Она осталась абсолютно такой же, какой Адриан ее запомнил. Красивой, молодой и статной женщиной. Как будто не было всех этих лет, как будто только секунду назад она прихорошилась перед зеркалом, прежде чем лечь в эту капсулу и навеки закрыть глаза. По телу Адриана пробежала крупная дрожь. Он отшатнулся назад и почувствовал, как ноги теряют опору, силы и возможность хоть как-то функционировать. — Мама… Наверное, Маринетт успела его поймать, прежде чем он подкошенным деревом рухнул на пол. Руки коснулись холодного металла, но он не чувствовал его. Он даже не ощутил прикосновения заботливых рук Маринетт. Все ощущения исчезли. Звуки исчезли. Зрение сузилось до одной единственной точки — расслабленного лица матери. Само время замерло. Как будто Банникс с помощью своей силы вырвала это мгновение из общей временной канвы и заставила его повиснуть во вселенной, как планету в космосе. Даже мысли прекратили свой ход. И, казалось, все его тело окаменело в этом мгновении, неспособное продолжить свою обычную жизнедеятельность. Он просто смотрел на мамино лицо и не видел ничего более, даже сияющие сапфиры Маринетт, что возникали перед глазами чуть ли не каждую секунду… И вдруг слепую тишину, словно нестабильный вакуум, прорезал безумный грохот. Этот звук, силой сравнимый с самыми мощными басами на концерте Джаггеда Стоуна, прорвал собой маленькую замерзшую вселенную. И мгновение затрещало по швам. — Сука! В уши ворвались остаточный громкий звон и звонкое ругательство Маринетт, которые она себе почти никогда не позволяла. Легкие снова наполнились кислородом, и жизненно необходимый воздух заставил сделать глубокий и рваный вдох. Глаза чисто рефлекторно метнулись в сторону источника грохота — Маринетт с силой, подвластной только Леди Баг, оторвала на соплях державшийся, ржавый кусок небольшого платформенного ограждения и со всей дури долбанула им по еще целым балкам, расколов их надвое. Ровные стойки перил пошатнулись и рухнули в бездну логова, грохочущим эхом оповестив о своей капитуляции. И с этим звуком время возобновило свой ход. — Я не знаю, зачем я это сделала… — пролепетала Маринетт, обернувшись на Адриана. Адриан установился на нее во все глаза, пытаясь по кусочкам собрать весь окружающий мир, от жестокости которого его собственное сознание предпочло его укрыть, но потерпело неминуемое поражение в схватке с упорностью Маринетт. И когда последний пазл встал на место, в голову зарядило целой очередью из отчаяния, боли и давно похороненного в себе горя. Адриан уткнулся лицом в ладони и пронзительно закричал, не в состоянии вынести этих раздирающих на части эмоций. Из глаз прорвавшейся плотиной полились слезы, а крик обратился в безумные рыдания. Маринетт сгребла его в охапку и, кажется, что-то говорила ему, но он опять не слышал ее. Зато прекрасно чувствовал ее объятия, сейчас жизненно необходимые. Он плакал и плакал ей в плечо, пока слезы не высохли, а от спазмов и кашля не начало мучительно саднить горло. И пришло осознание: все эти тринадцать лет отец пытался воскресить его мать. Все эти тринадцать лет Габриэль не позволял Эмили упокоиться с миром и все молитвы Адриана за нее были напрасны.