***
Адриан всегда был уверен, что Кагами ждет блестящее будущее. Он знал это еще в школе, когда они вместе ходили на фехтование, на парные приемы своих отца и матери, ездили с родителями в деловые поездки и просто буднично общались. Кагами не была сильна в общении, но интеллект ее восхищал даже Габриэля, а сердце было доброе, любящее и большое. Многие этого не замечали за природной холодностью и ее неловкость принимали за снобизм или высокомерие. Но к Адриану Кагами всегда была настроена дружелюбно и старалась быть открытой с ним настолько, насколько могла. Это доверие в свое время его очень сильно подкупило. Крайне нуждаясь в общении и подсознательно желая наладить отношения с отцом, Адриан в свое время очень подружился с Кагами. Даже не так, между ними долгое время происходило нечто, что определенно выходило за рамки дружбы, но не дотягивало до полноценных отношений. Они отлично понимали друг друга, больше, чем кто-либо мог предположить. Могли говорить обо всем на свете, не опасаясь, что отец или мать могут воспрепятствовать их общению, ведь те только и старались свести детей. Скорее всего, для блага их собственных коммерческих империй, но для Адриана и Кагами, которые в то время очень сильно зависели от мнения и одобрения родителей, это не имело никакого значения. И в результате, сблизились они настолько, что в шестнадцать лет на одной из деловых «вечеринок», устроенных Габриэлем в честь новой коллекции, по-бунтарски намеренно перебрали дорогого белого и заперлись на остаток ночи в одном из уютных номеров отеля. Это был первый раз для обоих, и Адриан, тогда еще клятвенно влюбленный в Леди Баг, долго не мог отойти от произошедшего. Ему потребовалось еще полгода и пять дополнительных отказов от своей возлюбленной, чтобы понять – с этой колеи пора съезжать. Тогда ему начало казаться, что Кагами – действительно отличный вариант для него. И обмануться этим ему помог Габриэль, который через какое-то время после той злополучной вечеринки на удивление деликатно намекнул сыну о том, что он в курсе всего случившегося и не имеет ничего против подобного развития событий. Только наказал ему пройти дополнительный курс по половому воспитанию, чтобы избежать ненужных проблем. И Адриан принял это за вполне доступный знак. Они с Кагами «узаконили» свои отношения перед родителями и какое-то время вопрос по этой части казался всем закрытым. Но со временем первая эйфория прошла, и Кагами все больше и больше начала отдаляться. А Адриан не то чтобы тянул ее обратно, ведь его все его мысли и хоть какое-то свободное время тогда занимали Бражник и Маюра, рассвирепевшие в то время настолько, что насылали на город акум и амоков чуть ли не каждый день. И сейчас, спустя столько лет, Адриан мог даже предположить, почему. Как выяснилось позже, Томоэ и Габриэль уже тогда планировали свадьбу своих детей и, видимо, отец хотел, чтобы Эмили смогла на ней поприсутствовать. Но он ждал до последнего, чтобы Адриан сам сделал предложение своей девушке. Может быть, не хотел давить на сына, памятуя о собственной прекрасной любви с женой? Звучит, конечно, смешно, но Адриан по долгу работы знал, что абсолютного зла не существует. В каждом человеке есть и плохое, и хорошее, и каждый способен на порой неожиданную чуткость. «Созрел» Адриан в результате только к девятнадцати годам, да и то по просьбе Кагами. По ее словам, мать с возрастом стала настолько невыносимой, что она готова была променять одного тирана на другого и перейти в семью Агрестов, лишь бы не оставаться с Томоэ в одном доме. Адриан, разумеется, прекрасно понимал ее чувства. И тогда искренне считал, что любил ее, а она любила его. Он окружил себя иллюзией отношений, так и не заметив того, что Кагами уже больше года регулярно отменяет их встречи, ссылаясь на график матери и ее усилившийся контроль. Адриан наивно считал, что после свадьбы и переезда Кагами у них все наладится. И поначалу все действительно казалось именно таким. Где-то месяц после масштабной свадьбы они прожили чуть ли не душа в душу. Ну во всяком случае, так казалось Адриану и даже оправдания от Кагами по поводу каких-то серьезных гинекологических проблем и долгого запрета на секс он принимал за чистую монету. Но потом, одним утром его разбудила смс от жены с просьбой приехать на вокзал. Адриан очень удивился, подумал, что это какая-то шутка, но рядом с собой в постели он действительно Кагами не обнаружил. Собрался и поехал, подумав: наверное, произошло что-то серьезное. Каково же было его удивление, когда в тихом кафе вип-зала Лионского вокзала он обнаружил жену, ее чемоданы и своего двоюродного брата. Адриан плохо помнил те полчаса, в течение которых Феликс вместе с Кагами пытались объясниться и хоть как-то сгладить углы. Он запомнил лишь то, что они, оказывается, тайно встречались еще с семнадцати лет. И крайне боялись это раскрывать даже Адриану, зная, что вездесущая Натали найдет эту информацию хоть у него за пазухой и передаст Габриэлю. А тот, в свою очередь – Томоэ. И тогда бы Кагами уже никогда не увидела белый свет. Все это время они ждали совершеннолетия, водили Адриана за нос и готовили побег в Лондон, к Амели, единственной, кто могла защитить Кагами от гнева матери. К его чести, Феликс тогда взял всю ответственность на себя. Сказал, что это была его идея, он подговорил на это Кагами и она ни в чем не виновата. Откровенно говоря, от брата Адриан мог ожидать чего-то подобного. Но он уже тогда, еще не будучи умудренным своей профессией, понимал – Кагами не из тех людей, которые покорно пойдут за лидером. Раз она вписалась, это было осознанное решение. Она вполне самостоятельно, вне какого-либо влияния решила много лет врать в глаза одному из самых близких ей людей, а потом использовать свадьбу с ним, как предлог выбраться из дома. И сбежать со своим настоящим возлюбленным, оставив Адриана у разбитого корыта. Он тогда просто ушел. Не мог вспомнить точно, но, кажется, не проронил за всю эту встречу и слова. А потом всю ночь рыдал на плече у Леди Баг под ее ласковые баюканья. Когда Феликс позвонил ему на следующий день, Адриан просто наорал на него. Когда позвонила Кагами, он жестко и вполне ясно потребовал его больше не беспокоить. Когда через месяц раздался еще один звонок — Адриан не взял трубку. А когда спустя полгода они полностью прекратились, он не почувствовал ничего, кроме странного облегчения. Он не собирался больше пускать этих людей в свою жизнь, а об успехах Кагами в медицине узнал только из СМИ – на государственном канале рассказали, как она прооперировала семь человек за десять часов после обрушения старого торгового центра в Париже. Молодое дарование, что уж тут сказать. Тогда он в последний раз что-то слышал о ней и даже не задумался поздравить с таким действительно выдающимся достижением. И больше не вспоминал о них с братом до недавнего времени. А теперь Кагами стоит над бездыханном телом его матери и проводит профессиональный осмотр, стараясь не упустить ни одной детали. Она и слова не сказала, когда Адриан привел ее в это логово. Он не хотел ничего объяснять, а она, видимо, сочла нужным не спрашивать. Даже если увиденное ее шокировало, у Кагами на лице не дрогнул ни один мускул. Хотя Адриан предполагал, что, зная Габриэля и свою мать, она могла и не так сильно удивиться чему-то подобному. После того, как Томоэ пропала со всех радаров СМИ и даже Габриэля из-за позорного побега дочери, вряд ли Кагами сомневалась в безумии ближайшего друга своей матери. — Мне очень жаль, Адриан, — сказала она с тяжелым сердцем, когда закончила тщательный осмотр. — Она действительно мертва. — И как давно? — спросил он бесцветным голосом. — Я… не могу сказать точно без вскрытия и полного обследования, но тело Эмили выглядит так, словно она умерла пару часов назад. Однако ее внутренние органы, если судить по узи, уменьшились в размерах раз в пять, а то и больше. И полагаю, мышцы давно атрофировались, а нервы навсегда утратили проводимость. Я могу предположить, что эта капсула работала как большой и очень мощный холодильник, который просто не давал запустить процесс разложения. Ее кровь, содержимое желудка, кишечника и всего остального просто погрузили в какое-то состояние стазиса, заперли в вакууме. Но это не спасло от посмертных изменений внутри тела. — То есть даже если бы отец нашел какой-то способ ее оживить...? Кагами тяжело вздохнула: — Даже если Габриэль думал, что твоей маме можно вернуть сознание или какое-то его подобие, это бы не помогло. Ее тело уже очень давно нежизнеспособно. По нему не смогла бы циркулировать кровь, чтобы питать мозг и сердце. Адриан не сомневался, что магия талисманов смогла бы исправить такую незначительную преграду как нежизнеспособность тела. Наверное, поэтому Габриэль и не предпринял никаких мер на этот счет. Кагами лишь подтвердила очевидное – Эмили все это время была более чем мертва и отец хотел не вылечить ее, а воскресить. В обмен на жизнь другого человека. Какая же мерзость. — Ты… ты собираешься ее похоронить? — неуверенно уточнила Кагами после непродолжительного молчания. — А что, предполагается какой-то иной исход? — огрызнулся Адриан. Он не хотел ей грубить, право, не хотел. Но глупые вопросы – это последнее, что он сейчас был способен выслушать. — Я просто хотела предложить помощь. Понимаю, что это дело не публичной огласки. Пожалуйста, позволь мне позвать Феликса. Он отлично разбирается в самой передовой технике. Он сможет понять, как эту капсулу переместить наверх. Я клянусь тебе, мы никому ничего не расскажем. Ни одной живой душе. Адриан ждал злости. Жесткого и категоричного желания отказать, послать куда подальше и ее, и брата за желание вторгнуться в эту ситуацию почти без приглашения. Хотя бы раздражения, порыва снова нагрубить и указать Кагами на ее место. На крайний случай – необходимости тактично ее отослать. Он ведь собирался сделать все один, не впутывая даже Маринетт. Так что тогда делать здесь его бывшей и нелюбимому брату? Но ни один из этих порывов к нему в сознание так и не пришел. С тех пор, как с губ Цуруги сорвалась окончательная констатация смерти, во всем естестве Адриана поселилась какая-то дикая усталость. Как будто он всю ночь снова бегал по крышам, избавляя город от нашествия маленьких демонов. В такие моменты он едва волочил ноги, а просыпаться в школу или универ было просто невыносимо. Тогда он готов был отдать все свое состояние еще за пару часов сна. А сейчас был готов на все что угодно, лишь бы этот кошмар наконец закончился. И сам он, видимо, его закончить все же не в состоянии. Маринетт и Плагг в который раз оказались отвратительно правы. — Пусть приходит, — бесцветным голосом ответил он, не чувствуя в себе сил даже встать с холодного пола. — Если он сможет как-то ускорить этот процесс – скажу спасибо. Адриан так и сидел в одной позе и без единой мысли смотрел в ржавую стену бункера, как будто на ней мог найти какие-то вселенские ответы. После звонка Кагами Феликс приехал быстро, и Адриан едва нашел в себе силы переброситься с братом парой фраз. Кажется, жена смогла научить его хваленой японской тактичности – Феликс тоже не торопился расспрашивать брата. Он почти сразу начал осматривать стеклянный гроб: подключил какие-то провода, достал свой ноутбук, связав его с капсулой кабелем. Пятнадцать минут он что-то очень внимательно высматривал на экране, периодически начиная печатать. Адриан прикрыл глаза, стараясь найти в себе терпение дождаться, пока Феликс закончит возиться со всей этой электроникой. Кажется, даже этот злобный гений испытывал проблемы, если судить по напряженности его лица. Но Адриан достаточно легко убедил себя в том, что братец прилично так ему задолжал – пусть мучается. Он почти задремал, изможденной этой психологической пыткой и сморенный тихим стуком пальцев Феликса по клавиатуре, но из спасительной дремы его вдруг вырвал разъяренный голос Маринетт: — Что вы оба здесь делаете?! Сон слетел сам собой. Адриан распахнул глаза и увидел, как Мари, словно дикий разбуженный зверь, быстрыми шагами приближается к ним. Кагами чуть ли не прыжком подскочила с пола, а Феликс лишь недовольно нахмурился, вполне способный представить, какими проблемами может обернуться появление бывшей подруги его жены. — Выметайтесь немедленно, вы двое…! — Мари, не надо, пожалуйста. Это я их позвал. Адриан с трудом поднялся и мягко ухватил ее за руку, надеясь, что ей хватит самообладания не устраивать здесь смертоубийств. Для него не было секретом, как сильно она злилась на эту парочку дураков после случившегося много лет назад. Алья рассказывала ему, что Мари разорвала все отношения с Кагами после того, как та сбежала в Лондон с Феликсом, а к брату его, изначально не испытывая особо теплых чувств, воспылала просто лютой ненавистью. Они как-то говорили об этом и Адриан просил ее не зацикливаться, ведь подобные отрицательные чувства деструктивны и со временем начинают разрушать изнутри. Он не хотел, чтобы Мари изводила себя из-за того, что ее вообще никак не касалось. И она достаточно быстро вняла его аргументам, вроде как у всех получилось эту тему прожить и забыть. Но Адриан не сомневался, что осознав, кто рыдал у нее на плече в течение всей той ночи, ее злоба на Феликса и Кагами вернулась в троекратном размере. Однако сейчас было не место и не время сводить счеты. — Зачем? — прошипела Мари, крепко ухватив его за руку. Адриану пришлось кратко пересказать ей все, что случилось за время ее отсутствия. В том числе и о том, что он крепко переоценил свои силы. Маринетт тяжело вздохнула. Здравый смысл в ней боролся с желанием оттаскать за шкирку тех, кто причинил боль ее любимому человеку. Адриан знал, что в такой накаленной ситуации очень часто побеждает второе. Но бытность Леди Баг отлично научила Мари полагаться на разум. — Мы просто хотим помочь, Маринетт, — твердо сказала Кагами. — По мере наших сил. — Делайте, — сказала она, не отводя взгляда от Адриана. — Я отвезла Шанталь к маме. Она посидит с ней, пока мы не вернемся. «А сама принеслась сидеть со мной» — с грустной усмешкой подумал Агрест.***
Прошло еще некоторое время. Феликс постоянно ходил от одного конца моста к другому, изучая то капсулу, то лифт, который их всех сюда доставил. Кагами молча ждала его вердикта, а Адриан сидел вместе с Маринетт немного в отдалении. Где-то под толстовкой периодически начинал копошиться Плагг, а усики Тикки он постоянно видел выглядывающими из сумки Маринетт. Квами осторожно вылезла оттуда один раз и, с понимающей улыбкой протянув Адриану печеньку, снова спряталась в своем маленьком убежище. Он не знал, сколько времени прошло. Дневной свет в бункер не проникал, а свои наручные часы, как и сумку с мобильником, Адриан оставил наверху. По ощущениям, липкими медленными хлюпаньями протекла целая вечность, прежде чем Феликс наконец взял слово: — Я не смог понять, как работает эта штука, но я знаю, как поднять ее наверх. Адриан, — он окликнул брата, — где ты хочешь… похоронить маму? Взгляд Феликса, устремленный на брата, был наполнен крайне несвойственными ему сочувствием и вполне знакомой Адриану усталостью. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль о том, что в кузене явно что-то переменилось, кроме выкрашенных в ярко-красный цвет волос. Прошедшие годы сгладили вечно напряженный лоб и выгнали лютое недоверие и презрение к миру из глаз. Наверное, Адриан даже порадовался этому, если бы способен был в тот момент испытать такое чувство. Мысль эта погасла так же быстро, как и вспыхнула, потому что Агрест уже ощущал финишную прямую этой бесконечной пытки. — Там, где она должна была лежать все эти годы, — хрипло сказал он. На заднем дворе особняка, под ее каменным памятником. Да, пора уже оставить Эмили в покое. Несмотря на неуверенные протесты Маринетт и вполне однозначные взгляды Кагами и Феликса, Адриан весь путь до внутреннего двора вез капсулу самостоятельно. В свое время отец не соизволил проводить маму в последний путь как полагается, но, вопреки душевному параличу, Адриан был твердо намерен исправить хотя бы это. Феликс, кажется, действительно разбирался в самой навороченной технике: каким-то образом ему удалось разблокировать второй, потайной лифт, спрятанный внутри бетонной стены. Дорога от отцовского кабинета до внутреннего дворика всегда занимала не более трех минут. Сейчас она казалась Адриану бесконечной, усеянной шипами, которые с каждым шагом вонзались в его ступни, простреливая нескончаемой болью все тело, конечности, одеревеневшие на поручне капсулы пальцы. Остановиться не давало лишь осознание того, что со всем этим кошмаром нужно покончить. И непременно сегодня. Безупречный памятник, что отец возвел на могиле матери, полностью повторял одну из ее последних фотографий. Адриан до сих пор хранил ее в рамке у себя в рабочем кабинете. На ней Эмили сидела в своем любимом платье во дворике дома, на том самом месте, где сейчас был возведена ее статуя. Она улыбалась с лавочки на камеру, даже не подозревая о том, что через две недели ее не станет. А теперь ее замершее отражение навечно запечатлено здесь. Статуя восседала почти приглашающе, словно все эти годы только и ждала, пока ее изначальный замысел будет полностью окончен, и она станет настоящей могилой. Феликс нажал на какую-то кнопку на компьютере, который все еще был подключен к капсуле, и железный люк под каменными ногами с тихим скрежетом открылся. Под ним обнаружилась платформа с креплениями прямо под размер капсулы. Вот и погребальная яма. Адриан вдруг вспомнил, как он все детство старался даже не наступать на этот люк, а когда это все же нечаянно происходило – пару дней потом еще жил с острым чувством вины. Ему тогда казалось, что он буквально ходит по матери. Капсула одним легким движением была задвинута на нужное место, и Адриан в последний раз пересилил себя – посмотрел на тело Эмили. Освещение внутри гроба снова погасло, но больше та жестокая иллюзия не приходила. Мама все так же мирно спала, лишь лицо ее действительно побледнело в тени. Адриан как будто вернулся на четырнадцать лет назад, когда он был здесь в дождливый день вместе с отцом, Натали, тетей Амели и Феликсом. Он стоял тогда почти гордо, с прямой спиной, не уронив ни одной слезинки, потому что мама всегда сильно переживала, когда он расстраивался и плакал. Хотелось, чтобы она ушла на вечный покой, не беспокоясь ни о чем. Адриан держался до последнего, а потом всю ночь выл в приступе слепой боли, видимо, настолько громко, что Габриэль услышал даже через две стены. Отец тогда просидел с ним всю ночь. Заставил выпить успокоительное и три чашки горячего чая. Обнимал и постоянно говорил о том, что все будет хорошо. Это был последний раз, когда Адриан чувствовал искреннюю любовь своего отца, пока она не утонула в его безумии. Все эти годы Адриан считал, что тогда пережил самый страшный день в своей жизни, но воспоминания о первых похоронах, наложившись на кошмарный опыт сегодняшнего дня, кажется, что-то окончательно в нем сломали. Второй раз он не смог бы вынести панихиду так же стоически. — Я не могу, — он отшатнулся от капсулы и закрыл лицо руками, словно даже смотреть на нее было физически больно. — Давайте уже закончим с этим… Он с силой потер ладонями глаза и панически сжал руку Маринетт, которая все это время стояла рядом с ним. Он услышал, как тяжело вздохнул Феликс, кажется, пытаясь замаскировать глубоким дыханием свой всхлип. Адриан не мог его винить. Он и сам сейчас был недалек от грани новой истерики. Маринетт аккуратно положила на стеклянную крышку капсулы сорванную в саду розу и платформа начала опускаться, утягивая за собой в небытие безмятежное лицо Эмили. Теперь уже навсегда. Люк закрылся. Стало тихо. Все закончилось.***
Долгое время Адриан сидел перед каменной статуей матери. Раньше он смотрел на высеченное из мрамора лицо с улыбкой, рассказывая этому двойнику все свои печали, радости и заботы. Теперь не мог даже поднять глаза и не был уверен, что когда-то сможет без содрогающих воспоминаний о стеклянном гробе. Какое-то время Феликс просидел вместе с ним. Он не спешил уходить, а Адриан почему-то расхотел его прогонять. В конце концов, брат тоже искренне любил его мать. Эмили всегда относилась к племяннику с той же теплотой и заботой, которой окружала родного сына. Он не сомневался — смерть любимой тети оставила отпечаток и на Феликсе. Но у него все же осталась мать. — Спасибо, что помог мне, — сказал Адриан, чувствуя некую потребность выразить благодарность за поддержку, ценность которой еще не мог в полной мере осознать. — Спасибо, что дал попрощаться с ней. Еще раз, — тихо вторил ему Феликс. — Адриан, я знаю, что сейчас не время и не место, но после всего, что случилось… Я бы хотел поговорить. — Сколько вы еще будете в Париже? — Еще пару недель. — Я позвоню. И этого было достаточно. Феликс тихо ушел, забрав с собой Кагами. Адриан же не чувствовал в себе ни одной мышцы, способной поднять его на ноги. Так и сидел: без мыслей, без эмоций, чувствуя только, как Маринетт гладит его по голове. А потом откуда-то извне возник голос, звучание которого Адриан не слышал уже очень давно и точно не надеялся услышать сегодня: — Я никогда не хотел принимать этих слов моего наставника, но чем дольше живу, тем все больше убеждаюсь — истину можно познать только через самую сильную боль. Мастер Фу всегда был спецом по неожиданным появлениям. Чего только стоила их самая первая встреча на каком-то уцелевшем клочке церковного купала посреди затопленного города. Этот старик постоянно подлавливал Адриана в самых странных и недоступных местах, пару раз он даже находил Мастера у себя в комнате глубокой ночью, когда возвращался с патруля. Агрест успел забыть об этом, потому что с момента «смерти» Бражника они виделись всего пару раз. Честно говоря, Адриан почти успел забыть даже о существовании этого старца. И вот оно, напоминание: Мастер Фу сидел прямо рядом с ними, разливая чай по пиалам из портативного электрического чайничка, замаскированного под китайский традиционный. Ни Маринетт, ни Адриан не слышали и не видели, как он подошел. Но, по обыкновению, с благодарностью приняли его заботу. Чай разлился по горлу теплым, физически ощутимым спокойствием, утешая изможденный нервотрепкой организм. Адриан всегда был уверен, что этот чай готовится не совсем по тем рецептам, что хранит у себя мадам Чэн. Для подобного эффекта явно было необходимо какое-то чудо. — Вы пришли за талисманами, Мастер? — тихо спросила Маринетт. — Я пришел поддержать друзей в тяжелый момент их жизни, — улыбнулся старик. — Сегодня для вас закончилась гонка длиною в тринадцать лет. Хоть и подобным страшным образом. Как ты, Адриан? — Плохо, — честно ответил он. — Очень плохо. И совсем не хочу об этом говорить. — К черту любезности, все тут понимают, к чему всё идет. Сразу скажу — пацана не оставлю. Адриан перевел взгляд на внезапно вылетевшего из его толстовки квами. Плагг выглядел непривычно для себя серьезно и даже как-то угрожающе. Сейчас непонятно чем так разозленный кот походил на древнее создание вселенной больше, чем когда-либо. Эту его позу со скрещенными лапками Адриан видел много сотен раз, Плагг с самой первой встречи находил причины быть чем-то недовольным. Но сейчас… нет, это определенно не могло сравниться с его ворчанием по поводу нехватки любимого сыра. От квами буквально дышало той энергией разрушения, олицетворением которой он являлся. Адриану даже на пару секунд показалось, что эта странная аура начала увеличиваться в размерах вместе с самим Плаггом, но, скорее всего, это было лишь наваждение. И похоже, подвержен этим нетипичным для кота эмоциям оказался лишь сам Адриан, Маринетт и Мастер Фу, судя по их лицам, ничего не почувствовали. — Плагг… — Мастер тяжело вздохнул, но квами не дал ему продолжить: —Я знаю все, что вы хотите сказать, Мастер, но ничего из этого меня не убедит. Вам известно, что квами оставляют за собой право остаться с хранителем талисмана после выполнения миссии, если того требуют обстоятельства. — И если хранитель достоин. Не ты ли постоянно жаловался мне на Адриана? — спросил старец с улыбкой. — Этот пацан сегодня во второй раз похоронил свою мать, несмотря на то, что два сильнейших талисмана вселенной были практически у него в руках. И даже не допустил мысли об обратном, — хмыкнул Плагг, и в его голосе Адриан впервые за все тринадцать лет услышал крайнюю степень уважения. — У меня давно не было таких хранителей. И бросать его лишь потому что его отец оказался идиотом каких поискать, я не собираюсь. Тикки пусть поступает как хочет, а я остаюсь. — Пусть я и не так часто это говорю, но тут я согласна с Плаггом, — голос Тикки Адриан, кажется, услышал впервые за сегодняшний день, и звучал он крайне тревожно. — Вам известно, что случилось в прошлый раз, Мастер. Больше мы даже возможности такой не допустим, что бы вы не говорили. И только сейчас, только в этот момент Адриан понял, что когда Маринетт спросила старца о том, пришел ли он за талисманами, она имела в виду не только те, что сейчас лежат у нее в сумке. Ведь их миссия окончена. По всем правилам они должны отдать талисманы обратно, но ни он, ни Маринетт уже не могли представить своего бытия без маленьких друзей. Как бы сильно порой Плагг его не раздражал, Адриан прожил с ним половину всей своей жизни. Это много. Очень много. Он не мог в один день лишиться и матери, и отца, и Натали, и Плагга. Адриан знал, что не пережил бы это. И его маленький друг тоже это знал. — Вообще-то, если бы вы соизволили меня дослушать, то узнали бы, что я сам собирался предложить вам остаться, — снисходительно улыбнулся Мастер, заставив Плагга недовольно сощуриться. — Я тоже знаю об ошибках прошлого и не собираюсь их повторять. — Разве вы не говорили, что это опасно, Мастер? — уточнила Маринетт, заботливо укладывая голову Адриана себе на колени. — Талисманы божьей коровки и кота – самые опасные и трудно контролируемые из всех и должны быть возвращены в шкатулку, как только это будет возможно. Это ваши слова. — Ты тогда была ребенком, Маринетт, — вздохнул старик. — Извини меня за это, но мне пришлось немного сгустить краски для уверенности в том, что ты воспримешь все серьезно. На самом деле все не так однозначно и зависит от хранителей и их совместимости с талисманом. Какой бы мощной и опасной ни была сила, в умелых руках она превращается в источник порядка, добра и… надежды. Вы уже очень много раз доказывали мне и квами, что ваши руки более чем надежные. А поддержка вселенной точно не будет для вас лишней, — Мастер Фу с тревогой посмотрел на Агреста. — Адриан, послушай меня, пожалуйста. Мой наставник всегда любил говорить, что люди никогда не умирают до конца, пока мы помним о них. Все эти годы твоя мама жила в твоей памяти и продолжит там жить. А теперь – еще в памяти Маринетт. Затем ее жизнь перейдет к вашим детям, и если вселенной будет угодно, то ее отклик переступит даже твое земное бытие. Надо помнить о мертвых, но думать о живых. — Это вы сейчас о моем отце? — устало вздохнул Адриан. — Это я сейчас о тебе. В первую очередь, ты должен позаботиться о самом себе, а уже потом принимать какие-то решения касательно Габриэля. Он уже все равно никуда не денется. Каким бы глубоким и темным сейчас тебе не казалось горе, завтрашний день обязательно наступит, ожидаешь ты того или нет. И принесет с собой много новых мыслей. Поэтому езжайте сейчас домой. Отдохните, поешьте, поспите. И дайте себе время все обдумать. У Адриана порой были сомнения касаемо некоторых решений Мастера Фу, но он всегда старался того слушать. Этот старик почти никогда не вел светских бесед, а если что-то и говорил, то по делу и в самую точку. Адриан и сам прекрасно знал, чем может обернуться порыв к действию в таком состоянии. Поэтому он принял самое верное из всех возможных сейчас решений — поехал домой вместе с Маринетт. Отдыхать, есть и спать.***
Он снова увидел мать. Она сидела на краю его кровати и гладила его по голове. Она всегда так делала, когда он маленький, будучи болезненным и слабым ребенком, часто подхватывал тяжелые простуды. Тогда мама сидела с ним целыми ночами, меняла мокрые полотенца на лбу, чесала спину, гладила по голове и рассказывала добрые сказки. Адриан видел ее как наяву. В этом дорогом домашнем халате с лучезарной улыбкой она держала его за руку, а яркие солнечные лучи заставляли ее красивые волосы отливать чистейшим золотом. Рука была теплая и мягкая, и Адриану захотелось заплакать от осознания того, что все это снова нереально. Какое же подлое и жестокое у него подсознание. — Я ведь сплю, да, мам? — тихо спросил он, когда Эмили легким движением убрала прилипшие ко лбу прядки волос. — Спишь, — ее забытый голос вливался в уши самым желанным на свете звуком. — И достаточно крепко. Завтра проснешься огурчиком, я уверена. Адриан, как и два дня назад, прекрасно знал, что это иллюзия. Оказывается, у него крайне богатое воображение, что вырисовывает такие реалистичные картинки и воспроизводит звуки голоса с филигранной точностью. Он даже удивился, насколько образ мамы четко сохранился в его памяти, учитывая, что, в основном, помнил он ее только по фотографиям. Мимика, движения, эмоции – все это как-то давно забылось, в отличие от Нино, которого он до сих пор зачастую представляет сидящим рядом с собой. Она тоже явилась ему словно живая. Как будто он не спал, а попал в какое-то другое измерение, где мама никогда не покидала его и не лежала в холодной стеклянной капсуле. Где она всю жизнь была рядом и помогала преодолевать самые страшные дни. Но какой бы красивой, реалистичной и цветастой ни была иллюзия – это все равно ложь. И Адриан уже ненавидел этот сон за его осознанность. Он бы хотел обмануться лишь на этот короткий миг забвения, действительно поверить в то, что мама рядом, даже если бы на утро горько об этом пожалел. Как жаль, что по долгу службы в нем так много критики… — Завтра я проснусь, а ты снова мертва. — Как и вчера, и позавчера, и последние четырнадцать лет, дорогой. И ты каждый день просыпаешься с этим знанием. Но ты давно научился с ним жить и сам знаешь, что сейчас тебя мучает не факт моей смерти, а поступок твоего отца. — Да, ты права, — Адриан тяжело вздохнул и не удержался – положил мамину ладонь себе на щеку, стараясь впитать тепло ее присутствия на всю оставшуюся жизнь. — То, как он поступил с тобой… — Нет, неправильно, — Эмили покачала головой. — Не это тебя гложет. Ведь со мной он никак в результате не поступил. Не закопал в землю, вот и все. Моему покою вряд ли это как-то мешало. У меня там даже деревце было, считай, почти пять звезд по-загробному. — Но… тогда почему мне так плохо? Скажи, мам, почему? — Если я знаю ответ, то и ты знаешь. Поэтому ты мне скажи: на ком его желание вернуть меня к жизни сказалось больше всего? — На мне. Адриан выпалил это, даже не задумываясь, и вдруг осознал — это действительно так. Весь сегодняшний день он думал, что горевал по судьбе матери, но правда была в том, что все слезы по ней он уже выплакал. И больше там не о чем горевать и нечего рефлексировать. Сегодня он плакал по своей судьбе. По своей жизни, которую отец по незнанию и эгоизму расколол на такие мелкие кусочки, что Адриану до сих пор не под силу их собрать все до единого. Габриэль отнял у него не только родительскую любовь, но и беззаботное детство в своей погоне за безумной и катастрофической идеей поиметь законы мироздания. А в результате все оказалось зря. Адриан вряд ли когда-нибудь наберется мужества простить отца за ту половину жизни, что он провел на поле боя, но вряд ли и сам Габриэль будет вспоминать это время хоть с какой-то радостью – законы мироздания поимели его в троекратном размере. До такой степени, что он сам чуть не умер. Во сне не получилось подавить предательскую хитрую улыбку. — Адриан, — Эмили посмотрела на него с классическим материнским укором. — Злорадствовать нехорошо. — Злорадство не деструктивно само по себе, мам, пока не переходит рамки садизма и не входит в образ жизни. Ты не можешь отрицать, что он получил по заслугам. Ну не смотри на меня так! — Адриан скрестил руки на груди и насупился, словно маленький ребенок, когда лицо Эмили только посерьезнело. — Ты ведь права – он испортил мне всю жизнь! — Он все еще твой отец, милый. — И что? Что мне он мне дал как отец? Кучу комплексов и вагон травм, с которыми я до сих пор так и не справился до конца? А теперь я еще и открыл его «потрясающее» альтер-эго, с демонами которого я должен был разбираться, вместо того, чтобы быть со своим лучшим другом, пока у меня была такая возможность! Хорош папаша, ничего не скажешь. — Ты злишься и твои эмоции вполне понятны и логичны, — улыбнулась Эмили. — Но как ты думаешь, не нужно ли узнать причину его поступков? — Искать в действиях сумасшедшего логику — глупо и бесполезно. Он просто ёбнулся с горя, это же очевидно. И на меня он, видимо, положил самый огромный болт, который смог найти, — он тяжело вздохнул и только сильнее сжал мамину руку, когда она наклонилась и успокаивающе поцеловала сына в лоб. — Возможно, ты этого не помнишь, но помню я – Габриэль всегда очень сильно тебя любил. Намного больше, чем меня. Он никогда не умел это показывать, но чувства от этого никуда не девались. Когда я только забеременела, он уже начал скупать для маленького тебя все необходимое и даже школы выбирал. Мы ведь тогда и купили особняк. Это было не моим желанием. Твой папа все распинался, что у тебя должно быть место, где ты можешь бегать и прыгать, что мы обязательно должны завести собаку, потому что соседство с животными с детства прививает ответственность и заботу, — Эмили тихо рассмеялась и покачала головой с широкой ностальгической улыбкой. — Как вспомню, так сразу улыбаться тянет. Он был таким смешным тогда, все мельтешил и переживал, кажется, больше меня. — Да, только вот собаку я эту не видел в глаза, а право ходить в школу мне пришлось у него чуть ли не покупать! — огрызнулся Адриан. — Как и, собственно, свою свободу. Я не знаю его таким, каким ты описываешь и не могу знать. А ты, мам, как бы больно мне от этого ни было – плод моего подсознания и не можешь знать того, чего я сам не знаю. А значит, я сам подсознательно пытаюсь его оправдать, выдумывая на ходу какую-то поехрень. Потрясающе. Скажи, я совсем безнадежен? Почему я не могу просто его возненавидеть? — Ты не безнадежен, сынок. Ты очень добрый и совестливый. И просто хочешь надеяться на лучшее, — Эмили с грустной улыбкой перевела взгляд на кольцо-талисман, что после сегодняшнего разговора с Мастером так и остался у него на пальце. Вероятно, уже навсегда. — Ты очень много болел все детство и до того, как получил этот талисман. Наверное, его сила пошла на пользу твоему здоровью. Но тревога Габриэля всегда переходила разумные границы. Поэтому не случилось и собаки, и нормальной начальной школы… — Так, все, мам, хватит. Не надо придумывать ему оправдания, — Адриан сел в кровати и взял Эмили за руки. — Может, он действительно меня когда-то любил. Но потом он отъехал кукушней и помешался на наших талисманах. А я вообще перестал для него существовать. — Он любил тебя тогда и любит сейчас. — О, наверное, поэтому за семь лет он мне ни разу даже не позвонил! Вероятно, всплеск руками и его гротескно-возмущенное выражение лица были столь комичными, что Эмили не выдержала – снова растянулась в довольной улыбке и любовно погладила надувшегося Адриана по щекам. — Вы с ним так похожи. Намного больше, чем ты думаешь. Пожалуйста, подумай хорошо, прежде чем принимать какие-то решения. Хотя бы поговори с ним всего разочек. Ты у меня просто потрясающ в том, чтобы разговаривать с людьми. Наверное, это досталось от моей мамы, — Эмили с любовью притянула Адриана к себе и крепко-крепко обняла, словно тоже хотела впитать частичку его тепла в свое несуществующее тело. — И запомни самое главное: ты не одинок. И никогда не был. Ты ведь и сам это знаешь. — Знаю, — Адриан задохнулся собственным всхлипом и уткнулся ей в плечо. — Я люблю тебя, мам… — Я тоже тебя люблю, лучик мой.***
Адриан проснулся в слезах. Вся подушка под головой промокла чуть ли не насквозь, а тело било в какой-то истеричной лихорадке, похожей на ту, что он испытал сегодня днем. Нет, все же хорошо, что в этом сне он понимал нереальность происходящего, иначе бы возвращение в суровую действительность снова бы столкнуло его с обрыва. Слезы были быстро утерты рукой и кусочком одеяла, а дрожь унята несколькими глотками воды. Спасибо Маринетт, что заботливо оставила стакан на тумбочке. Она спала рядом. Безмятежно и тихо. Наверное, когда ты возвращаешься в любимый родительский дом, в нем всегда отлично спится. Вчера они так и не уехали от Сабин и остались ночевать в пекарне. Мадам Чэн постелила им в гостевой комнате, а Шанталь уложили в спальне Маринетт. Честности ради, даже сам Адриан чувствовал здесь себя немного лучше. Весь этот дом был пропитан любовью и заботой. Надо будет обязательно поблагодарить его хозяйку за теплый прием и, да, не забыть упомянуть, кто именно стал причиной того, что ее дочь ушла от своего мужа. А то как-то вечером не до того было… Адриан повернул голову к тумбочке и нашарил на нем телефон и – неожиданно – записку. Часы на ярком экране показывали 4:13, а красиво выведенные буквы на клочке бумаги гласили: «Пожалуйста, не буди меня утром на патруль. Я очень устала». «Да зачем теперь вообще уже патрули?» — со вздохом подумал Адриан, откладывая все вещи на свое место. Он повернулся к Маринетт и аккуратно натянул одеяло на нее повыше, чтобы сквозняк из открытого настежь окна не повредил ее ослабленному нервотрепкой организму. — Прости, что втянул тебя в это, — виновато прошептал он, чувствуя себя совсем разбитым из-за того, что все эти события испортили радость и счастье не только ему одному. К сожалению, он также и понимал, что не втянуть Маринетт в это не получилось бы никак. Но это не значит, что он должен заставлять ее разгребать дерьмо своей семьи. На утро она непременно захочет обо всем об этом поговорить и наверняка, увидев полностью опустошенное лицо Адриана, вновь помчится его спасать. Этого глупого Кота, у которого всегда все идет через одно место: начиная от каламбуров и заканчивая собственной жизнью. Да, Нуар совершенно точно оправдывал силу, ему подвластную. Неудивительно, что Плагг столько раз жаловался на него Мастеру… Но он уже давно не ребенок и не мальчик-беда. Все свои проблемы Адриан научился решать самостоятельно, сбежав из отчего дома семь лет назад. Он совершенно точно не будет предаваться инфантилизму и перекидывать собственные думы на любимую девушку. Нет, он должен что-то решить за эти несколько часов, пока она спит. В кои-то веки он сам предоставит их дуэту план действий. Адриан невесомо поцеловал Маринетт в щеку и аккуратно сел в старой кровати, стараясь не скрипеть повидавшим жизнь матрацем. За окном пробивались самые первые лучи рассвета. Они лишь проливали маленькие кусочки солнца на еще почти полностью темный город и ждали своего часа, который был уже совсем близок. Адриан открыл окно и вдохнул холодный ночной воздух, что обычно всегда помогал ему привести мысли в порядок. Что он должен сейчас делать? Наверное, не просто так ему приснилась мама, что уговаривала его пообщаться с отцом хотя бы раз. Днем ранее подсознание пыталось убедить его в этом в образе Нино, но потерпело некоторое фиаско, в связи с определенными обстоятельствами. Поэтому воспользовалось более внушительным, хоть уже и не таким болезненным образом. Для лучшего закрепления, так сказать. Адриан отлично знал, что свое подсознательное ни в коем случае нельзя игнорировать, особенно, если оно начинает орать тебе уже на границе сознания. Он понятия не имел, зачем ему так нужна эта встреча с отцом, но, видимо, брошенный ребенок в нем отчаянно желал получить ответы и выяснить, почему же его забыли и разлюбили. Но Адриан больше не мог позволить никому обидеть этого маленького мальчика внутри себя. Особенно, ядовитому характеру Габриэля. Уж в чем Адриан не сомневался, так это в невозможности моментального раскаяния. В каком бы состоянии ни был Габриэль, осознав, что сын все узнал, взломал его логово, забрал талисманы и похоронил мать, он придет в ужас. Ужас трансформируется в злость, ярость и отрицание. Не получится никакого нормального разговора. Адриана снова обвинят в самом страшном грехе, и он вряд ли выдержит это, не попытавшись убить отца в ответ. Нет, нужен человек, который сразу сможет поставить этого ублюдка в дурацкой маске на место и уж точно заставит хотя бы себя выслушать. Как удачно, что Адриан отлично знал такого кота. — Плагг, трансформируй меня, — шепотом произнес он и краем уха услышал какое-то очень выразительное ругательство разбуженного квами. Мелькнула зеленая вспышка. Очень странно: он облачался в этот костюм только позавчера, а, казалось, что прошло не меньше двух недель. Вот уж действительно — день вчера был бесконечный. Ответная записка для Маринетт мягко опустилась на кофейный столик, а Кот Нуар бесшумно выскользнул в окно и снова почти поплыл по родной темноте Парижа в направлении нужной ему больницы. Только вот теперь он совершенно точно ни от кого не бежал. Пятый этаж, самое крайнее окно справа. Если он правильно посчитал, то это нужная ему палата. Взобраться по стене не составило никакого труда. С помощью зорких кошачьих глаз он ловко и грациозно увильнул от всех расставленных на здании камер. Без единого шороха приземлился на раму открытого окна. Человек в кровати уже не спал. Где-то под потолком тихо работал телевизор, а в руках у сидящего находилась книга, которую он читал при свете ночника. Кажется, рак подбил не только здоровье, но еще и реакцию — мужчина даже не дернулся в сторону появившейся сбоку тени. Голова его удивленно вскинулась, только когда Нуар с характерным звуком отодвинул занавеску, являя себя во всей красе. — Давно не виделись, Бражник.