***
Жара и духота под вечер немного спадают, опускаясь на мегаполис вместе с сумерками мягким теплом. Ксавье неторопливо ведет авто, замечая, как отец в третий раз бросает взгляд на запястье. — Пап, мы успеваем, — старается успокоить родителя. Ему забавно наблюдать за таким Винсентом: серьезным, чуть растерянным, взволнованным. Сейчас на нем нет той привычной маски доктора-психотерапевта с каменным, спокойным выражением лица, словно вылепленным из полимерной глины. Он живой и настоящий ‒ такой, каким был когда-то с Мишель. — Мы попали во вторую пробку, — смотрит в окно мужчина. — Возможно, следовало бы поехать иным маршрутом. — Это же Нью-Йорк, тут нет дорог без пробок, — ухмыляется парень, небрежным движением головы смахивая волосы с лица. — Плюс ты выбрал довольно пафосное место в центре города. Туда даже ночью без приключений не добраться. — Зато там вкусно готовят, — снова взгляд на часы. — И Мортиша любит заведения подобного типа. Младший Торп никак не комментирует предпочтения незнакомой ему женщины. Ресторан, где состоится «тихий семейный ужас ужин» принадлежит другу отца, и это просто еще одна страховка Винсента, чтобы все прошло на высоте. Желая заполнить паузу, Ксавье включает музыку. Старый добрый «Status Quo» врывается в напряженную тишину салона бодрым рок-н-ролльным ритмом. Отец супит брови и поправляет очки. Его музыка не расслабляет. Антураж «Foyer familial» всегда напоминает Ксавье редкие путешествия к бабушке во Францию. Она любительница подобной устарелой роскоши, и весь ее дом скорее похож на склад антиквариата: тяжелые хрустальные люстры, пыльные книжные полки, огромные портреты семьи в позолоченных рамах, канделябры в патине и удушливый шлейф Шанели №5. В ресторане точно так же кругом натыкан раритет, который загромождает пространство. От свечей, что горят на столиках, исходит цветочно-травяной запах лаванды, ненавязчиво звучит скрипка. Ксавье сказал бы, что весь этот сборник клише не создает атмосферу вечера в Париже, и есть более удачные места для проведения семейных встреч. Но не у него сегодня важный вечер, а у Винсента, и парню, по сути, все равно где поужинать. Младший Торп встает со стула вслед за отцом, когда к их столику подходит высокая стройная женщина с идеальной осанкой и черными, как смоль, распущенными волосами. На ее бледном лице особенно выделяются легкий румянец и темно-сливовые губы, изогнутые в приветственной полуулыбке. Позади нее стоит, переминаясь с ноги на ногу, паренек в классическом черном костюме, чуть ему маловатом. Такие же черные глаза, как и у женщины, и такие же темные волосы, зачесанные по пробору. У него довольно испуганный вид, и это заставляет Ксавье ему сопереживать. Ситуация складывается неловкая и хочется скорее покончить с приветствием. Винсент выходит вперед, трогательно целует руку своей дамы, кивает парню и оборачивается к собственному сыну. — Познакомься, это Мортиша Аддамс и ее сын Пагсли, — он волнуется. Это заметно по дергающемуся кадыку и складке между бровями. — А это мой сын, Ксавье. — Здравствуй, Ксавье, — женщина улыбается шире, ее голос мелодичный, спокойный и вообще, сыну Винсента кажется, что она производит очень приятное впечатление. — Рада наконец-то с тобой познакомиться. — Это взаимно, — кивает парень, улыбаясь в ответ. Когда с приветствиями покончено, все садятся за стол, и младший Торп только сейчас замечает, что пустует еще одно место, а с ним и начищенные до блеска позолоченные приборы остаются не у дел. Видимо, второй ребенок Мортиши проигнорировал приглашение или же опаздывает. В любом случае, Ксавье не задает лишних вопросов, дабы не смущать новых знакомых. Ему достаточно того, как подрагивают изящные руки женщины, обхватывающие бокал с водой, и как Пагсли нервно теребит салфетку. — Я с вашего позволения заказал ужин на свой вкус, — пытается быть непринужденным Винсент. — Предлагаю выпить вина за знакомство. И вечер, полный неловкости и молчания, начинается. Ксавье старается участвовать в беседе, но все равно чувствует себя лишним. Примерно то же ощущает и сын Мортиши. Пара великовозрастных влюбленных поглощены общением, робкими ужимками, флиртом. Все это мило, но Торп предпочитал бы этого не видеть. — Ужасно, да? — он обращается к Пагсли, пока Тиша и Винсент мило воркуют с официантом. — Если они начнут целоваться, я выколю себе глаза десертной ложкой. — Дожить бы до десерта, — включается сын Мортиши, и улыбка задевает его губы, образуя крохотные ямочки на пухлых щеках. Он не толстый, но в нем еще присутствует какая-то детская трогательная полнота. Ксавье сам был таким лет до одиннадцати, а потом буквально за лето вытянулся и похудел. — Да, из всех нас повезло твоему брату, который просто не пришел, — бросает новую реплику Ксавье, указывая на пустующий между ними стул. Парень легко заводит новые знакомства, но скованность из-за самой ситуации слегка зажимает и его. — Сестре, — поправляет его Пагсли. — И я бы не сказал, что ей повезло. Свое Уэнсдей непременно получит, если не явится. Ксавье думает, что прежде не слышал более странного имени. Неужели она родилась в среду, оттого ее так назвали? Кто вообще называет детей в честь дней недели? Буквально в следующую секунду парень замечает, как бледнеет лицо Пагсли, и челюсть натурально отвисает вниз. Юноша смотрит куда-то через стол, и Ксавье с интересом оборачивается, устремляясь за взглядом сына Тиши. Уверенным приземистым шагом по тесному пространству зала, лавируя между столами, движется явно перепутавшая заведения молодая девушка. Она не реагирует на позади семенящего метрдотеля и собирает за собой гулкий, как прибой, приглушенный шепот пересудов и обсуждений. Дамы полусвета обычно выбирают места позлачней. — Какого черта... — выдыхает наконец-то Пагсли, и на смену бледности приходит яркий багряный румянец, пятнами вспыхивающий на щеках и шее. Мортиша реагирует на ругательство сына строгим взглядом и поворачивает голову. Ее выражение лица тоже меняется. — Уэнсдей, — выдыхает женщина, до белизны костяшек стискивая хрупкую ножку бокала. Винсент не теряется, сперва глядит на свою спутницу, а затем туда, куда она смотрит. Девица тем временем на ходу снимает с себя джинсовку и, не глядя, бросает ее мимо идущему официанту. Весьма эффектно однако. Работник ресторана ошалело и чисто на автомате, едва не выронив свой блокнот, ловит предмет гардероба, из кармана которого так некстати что-то вываливается. Но это не смущает незнакомку. Она поворачивается, нагибается, бесстыдно демонстрируя окружению все, что спрятано под коротким подолом. Ксавье откидывается на спинку стула, чуть вытягивая шею, чтобы получше разглядеть неожиданный перфоманс, и тихо присвистывает. Нечасто на его памяти в ресторанах с хлебом подают еще и зрелище. Ощутимый пинок, полученный под столом от родителя, оказывается весьма неожиданным. — Прекрати это немедленно, — суровый тон и сведенные на переносице брови удивляют младшего Торпа. Тем временем девушка находит то, что выпало из ее кармана, и продолжает свой путь, пряча находку в небольшой сумке, болтающейся на худом плече. Она одета точно так, как девицы в ночном клубе, куда они с Кентом периодически ходят втайне от Бьянки: черное короткое нечто – то ли платье, то ли ночнушка, длина которого не скрывает чуть приспущенные чулки на подтяжках. В ушах крупные кольца, на шее тонкий черный ободок, словно ошейник. Массивные ботинки до щиколоток на толстой подошве с тугой шнуровкой дополняют образ, говорящий сам за себя. Очень вызывающе и точно не для заведения с Мишленовскими звездами. Винсент поднимается со своего места, и Ксавье не понимает, что за переполох у них за столом. Ну, подумаешь, ошиблась девочка адресом. А потом, собрав в кучу детали, до него доходит… — Уэнсдей, ты опоздала, — подает голос Мортиша, тоже поднимаясь со стула. — Что-то случилось? — Нет, я просто не хотела приходить, — ее тон холоден и резок. Ксавье снова оглядывает незнакомку, лишь сейчас замечая ее сходство с миссис Аддамс. Из-за блядского раскраса кукольного лица не разобрать, сколько ей лет. Густо подведенные черным глаза, темно-вишневые губы, небрежно рассыпанные по плечам длинные темные волосы. Парень думает, что если ее умыть, то она окажется довольно симпатичной девушкой… — Ну, здравствуй, папочка, — в голосе столько ядовитого металла, что Таллий в таблице Менделеева и рядом не стоял. — О, а это, видимо, мой новый брат! Она обращает свое внимание на Ксавье, небрежно мазнув по нему презрительным взглядом. Мортиша медленно краснеет, по ее бледной коже болезненный румянец выступает редкими пятнами, как и у Пагсли. Она, видимо, пытается обуздать себя, чтобы не начать скандал при чужих людях, и ей это удается. Женщина выдавливает корявую улыбку, хоть в глазах плещется обида и злость. — Приятно познакомится, сестренка, — включается в беседу Ксавье. Ему даже интересно, что еще выкинет эта полуголая кукла. — Присядешь? Он поднимается на ноги, намереваясь отодвинуть ей стул, но девушка его опережает. Уэнсдей проходит мимо него, не удостоив даже взглядом, сама берется за спинку своего стула и двигает, бросая презрительно: — Прибереги эти патриархальные замашки для своих не обремененных умом девиц, — и плюхается на мягкую обивку, забрасывая нога на ногу. В родившейся паузе слышна оправдательная речь метрдотеля, что он пустил к ним за стол эту девушку и торопливое отцовское «Все хорошо, она моя гостья». Судя по вытянувшемуся лицу работника ресторана, он не понимает, как в столь приличное общество затесалась эта распутница. Официант приносит блюда, Тиша садится на свой стул, Винсент заказывает еще вина. Неловкость можно ковырять вилкой, как и горячие стейки на их тарелках. Уэнсдей – если Ксавье правильно запомнил, методично и звучно жует жевательную резинку, периодически надувая и лопая из нее шарик. Несмотря на всю неуместность данного занятия, выглядит это весьма интригующе, особенно, когда она втягивает щеки... — Будешь так пялиться – челюсть слетит с резьбы, — не глядя на сына Винсента, предупреждает его Аддамс. Ксавье давится соком. Она говорит это без единой эмоции, ровным спокойным голосом, но от этого угроза кажется еще реальней. Не то чтоб парень боялся эту полутораметровую мрачную Барби в чулках, но учитывая, в чем она приперлась на важное мероприятие, уже становится ясно одно ‒ с головой у нее беда. — Мы рады, что ты все же пришла, — делает попытку сгладить атмосферу Мортиша. — Я хочу представить тебе Винсента и его сына Ксавье. — Рад знакомству, — вежливо подхватывает старший Торп. — Не могу ответить тем же, — упирается немигающим взглядом в мужчину. — Мистер Торп, вы спите со всеми своими пациентками или моя мать проявила особую склонность к плотским утехам? — Уэнс, заткнись! — шипит до этого момента молчавший Пагсли. Девушка крепче сжимает в тонких пальцах нож, желая его запустить в брата. — Твоя мама уже давно не моя пациентка, — голос Винсента спокойный и тихий. Ксавье знает: он сейчас говорит не как его отец, а как врач, который работает с такими пришибленными, как эта дочурка. — Мне понятно твое волнение за мать и, если ты хочешь об этом поговорить, я всегда открыт. — Как великодушно, — хмыкает девушка. — На эти слова или его участливое выражение лица ты повелась, мам? — Уэнсдей, я прошу тебя, давай мы просто спокойно поужинаем, — Тиша силится скрыть неловкость. Ксавье отчетливо понимает, что девчонка намеренно устраивает этот спектакль. Ему жалко Мортишу ‒ она точно не заслуживает подобного. И неприятно за отца. Парень думает, если это чудо с чокером на шее не угомонится, то он тоже отвесит пару нелестных комментариев в ее адрес. Уэнсдей не понимает, зачем послушала Энид. Ей давно известно, что подруга – это кладезь вредных советов. Аддамс следовало вообще не приходить сюда, проигнорировав приглашение. Ну сказал бы Пагсли матери про подвеску – плевать уже. Вся эта натужная церемония с ужином плохая идея. Ей не нравится высокий статный мужчина, сидящий рядом с Тишей. Какой-то он слишком добрый, словно не настоящий. Он так смотрит на мать, так трепетно касается ее ладони, что Уэнс то и дело, глядишь, вырвет от этой показательной милоты. Как бы она не пыталась, но в голове у нее идет постоянное сравнение этого Винсента с Гомесом, и, ясное дело, мозгоправ проигрывает по всем фронтам. А этот его сынишка? Напыщенный выпендрежник с раздутым самомнением. Он так в открытую ее разглядывает, словно Аддамс ‒ кукла на витрине магазина. Видать привык, что на его слащавую физиономию ведутся девушки, лишенные самоуважения и гордости. План Синклер был предельно прост: нарядится пооткровенней, накрасится поярче, вести себе понаглее. Тогда Мортиша перестала бы ее таскать на подобные мероприятия с новым ухажером и его семейкой. И вроде Уэнсдей со всем справилась – макияж видно из космоса, на ней самое откровенное белье и одежда, которую только она сама способна вообразить, ну и наглости ей не занимать. Да только от всего происходящего неприятно скребется что-то внутри. Ей противно от самой себя и неуютно под взглядом Ксавье. От бесстыдно изучающих ее чужих зеленых глаз за тонкой диоптрией очков в тонкой оправе потеют ладони. Но показательное выступление уже начато и отступать – не в правилах Уэнсдей. — Ну, так что, кто-нибудь скажет тост? А то на поминках и то веселее, —спустя паузу снова говорит Аддамс. Она надеется, что еще пара подобных реплик и Тиша взбесится. Тогда Уэнсдей картинно отбросит салфетку со своих колен, допьет одним глотком вино в своем бокале и уйдет, не прощаясь, гордо вздернув подбородок. — Да, точно, — чуть улыбается Винсент. — Я очень рад, что нам удалось собраться сегодня, и каждый нашел время. Да, мы пока что незнакомы и, возможно, у каждого сложилось немного предвзятое отношение друг к другу… Ксавье напрягается. Судя по заготовленной длинной речи пришел момент истины. Даже хорошо, что отец не тянет основное действие к десерту: еще полчаса и Торп сам всечет наглой девке за такое поведение. Он поражен ее откровенно наплевательским отношением к матери. Даже сейчас, пока его отец распинается в эпитетах и метафорах, эта девица, как ни в чем не бывало, достает сигарету, и прикурив ее от стоящей на столе свечки, делает глубокую затяжку. Это как вообще называется? Запах никотина моментально щекочет ноздри и отзывается неприятным першением в горле. Давно забытая привычка вдруг напоминает о себе скопившейся слюной во рту и знакомым желанием схватиться за зажигалку в кармане. Торп ждет пару секунд, а затем довольно резко перехватывает запястье девчонки, едва она, неторопливо выпуская дым, отнимает сигарету от пухлых губ. — Здесь не курят, — в голосе предупреждение. Он выдерживает ее пригвождающий к месту взгляд, от которого почему-то мурашками усеиваться спина, и разжимает свои пальцы. У нее холодная кожа и очень тонкие руки. — Как скажешь, братец, — Аддамс смотрит на парня, не мигая, и медленно точным движением отправляет недокуренную сигарету аккурат ему в стакан с соком. Пагсли закатывает глаза. Он понимает, что его сестра все делает специально, лишь бы довести мать и опозорить их семью в глазах Торпов. Ничего, он все выскажет этой идиотке дома, подальше от ушей Ксавье и его отца. Уэнсдей не нравится, когда к ней прикасаются без ее разрешения. То, что себе позволил этот наглый придурок, злит и нервирует. Кажется, запястье до сих пор жжет чужое прикосновение. На фоне торжественно бубнит Винсент, девушка не особо вслушивается в его слова. Она тянется к своему бокалу с вином, желая запить горечь никотина, как вдруг голос отца Ксавье становится громче, и Уэнс дергается, как от пощечины, резко поднимаясь на ноги. — Мортиша Аддамс, выходи за меня замуж, — и четыре пары глаз смотрят на кольцо, зажатое в пальцах Винсента Торпа. Ксавье искренне рад, что отец для предложения использовал новое украшение, а не их фамильное, то, что он когда-то дарил Мишель. Весь сумбур происходящего не дает прочувствовать момент. Мортиша стыдливо опускает глаза, отец пытается поймать ее взгляд, Пагсли просто замер, а вот его сестрица, кажется, увидела привидение. Она отчего-то побледнела и вскочила с места, словно кольцо протянули ей, а не ее матери. Девушка случайно рукой задевает прозрачную посудину с алой жидкостью. Бокал опрокидывается, раздается характерный звон битого стекла, и вино проливается на белоснежную скатерть, словно кровь из раны. — Простите, — в этом хриплом скомканном извинении слишком много растерянности и боли. Она не дожидается никаких слов, просто выходит из-за стола, намереваясь скорее уйти с этого праздника жизни. — Уэнсдей! — вслед ей кричит мать, но девушка не останавливается, молча идет мимо сторонних наблюдателей этого представления. Ее внутри всю колотит, а в голове звучат эхом слова Винсента. — Не нужно, — Доктор Торп останавливает Мортишу от поспешных действий. — Ей просто требуется время. — И мне оно тоже нужно, — выдыхает Тиша, медленно опускаясь на стул. — Мне в уборную, — Пагсли соображает быстрее Ксавье, что родителей стоит оставить наедине. Он поднимается со своего места и едва не сбивает с ног официанта, который суетится убрать беспорядок, совершенный Уэнсдей. — О, да, и я, — Ксавье аккуратно обходит стулья и прикасается к отцу, пару раз крепко сжимая его плечо. Видимо, об этой поддержке и просил Винсент, судя по благодарной улыбке, тронувшей усталое лицо. — Иди, я сейчас, — кивает он Пагсли, а сам направляется на выход. Ему нужно подышать воздухом, а еще интересно, куда подевалась эта бессовестная девчонка. По сути, ему должно быть не важно, даже если она с дуру бросилась под колеса автомобиля. Но с другой стороны, омрачать еще больше сегодняшний вечер он тоже не хочет. Отцу с Мортишей и так досталось. Он попытается с ней поговорить. Ничего особенного: простое участие. Ксавье не дурак и понимает, что девчонке вся эта суета со знакомством неприятна. Отчего так – это другой вопрос. Задача Ксавье ‒ чуть сгладить ситуацию, чтоб эта Уэнсдей больше ничего не вычудила до конца вечера. Ему приходится обойти здание ресторана, пока в тени высокой постройки он не находит привалившуюся спиной к кирпичной стене девушку. Она вертит в руках сигарету, затем зажимает ее между губами и что-то ищет в сумке. Но не найдя желаемого, выдавливает тихое: «Вот черт!». Щелчок чужой зажигалки заставляет ее едва заметно вздрогнуть. Теплый маленький огонек освещает бледное лицо. Она мгновение смотрит на Ксавье с протянутой в руке зажигалкой, видимо в полумраке пытаясь его разглядеть, а затем подкуривает, глубоко в себя вдыхая дым. — Даже не буду тебя просить порадоваться за свою мать, но хотя бы просто промолчи, — убирает зажигалку, пряча пламя. Он вертит металлический предмет между пальцами, это старая привычка, помогающая найти душевное равновесие. — Было бы чему радоваться, — голос звучит чуть сипло. — Большое счастье выйти замуж за мозгоправа, воспользовавшегося ее слабостью и горем. — О, я смотрю, ты любишь незнакомым людям давать оценки, — хмыкает Ксавье, поправляя очки за тонкую дужку. — Ну, и что ты скажешь обо мне? — Хочешь, чтоб я орально ублажила твое любопытство? — выдыхая едкий дым, говорит спустя паузу. — Тогда, Пи. — Что? — искренне не понимает, поставленный ее фразой в тупик. — Иррациональное число, — Уэнс не видит его глаз, но чувствует взгляд. — Три целых, четырнадцать сотых и так до бесконечности… — Хочешь сказать, что оценила бы меня в бесконечность? — хмыкает, растягивая губы в улыбке. Ему кажется это лестным. — Нет, я хочу сказать, что ты иррационален, — тут же опускает его с небес на землю. — И не дотягиваешь до четырех. Из десяти. Уэнс отталкивается от стены, бросает сигарету и тушит ее ботинком. Тусклый фонарь скрывает их лица, но Аддамс и так знает, как вытянулась физиономия собеседника. Ага, бесконечность! Знает она таких, как этот Ксавье Торп – наглых, самоуверенных папочкиных сыновей, без цели в жизни и с желанием промотать родительский капитал. — Ну, ты тоже не предел мечтаний, — вдруг отзывается парень. — Вредная мелкая хамка, невоспитанная и недалекая. Не уважающая свою мать, и не умеющая себя вести на людях. — Что ж ты тогда пялился на меня, как на картину, раз я такая недалекая? — ее задевают его слова. — Размер твоей груди не дотягивает до самого маленького натурального числа, — хмыкает, пряча зажигалку в карман. — Так что ты права, пялиться там не на что. И он уходит, больше не сказав ни слова. Ксавье ошибся: новая знакомая вовсе не глупа. Она высокомерная и острая на язык. И слишком важного о себе мнения. У него остался неприятный, горчащий во рту осадок после их разговора, который оказывается зряшным. Чтобы пробить стену, которой оградила себя Уэнсдей, нужно много времени и сил. Ему это абсолютно не интересно и не нужно. Аддамс удивлена словесной отдаче, прилетевшей от парня. Что ж, так даже лучше, что он сразу показал свою личину. Она сбита с толку предложением, которое сделал ее матери Винсент. Девушка не думала, что у них все зашло так далеко. Как теперь быть она не знает, но точно больше не собирается возвращаться в ресторан. Уэнсдей достает на ходу телефон и набирает знакомый номер. Отвечают не сразу. — Аддамс, что опять? — недовольно бурчат на том конце. — Мне негде переночевать, — садится за руль, игнорируя ремень безопасности. — Ты же помнишь, что мы давно расстались, и теперь это не моя проблема? — Бубнит собеседник. — Тиша тебя наконец-то выгнала? — Не угадал, — ухмыляется. — Я не хочу ехать домой и к Энид не хочу. Она задолбит своим участием. А я хочу выпить и уснуть. — Черт с тобой, — выдыхает спустя короткую паузу. — Только без приколов. Мне тут твои новые парни не нужны. — Аякс, это было один раз, — закатывает глаза. — Что ты будешь пить? — Как обычно, цыпа, я своих привычек не меняю, — слышно, как парень на том конце телефона улыбается. — Давай езжай, я постелю тебе на диване. И пристегнись, а то я тебя знаю. Аддамс кладет трубку и грустно улыбается. Радует, что в этой жизни есть хоть один человек, кому она небезразлична, и плевать, что это ее бывший.***
Хоть наглая девчонка и не вернулась больше в ресторан, но все равно умудрилась испортить остаток вечера. Мортиша все время переживала, куда делась дочка, Пагсли пытался ей дозвониться, Винсент не сводил обеспокоенных взглядов с любимой женщины, а Ксавье просто злился. Откуда она вылезла такая выдерга? Эта Уэнсдей совсем не похожа на свою мать! Может, ее им подкинули? В итоге отец вызывает такси для семьи Аддамс и уходит их провожать. Ксавье дожидается счет, расплачивается, и уже на выходе его догоняет официант, протягивающий ему чужую одежду. — Это забыла ваша девушка, — кивает работник заведения. — Слава Господу, она не моя девушка, — ухмыляется Торп, но забирает джинсовку. — Давайте, я ей передам. Парень надеется, что Мортиша и ее сын еще не уехали, однако находит отца в полном одиночестве. Он выглядит чуть подавленным, но в целом держится бодро. — Па, она согласится, — хлопает по плечу родителя. — Я знал, что все будет примерно так, — улыбается, поправляя очки. — Пойдем, я тоже хочу домой. Спасибо тебе, что ты был рядом. А это что? — Куртка той невоспитанной малолетней дряни, — не стесняется в выражениях Ксавье. Если бы не ее поведение и выходки, парень уверен – у вечера был бы более позитивный исход. — Я сколько раз тебя учил, сын – воздерживайся от оценочных суждений, — поправляет рукой волосы с щедрой проседью. — Каждый человек – это сложный механизм с целым набором своих винтиков, колес и деталей, чтобы мы могли судить друг о друге по первому впечатлению. Они идут к парковке, Ксавье машет чужой круткой, весь переполненный эмоциями. — Надеюсь, второе впечатление я получу как минимум у вас на свадьбе. Неприятная она личность, и я не хотел бы с ней больше видеться, — честно признается Ксавье. — Если свадьба вообще будет, — грустно поджимая губы, выдыхает Винсент. — Мортиша много о ней говорила и говорит, у них сложные отношения ‒ девочка слишком была привязана к отцу. Для нее потеря мистера Аддамса оказалась огромным горем, а к специалисту она ходит без особой охоты. Так что прояви к ней понимание и сострадание. — Она чокнутая дура! — альтруизм отца выводит Торпа из себя. — Пап, да она намеренно все делала, чтоб испортить ужин! А нарядилась как? — Мне показалось, как раз ее наряд тебя впечатлил, — констатирует собственное наблюдение. — И вообще, я повторю: давай не будем делать поспешных выводов. Возможно, вы еще подружитесь. — Мне это без надобности, — отрицает предположение отца. — Она токсичная и невоспитанная, не уважает мать, не умеет себя вести в пристойном обществе. Я буду рад, если наше общение с ней сведется к минимуму. — Не настаиваю ни на чем, — кивает мужчина, садясь в машину. — Но я знаю, что она неплохой человек, и просто попрошу тебя дать ей шанс. Не как психотерапевт, а как отец. Если мы с Тишей поженимся, вы окажетесь сводными братом и сестрой. — Не испытываю по этому поводу ни капли радости, если что, — хмыкает, садясь в машину, снимая очки и потирает переносицу. Куртка «сестры» летит на заднее сидение. — А вот Пагсли мне понравился. Хороший малый! Они замолкают, каждый думая о своем. Ксавье вспоминает себя, когда умерла мать. Он тоже чувствовал злость, беспомощность, обиду и ненависть ко всему живому. Горе от потери любимого человека меняет и заставляет смотреть на мир совсем другими глазами. Но все равно это не дает права так по-хамски поступать с близкими. Мортиша не виновата в том, что умер ее муж, и Уэнсдей в своем возрасте должна бы это понимать и принимать. Он естественно попытается вести себя с ней ровно. Ксавье взрослый мальчик и не позволит этой хамке расшатать его устоявшийся, уютный и привычный мир. Терпеть подобное отношение Торп не станет ни к себе, ни к своему отцу, даже если им с этой Уэнсдей и суждено стать близкими людьми.