***
Ксавье завтракает, методично и неторопливо пережевывая пищу. С отцом он все еще не виделся и теперь терпеливо ожидает его к утреннему чаю. Ночное приведение в виде несносной девчонки повергло его в жуткий шок. Неужели она действительно будет тут жить? — Доброе утро, — Винсент заходит в столовую, пребывая, по-видимому, в прекрасном расположении духа. Он улыбчив, спокоен и выглядит выспавшимся, посвежевшим. Чего не сказать о Ксавье. Парень ворочался всю ночь от кошмаров, часто просыпался и в целом у него ощущение, что по нему прокатился бульдозер. — И тебе того же, пап, — отпивает обжигающий кипяток, вдыхая запах лимона. — Можно задать тебе вопрос? — Конечно можешь, я всегда открыт к разговору, ты же знаешь, — опускается на стул напротив сына, придвигая к себе приборы. Марта появляется в комнате с подносом, и несмотря на лишнюю полноту, быстро справляется с сервировкой. — Что тебя тревожит? — Как надолго в нашем доме поселилась дочь твоей невесты? — старается формулировать предложение как можно корректнее и говорить спокойно, без нажима, хоть нервозность все равно чувствуется. — Пока в их квартире будет идти ремонт, — Винсент даже не дергает бровью, аккуратно размазывая ножом масло по хрустящей булке. — Прошу быть терпимым и снисходительным. А еще прояви гостеприимство. Кипяток застревает у Ксавье в горле и рвется наружу кашлем. Парень смотрит на родного отца, не понимая, серьезна ли его просьба или, может быть, просто шутка. Но Винсент глядит в ответ выжидающе, демонстрируя на спокойном лице чистое, искреннее непонимание. — Я не ослышался? Гостеприимство? — чуть ослабляет узел галстука. — Она прибитая на голову хамка! Ты не представляешь, что нас ждет! Почему ты не посоветовался со мной? — Сын, сбавь тон. В этом доме не принято кричать, — сходу осаждает отпрыска родитель. — Во-первых, давай обойдемся без оценочных суждений, во-вторых, я все еще хозяин этого дома и сам волен решать, кого мне приглашать, а кого не стоит. Ты всегда можешь снять себе жилье или же приобрести свое собственное. — Но мне нравится тут жить! — он глушит возмущение, пытаясь придать голосу твердости и равновесия, но выходит это с трудом. — Ты меня выселяешь? — Ксавье, что ты такое говоришь? — поправляет очки фалангой указательного пальца ведущей руки. — Живи, сколько хочешь. Это и твой дом. Но сейчас в нем живут важные для меня люди. Им некуда пойти, они никого тут не знают, а их квартира находится в весьма плачевном состоянии. Ну не на улице же им жить! — Есть гостиницы, — наконец берет себя в руки. — Мне просто кажется, это не очень удобно. — В этом доме три гостевые комнаты, — вытирает салфеткой губы. — Одну заняла Тиша, вторую – ее дочь. Смотри, осталась еще одна – вдруг твоя Бренди… Прости, Бьянка. Бьянка, если захочет переночевать – для нее тоже будет место. — Пап… — Вопрос закрыт и не обсуждается больше, — в тоне скользит категоричность. — Давай не ссорится по пустякам. Тебя часто вообще не бывает дома, сын, так что тебя уж точно наши гости не стеснят. Привыкай, мы все теперь близкие люди. Ксавье коробит от этого словосочетания. Да ему кто угодно ближе, чем эта пигалица в чулках! Он устало прикасается к переносице двумя пальцами, а затем собирает их в крепкий кулак, пару раз ударяя им себя по лбу. Нужно собраться. Ничего смертельного не произошло. В конце концов, он действительно всегда может взять и съехать. Но последняя мысль крючит парня хуже знания, что наверху, всего через пару стен, рядом с ним будет жить эта хамка. Что уж теперь, наградил Господь будущими родственничками. — Хорошего дня, сын, — Винсент поднимается из-за стола, кивает Ксавье и уходит, едва ли не вприпрыжку, как кажется младшему Торпу. Парень вздыхает, обещая самому себе еще раз все обдумать, убирает от лица мешающую прядь и тоже покидает столовую, поправив концертный фрак. У него сегодня важная встреча на работе, а еще отчетное выступление у одной из учениц, которой он должен подыграть, бонусом требуется как-нибудь усадить себя за инструмент и попытаться придумать композицию, о которой просит мистер Крекстоун. Но все мысли крутятся вокруг перемен в его жизни, и это раздражает. Он уже на выходе из фойе замечает низкорослую фигуру, замершую на лестнице. Девушка внимательно смотрит в стену, чуть склонив голову вбок. Торп знает – она разглядывает портреты. Наверное, не самой хорошей идеей со стороны отца было привести в дом новую будущую жену, не убрав при этом напоминания о бывшей супруге, пускай и давно умершей. Что там говорил отец: проявить гостеприимство? Парень раздраженно закатывает глаза, втягивает носом воздух, поджимая губы. Он открывает рот, чтобы пожелать доброго утра, как слышит ехидное: — Какая прелесть! Белый ворот, чёрный фрак. Кто забрёл в наш зоопарк? — Аддамс медленно спускается по лестнице, придерживаясь рукой за витые перила, и окидывает парня насмешливым взглядом. — Ты отбился от стаи? — Чего? — Торп не понимает, о чем она говорит. У нее приятный голос и без тонны косметики девчонка действительно выглядит довольно миловидной. — Ясно. Утро – не твое время суток, как я понимаю, — она опирается о столб перил в самом низу, скрещивая руки на груди. — Или же тупость – это твое перманентное состояние? Парень часто моргает, удивленно вскидывает брови вверх, пару раз открывает и закрывает рот, намереваясь выдавить из себя какую-то гадость, но на ум ничего не идет. Торп порывисто тычет в нее указательным пальцем, затем собирает руку в кулак и поднимает ладони вверх, словно, сдаваясь. Молча разворачивается и уходит, напоследок громко хлопнув дверью. — Занятная пантомима, — дергает плечами девушка и направляется в столовую. Есть хочется так, что она готова употребить слона. Молчаливая экономка Марта ничего не говорит, но окидывает ее раз за разом очень говорящими взглядами. Но Аддамс на это глубоко плевать. Она набрасывается на завтрак, словно не ела три дня. Да, лицо у этой Марты постное, но зато готовит она как надо.***
Энид нетерпеливо ерзает на сидении машины, удерживая в тонких пальцах два стаканчика с кофе и в окно рассматривая огромный чужой дом. Аддамс выходит за ворота в привычных коротких джинсовых шортах, футболке с перевернутой пентаграммой и тяжелых ботинках. На фоне особняка девушка смотрится слегка инородно. — Ну что, ты снова богатенькая сучка? — передает подруге стаканчик с горячей кофейной жижей. — С чего бы? — устраивается удобней на пассажирском сидении, подтягивая к себе ногу, согнутую в колене. — Это не я выхожу замуж за богатого извращенца. — Да ну ладно, — отмахивается. — Как там в доме? Красиво? — Ничего необычного, — отпивает кофе. — Дом как дом. Все в слишком светлых тонах, много картин, очень красивый старинный рояль. Не знаю, видимо, мамин Винни играет. — Мамин – кто? — Синклер заходится звонким заразительным смехом. Винни? Как Пух? — Она его так называет, я слышала вчера, — морщится Аддамс. Ей подобные нежности отвратительны. — Ну и сынок его придурошный идет ко всему этому комплектом. — А он до сих пор сидит в родительском гнезде? Ты же говорила, этот Ксавье взрослый мужик, — Энид допивает остатки своего латте. — Что так? Птенец никак не отрастит крылья? — Мне плевать, что с ним не так, просто выражение лица у него ублюдское, — открывает крышку стаканчика и заглядывает внутрь. — Возможно, не стоило соглашаться с Тишей. Нашла бы себе какой-то угол и… — Аддамс, я не могу понять, что тебе опять не так? — Синклер хмурит светлые брови. — Ты живешь в офигенном месте, за которое еще и не нужно платить! Наслаждайся! — Это сложно делать, когда рядом мать и ее распрекрасный женишок. Ну и его отпрыск в качестве дополнительно отягощающего элемента моей нынешней реальности, — откидывает голову на спинку, прикрывая глаза. — Они такие мерзкие. — Ладно, подруга, от старпера никуда не деться, а вот молодого Торпа можно и вытолкать из родного гнезда, — внимательно глядит на подругу невинными голубыми глазами. — Знаешь, как кукушата. Их подкидывают в чужое гнездо, а они выбрасывают уже имеющегося птенца вон, чтобы не путался под ногами. — Слушай, юный орнитолог, что ты несешь? — Сама не знаю, зачем мне эта информация. От бывшего досталась бонусом к задержке, — хмыкает девушка, поправляя прическу. — Я о том, что в твоих силах выжить наследника из дома. Пусть валит жить отдельно от папочки. А ты тогда спокойно дотянешь до окончания ремонта и ладно! Может ему как раз не хватает волшебного пенделя! Как тебе идея? — Какой ответ ты хочешь услышать? — смахивает со лба челку. — Могу сразу сказать, что это все фигня, а могу тебя не расстраивать. — Да брось, все равно ты от скуки скоро вешаться начнешь! — Мне некогда скучать, — смотрит на запястье, проверяя время. — Я буду писать свою книгу, играть на виолончели, читать. У меня не было отпуска и каникул очень долго. Со смерти отца я как белка в колесе. Так что отдых мне точно не повредит. Может, хоть высплюсь наконец. — Ты лишаешь себя веселья, — констатирует факт подруга. — К слову о веселье. Мы так и не нашли, где отметим именины Йоко. У тебя по-прежнему нет никаких идей? — Прости, но у меня теперь даже своего дома нет, — дергает плечами Уэнс. — А что, у них никак нельзя? — В прошлый раз соседи вызвали копов, и мы мариновались за решеткой до рассвета, — поджимает накрашенные розовым блеском губы. К особняку подъезжает такси, и Аддамс тяжело вздыхает. Из машины выбирается Ксавье, вальяжно бросая снятый смокинг на согнутую в локте руку. Свободной ладонью он тормошит пряди волос, кивает таксисту и так же не торопясь идет к воротам. — Хм, а что это за красавчик? — глаза Энид вспыхивают огнем любопытства. — Тебе пора проверить зрение, — косится на подругу. — Это же Ксавье. Мы ему полчаса как перемываем кости. — Вот этот чувак с копной блестящих на солнце волос, как у принца Чарминга, в белоснежной рубашке и походкой, словно у его подошв весь мир, твой сводный брат? — Синклер роняет свой стаканчик и вплотную прижимается лицом к стеклу, желая напоследок разглядеть парня получше. — Да это ты ослепла к чертям, Уэнни! — Ну, от тебя иного я и не ждала, — опускает ногу вниз. — Да ну нафиг! Ты говорила, что он очкарик! — Энид возмущенно смотрит на Аддамс. — А очки, по-моему, нужны тебе! — Это всего лишь внешность, — открывает двери машины, медленно из нее вылезая. — Мы с тобой в парнях явно ищем разного. — Ты куда? — спохватывается блондинка. — Уже уходишь? — У меня намечается семейный ужин, — безрадостным голосом вещает Уэнс. — Отказаться не могу, я обещала раз в неделю спускаться в столовую и делать вид, что я часть семьи, хоть этого и не хочу. — Набирай меня чаще, я скучаю, — в глазах проскальзывает грусть. — Ну и я на твоем месте присмотрелась бы к крепкой заднице твоего сводного брата. — Пошла к черту, — беззлобно бросает в подругу ругательство и закрывает дверь машины. Ей не хочется идти в дом и терпеть всю эту натужную церемонию приема пищи с людьми, которых она предпочла бы никогда в жизни не видеть. Но уговор, как известно, дороже денег. Аддамс приосанивается и направляется к особняку, надеясь сократить свое пребывание за столом к минимуму. Как девушка и предполагала, ужин заполняется неловкими паузами, молчанием, монотонным звуком соприкосновения металлических приборов друг с другом и с фарфоровыми тарелками. Разговор поддерживает в основном Винсент и Тиша. Ксавье утыкается в миску, его примеру следует и Уэнс. Она взбирается на стул с ногой, согнутой в колене, уныло ковыряет вилкой остывшую пасту и не понимает, где она согрешила, что жизнь заставляет ее участвовать в подобном фарсе. — Уэнсдей, как прошел твой день? — прочистив горло, осторожно начинает Тиша. Аддамс награждает мать убийственным немигающим взглядом. Они не договаривались вести беседы. Просто ужин и все. — Нормально, — бросает коротко и емко, упираясь взглядом в тарелку, демонстрируя, что с ее стороны диалог окончен. — Какой развернутый ответ, — ехидный комментарий прилетает, откуда она не ждала. Уэнс медленно поднимает свой взгляд от еды и впивается им в парня напротив. Тот на нее не смотрит, но побелевшие костяшки пальцев на приборах говорят о крайней степени его нервозности. — Ксавье, — осаждает сына Винсент. — Беседа за столом – это хорошая традиция, а не просто болтовня. Но никто не станет принуждать вас к разговору. К тому же, именно разговор… — Дайте угадаю! — девушка перебивает старшего Торпа. — Разговор – это то, что связывает нас с другими людьми больше всего, и мы должны учиться этому через взаимодействия в реальном мире. Верно? Но я предпочту любое общение чтению книги. — Ты умеешь читать? — Ксавье надоело это представление. — Тогда ты наверняка читала о том, как люди ведут себя в гостях. — Ксавье! — Винсент хмурит брови, с негодованием глядя на сына. — Это грубо! — А что так? Мое поведение тебя триггерит? — девушка чуть вытягивается вперед, и вырез футболки становится больше, в открытую демонстрируя кружево белья. — Так это не моя проблема, а твоя. Подумай, что ты не можешь себе позволить? Быть самим собой? Делать то, что хочешь? Не прогибаться под чужие правила? — Зато ты, я смотрю, прекрасно разрешаешь себе лишнего, — вскидывает голову, встречаясь с упрямым взглядом черных глаз. — В этом доме есть правила, и раз уж тебе позволено тут жить, то и веди себя, соответствуя им. «Позволено тут жить» – слова, которые, кажется, врезаются ей под кожу. Злость вспыхивает в ней, как искра, поджигая короткий бикфордов шнур ее терпения. Девушка медленно опускает со стула ногу, картинно отбрасывает от себя салфетку прямо в тарелку и так же не торопясь поднимается на ноги, не сводя с Торпа обжигающего льдом взгляда. — Хамство, Ксавье, имеет смысл, только когда оно вызывает равную себе реакцию интеллекта, — гордо приподнимает подбородок. — Боюсь, мы находимся на разных уровнях умственных способностей, и опускаться на твой этаж эволюции мне совсем не хочется. Приятного аппетита. Она разворачивается, чтоб уйти, и тут же слышит жесткое: «Села на место». Торпа пламенная речь наглой девки выводит из себя поразительно быстро. Он сперва даже пугается – отец хорошо научил его держать себя в руках, не прибегать к спору с дураками и вообще придерживать эмоции при себе. Но это чудо с пентаграммой на груди только что сорвало одним махом все его устои и правила. Да, первому бить не нужно, но и в обиду Ксавье себя давать не привык. — В этом доме принято дожидаться десерта, — старается говорить ровно, но сердце в груди колотиться, гулом отдавая в уши. Он зол, и подавить это не выходит. — Мне плевать, — на ее каменном спокойном лице не дергается ни один мускул. — Это не мой дом. — Уэнсдей! — вмешивается Тиша. — Ксавье, прекрати немедленно! — поддерживает ее Винсент. — Вернись за стол… — настаивает на своем парень. — Иди к черту, — бросает с ухмылкой на лице и направляется к выходу. Ее внутри колотит, но Аддамс не показывает этого никому. Пусть все думают, что она давно равнодушна ко всему вокруг нее происходящему. Лишь на ступеньках девушка ускоряет шаг, желая как можно скорее спрятаться за дверью комнаты. Что ж, пожалуй, совет про выселение птенца из гнезда теперь не кажется Уэнс бредовым. Зря этот самонадеянный павлин повысил на нее голос и вообще открыл рот. В его интересах было с ней не ссориться. Девушка снимает с себя одежду, идет в душ и встает под холодную воду, желая остудить родившейся в груди пожар несправедливости, обиды и задетого самолюбия. Ничего, и не таких обламывали. Хочет Торп играть с ней в игру на выбывание – она это непременно организует. После ухода Уэнсдей за столом возникает неприятная, тягучая тишина, разгоняемая частым дыханием Ксавье, сопением Винсента и одиноким печальным вздохом Тиши. Торп-младший нервно отбрасывает от себя салфетку и молча уходит к себе, никак не комментируя свое поведение. А что тут говорить? Ну, может, он и перегнул. Но парень не понимает, почему ее мать ведет себя так, словно она пустое место? Почему не делает замечания этой хамке, не пытается указать дочери на явные изъяны в ее поведении. Она же как дикарка какая-то! Что она носит на себе вместо приличной одежды? Как разговаривает? Как сидела за столом?! Да она чуть ноги на столешницу не уложила! Уэнсдей – гость в этом доме, она не права, она обязана делать то, что тут принято делать! Пытаясь успокоиться, он достает из кармана зажигалку, усаживается в свое кресло, упираясь взглядом в не зашторенное окно, и неторопливо берется вертеть в пальцах металлический предмет. Похоже, быть гостеприимным и понимающим у Ксавье сегодня не вышло. Его наверняка будет ждать нудная беседа с отцом, но в данном случае его интересует другое – как девчонке удалось так быстро вывести его из себя? Что повлияло? Ее надменный тон? Наглый взгляд? Внутренняя несгибаемость, которая словно волнами исходит от хрупкого тела? Что? Ему непременно нужно это знать, чтобы суметь предотвратить такой поток эмоций в следующий раз. А в том, что новый скандал не за горами, Торп уверен на сто процентов.