***
В баре душно и накурено. Аддамс лениво пробирается сквозь толпу к нужному ей столику. Она не хотела идти, но очередной семейный ужин девушка бы просто не вынесла. Мортиша снова на нее обижена и не разговаривает, Винсента Уэнс просто игнорирует, а того патлатого хама, к счастью, удается избегать. Он свое непременно еще получит. Энид, завидев подругу, активно ей машет, приподнимаясь со своего стула, Йоко просто приветственно тянет в улыбке тонкие губы. Перед Уэнс сразу же опускается стакан с мутноватой жидкостью, приятно пахнущей аперолем. — Может, хоть пиццу закажем? — Аддамс за весь день съела энергетический батончик и запила его кофе. Разделять трапезу с матерью и ее женихом в планы не входило, а завтрак она честно проспала. — Нет, я пас, — отпивает жидкость из бокала насыщенного оранжевого цвета. — Мое тело – храм, и я тщательно слежу за тем, что попадает внутрь меня. — Ой, да ладно! — не удерживается от комментария Уэнс. — Я видела твоих бывших! Йоко в ответ на шутку заливисто смеется, а Синклер корчит недовольную рожицу. Какое-то время они болтают о кафе, из которого недавно уволилась Аддамс, потом разговор перескакивает на парня Танаки, и затем привычно жаловаться начинает Энид. — Я все для него делаю, а он начал меня игнорировать, — вздыхает, поджимая губы. — Не понимаю, что ему еще надо… — Мозги, — пьяно улыбается Йоко, доставая из сумки телефон. — У тебя дар, детка, находить себе каких-то придурков. Чем тебе не понравился Юджин? — Он скучный и в очках. И у него реально бинокли на глазах, — показательно прикладывает к глазам собранные в неплотный кулак руки. — Вот такущие! Мне не повезло, как Аддамс. — А мне-то где повезло? — алкоголь снимает привычную зажатость и собранность, развязывает язык. — Я осталась без дома, живу на птичьих правах в комнате, щедро выделенной маминым престарелым женихом. И его сын – напыщенный осел, считает, что я за это все в неоплатном долгу перед ними. — Зато как выглядит этот сын, — мечтательно подкатывает глаза Синклер. — Я бы не отказалась расплатиться за ночлег натурой. И он без очков, кстати. — Он носит очки, возможно, у него не все так плохо со зрением, — дергает плечами Аддамс. — Не суть. Это не отменяет его придурковатости. — Ладно, я соглашусь – на ужине он повел себя как урод, ну, опять же, это если верить творим словам , Уэнни, — разводит руки в стороны Энид. — Считаешь, я лгу? — мгновенно ершится девушка. — Я просто знаю, как легко задеть твое самолюбие, подруга, — заправляет за ухо белокурую прядь. — Даже вот сейчас ты нахохлилась в секунду, хотя я ничего такого не сказала. Но неважно. Ты придумала план? — Какой план? — наконец прячет девайс Йоко, убирая его со стола. — У меня осталось минут сорок, а потом Гейтс начнет нудеть. Так что, дамы, поведайте, что я пропустила? — Уэнсдей хочет вытурить этого Ксавье Торпа из его же дома, — хрюкающий смешок вырывается изо рта блондинки вместе с каплями коктейля. — Так, тебе, видимо уже хватит, — Уэнс отодвигает подальше от нее стакан с остатками алкоголя. — Зачем? — удивляется Танака. — Нам не ужиться под одной крышей, — это звучит не совсем резонно, однако другого объяснения подбирать Уэнс не хочет. — Просто поверь мне на слово – он горделивый, самовлюбленный петух с элитарными замашками аристократа. А еще унылым и постным лицом. При всем этом он считает, что может мне делать какие-то убогие замечания, видимо, возомнив себя страшим братом. — Ну, он хоть симпатичный? — потягивает через трубочку остатки алкоголя. — Еще бы! — выкрикивает блондинка. — Нет, ты что! — заверяет Аддамс. Подруги переглядываются, Энид истерически хохочет, и впервые за весь вечер губ Уэнс касается едва заметная улыбка. — А что мы о нем знаем? — откидывается на спинку стула Йоко, чуть сползая по нему вниз. — Не много, — подтягивает ногу, согнутую в колене, к себе на стул Уэнсдей. — Он работает в Центре искусств и музыки. Билетерша на входе и престарелая уборщица от него в восторге. Играет на рояле, преподает, аккомпанирует на концертах, но в основном составе музыкантов филармонии не значится. По выходным играет в гольф и состоит в конном клубе, не пьет кофе и бегает по утрам. — Ого, — Энид тянется за отодвинутым стаканом. — Да ты гребанный сталкер! Когда ты успела это все о нем узнать? — Он просто громко говорит по телефону, а у меня есть доступ в интернет. Единственное, что я сделала дополнительно – это прогулялась до Линкольн-центра, — отрывает кусочек холодной пиццы и засовывает в рот, безразлично жуя. — Вообще, как мне показалось, Торп скучный и малообщительный человек, ведущий довольно уединенный образ жизни. — О, а он мне кого-то напоминает, — стреляет чуть покосившимися от выпитого алкоголя глазами в подругу. — Ты тоже, знаешь ли, не самый общительный человек. Да и богатенький симпатичный пианист с говенным характером – это разве не твой типаж, Уэнс? — Энид, давай мы не будем сейчас перечислять всех тех убогих прихожан, которых ты приобщила к храму своего тела без явных пожертвований, — язвит Аддамс. — Лучше помогите мне придумать, как его побыстрее выселить из дома. — Ты что, никогда не играла в игру «Как достать соседа»? — удивляется Йоко, убирая от лица длинную темную прядь волос. — Я не играю в компьютерные игры, они притупляют интеллект, — обхватывает руками ногу, опуская подбородок на колено. — У тебя переизбыток этого самого интеллекта, — морщит нос Синклер. — Есть куча шалостей, которые сведут с ума любого: подкрученный незаметно термостат, обесточенные розетки, пропавшие носки… Не знаю, что-то несложное. Начни хотя бы, может, ему не много и надо будет, вон, как ты его вывела из себя. — Я просто прокатилась по его самолюбию, это разовая акция. Больше он на подобную провокацию не клюнет, — задумывается о чем-то своем, чуть прищуривая глаза и втягивая щеки. — Возможно, мне просто нужно о нем больше узнать… — Ты довести его хочешь или женить на себе? — хохочет блондинка. — Просто начни его бесить! Это ты умеешь делать лучше всего! — Ну, спасибо, — награждает подругу недобрым взглядом, поджав губы. — Не дуйся! — хмыкает Энид, улыбаясь. — Я помню, как в детстве издевалась над братьями. Поверь, любого можно довести до белого каления! Главное знать чем! — Нет, Энид, это не то, — запоздало перебивает Йоко. — Какое обесточивание розеток? Зачем? Вы что, никогда не жили с парнем? Да я Гаррета могу вывести из себя по щелчку пальцев! Подпиливание ногтей, скрежет пенопласта, разлитая вода в ванной. А еще он ненавидит, когда я говорю по телефону рядом с ним, пока он смотрит телек! И это только то, что пришло на ум первое. — Аддамс с ним не встречается, как она узнает, что раздражает красавчика? — резонно подмечает блондинка. — Ну, она у него живет! Достаточно просто мозолить ему глаза, раз за разом совершая одно и то же действие, — поясняет свою точку зрения Йоко. — Ты просто должна ему мешать жить в этом доме, и тогда он свалит. Что ж, а решение вопроса оказалось невероятно очевидным. Аддамс удивляется, как сама не пришла к такому выводу? Но ее социальные навыки всегда оставляли желать лучшего, так что помощь Танаки оказалась весьма своевременной. Они разъезжаются по домам в половине первого ночи. Уэнсдей бросает машину на парковке бара, за руль в нетрезвом состоянии лучше не садиться. Такси оперативно подвозит ее по названному адресу, но Аддамс не спешит входить внутрь. Девушка выкуривает сигарету прямо на пороге особняка, туша окурок о цветочный горшок и там же его хороня между пестрыми цветами и зеленью. Совет «просто мозолить глаза Торпу» вдруг кажется невыполнимым. Ее так бесит вся эта семейка, что Уэнс думает, она быстрее сама уедет куда-нибудь, лишь бы не наблюдать их надменно поджатых губ и какой-то снисходительности в глазах. Похмелье слабнет, на смену ему приходит голод. Девушка входит в дом, подсвечивая себе телефоном, и сразу проходит на кухню. В это время все должны спать, значит она может сжевать яблоко и отправиться в постель. С завтрашнего дня она начнет воплощать в жизнь задуманное. Сложность еще состоит в том, что Мортиша с Винсентом тоже находятся в этом доме, а их бы не хотелось вмешивать в новый конфликт. Нужно так воздействовать на парня, чтоб он бесился, но не имел шанса это объяснить отцу. Тогда поведение Ксавье будет выглядеть странным, что тоже должно бы посодействовать его переезду. Уэнс быстро расправляется с яблоком: ей не хочется напороться на Тишу, которая, порой, мучается бессонницей, или, что еще хуже, на кого-то из Торпов. Что отец, что сын, бесят ее до горечи во рту. Девушка набирает стакан воды и обращает внимание на окно, чуть задернутое светлой занавеской. Большая луна заглядывает в кухню, ее хорошо можно разглядеть из-за слабого освещения в комнате. В детстве папа рассказывал ей сказку о том, как Солнце и Луна всегда были влюблены друг в друга, но никогда не могли быть вместе, так как Луна появляется на небе только после захода Солнца. Поэтому Бог в своей бесконечной благости сотворил для влюбленных светил затмение как доказательство того, что в мире нет невозможной любви… — Не спится? — чужой вопрос в тишине помещения звучит резко и громко. Аддамс вздрагивает, оборачивается, разжимая пальцы, и запоздало осознает последствия. Стакан неизбежно встречается с каменным полом, разбиваясь и разлетаясь по кухне десятком осколков. — Черт, — вырывается из ее рта короткое ругательство, и она порывисто приседает, на ходу соображая, что делать. — Прости, я не хотел тебя напугать, — Ксавье действительно не собирался делать ничего такого. Он не смог заснуть сначала, потом ему показалось, что он слышит запах сигарет из распахнутого окна, но выглянув, никого не обнаружил. В итоге парень плюнул на все и решил спуститься вниз – в холодильнике наверняка остался кусочек лимонного чизкейка, который Марта подавала на ужин. Торп в полумраке комнаты сразу заметил уже знакомый силуэт. Девушка задумчиво смотрела в окно и сейчас, в свете луны, не казалась исчадьем ада. Ее тонкий ироничный профиль, чуть приоткрытые губы, неморгающий взгляд, темные волосы, рассыпанные по плечам – это все привлекло его внимание, но чисто как художника-любителя, конечно. Девушку словно окутывала какая-то печаль, тоска. Она чуть ссутулилась и как-то меланхолично вздохнула… Пару мгновений Ксавье просто наблюдал, а потом зачем-то решился заговорить. — Стой, где стоишь, — резко командует Аддамс, не позволяя парню подойти ближе. — Здесь полно осколков. — Ничего, это не страшно, — он щелкает выключателем, и комната озаряется ярким верхним светом. — Я помогу. Девушка на секунду слепнет от обжигающей роговицу вспышки электрического свечения и зажмуривается. Ксавье быстрее привыкает к перемене освещения. Он наклоняется, поднимая с пола крупные осколки, пытаясь параллельно подобрать слова. — Слушай, я хотел поговорить, — начинает издалека. Торп понимает, отец от него не отстанет, и ему все равно придется извиниться. Лучше если он это сделает сам, а не под бдительным взором родителя, испытывая еще больше неловкости, чем сейчас. — Ой, давай не будем, — обрывает едва начавшийся диалог Аддамс, все еще немного щурясь. Она подбирает самый крупный осколок – все, что осталось от дна стакана, и на него кладет острые кусочки поменьше. Все собрать не выйдет, нужно заметать, а лучше вымыть пол. Но этого делать она однозначно не станет. — Отец настаивает, чтоб я извинился, — зачем-то говорит Ксавье, мысленно желая стукнуть себя по лбу. Но острый злой взгляд девчонки выбивает его из равновесия. — Я вообще-то тоже не горю желанием с тобой разговаривать лишний раз. — Хм, ну, тогда давай, я жду извинений, — она выравнивается, вздергивая вверх подбородок, и презрительно глядит на собеседника. Ксавье давится воздухом от чужой наглости. Он тоже выпрямляется, окидывая девушку быстрым взглядом. Одета она снова не пойми во что – короткая юбка, тяжелые ботинки, черный топ, поверх которого болтается прозрачная футболка в сетку, сползшая с одного плеча. Торп никогда бы не дал ей фактического возраста – с виду Аддамс выглядит, как типичная малолетка, застрявшая в проблемах пубертата. И ведет себя вот так же. — Я погорячился тогда за ужином, — бросает неискренне. — Больше такое не повторится. — Да уж, твои социальные навыки находятся в зачаточном состоянии, — аккуратно опускает стекло на металлическую панель рядом с раковиной. — Извиняться ты совсем не умеешь. — А ты и вовсе не знаешь, что это, — бросает в ответ колкость. — Повторю, извинение – это просьба отца. Я не сделал ничего, чтобы просить у тебя прощение. — Забавно, что ты до сих пор слушаешься папочку, — ехидничает девушка, складывая руки на груди. — Любишь, когда тобой командуют или в принципе предпочитаешь подчинение? — Что? — ее резкий переход с одной темы на другую сбивают парня с толку. Аддамс окидывает парня взглядом сверху вниз. Ее забавляет его потерянное выражение лица и недоумение. — Говорю, с мозгами у тебя все печально, раз ты готов безвольно подчиняться бредовым идеям других, — раздраженно вздыхает девушка. Она хочет скорее закончить этот бессмысленный разговор. — Если не видишь своей вины, какой смысл в извинении? Мне оно никуда не уперлось. — Уступить – не значит подчиняться, — парирует парень. — Хотя это слово тебе тоже незнакомо. — Вот мы и определили. Я не знаю слов «извинение» и «уступать», а ты не в курсе, что такое «собственное мнение» и «собственное достоинство», раз позволяешь отцу до сих пор помыкать тобой. — Аддамс, твоя проблема в том, что ты делаешь скоропалительные выводы, — он злится. — И тебе бы не помешало поучиться у меня уважению. Тихий смешок вырывается из нее случайно. Она саркастически приподнимает в удивлении бровь, и парень впервые видит, как на щеках девушки появляются ямочки от улыбки. — Между уважением и неумением отстаивать свое мнение пропасть длинною как до луны и обратно, — обходит кухонный остров, направляясь к выходу. — И любое уважение нужно сперва заслужить. — Слушай, твои философские речи не делают тебя в моих глазах умнее… — А мне плевать, — проходит рядом с парнем, обдавая его легким облаком алкоголя. — Особенно на тебя. И закончи тут сам. Тебе же не привыкать, да? — В каком смысле, — он подавляет желание схватить ее за плечи и вытрясти всю эту чертову надменность из девчонки. — В прямом, Торп, — закатывает глаза. — Кончать в одиночку. Ну, хоть иногда пользуйся своим верхним мозгом. И уходит, оставляя парня стоять среди битого стекла и переваривать услышанное. Ксавье в очередной раз не находит слов. Он с минуту пялится на пустой проем двери, силясь понять, как у этой девчонки получается его постоянно обескураживать. Никакого чизкейка ему уже не хочется. Парень наспех сметает веником осколки посуды и идет к себе, раздумывая над тем, как ускорить ремонт в квартире Аддамсов. Терпеть мелкую хамку становится все сложнее.***
Поднять себя в ту рань, в которую просыпается Ксавье, для Уэнс оказывается едва ли посильным трудом. После выпитого вчера неприятно ноют виски. Девушка принимает душ, натягивает привычные джинсовые шорты и первую попавшуюся под руку чистую футболку, собирает волосы в пучок на затылке и спускается вниз, больше всего на свете желая выпить кофе. — Доброе утро, Уэнсдей, — слышит позади себя приветливый спокойный голос и раздраженно закатывает глаза. — Кому как, мистер Торп, — бросает, лишь бы от нее отстали. Ее нервирует тон, с которым к ней обращается Винсент. А еще злит то, как он на нее смотрит – с какой-то жалостью, снисхождением, будто бы она нашкодивший ребенок. — Я не вправе советовать, но было бы здорово, поговори ты с Тишей, — догоняет ее на лестнице мужчина. — Она переживает. — Было бы здорово, если бы вы не лезли в наши с ней отношения, — резко и неприветливо отвечает девушка. Уэнс останавливается, оборачиваясь на спускающегося вслед за ней хозяина дома. — Это не ваше дело. — Согласен, не мое, — он аккуратно поправляет очки. — Но мне небезразлично душевное состояние твоей мамы. — Вы ее психотерапевт, и все вопросы по поводу ее состояния можете адресовать исключительно самому себе, — складывает руки на груди. — Я давно не ее психотерапевт, — вздыхает, улыбаясь чуть грустно. — Уэнсдей, в этом доме не принято спорить и ссориться, здесь не приветствуются скандалы. Дом – это наше безопасное место, где каждый должен чувствовать себя комфортно. — В месте, комфортном для меня, не может существовать каких-то идиотских правил, типа: «досиди за столом до десерта» или «забудь про свое мнение, чтобы другие не огорчались», — чуть приподнимает бровь, награждая поравнявшегося с ней мужчину, тяжелым, неприветливым взглядом. — Никто в этом доме не желает тебе зла, — небрежным взмахом руки Винсент поправляет прядь, спадающую ему на лоб. — Твои единственные враги – это ты сама и твое упрямство, которые мешают перевернуть страницы прошлого. Подумай над этим, Уэсндей. Больше он ничего не говорит. Мистер Торп коротко ей улыбается, растягивая и чуть поджимая губы, а затем уходит, оставив ее одну все на той же лестнице. В ней вскипает злость и раздражение – Аддамс не спрашивала мнения Винсента и не желает впускать его к себе в голову. Девушка делает глубокий вдох и выдох, прежде чем снова продолжить спускаться по ступенькам. Ее взгляд опять цепляется за ряд картин, висящих на стене. В золотых рамах втиснуты портреты жильцов этого дома – Винсента, Ксавье и умершей жены мистера Торпа, имя которой Уэнс не знает. Именно это изображение привлекает больше всего ее внимание. Женщина с портрета кажется абсолютной противоположностью Мортиши: светлые кудрявые волосы, румянец на щеках, в зеленых глазах плещется тепло и доброта. Она держит в руках букет полевых цветов и улыбается художнику легко и искренне. На мгновение Аддамс становится интересно, что случилось с этой женщиной и почему она так рано умерла. Двери в дом открываются стремительно, и в фойе входит незнакомая Уэнсдей девушка. Видимо, она тут бывает часто, раз не воспользовалась звонком и даже не постучала. Аддамс спускается вниз, замирая на последней ступеньке, с интересом разглядывая незнакомку. У нее очень коротко стриженные волосы, темная кожа и вид, словно та сбежала из института благородных девиц – серая юбка-плиссе дурацкой длины до середины щиколоток, белые носки и лакированные туфли-лодочки, рубашка в мелкий цветочек, застегнутая до самого горла, украшенная пышным жабо с брошью в центре. Так одеваются только на тематические вечеринки, посвященные пятидесятым, а еще религиозные фанатики. — Если вы из свидетелей Иеговы, то можете сразу уходить, в этом доме поклоняются другому богу, — без приветствия заговаривает с гостьей Уэнс, складывая руки на груди и опираясь бедром о лестницу. — Ты кто такая вообще? — глаза девушки расширяются от неожиданности и удивления. — Где Ксавье? — А ты кто? — Аддамс понимает, что девица лишь с виду напоминает забитую мышь, на самом деле у нее есть зубы. — Его девушка, — заходит с козырей. — А вот тебя я в этом доме вижу впервые. — А я его невеста, — парирует. — Вчера приехала из Вермонта. Странно, он о тебе ничего не говорил. От услышанного у девушки отвисает челюсть и еще больше округляются глаза. Она напоминает Аддамс оленя на трассе, выхваченного светом фар. Так у этого самодура еще и девушка имеется! Да еще какая — председатель клуба почетных девственниц! Хотя, чего можно ждать от зашоренного музыканта с отсутствием самоуважения? — Я… Ты врешь! — делает шаг ближе. Она сводит темные брови на переносице, зло прищуривая глаза. — Тогда почему я тут нахожусь с самого утра? — невозмутимо отвечает Аддамс. — Не потому ли, что только что встала с его постели? Собеседница хватает ртом воздух, в попытках осознать и переварить услышанное. Уэнсдей искренне забавляется происходящим. Что ж, эта ситуация может стать хорошим рычагом давления в ее не до конца продуманном плане. Входная дверь открывается снова, впуская в дом своего хозяина. Ксавье был на пробежке: об этом свидетельствуют прилипшая к крепкому телу влажная майка и убранные на затылок волосы. Уэнс вскользь пробегает по его фигуре, отмечая, что без дурацкого пингвиньего фрака он выглядит куда интереснее. Торп вытягивает наушники, прячет их в карман, подходит к своей девушке, смазано целуя ее в висок, и обращает свое внимание на Аддамс. — Что тут происходит? — чуть хмурит лоб. — Бьянка? — Это что за шлюха? — девушка начинает разбор полетов сразу же. Ее серо-голубые глаза темнеют, а руки сжимаются в кулаки. — Оу, ну зачем же так грубо? — Морщит конопатый нос дочь Тиши. — А как же: «не суди да не судим будешь»? — Аддамс, заткнись, — тут же вмешивается Торп, подхватывая свою даму сердца под руку и волоча ее в сторону от лестницы к витражной двери, за которой находится гостиная. Уэнс провожает взглядом парочку, и ее настроение заметно улучшается. Прекрасно – эта Бьянка станет замечательным орудием пыток. Девушка лениво потягивается и направляется в столовую. Даже компания Винсента за чашкой кофе теперь не кажется такой удручающей. Торп злится. Бьянка выкатывает ему какие-то абсурдные обвинения в неверности, называет Аддамс его невестой и натурально кричит, повышая голос. — Прекрати истерику, ты знаешь, что в доме не принято орать и вообще, тут полно народу, — морщится, не желая начинать день с ссоры. — Я все тебе сейчас объясню. — Да уж попытайся! — рычит, гневно сужая глаза. — Сбавь тон, — в голосе сквозит металл. — Пойдем ко мне, я приму душ, а ты пока угомонишь свою неуемную фантазию. — Фантазию? — злится в ответ. — По ступенькам со второго этажа ко мне спустилась полуголая девица и заявила, что она твоя невеста и обо мне знать нечего не знает. Как я должна на это реагировать? — Более спокойно, — силой воли давит растущее раздражение. — Я разве давал повод усомниться в моей верности? Я говорил тебе, что у отца появилась женщина, а вот эта… Эта девушка – ее дочь. — И что? Как меня должно это успокоить? Что она тут забыла? — Она поживет тут недолго, у них в доме случился пожар, — ему не хочется отчитываться, но другого выхода нет. — То есть она будет тут ходить перед тобой и светить своей задницей в обтягивающих шортах? — задыхается от эмоций Барклай. — Меня не прельщают ее кости, успокойся, — старается все свести в шутку. — То есть ты уже успел рассмотреть ее получше? — Прекрати, она мне почти родственница, — заходит с другого бока. — И у меня есть ты, мне незачем кого-то рассматривать. Парень выдыхает, порывисто хватает за руку Бьянку и тянет к себе, заключая в объятия.Та для виду пару раз раздраженно дергается в кольце сильных рук, а потом дует пухлые губы, заглядывая в глаза Торпу заискивающе и смиренно. — Может, тогда ты переедешь ко мне? — ей кажется сейчас как раз уместно такое предложение. Ксавье хочется придушить Аддамс за выходку и то, что он попал в такую скверную ситуацию. — Я подумаю над этим, детка, — приподнимает пальцем ее подбородок и легко касается знакомых губ пуританским скромным поцелуем. — Пойдем, тебе действительно лучше принять душ, от тебя воняет, — брезгливо морщит нос и выпутывается из объятий. — Ты же знаешь, я не люблю запах человеческого тела и всего такого. А, и можешь у Марты попросить ромашковый чай? Мне нужно успокоить нервы. Она уходит вперед, оборачиваясь у двери, спрашивает более тихо и покорно: — Я же могу тебя подождать в твоей комнате? — и улыбается, оголяя белоснежные крупные зубы. — Да, иди, я схожу к Марте, — выпроваживает девушку и рвано выдыхает, когда за ней закрывается дверь. У него внутри клокочет желание немедленно высказаться дочери Мортиши за то, что она позволяет себе опять. Да только какой смысл? Похоже, девчонка объявила ему негласную войну. Что ж, хорошо. Он тоже умеет быть весьма неприятным человеком. Раз по-хорошему девица не понимает, он объяснит ей на ее языке.