Близкие люди

      Аддамс раздраженно жует жвачку, пока администратор, представившийся Бобом, пытается оправдаться, краснея и бледнея, постоянно вытирая пот уже насквозь мокрым носовым платком. Их проводили в кабинет, полностью обитый панелями из красного дерева. Это Уэнс напомнило кабинет отца в их прошлом доме и испортило настроение еще больше. — Понимаете, Люси просто подменяет Лауру. Я знаю, это не оправдание, но вышел самый натуральный казус! У нас разгар сезона, члены клуба едут со всей страны, через пару дней у нас состоится огромное мероприятие на триста человек, — речь Боба тороплива и вежлива. — Люси вбила вашу фамилию в базу данных, там высветилось, что есть Винсент и Ксавье. Она не запомнила, кто звонил, поэтому глянув на год рождения, просто решила, что вот эти молодые люди – пара, которые и празднуют помолвку, а вы их родители. А еще, с ее слов, вы назвали Пагсли ребенком миссис Аддамс, и она подумала, что молодой человек просто мальчик… — Думать, как я поняла, не сильная сторона Люси, — бросает едкое замечание Уэнс, собирая на себе взгляды присутствующих.       Пагсли валится от смеха и снова утыкается в телефон. Его забавляет происходящее, особенно нравится наблюдать, как изводится злостью его сестра. Ей полезно иногда понервничать. — Тут есть и моя вина, — Винсент снимает очки. — Мне не хотелось вдаваться в подробности, уж очень долго объяснять, кто тут кому и кем приходится. Но я бронировал четыре номера. Вы же мне перезванивали утром! — Перезванивала Люси и просто уточнила, будете ли вы, — поправляет Боб. — Когда в конце рабочего дня я взял ее черновик с записями, там было написано: «Мистер Торп сын +1, мистер Торп отец +1+1», а в скобках указано «ребенок». Она только учится разбираться с системой, поэтому все пишет на листке. В ходе обсуждения я пришел к такому же выводу, как и Люси, решив, что она напутала с количеством бронированных номеров. Это моя ошибка, и я непременно сделаю все возможное, чтобы ее загладить. — Хотите подскажу, как это сделать? — снова обзывается Уэнс. — Расселите нас нормально и считайте конфликт исчерпанным! — Мы не можем, у нас нет свободных номеров. Вы взяли последние четыре, но учитывая, что с двух я бронь снял, в них уже заселились другие люди, — сокрушается администратор. — Я приношу свои глубочайшие извинения… — Засуньте их себе знаете куда? — Уэнс надоело блеянье работника клуба. Она поднимается на ноги, желая как можно скорее оказаться подальше от всего этого семейства, не способного отстоять собственные права. — Уэнсдей! — Мортиша сводит строго на переносице брови.       Аддамс хмыкает, забирает ключ и уходит, стараясь больше никому не нагрубить. Ей не понятно, как люди, берущие такие взносы, настолько халатно исполняют свою работу. Что ж, она теперь согласна с Винсентом – лучше бы им эту Люси уволить.       Номер, который им предложили, просторный и светлый, выполненный в викторианском стиле. Высокий потолок с громоздкой люстрой и лепниной вокруг нее, тяжелые портьеры на огромных окнах, дорогая антикварная мебель. И все бы ничего, если бы не одна задачка: на троих в этом номере всего две кровати – большая под белоснежным пологом и поменьше, у стены, которую, скорее всего, просто доставили в стандартный двухместный номер, ибо она отличается от всего прочего интерьера.       За одной из дверей гардероб, за другой – ванная комната. В целом, номер красивый, он отдаленно напоминает ей отчий дом: там тоже все было такое же старинное, антикварное, помпезное… А потом его продали, и теперь ей приходится терпеть не только младшего родного брата, но еще и сводного старшего!       Понятное дело, может случиться всякое, но почему это «всякое» постоянно происходит с ней? Она так хотела немного отстраниться от сына мозгоправа – слишком их общение заходит не в ту сторону, а вышло все наоборот. Их поселили в одну комнату, да еще и с Пагсли. Уэнс честно надеется достать обоих парней, чтоб они сами пошли решать вопрос с расселением: не может такого быть, чтобы в огромном трехэтажном здании не нашлось свободного угла. А уж выводить на эмоции она хорошо умеет.       Торп входит в номер на несколько минут позже Уэнсдей, бросая сумку с клюшками у входа. Беседа ни к чему не привела: Боб извиняется, но решить ситуацию пока не может. Загородный клуб «Сонная лощина» имеет собственный свод правил. Ксавье помнит с детства, что их поездки в это место всегда были расписаны на год вперед. Учитывая сезон и скоропалительное решение отца здесь отдохнуть, им всем придется смириться с положением вещей. Если освободится хотя бы одна комната, то их сразу же расселят. Но пока данность такова – ему придется уживаться с Аддамс и ее братом вместе. Что он там хотел – отстраниться и отдохнуть от нее? Вселенная явно не так поняла запрос. — Я буду спать тут, — девушка тычет пальцем на отдельно стоящую кровать. — С чего это вдруг? Он твой брат, ты с ним и спи! — Ксавье сразу же включается в перепалку. Его самого трясет от раздражения, отец просто променял мозги на любовь, иного объяснения всему происходящему парень не находит. — Что, джентльменство отменили? — язвит, не сдерживая эмоций. Вместо того, чтоб оказаться от Торпа подальше, из-за невнимательности тупой Люси и маразма Винсента, их поселили в одну комнату. — Не в этот раз, Аддамс, — скрещивает руки на груди. — Это твой отец не смог нормально забронировать номера, — складывает руки перед собой. — Почему я должна терпеть неудобства? — Случилась ошибка, тебе же объяснили, — парень подходит к окну, рывком распахивая тяжелые шторы. Вид потрясающий – как раз на парк, который остался после перепланировки территории. — Единственная ошибка – это то недалекое создание за стойкой регистрации, которое не в состоянии было нормально распределить бронь. — Уэнс, — выдыхает, чувствуя, что разговор идет по кругу. — По правилам клуба мы должны и так были заблаговременно заявить о своем желании остановиться здесь. Отцу пошли навстречу, как давнему члену «Сонной лощины». Но Люси неправильно поняла. Она подумала… — Она подумала, что мы пара, которая приперла с собой родителей с ребенком? Ей часто прилетает по голове клюшкой? — естественно, Аддамс все понимает, но не принимает, по обыкновению. — О, милые бранятся, только тешатся, — в комнату медленно вплывает Пагсли. У него в руках рюкзак, а на лице самодовольная улыбка. — Простите, помешал! — Заткнись, — рычит на родственника Уэнс. — Иди жить к Винсу и Тише, у них наверняка есть диван! — Ага, сейчас! Меньше всего мне хочется знать, как мою мать… — подбирает слово, — удовлетворяет жених. Без обид, брат, — выставляет руки перед собой, улыбаясь Торпу. — Я этого знать тоже не хочу, — чуть морщится. — Ладно, нам нужно просто успокоиться… — О, вот это будет моя кровать, — кивает на односпалку Пагсли. — Нет, — хмурится Уэнс. — Брось, Уэнни, а в чем проблема? — елейным тоном заливает младший сын Тиши. — Тебе ведь не впервой спать с мужиком в одной кровати. — Рот закрой, придурок, — кажется, она на него сейчас бросится и, несмотря на внушительную разницу в весе и росте, точно поколотит. — Надеюсь, ты больше не страдаешь энурезом? Неудивительно, что ты все еще девственник, мало кому понравится парень, писающий в постель. — Да что ты знаешь вообще! — щетинится Пагсли. Ксавье вскидывает брови вверх, отчего на лбу собираются морщины. Он не понаслышке знает, как бьют по мужскому эго подобные слова. — Э, народ, давайте вы не будете ссориться, и так ситуация не очень, — старается утихомирить конфликт. — Не лезь, Ксавье, — шипит Аддамс, вошедшая в раж. — Я знаю достаточно! Как и Мари-Рози, помнишь такую – милую дурнушку с копной белобрысых волос. Ох, она знала толк в унижении… — Заткнись, идиотка! — из милого пухляша Пагсли вдруг превращается в обозленного подростка. — Напомнить, как ты облажалась с Тайлером? — Рот закрой, много ты понимаешь! — выходит из себя окончательно Аддамс. — Все, хватит! — повышает голос Торп. Ему как-то не очень хочется знать такие подробности личной жизни каждого из Аддамсов. — Прекратите! Вам что, по пять лет?! — Сразу видно, что у тебя не было тупого младшего брата, — зло сужает глаза девчонка. — Или не менее тупой сестры, да, Уэнни? — нарочно дразнит ее Пагсли.       В ответ Уэнс адресует ему сразу с двух рук неприличный жест в виде среднего пальца, прожигая брата уничижительным взглядом. — Теперь зато у меня полный комплект, — ухмыляется Торп. Ему действительно дико наблюдать за перепалкой родственников. В его семье в принципе принято решать конфликты без крика и взаимных обвинений, хотя иногда и случаются исключения, как вот пару дней назад. — Предлагаю заключить перемирие на эти несколько дней. — Перемирие заключают те, кто боится проиграть войну, — Аддамс показательно хмыкает, вздергивая точеный подбородок, скользит по обоим парням неприязненным взглядом и скрывается за дверью в ванную. Ей хочется принять душ и смыть с себя хотя бы часть событий. К счастью, торжественный ужин состоится завтра, а значит сегодня можно расслабиться. Хотя, как это сделать, когда в комнате полно народу? Но есть у нее идея, как избавится одним махом от двух парней. — Да никто же с тобой не воюет, — вымученно и глубоко вздыхает Ксавье. Что может быть хуже, чем жить в одной комнате с Аддамс? Жить с двумя Аддамсами сразу. — Я не ссусь в штаны, если что, — зачем-то уточняет Пагсли, и Торп не сдерживает короткого смешка, беззлобного и, скорее, от отчаянья. — Она язва, но ты сам ее задел первый, — решает никак не комментировать пикантные подробности физиологии младшего сына Тиши. — Это моя прямая обязанность, как брата – портить ей жизнь, — смешно размышляет паренек. — Я ее люблю, но она иногда бывает полной дурой. — Ладно, предлагаю оставить спор за отдельную кровать на вечер, — поднимает свою сумку, желая первым делом достать свои вещи и разложить на полки в гардеробе. — А пока предлагаю осмотреть территорию. Ты же здесь впервые? — Ага, — кивает Пагсли, уваливая тело на кровать. — Хочешь во что-то сыграть? — Хочу просто отвлечься от всего, что было сегодня, — методично укладывает ровными стопками свою одежду. — Территория большая, как раз скоротаем время к ужину. Ты… Тебе нужно время? — Я не моя повернутая на порядке сестренка, — ухмыляется. — Так что я готов.       Торп доводит начатое дело до конца и размышляет, какими же разными получаются дети у одних и тех же родителей. Понятно, за время знакомства он более-менее узнал лишь Уэнс, и то, не с самой приятной стороны. Но Пагсли кажется забавным малым. — Как думаешь, название этого клуба связано с фильмом про безголового всадника? — спрашивает парень, листая ленту новостей в телефоне. — Рядом находится поселок с таким названием и да, тут явная отсылка к этой истории, — с удовольствием начинает рассказ Ксавье. Ему это нравится больше, чем ссориться. — Первоначально исторический загородный клуб когда-то был частной резиденцией под названием «Вудли», особняк Вандербильтов, построенный в восемнадцатом веке, принадлежал полковнику Эллиоту Шепарду и его жене. Огромная вилла до сих пор выглядит довольно монументально, тут даже снимают фильмы и сериалы. «Величайший шоумен» смотрел? — А там есть кровавые убийства и жертвоприношения? — оживляется Пагсли. — О нет, это мюзикл, — вскидывает брови Ксавье. — Не, я такую муру не смотрю, — сразу же теряет интерес. — Ты тут частый гость, раз все знаешь об этом месте? — Нет, в последний раз с отцом мы были как раз год назад, но в моем детстве мы часто сюда приезжали. Мне не очень нравился гольф, больше кони, и тогдашний главный смотритель за лошадьми, старый и седовласый мистер Хилл с удовольствием со мной делился всякими историями про клуб, — прячет сумку в нижний ящик гардеробной и запирает двери. — К слову, загородный клуб «Сонная Лощина» основала в тысяча девятьсот одиннадцатом году группа людей легендарного богатства и положения. Среди них были Уильям Рокфеллер – первый долларовый миллиардер в истории человечества и миллионер Джон Джейкоб Астор, погибший при крушении «Титаника». — Прикольно, — поджимает пухлые губы. — Наш папа тоже возил нас в подобный клуб, и мне нравилось играть в гольф, а вот Уэнс – нет. Она считает это бесполезным занятием.       Едва юноша договаривает фразу, из ванной выходит упомянутая Уэнсдей. Из одежды на ней небольшое полотенце, едва прикрывающее девичьи прелести. Оба парня отворачиваются как по команде. — Ты дура что ли!? — морщится Пагсли. — Фу, побойся дьявола, ты же моя сестра! Я не хочу видеть твои ляжки!       Ксавье никак это не комментирует. Ему как раз может и хотелось бы посмотреть на эти самые ляжки, да только точно не в сложившейся ситуации. — Ничем не могу помочь, — пожимает кукольными плечами Аддамс, придерживая на груди рукой полотенце. — Кому не нравится – у родителей есть свободный диван. — Ладно, пойдем, Пагсли, — тушуется Торп. Он краем глаза видит, как Уэнс приседает перед своей сумкой, что-то пытаясь там найти. Мало ли что у нее в голове! Видеть ее голую в присутствии Пагсли он точно не собирается. — Не хочешь прогуляться?       Он говорит это из вежливости, на автомате, так его воспитали. — Нет, пожалуй, я останусь в номере, — поднимается, сжимая в руках свое белье. Кружевная ткань такая тонкая, что вся просвечивает, и Ксавье снова испытывает какую-то странную неловкость. Он старается не давать ход мыслям о том, как это самое кружево сядет на белоснежную кожу девушки, такую мягкую и прохладную на ощупь… — Не трогай ее, она та еще душнила, — младший брат поддевает сестру, кажется, по инерции, словно если он промолчит, то у него навсегда язык пристанет к небу. — Была бы ее воля, она бы не выходила из своей комнаты.       Если б у Ксавье был свой отдельный номер, он поступил бы точно так же. Но вместо этого ему придется жариться под солнцем в самый полдень. — А знаешь, Пагсли, я пойду, — впивается в него тяжелым взглядом. — Чисто ради того, чтобы портить тебе своим присутствием настроение. — Какое счастье! — стягивает тело с кровати, лениво разминая шею. — Все для тебя, — ехидно жмурится и поджимает губы. — Я спущусь к вам через пять минут. — А может, я хочу полежать и подождать тебя тут! — ершится Пагсли. — Хорошо, как скажешь, — она берется за края полотенца, намереваясь сбросить махровую ткань с еще влажного тела.       Торп на такой жест лишь подкатывает глаза. Он направляется решительно к двери, бросив напоследок «Жду вас обоих внизу, телефоны не берите, это запрещено правилами клуба» и уходит. Ему уже порядком надоели их перепалки. Если так пойдет и дальше, у него окончательно свихнутся мозги. Одна Уэнс довела его до ручки, а в тандеме с братом это кажется смертельной комбинацией для его нервной системы.       Сын Тиши догоняет его на ступенях широкой лестницы. Он в хорошем расположении духа. Видимо, перепалки с сестрой не оседают раздражением на настроении, а наоборот его бодрят. Забавно – сам Торп ненавидит ссориться. — А как вы попали в этот клуб? — парень пытается снова завести беседу. — Без понятия, — пожимает плечами. — Первым был мой дед, в честь которого меня и назвали. Он вроде не был миллионером или особым любителем игры в гольф. Но это было престижное место, где люди не только отдыхали, но и заключали выгодные сделки. — Отец всегда говорил, что в гольф играют одни аристократы, — чешет гладкую щеку. — Не знаю, мама вроде подходит под это определение, а вот Гомес вряд ли. Но тебе бы он понравился, папа был очень веселым человеком и во всем видел хорошее. В кого сестра удалась такой стервозной гиеной – непонятно.       Ксавье давит смешок, пряча его за приступом нечаянного кашля. Лучше Аддамс и не описать. Хотя все равно парень считает, что отчасти проявления ее скверного характера – это желание оградить от себя людей. Он помнит, что после гибели Мишель, одно время он намеренно грубил отцу и знакомым, лишь бы избежать лишнего сострадания. Жалость к себе уничтожает лучше любого яда.

***

      Прогулка проходит в тягостном молчании и периодически разбавляется грызней брата и сестры. Территория клуба огромная, с потрясающим видом на Гудзон и старинным парком. Да и досуг можно выбрать себе какой хочешь: плавание в бассейне, игра в теннис, катание на лошадях, стрельба по тарелкам и ловушкам, ну и, естественно, гольф. — О, кони! — слишком громко выкрикивает Пагсли, и на него оборачиваются сразу несколько мимо проходящих людей. — Тебя только в приличное общество выпускать, — кривится Аддамс, отворачиваясь от родственника. Она устала, ей жарко и снова хочется в душ. А еще возле конюшни воняет. — Слушай, а тут можно покататься? — игнорирует сестру паренек. — Да, а ты умеешь? — что-то Ксавье не уверен в способностях младшего сына Тиши. Он кажется каким-то неловким и смешным, совершенно далеким от любой физической активности. — Когда-то отец учил нас держаться в седле. Но тут же точно есть инструктор, — Пагсли обгоняет их и устремляется в сторону здания конного клуба. — Ты… Тоже хочешь? — интересуется у Аддамс, обернувшись на нее через плечо. — Нет, — поджимает алые губы. — Это точно без меня. — Мне казалось, нет такой вещи, которую бы ты не умела делать, — не льстит, а скорее поддевает. У нее такой собранный серьезный вид, словно они не к манежу с лошадьми подошли, а к минному полю. — Я не сказала, что не умею, просто не хочу, — отвечает, чуть вздернув подбородок. — Ну, пойдем, хоть посмотрим, — безо всякой задней мысли предлагает парень. Ему хочется спрятаться от палящего солнца.       Аддамс как-то странно хмурит брови, но идет следом без особого энтузиазма. Торп думает, что девушка просто не любит лошадей, хоть ему этого и не понять. Как так можно? Это же такие умные и благородные животные! Но Уэнс в принципе для него полная загадка, так что удивляться нечему.       Возле конюшни уже мнется Пагсли, на него надевают шлем и что-то беспрерывно объясняет инструктор. Аддамс даже немного смешно – брат самый неуклюжий член их семьи, и отец потратил не один миллион нервных клеток, обучая его тому же гольфу и теннису. Любая активность в исполнении Пагсли всегда комична и нелепа. Уэнс уверена: вот это желание младшего брата влезть на ни в чем неповинное животное вызвана сугубо желанием понравится Торпу.       Сама она боится лошадей. В возрасте десяти лет ее сбросила с седла старушка Пенелопа. Уэнсдей сломала руку, получила сотрясение мозга и страх подходить к этим животным ближе, чем на милю. После этого отец распродал лошадей, а конюшню, которая была на территории их владений, вообще снесли, чтобы ничего даже не напоминало о том печальном дне. Уже в более взрослом возрасте Аддамс пробовала снова, но страх оказался куда сильнее ее, как бы прискорбно ей не было это признать.       Но Гомес всегда учил ее никому не показывать своих слабостей, ведь это все равно, что собственноручно дать врагам оружие. Поэтому она проходит в помещение, наполненное запахом лошадей, свежескошенной травы и кожи.       Торп плетется позади, разглядывая сквозь решетки в денниках лошадей. Вот за конным спортом он скучает, но с работой и Бьянкой, которая наотрез отказывалась ехать сюда с ним в компании отца, пришлось забросить это дело. Нужно будет выбрать день и вспомнить былое хобби. — Хотите прокатиться, мисс? — к ним выходит один из инструкторов, прикрывая дверь денника. — Я Энди, с удовольствием помогу вам полюбить этих прекрасных животных.       Молодой парень улыбается широко и искренне, подмигивает Уэнсдей и вызывает какое-то неприятное раздражение у самого Ксавье. Что-то ушлое есть в этом напыщенном жокее местного разлива. — Уэнсдей Аддамс, — представляется девушка, чуть вздернув бровь под челкой. — А это… — Энди подтягивает ремень излишне облегающих штанов, видимо демонстрируя все свои достоинства девушке, и кивает головой на Торпа. — Брат, — выпаливает Уэнс, смерив незнакомца долгим взглядом. Ксавье едва не давится плотным спертым воздухом. Его обескураживает простое слово и то, как легко Уэнсдей от него отмахнулась, словно он назойливый комар, не больше. — Так вы хотите прокатиться? — улыбается так широко, что Ксавье кажется, у парня скоро лопнет лицо пополам. — Нет, я воздержусь от подобных аттракционов, — обходит назойливого парня стороной, идя дальше по широкому проходу. Тревога рождается в ней частым сердцебиением и вспотевшими ладонями. Хочется скорее дойти до противоположной двери и выйти на улицу. Она подождет Пагсли там. В окружении фыркающих и бьющих копытом животных она начинает паниковать. — Уэнсдей, я уверяю, тебе понравится! — от Энди так просто не избавиться. Он обгоняет Торпа и Уэнс, решительно отпирает денник и под уздцы силой вытягивает в проход животное. Ксавье хмурится, лошади такое не любят. — Вот, смотри какая красавица, погладь ее!       Но Аддамс не собирается этого делать. Личная фобия в шаговой доступности вызывает в ней волну неконтролируемого ужаса. Пульс, и так тарабанивший в висках, ускоряется еще больше. В горле встает ком и, кажется, ноет когда-то сломанная рука. Уэнс пятится, и в этот момент животное, учуявшее страх, реагирует незамедлительно. Лошадь нервничает, фыркает, дергает головой и все это выглядит очень пугающе. — Тише, тише, — чужие руки отодвигают ее в сторону, и Ксавье выходит вперед нее, медленно приподнимая ладони, держа их открытыми. Он касается животного, мягко гладит по голове, смотрит в глаза. — Ну-ну, ты хорошая, хорошая… Конюх твой придурок, а ты хорошая…       Энди явно не по душе происходящее, но глядя на то, как побледнела девушка, парень понимает, что погорячился. — Прошу прощения, я… — Ты про технику безопасности хоть что-то слышал? — голос Торпа звучит низко и жестко. — Как минимум, так можно получить копытом по голове. Уведи лошадь и не позорься. Иди почитай, как нужно вести себя с этими животными. Понабирали идиотов…       Он разворачивается, подхватывает под талию перепуганную девчонку и выводит ее на улицу. Солнце слепит, приходится отойти под дерево, разлого раскинувшее свои ветки, образуя тень. — Ты как? — смотрит чуть тревожно, придерживая за предплечья. Широко распахнутые глаза и синюшная бледность говорят сами за себя. — Воды?       Уэнс отрицательно машет головой, делает шаг назад, желая избавиться от чужого касания, и рукой хватается за столб дерева, переводя дух. Сердце колотится по ощущениям где-то между гланд, в самом горле. Перед глазами все плывет, и она старается дышать глубоко, успокаивая расшалившиеся нервы. Кажется, она до сих пор слышит фырканье лошади и ощущает на лице ее дыхание. — Почему ты не сказала, что боишься? — спустя пару минут начинает разговор Ксавье. Ему не понятно, к чему все это? Они могли подождать ее брата на улице или вообще уйти куда-то к озеру, он взрослый лоб, что с ним может случится? — Я не боюсь, — тянет свое Аддамс, чувствуя, как все еще дрожат колени. — Ага, именно так я подумал, — раздраженно кривится Ксавье. — Передо мной не нужно ничего из себя строить. Мне о тебе и так давно все понятно. — Да ладно? — вскидывает голову, внимательно глядя в спокойно-зеленые глаза. — Прямо-таки все? — Ну, не все, но… — забавно, однако разговор его смущает. Такое давно забытое чувство неловкости, не раздражающее, а наоборот, скорее интригующее. — Почему ты сказала, что я брат?       Этот вопрос Аддамс удивляет. Честно, она ляпнула первое, что пришло ей в голову. По сути, скоро он ей и станет братом, пускай и сводным. Ну не друг же он ей? — А кто ты мне? — отлипает от дерева, чувствуя, как волна ужаса отхлынула, оставив по себе взмокшую спину и неприятно липнущие ладони. — Есть идеи получше?       Нет у него никаких идей. Их отношения, если вообще можно так назвать то, что есть между ними, очень запутаны и напоминают шарик в пинболе, застрявший между двумя преградами: ни вверх – чтоб выиграть, ни вниз – чтоб начать игру заново.       На языке крутится пара фраз про те поцелуи, но он удерживает слова во рту. Это ни к чему не приведет. Ему нужно сперва самому подумать нормально, как он к этому относится, а потом уже задавать какие-то вопросы. К счастью, на выручку неожиданно приходит Пагсли. — Эй! Уэнни! Ты глянь, как я умею! — орет паренек, восседая на лошади, которую ведет под уздцы инструктор – симпатичная молодая девушка. — А тебе слабо!       Аддамс оборачивается на окрик и хмыкает, складывая руки на груди. Да, ей слабо. Но это совсем не обязательно знать маленькому паршивцу. — Я могу и без инструктора, — возвращает реплику брату, чуть ближе подходя к ограждению манежа. — Не ври, я знаю, что ты боишься лошадей! — через плечо выкрикивает парень. — Трусиха!       Аддамс хмурит точеные брови, стискивая зубы. Торпу забавно наблюдать за тем, как у Пагсли получается ее выводить. У него самого ничего не вышло на этот счет. Все это время ей удавалось напрочь игнорировать Ксавье и его поведение. Даже вот с тем ее лифчиком, что до сих пор лежит дома у него в комнате. Как она тогда и оком не повела в присутствии родителей! Зато этому засранцу хватает всего пары фраз.       В гневе Уэнсдей выглядит особенно живой. Ее лицо становится острее, взгляд и так черных глаз кажется бездонным, способным убить наповал любого, кто ее тронет. Она чуть поджимает пухлые губы, дышит чаше, отчего вздымается грудь, и это выглядит весьма волнующе.       Торп отводит от нее глаза, желая мысленно стукнуть себя по лбу. Откуда в нем берется это желание запечатлеть мельчайшие детали внешности непонятной ему девчонки? Ну что в ней особенного? Внешность? Скверный характер? Умение оставаться самой собой в любых условиях?       В это время Пагсли вертится в седле, корча рожицы сестре. Он доволен выходкой и его прямо-таки распирает от гордости за самого себя. То ли седло плохо было закреплено, то ли самой лошади надоело нелепое поведение парня, да только спустя мгновение и испуганный взвизг инструктора, Пагсли валится на землю, словно мешок картошки.       Это действительно выглядит комично. Чуть полноватое тело распластывается по песку, лошадь пренебрежительно фыркает на такого наездника, инструктор пытается добиться от Пагсли, все ли с ним нормально, а рядом с Торпом раздается смех: тихий, заразительный и искренний. Уэнсдей опускает голову вниз, а затем запрокидывает ее назад, хохоча и оголяя ряд белоснежных зубов. На щеках видны ямочки, ее плечи мелко вздрагивают в такт беззвучному смеху, она прикрывает рот ладошкой и бросает на Торпа короткий взгляд.       Этого оказывается достаточно, чтоб его смутить. Парень торопливо отводит глаза, пытаясь придать лицу непринужденный вид. Но выходит плохо. Он впервые за время их знакомства видит, как она смеется. Ксавье уже подумывал, что эта хмурая девушка с взглядом серийного убийцы вообще не умеет улыбаться, и как же он ошибался. Жалко, что эмоции радости на ее лице так же редки и прекрасны, как зеленый луч на закате солнца. — Все нормально, не волнуйтесь, — Паглси поднимается, отряхивая руки от песка. — Чего ты закатилась? Сама и пяти минут в седле не продержишься. — Твои попытки взять меня на слабо смешны и абсурдны, я на такое не ведусь, — все еще чуть улыбаясь, произносит Уэнс. — Пойдем, ему и так есть перед кем позориться!       Аддамс быстрым шагом устремляется вниз по тенистой тропинке, желая вернуться назад тем же садом, в котором они гуляли. Там много зелени, как-то особенно тихо, а покрытые плесенью и мхом старинные скульптуры напоминают ее излюбленное кладбище. Она давно там не была и по возвращению домой обязательно съездит навестить отца.       Торп неотрывно следует за Уэнсдей, размышляя о том, что он ее совершенно не знает, но хочет узнать. Его пугает самого данная мысль, но она назойлива и крепко заседает в мозгу. Это неправильно: их родители скоро поженятся, как оно будет смотреться со стороны, если они с Аддамс заведут собственные отношения? А что скажет на это отец? Или Мортиша? Да даже тот же Пагсли? Так вообще бывает? — Почему именно клавишные? — вдруг нарушает тишину Уэнсдей, и Торпу приходится чуть нахмуриться, переключая внимание со своих размышлений на чужой вопрос. — Мама играла на рояле и научила меня. Ну, как научила, — он чуть клонит голову из стороны в сторону и его губ касается теплая улыбка. — Она часто играла сама, брала меня к себе на руки и просто разрешала бренчать, пока я не дорос до понимания, как это все работает. — Моя мать играет на сямисэне, — делится в ответ Уэнс. — Довольно необычный инструмент со своеобразным звучанием. — Это что-то из Китая? — пытается припомнить Торп – в университете они проходили множество разных музыкальных инструментов со всего мира. — Фактически да, но считается народным японским, — уточняет, останавливаясь возле наполовину разрушенной скульптуры ангела. — На нем мне не разрешалось бренчать. — Она любит японскую культуру? — зачем-то уточняет парень. — Не то что бы, — дергает плечом. — Не знаю, возможно, играя на трехструнной японской лютне, она представляла себя гейшей. — Прости, — Торп не сдерживает короткого смешка. — Ну, это правда смешно. — Да, ты абсолютно прав, — касается холодного камня, проводя тонкими пальцами по глубокому разлому. — Но это нравилось отцу. — Мой отец тоже любил, как играла Мишель, — зачем-то добавляет свою лепту в задевающую душу тему. Становится грустно, и печаль, кажется, нависает сразу над всем парком, таким же минорным и меланхоличным.       Больше они ни о чем не говорят, каждый думает о своем. Через несколько недель будет ровно пятнадцать лет, как не стало его матери. Наверное, боль должна бы притупиться, но все равно она сидит где-то под ребрами. Было столько раз обговорено всего на эту тему: с ним работал отец, Ксавье ходил к другим психотерапевтам, но, казалось, его никто не понимал. И вот этот короткий разговор с Аддамс вдруг оказался куда глубже, чем его сессии с психологом.

***

      Ужин проходит в одном из ресторанов клуба. Атмосфера за столом нерадостная: Аддамс дуется на весь белый свет, Пагсли морщится, не зная, куда деть ушибленную руку, Винсент и Тиша пребывают тоже не в лучшем расположении духа. Вся эта неразбериха с номерами здорово подпортила всем настроение. А Ксавье еще вдобавок ко всему достали сводные родственники, которые ведут себя как дети, вечно цапаясь за каждую мелочь. Стоило им всем снова оказаться в одном номере, как начался скандал едва ли не на ровном месте из-за мокрых полотенец. — Какие планы на завтра? — Винсент решает заполнить тишину беседой. — И как вы погуляли? — Я буду на корте весь день, — неожиданно разговор поддерживает Уэнс. — Меня не ищите. — У меня травма, и врач запретил какую-либо нагрузку на правую руку, так что… Не знаю, возможно просто буду валяться у бассейна, — добавляет «свои пять копеек» Ксавье, ковыряя вилкой салат в тарелке. — А я опять буду кататься на лошадях, мне понравилось! — пыжится Пагсли, бросая косой взгляд на сестру. — Нет в этом ничего страшного, да, Уэнс? — Ты едва не покалечился, сынок, — купирует вероятную перепалку Тиша. — Возможно, тебе тоже лучше отдохнуть? — Нет, Тина говорит, что это совсем не травма и первые разы многие падают, — запихивает в рот кусок стейка.       Торп давит улыбку, утыкаясь в свою тарелку. Ему теперь понятно, почему младший брат Аддамс выбрал себе на завтра такой досуг. — Мне кажется, Пагсли, вовсе не кони тебя интересуют, а вполне конкретная кобыла, — не удерживается от комментария Уэнс. — Ой, слушай… — Сколько лет, сколько зим! — густой незнакомый бас прекращает беседу, и все за их столом смотрят на высокого статного мужчину с усами, лукавой улыбкой, и хитрым прищуром голубых глаз. — Да всего-то пара лет, дружище! — со стула поднимается Винсент, радушно пожимая руку давнему знакомому. — Как ты, Кевин? Как семья? — Да все так же! Рене уже ушла отдыхать, а детей с собой на уикенд теперь не заманишь никаким калачом, — хлопает по плечу доктора Торпа. — Завидую тебе! Ксавье, тебе не надоело развлекать собственного отца? — Да есть немного, но куда его денешь, мистер Эдвуд, — парень тоже поднимается и жмет руку. Когда-то давно они дружили семьями: Мишель и Рене были прежде лучшими подругами. Даже после смерти матери к ним приезжала в гости семья Эдвудов, а потом они переехали в другой штат и редко встречались – как раз в основном на поле для гольфа. — Я наслышан, что ты женишься! — вдруг довольно откровенно заявляет Кевин. — Что ж, никогда не сомневался в твоем вкусе. Юная невеста прекрасна, как сама весна.       Аддамс давится вином. На нее все смотрят, и ей очень неловко. Хочется закатить глаза и ляпнуть какую-то глупость, но Тиша смотрит на нее предостерегающе. Какая же нелепая ситуация! Кто пустил этот чудовищный слух, что она невеста?       Уэнсдей не находит лучшего решения, чем просто подняться и уйти, бросив коротко: «Простите». Ей не важно, как все втянутые в этот разговор люди будут распутывать неприятный клубок возникшей нелепицы. С нее довольно этого цирка.       Ксавье дергается пойти за ней, но вовремя себя останавливает. Это будет выглядеть очень странно и подозрительно. У нее тут есть мать и брат, кто-то из них должен бы последовать за ней. Но все сидят на месте, и такой поворот событий возмущает парня. — Нет, мистер Эдвуд, женюсь не я, — фраза звучит резче, чем он сам ожидал. — Это отец.       Возникает максимально неловкая пауза. По лицу Кевина идут багровые пятна, и он машинально пальцами ослабляет ворот белоснежной рубашки. — Познакомься с моей будущей женой, — заминает неуклюжий момент доктор Торп. — Мортиша Аддамс, а это ее сын Пагсли и… И то была ее дочь. — Господи, ради бога, примите мои извинения, как некрасиво получилось, — тарахтит Эдвуд. — Это я старый дурак в этой Пенсильвании совсем растерял весь такт! — Ничего страшного, — отзывается Тиша. — Я рада познакомиться со старинным другом Винсента. — Да не старинным, а старым, душа моя! — пытается шуткой поправить ситуацию. — Слушайте, как вы смотрите на то, чтобы выпить по бокальчику отменного виски?       Ксавье не хочется, но он соглашается. В номер возвращаться желание еще меньше. Его интригуют собственные порывы в отношении Уэнс – за сегодняшний день подобных мелких жестов было много, они неосознанные и словно происходят помимо его воли. И ему искренне не понятно, почему девушка так бурно реагирует на разговоры о помолвке. Это же просто оплошность, ошибка, что именно ее злит? Его кандидатура? Не то чтоб он собирался звать ее замуж, упаси Боже, но сам момент? Неужели он так плох?       Аддамс возвращается в номер довольно поздно. Все это время она снова бродила по парку, затем спустилась к большому озеру, наблюдала потрясающий закат на реке Гудзон и в целом думала.       Когда в очередной раз незнакомец решил, что невеста именно она, а не Тиша, Уэнсдей заметила, как омрачилось лицо матери. Да, Уэнс не всегда ее понимает, да, злится на нее за слабость, за то, что девушке самой пришлось тянуть на себе кучу проблем, пока Мортиша упивалась горем. Но все равно она любит свою мать. И вот это чувство обиды, смущения, какого-то стыда было ей неприятно.       Аддамс не против нового замужества матери, ее скорее задевает то, как быстро это происходит. У нее самой еще в душе огромная рана от потери папы, о которой некому рассказать, никто не хочет ее слушать. Психотерапевт, к которому ее отправила Тиша – тупая дура, постоянно говорящая о том, что нужно отпустить и жить дальше. Но как это сделать? Разве можно по щелчку пальца забыть того, кто был для тебя целым миром?       Гомес не просто решал какие-то ее вопросы и выгораживал перед строгой Тишей, нет. Он был тем человеком, который всегда ее понимал и принимал такой, какая она есть, без желания переделать и подогнать под общество. Он болел за нее на соревнованиях по теннису, помогал тащить виолончель на выступления, заплетал косы, пока мать была вся поглощена Пагсли.       Для Гомеса Уэнсдей всегда была лучшей, самой талантливой, самой красивой, даже когда счесала себе половину лица, катаясь на велосипеде. Гомес повторял: «Обойди всю планету, но красивей нашей Уэнни нигде не найти». Сейчас это все кажется смешным, пусть и отзывается тоской в сердце, но воспоминания эти – самое ценное, что у нее осталось. Больше ей никто никогда не говорил ничего подобного, даже Аякс.       Девушка часто слышит, какая она сильная, какая умная, что она сука и стерва, что у нее скверный характер, ужасные манеры, даже вот Торп заметил, какая она дрянь. А Гомес вот был уверен в обратном. Он всегда видел в ней то немногое светлое и доброе, которое в ней тоже имеется, пусть и скрыто от любопытных наглых глаз.