Близкие люди

      Утром Ксавье просыпается от телефонного звонка. Ему приходится нехотя слезть с кровати и пойти говорить в ванную, чтобы не разбудить спящую девушку. Пагсли к этому моменту уже из комнаты сдуло ветром. На часах девять утра. Что ж, видимо, Тина неплохо заинтересовала юношу, что он ускакал к ней в такую рань.       Кент требует отчет о проведенном времени, огорчается, что его не позвали с ними, и интересуется успехами Торпа с Аддамс, но в ответ получает только бесплатную словесную путевку в пешее эротическое путешествие. Говорить на эту тему парень вообще не хочет, поэтому шлет друга к черту и кладет трубку.       Торп попал в номер уже ближе к полуночи: посиделки затянулись, Кевин пытался загладить свою вину, поэтому шумно смеялся, много шутил и щедро наливал дорогой алкоголь. Но Ксавье почти не пил. Крепкие напитки и близость Аддамс толкают его на необдуманные поступки.       Пагсли, естественно, занял отдельно стоящую кровать. Аддамс к его приходу тоже спала, сдвинувшись на самый край кровати и укрывшись с головой одеялом. Как в такую жару вообще можно чем-то укрываться теплее простыни? Усталость быстро взяла свое, и он отрубился, едва голова коснулась подушки, и спал бы с удовольствием дальше, если бы не навязчивое любопытство Кента.       Ксавье принимает душ, чувствуя, как внутри него растет раздражение на самого себя. Девчонка не выходит из головы: ему вдруг тоже интересно, почему именно виолончель? Это не самый женский инструмент. И на чем она умеет еще играть? Или, может, она поет? Что она там сочиняет на печатной машинке по ночам, почему отучившись в Принстоне, она пошла работать официанткой? Зачем ему ответы на эти вопросы – не понятно, однако они задевают мысли, роясь там назойливыми мухами.       Парень выключает душ, тянется за полотенцем и понимает, почему Аддамс орала на своего братца. На крючках нет ни единого даже крохотного кусочка махровой ткани! А ведь он специально оставил его здесь с вечера. Кому его полотенце могло понадобиться?       Торп вылезает из душа, под ногами скользит мрамор и хорошо бы не навернуться. Он искренне надеется, что Аддамс еще спит и те несчастные полтора метра от ванной до гардероба он успеет проделать незамеченным. Парень размышляет, успеет ли он проскочить голышом или лучше надеть несвежее белье? Тело покрывается мурашками и хочется скорее покинуть влажное душное помещение.       Аддамс просыпается от яркого солнца, бьющего в глаза. Лениво потягивается, чувствуя в теле усталость. Она неважно спала, все время вертелась и ощущала чужое присутствие. Уэнс не любит с кем-то делить кровать. Совместный сон – это вроде наивысшей степени доверия для нее, ведь во сне она беззащитна и уязвима. Аякса в основном вполне устраивал диван в соседней комнате, а все остальные парни, с которыми она имела хоть маломальские отношения, уходили к себе домой сразу после секса. Или сама Аддамс покидала чужое жилье. Исключение составил разве что Тайлер, и то один единственный раз.       Энид очень долго пыталась понять, как так Уэнс не любит утренние разговоры и секс? Да обыкновенно! Она любит спать и нечего ее будить тем, что можно отложить на попозже.       Девушка садится, оглядывая сонно комнату. Братец свалил, даже набросил на свое спальное место покрывало. Вот паршивец, таки отжал койку. Она пришла с прогулки, а Пагсли бессовестно храпел, развалившись в одних трусах на светлых простынях. Пришлось стиснуть зубы и подавить желание придушить его подушкой.       Вторая сторона ее кровати пуста, видимо, Ксавье тоже уже ушел. Какая удача! Можно спокойно принять ванну и заказать в номер завтрак. Раз эти идиоты не смогли нормально их расселить, пускай хотя бы поднапрягутся и приятно удивят сервисом. Такой вот досуг в полном одиночестве ее устраивает.       Уэнсдей не терпит пижамы и ночнушки: Тиша всегда говорила, что тело ночью должно дышать. Она бы и тут спала в костюме Евы, если бы не вынужденные соседи. Пришлось остаться в трусиках и надеть на себя первую попавшуюся футболку. Девушка сбрасывает одеяло, босиком неспешно направляется к ванной и едва успевает отпрянуть, как дверь сама по себе распахивается и на пороге стоит обескураженный сын Винсента.       Минутной паузы хватает для того, что Аддамс успела мазнуть по нему взглядом сверху вниз, удивленно вздернув брови. Да, все же следовало надеть белье. Торп запоздало прикрывается руками, задерживает дыхание, чувствуя, как в крови разгорается неловкость и легкая паника.       Аддамс машинально делает шаг назад и тоже не может подобрать слова: то ли от неожиданности, то ли от смущения. Ясное дело, она видела голых парней, просто не ожидала чего-то подобного от Торпа. Ей хватило еще того полуобнаженного бега трусцой за обиженной Бьянкой.       Ситуация комичная и дурацкая, и нужно уже как-то реагировать, сбросив оцепенение. Они синхронно открывают рты в попытке что-то сказать, и в этот момент распахивается дверь номера. Пагсли вваливается в весьма бодром настроении, жуя шоколадный батончик, и замирает на пороге. — Эм… Простите, что помешал? — вскидывает руки паренек, явно удивленный происходящим. — Все не так… — Перед кем ты собрался оправдываться? — обрывает попытку Ксавье разъяснить ситуацию. — Чего тебе? Задолбал свою Тину так, что она отправила тебя обратно в номер?       Аддамс быстро берет себя в руки. Ничего страшного не произошло. Ну подумаешь – увидела чуть больше, чем планировала. Она смаргивает пару раз, прогоняя отпечатанную на роговице картинку сильного мужского тела в каплях прохладной влаги. Зря Торп смутился, ему стыдится нечего. Девушка вальяжно шествует к гардеробной, выуживает оттуда чистое полотенце и спокойно идет в ванную, огибая застывшего на месте Ксавье: — Отомри, — награждает его нечитаемым взглядом и скрывается в еще наполненном паром помещении.       Парень оторопело моргает пару раз, чувствуя, как щеки горят стыдным жаром. Он рвано выдыхает застрявший в легких воздух, напускает на лицо серьезный вид и трусливо прячется в гардеробной. Господи, ну за что ему все это? В голове роятся мысли, большая часть которых сосредоточена не на том, как выйти из этой ситуации, а на длинных стройных ногах и едва заметном кружеве чужого белья. Футболка была такой короткой, что ничего не скрывала, а скорее демонстрировала.       Ксавье наспех растирает себя полотенцем, одевается и выходит, искренне надеясь, что брат Уэнсдй опять куда-то ушел. Однако удача сегодня не на его стороне. — Слушай, — начинает беседу Торп, чувствуя физическую потребность в объяснении случившегося. — Это все не то, что можно подумать. — Да ладно тебе, — дергает плечом Пагсли, весь занятый своим телефоном. — Мне все равно, что у вас тут происходит. Родители, конечно, офигеют, но, с другой стороны, мы от их свадьбы обалдели не меньше. Так что – один-один. Но если что – я не в курсе! — Нет, все совсем не так, — призывает на помощь все свое искусство переговоров. — Произошла нелепость. Я выходил из душа, а Уэнс собиралась в душ… — Господи, его болтовня ведь никак не улучшает ситуацию, а только все запутывает. Что бы он не сказал, все будет выглядеть как оправдание – Уэнсдей права. А он не сделал ничего плохого, чтоб оправдываться. — Короче, ничего не было. — Ну и зря, — роняет паренек, впиваясь в Торпа такими же черными глазами, как и у его сестры. — Судя по тому, как вы цапаетесь, и учитывая, что вы больше месяца живете под одной крышей, я думал, вы давно спите. — Это… — Ксавье давится кислородом, слюной и словами, хохлится, нервно ведет плечами, обескураженный, пораженный прямотой сына Тиши. — Откуда ты это взял вообще! Нет между нами ничего, она… Да и что скажут наши родители?! — Ну вам же не по шестнадцать лет, — он поднимается, бросая телефон на подушку. — Я буду у Тины, на завтрак не бери блинчики, они говно. И не тормози, Уэнсдей терпеть таких не может.       Больше младший Аддамс ничего не говорит. Он засовывает руки в карманы, насвистывает какую-то незнакомую мелодию и уходит, звучно прикрыв двери. Ксавье глупо моргает пару раз и совершенно не хочет думать над тем, что только что услышал. А еще нужно скорее ретироваться: обсуждать случившееся еще и с Уэнсдей он точно пока не готов. Почему с ее появлением в его жизни у него вечно случаются какие-то казусы? Откуда в ней такой дар усложнять ему жизнь?       Уэнс еще долго сидит в ванной, пока кожа на пальцах и ступнях не становится морщинистой и на вид, как у древней старухи. Она не спеша утирается полотенцем, выходит в комнату, как и планировала, заказывает еду. Девушка усилием воли запрещает себе думать о разлете выступающих ключиц, руках с проступающими на них венами, заметно очерченных косых мышцах живота, спускающихся к… Она нервно дергает головой и злится.       Это походит на какую-то зарождающуюся манию, а такого девушка не любит. Видимо сказывается отсутствие личной жизни, ибо как еще объяснить внезапно рожденное влечение? Да не так оно и внезапно – все началось еще с того поцелуя у нее в комнате, но это не значит, что она должна следовать низменным порывам собственного тела.       Ксавье большую часть дня прячется в библиотеке клуба. Тут очень много разных редких книг, приятно пахнет стариной, пылью и вообще царит атмосфера умиротворения. Это успокаивает расшатанные нервы. Ничего не произошло на самом-то деле. Его больше теперь занимал разговор с Пагсли. Торп искренне считал его довольно поверхностным и чуть глуповатым, судя по его шуткам и манере речи, но это оказалось довольно обманчиво.       Ему сложно представить, как это – остаться без отца. Как бы там ни было, но Винсент всегда рядом с ним, даже когда Ксавье безбожно прожигал свою жизнь, не слушая ничьих советов. Он поддерживал, пытался помочь, никогда не припоминал ему его ошибок. Да, бывают между ними размолвки, но они случаются у всех. У Пагсли осталась только мать, и честно, Торп восхищается тем, как юноша принял новый выбор Тиши – без истерик и упреков, в отличие от Уэнс.       Ему все хочется спросить: почему она так категорично настроена против Мортиши? По сути, она взрослая, для нее не играет никакой роли, будет ли мама стареть одна или в компании мужчины. Наоборот, порадовалась бы лучше за нее. Но вряд ли, задав Ксавье прямой вопрос, получит ответ. Он все никак не может найти способ нормально взаимодействовать с девушкой: они либо портят друг другу жизнь, либо скатываются куда-то в неконтролируемую страсть, и это тоже для него загадка.       К ужину Ксавье спускается задумчивым и собранным. Сегодня они отмечают помолвку родителей, нужно будет сказать какой-то поздравительный тост, выдержать их любование друг другом и можно с чистой совестью до окончания отпуска пропасть из вида отца и его избранницы. Ксавье планирует завтра сыграть в гольф с Пагсли, они уже договорились и таки покататься на лошади.       Накосячивший Боб выделяет им красивый зал, весь в позолоте и белом мраморе, довольно большой для пятерых человек. Музыканты в сомбреро играют какую-то мексиканскую музыку, суетится персонал, в воздухе чувствуется атмосфера праздника.       Ксавье разглядывает собравшихся за столом – первой в глаза бросается невеста отца. На ней привычное длинное черное платье, темные пряди волос спадают тяжелым водопадом, прикрывая ровную спину, на губах играет легкая улыбка, а на шее собирает все лучи света бриллиантовое аккуратное колье. Видимо, это подарок Винсента, раз женщина так горделиво его демонстрирует.       Мишель была абсолютно равнодушна к подобным побрякушкам: ей больше нравились цветы для оранжереи, предметы искусства и походы куда-то за эмоциями. Кино, театры, парки – каждые выходные она выгоняла всю их семью из особняка и выгуливала, взращивая в маленьком Ксавье чувство прекрасного. Торп очень хочет перестать сравнивать Тишу и свою мать, но пока не может. Это происходит автоматически и ничего, кроме скребущей в груди грусти, ему не приносит.       Отец выглядит каким-то неуверенно-растроганным, суетливым. Он постоянно поправляет очки, смущенно улыбается, отвечая на вопросы сомелье. Пагсли сидит в телефоне, за что пару раз получает выговор от Мортиши.       Больше всех Ксавье удивляет Уэнсдей. Она собрана и пряма, немногословна и за все то время, что они сидят за столом, еще не сказала никому ни единой гадости. Она стоически выдерживает разговоры о будущей свадьбе, не влезая в обсуждения. Винсент с Тишей не могут определиться с датой, местом проведения, с количеством и вообще необходимостью гостей и прочие детали, на которые плевать и самому Торпу.       Парень наблюдает за ней украдкой, стараясь не пялиться и вообще, пробует переключать свое внимание на отца и его невесту. Но им двоим, кажется, никто не нужен.       Неожиданно, что-то меняется. Уэнсдей вдруг резко выравнивает спину, до хруста в пальцах сжимая в руках столовые приборы, и бросает в мать тяжелый взгляд. Пагсли отрывается от переписки и выглядит испуганным. Секундный поединок глаз Тиши и Уэнс завершается тяжелым вздохом матери и ее пристыженным видом. Она что-то шепчет на ухо Винсенту, он подзывает официанта и лирическая музыка, играющая на заднем фоне, сменяется более веселыми мотивами.       Атмосфера за столом становится какой-то гнетущей и Торпу непонятно, что произошло. Так продолжается пару минут, затем Уэнсдей откладывает вилку с ножом, отпивает глоток вина и медленно уходит из-за стола, не обронив ни слова. Девушка вся словно сжимается в комок, хоть и держит подбородок высоко, а лопатки сведенными вместе.       Ксавье воспитывали так, что если дама выходит из-за стола, это не может остаться незамеченным. И тут даже дураку понятно, что между матерью и дочкой произошла какая-то тихая безмолвная ссора. — Ты… — Торп тихо обращается к Пагсли, пока Винсент ободряюще сжимает руку невесты и что-то говорит ей на ухо. — Не пойдешь за ней? — Я что, похож на смертника? — морщится младший брат. — Ее сейчас лучше не трогать. — Да что хоть случилось? — добивается Ксавье.       Тем временем его отец выводит Мортишу из-за стола и мягко приобнимает, вовлекая в медленный танец. — Ребята классно играют, но репертуар маме следовало бы перепроверить, — вновь утыкается в гаджет. — Песня, которую прервали, была папиной любимой.       Видно, что парню тоже не хочется об этом говорить. Да уж, очередная неловкая ситуация, которые в последнее время сыплются словно из рога изобилия. Сам Торп все еще не знает, как вести себя с девушкой после утреннего неловкого стриптиза, но и оставлять наедине тоже кажется неправильным.       Он понимает, что никто не собирается предпринимать каких-то действий. Родители поглощены сами собой, Пагсли с кем-то увлеченно переписывается. Ксавье поднимается из-за стола, он тоже сыт по горло всей этой престарелой романтикой. В конце концов, он уделил им внимание по максимуму. — Эй, — его окликает Пагсли. — Она терпеть не может, когда ее жалеют. — Я не собираюсь ее жалеть, — снимает со спинки стула свой пиджак. — Скажи этим брачующимся, что я пошел в номер. — Хорошо, — кивает, хитро прищуриваясь. — Не забудьте вывесить на двери табличку «не беспокоить».       Торп игнорирует шутку, считая это лишним. Он на ходу пытается прикинуть, куда пошла девушка, ведь отыскать ее на огромнейшей территории загородного клуба кажется задачей не из легких.

***

      До ужина Уэнсдей мается мыслями, которые не хотят униматься. Не найдя достойной отговорки, ей приходится пойти с матерью к бассейну – благо, Тиша не требует какой-то важной беседы, и ее тихая певучая болтовня хоть немного отвлекает от дурацких дум.       Аддамс считает, что нужно сегодня же решить вопрос с расселением. Утренний перфоманс был довольно зрелищным и зачем-то ее взволновавшим. Она честно пытается списать все случайные взаимодействия с Торпом на алкоголь, всплеск эмоций, еще на какие-то глупости, но ничего из этого не подкреплено доводами. Тогда, в оранжерее, она хотела, чтобы парень ее поцеловал. И вот это уже проблема.       Не то чтоб ее заботила реакция Винсента и Тиши на возможные отношения между ней и Ксавье. Не им рассказывать ей о нравственности и сдержанности. Однако все равно это кажется каким-то… Странным?       За ужином она замечает на себе взгляды Торпа, и волнение оседает камнем в желудке. Общего раздражения добавляет сладкая парочка в виде престарелых жениха и невесты, которые милуются, как голуби на свадебной открытке. Все эти разговоры о гостях, праздничном зале, цветочных композициях ей вообще неинтересны. Она всего лишь обещала прийти на мероприятие в приличном наряде – все! Если маме требуется помощь в подготовке свадебного торжества – для этого есть специалисты, Уэнс на такое не пойдет даже под страхом смерти.       А потом вдруг звучит знакомая до острой боли в сердце мелодия. Слова протяжной и минорной ранчеры выучены ею с детства. Отец постоянно напевал ее, когда укладывал Уэнсдей спать, когда целовал Тише руки, когда вел машину и собирался на вечерний покер с друзьями по выходным, повязывая узорчатый галстук.       Воспоминаний в какой-то момент становится много, между ребрами все сжимается тоской и грустью, она поднимает взгляд от тарелки и видит, как ее мать самозабвенно милуется с новым почти мужем. Поток обиды, злости, нетерпимости вскипает в ней обжигающей болью, и она не находит ничего лучше, как просто встать и уйти, ощущая себя явно лишней на этом празднике жизни.       Чувства брошенности и одиночества, что преследовали ее днями напролет после смерти отца, вновь поднимаются со дна души колючими осколками, царапая все внутри и подкатывая к горлу слезами. Девушка сглатывает мерзкий комок – нет, она обещала отцу не плакать.       Ксавье находит Уэнсдей на полукруглой террасе западного фасада клуба. К счастью, ему не пришлось исследовать весь комплекс, в поисках поспособствовал портье, который видел «невысокую брюнетку в черном платье и расстроенных чувствах». Она стоит, упираясь руками в каменную оградку, и глядит куда-то вдаль.       Парень мнется пару минут, размышляя, как лучше начать разговор, но на ум ничего не приходит. Находя бездействие еще большей глупостью, Торп все же подходит к девушке, становясь от нее на безопасном с его точки зрения расстоянии. — Прости, если помешал, — из всего арсенала фраз – эта, пожалуй, наитупейшая.       Аддамс поворачивает на него голову, награждая довольно враждебным взглядом. Без агрессивного макияжа, в этом черном маленьком платьице, едва доходящим до колен и обнажающим изящную спину с остро выступающими лопатками, она выглядит невероятно женственно. Торп привык к ее коротким джинсовым шортам, топам и периодически выставленным напоказ черным чулкам. Он в какой-то момент даже думал, что у нее катастрофическая беда со вкусом.       Но все это было игрой на публику, как и ее грубость, наглость и хамовитость. Такой себе напускной декорацией, за которой скрыта совсем другая девушка. И вот именно ту ее спрятанную сторону Ксавье отчего-то не терпелось узнать. — Прощаю и больше не задерживаю, — бросает колко и холодно, возвращая взгляд на линию горизонта. — Любишь одиночество? — старается завязать разговор, чувствуя себя каким-то болваном. Чего он к ней полез и что это за необузданное стремление проявить внимание? Отец однозначно сказал бы, что в данной ситуации Торп просто нарушает чужие границы своим желанием насильно помочь. — Люблю, но на своих собственных условиях, — поворачивает голову на парня. — Ты что-то хочешь? Не помню момент, кода мы начали игру в «тысяча и один бесполезный вопрос». — О чем пелось в той песне? — его голос становится чуть тише. — Неважно, — щетинится в мгновение Уэнс. — Если тебя отправили вслед за мной сердобольные родственники, можешь идти и передать им, что со мной все хорошо. — Но ведь это неправда, — аккуратно подходит чуть ближе. — Уэнс… — Не нужно меня жалеть! — в черничных глазах вспыхивает злость и раздражение. Если бы можно было взглядом ранить, у Торпа наверняка уже была бы вскрыта сонная артерия. — Я не жалею тебя, — сохраняет свое спокойствие усилием воли. — Я сопереживаю. — Оставь и это себе, — дышит часто и неглубоко. — Передай моей матери… — Я не посыльный, Уэнсдей, — перебивает Ксавье. — И ничего никому передавать не буду. То, что я пошел за тобой – это моя личная инициатива. — Тогда ты еще глупее, чем я думала, — вновь отворачивается, не желая продолжать беседу. — Это взаимно, — парирует. — А еще мне казалось, что ты достаточно взрослая, чтобы не закатывать истерик. — Ты слишком долго живешь со своим отцом и эволюционировал в психотерапевта, — щурит карие глаза. — Я не нуждаюсь в душеспасительных беседах и ненужных советах. — Я не собирался давать ни того, ни другого, — чуть ухмыляется Ксавье. — Тогда зачем ты сюда явился? — разворачивается к нему всем своим миниатюрным телом, складывая руки на груди. — Понятия не имею, — снизывает плечами. — Но мне показалось неправильным оставлять тебя одну.       Аддамс в ответ только хмыкает. Если уж совсем не кривить душой, ей льстит это нечаянное внимание. О ней после гибели отца, по сути, некому заботиться. Наоборот, роль главного заботящегося о семействе выпала ей: она опекала Тишу, решала проблемы Пагсли, которых в выпускном классе было немало. Даже пришлось пойти работать совершенно не туда, куда она хотела, лишь бы снять финансовую нагрузку с семейного бюджета.       Девушка пару раз моргает, не зная, что ответить на прямоту Ксавье. У нее с ним запутанные отношения и с недавних пор он в ней вызывает довольно амбивалентные чувства. — Я хочу прогуляться, — уйти от разговора – лучшее, что приходит ей в голову. — Осмелюсь предложить тебе свою компанию, — зачем ему это? Вот да, Уэнсдей задала очень правильный вопрос. С точки зрения здравого смысла, после всех выходок, что она ему учинила и как лихо крутанула вокруг оси его жизни, парню бы злиться на нее и желать отмщения. Но ничего такого нет. Зато есть совершенно необъяснимый интерес к этой вздорной особе. — Как хочешь, — равнодушно дергает плечом и, не дожидаясь реакции парня на свои слова, спускается вниз к аллее, вымощенной равномерно утоптанным гладким камнем.       Дорожка виляет, и шпильки, которые ей пришлось обуть сегодня в честь праздничного ужина, то и дело застревают между камнями, выдирая за собой клочки газонной травы.       Торп медленно плетется следом, все еще не зная, правильно ли он поступил. Возможно, Пагсли прав, и Уэнс стоило бы оставить одну. В конце концов, брат ведь знает ее лучше, наверное. — Эта песня имеет множество разных куплетов, так как считается народной, — в тишине парка, к которому они вышли, ее голос звучит чуть громче обычного. — Гомес любил мексиканскую музыку, она напоминала ему о его бабушке с дедушкой, которые, по большому счету, и вырастили отца. Многие считают, что «La Llorona» – это песня о персонаже из легенды – женщине, утопившей своих детей и обреченной вечно плакать. Потому что в переводе с испанского, Llorona – это плакса. — Хм, — выдавливает из себя Торп, который уже решил, что никакого разговора между ними не сложится. — Грустная история. — Но это неверное толкование. На самом деле песня о печальной любви, — продолжает Аддамс, напрочь игнорируя реплики собеседника. — Отец рассказывал о вечно плачущей вдове, что не дождалась с поля боя мужа. И цитировал строки из письма, которое перед гибелью этот мужчина передал супруге. Они же потом легли в основу песни: «Y aunque la vida me cueste, Llorona no dejaré de quererte...»       Ксавье понятия не имеет, что означает эта цитата, так как кроме английского он в совершенстве знает лишь французский, и то в последнее время, не имея практики, язык стал стираться из памяти. — На кой черт я тебе это все рассказываю? — Вопрос риторический, и адресует его Уэнс самой себе. У нее жутко устали ноги: высокие шпильки – не ее любимая обувь. А еще от реки веет прохладой, и уже не приятной, а пробирающей до костей.       Парень чувствует, что дальше, для поддержания разговора, надо бы ему что-то ответить, но на ум ничего не идет. В голове пустота и мерный стук чужих тонких каблуков по аллее, словно звук метронома. — Ты наверняка слышала это миллион раз, но я просто напомню: то, что твой отец не рядом, это больно и несправедливо, но совсем не меняет его значения в твоей жизни и того, что он успел тебе дать, — прочистив горло, говорит Ксавье. — И он всегда будет жить в тебе, и в Пагсли, и в ваших детях, детях ваших детей. — В смысле как один из трех миллиардов нуклеотидов в цепочке ДНК? — сводит темные брови на переносице и останавливается, пытаясь понять смысл слов парня. Она обнимает себя ладошками, и чуть склоняет голову вбок.       Повисает пауза, а затем парень прыскает в кулак, маскируя смех кашлем. — Аддамс, ты поразительно умна, но такая дура, — внимательно смотрит на девушку – тени от деревьев падают на ее лицо, насупленные бровь выглядят довольно комично. Она обнимает себя руками, и Торпу кажется, что ей холодно. — Иногда действительно нужно просто попытаться отпустить прошлое. Не забыть, нет, просто отпустить. — Человек навсегда прикован к прошлому: как бы далеко и быстро он ни бежал – цепь бежит вместе с ним, — снова идет вперед. — Это еще Ницше заметил. Ты сам-то сильно отпустил? — Нет, и я ведь не сказал, что у меня это получилось, — снимает с себя пиджак и ловко набрасывает на худые девичьи плечи. — Прошло пятнадцать лет, но это все еще болит. И я искренне рад, что отец, да и твоя мать, справились и пошли дальше. В конце концов, это их жизнь.       Аддамс слегка смущает широкий жест парня, и она на секунду теряется, не сразу отвечая на умозаключения Ксавье. Терпковатый запах его парфюма словно окутывает ее с ног до головы, чуть сбивая с разумной мысли. Да и честно, крыть ей особо нечем, парень прав – жизнь у каждого своя. — Как там поживает Аякс? — Торп кардинально решает изменить тему. Все эти беседы о глобальном и таком печальном точно не способствуют улучшению настроения ни его, ни ее. — Нос вправили? — Да, но «привет» он тебе не передавал, — привычно язвит Аддамс. — Зато его передавала Синклер. Ей ты понравился больше Аякса. — Это та блондинка в блестящем купальнике? — уточняет, кто из той толпы полупьяных девиц так его облагодетельствовал вниманием. — Да, Энид. Она носит блестки, чтобы компенсировать свет, что умер внутри нее, — Уэнс останавливается и решительно снимает обувь, бубня себе под нос. — Это не туфли, а орудие пыток. А как там твой друг? Все так же распускает руки? — Нет, у него еще после прошлого раза не сошли синяки, — улыбается парень. — Удар у тебя, надо сказать, поставлен отменно. Мне не страшно идти с тобой вечером по парку. Даже если на нас кто-то нападет, ты сумеешь за меня постоять.       Он шутит довольно плоско, но этого оказывается достаточно. Девушка силится сдержать улыбку, но ямочки на щеках все равно заметны. — Кто тебя научил драться? — задает встречный вопрос. — Не думаю, что это был Винсент. В его системе координат вообще нет проблем, которые можно решать кулаками, ведь так? — Ну, он ведь психотерапевт, его задача в принципе не допускать, чтобы конфликты кончались мордобоем, — охотно подхватывает тему. — А еще он хорошо бегает. — Я уже говорила, клоун из тебя так себе, — улыбается, чуть приподняв уголки губ. — Шутки на уровне детского сада. — Да какие шутки, он правда раньше участвовал в благотворительных марафонах, — тянет свою линию Ксавье. — Но да, драться меня научил не папа, а бабушка. — Кто? — теперь уже ее улыбка заметно шире. Она вскидывает вверх брови и рукой смахивает челку с глаз. — Мони́к, мать моей мамы, — хмурится собственному каламбуру. — Я часто ездил к ней и даже после смерти Мишель каждое лето гостил у бабушки. Она очень своеобразная дама, не терпящая порядок и слабых мужчин. Поэтому ее волновало мое занятие музыкой и рисованием. Так что, ее очередной любовник, младше нее лет на двадцать, Жан-Луи научил меня давать сдачи. — Ты же сейчас выдумал эту историю, ведь так? — чуть склоняет голову в сторону, пытаясь поймать его взгляд. — Хотелось бы, но нет, — хмыкает, пряча руки в карманы. — Можешь спросить у Винсента. — А я думала, у меня странная семейка, — ее улыбка меняется, становится более естественной и смущенной. — И тебе хватило пары уроков бабушкиного любовника? — Нет, мастерство бить людей я отточил в подростковом возрасте, связавшись с компанией не самых благополучных молодых людей. — Расскажи, — в тоне скользит интерес и это подкупает собеседника.       Ксавье бодро повествует о том, как бунтовал в подростковые годы, припоминает какие-то смешные истории, рассказывает о своем прошлом с охоткой, шутками и в лицах. Беседа увлекает обоих, и послевкусие неудачного ужина растворяется в очередном приступе тихого смеха Уэнсдей и раскатистого хохота Ксавье.       Преграды и недопонимания в их прежнем общении стираются взаимными крохотными откровениями о прошлом, которое помнить куда приятнее, чем похороны родителей, а выпитый за ужином алкоголь только способствует этому. В такой оживленной беседе проходит довольно много времени и когда основная аллея их опять выводит к каменным воротам старинного парка, Ксавье предлагает вернуться в номер. Во-первых, уже довольно холодно, а девушка босиком, во-вторых, ему самому хочется присесть, так как ноги ощутимо гудят от пешей нагрузки.       Пока Аддамс уходит чуть вперед, босой поднимаясь по мраморной помпезной лестнице, ловя на себе взгляды присутствующих в холле людей, Торп берет ключ у Люси, снова стоящей за стойкой приема клиентов.       Ксавье первой пропускает Уэнсдей в номер, следом заходя сам. Алкоголь расслабил, но парень все равно чувствует некоторое напряжение, находясь рядом с девушкой в тесном пространстве. В этом платье, босиком и с туфлями в руках она кажется такой простой и понятной, вовсе не отталкивающей, как ему показалось тогда, при первом с ней знакомстве. — Сразу видно, Пагсли собирался на ужин, — едва в комнате зажигается неяркий свет бра над кроватью, она закатывает глаза, оглядывая кровать брата с разбросанными на ней вещами. — Он самый настоящий разносчик хаоса и суеты. — Он просто подросток, — вступается Торп. — Все парни в этом возрасте разбрасывают кругом свои вещи, обливаются духами и шутят тупые шутки. — И даже ты? — ее чуть надменный взгляд и дерзкая улыбка на один уголок губ заставляют ухмыльнуться в ответ. — Я чудил так, что провалил вступление в тот колледж, который хотел, — признается, не видя смысла что-то сочинять. — Но вот вещи никогда не разбрасывал. Ты же уже знаешь про правила в доме Винсента и все такое. — Ох уж эти правила, — кивает, вздернув бровь. Она стягивает с плеч чужой пиджак, бросает его на кровать и взбирается на нее с ногами. — Ставлю на то, что причиной такого неподобающего с точки зрения твоего отца поведения была барышня. — В самое яблочко, — чуть вздыхает, устремляя взгляд в окно. — Так что, хорошо, что Пагсли просто разбрасывает вещи, а не набивает себе тату в память о первой влюбленности. — У тебя есть тату? — в ее голосе щедрая горсть удивления. — О да, и даже не проси это показать, — смеется, убирая широким жестом волосы от лица. — Отчего же? — беседа здорово ее занимает. То ли алкоголь виной тому, то ли просто она как-то за это время привыкла к парню, но Уэнс не чувствует желания отгородиться. Беседа имеет дружеский формат и ей приятно это общение. — Неужели выбил имя бывшей зазнобы у себя над членом? — Господи, я уверен, в церкви, которую вы посещали с родителями, пастор регулярно заставлял тебя полоскать рот святой водой! — ее откровенность иногда вышибает его из равновесия. — После того, как я во время проповеди достала отца Уильяма вопросами о достоверности библии, меня перестали водить в церковь, — пожимает кукольными плечами. — Мне тогда было лет семь, и я была очень любопытной. — Даже не сомневаюсь, — снова улыбается парень. — Ну, так ты покажешь мне тату? — ей нравится легкое смущение Ксавье. — Я же видела тебя без трусов, там нет никакой татуировки. — Не напоминай, — хмыкает, все еще стесняясь утреннего происшествия. — Я покажу при условии, если ты покажешь свое. — Какое из? — не тушуется Аддамс. — У меня их три. — Неожиданно, — лукаво тянет парень. — Ну, давай самую последнюю. — Ты первый! — спрыгивает с кровати, ей действительно интересно, что такого мог набить себе Торп. В ее представлениях этот парень и тату были где-то на разных полюсах мироздания.       Ксавье не может удержать улыбку, и ему кажется, что за этот вечер он улыбался чаще, чем за последний месяц. Он сперва открывает окно – в комнате душно, он не любит спертый воздух. Затем садится на подоконник, поднимая туда же левую ногу, задирает штанину и спускает носок до самой косточки.       Аддамс не без интереса смотрит на кусочек оголенного тела, а затем не сдерживает громкого смешка, прикрыв ладошкой рот. — Что? — ему самому чудно. Этот порыв – набить тату – был идиотским. Отец так ему об этом и сказал, едва увидел шедевр друга Кента, который у себя дома промышлял рисованием на теле. Как еще заразы никакой не подцепил, но кто об этом думал в полупьяном бреду. — Почему тебе смешно? — Какая прелестная бабочка, — в глазах искрится задор и баловство. — Тебя за нее не били? — Ее никто не видел, — опускает ногу, сползая с подоконника и опирается о него поясницей. — Нужно бы ее свести, но она напоминает мне не сколько девушку, а скорее то, что всегда нужно думать головой, прежде чем что-то делать. — Хотела бы я познакомиться с девицей, из-за которой парень, делающий себе тату по пьяни, превратился вот в этого вечно брюзжащего деда, — вздыхает Уэнс. — Как ее звали? — Дело не в ней, — сводит вместе лопатки и снова расправляет плечи. — Мне было семнадцать, я учился дома и единственное, что видел, были клавиши и партитуры. Все мои развлечения на тот момент – это поездки с отцом в театры и художественные галереи, походы за мороженым в любимый ларек и еще цирк. А Вайолет просто показала, что есть и другие виды досуга. — Никогда не любила цирк, — между прочим роняет Уэнс. — А после того, как в моей жизни появился один «клоун», который через несколько месяцев отношений показал фокус с исчезновением, вообще не перевариваю. — Я тоже с юности не ем мороженое, — внимательно смотрит на собеседницу. — Твоя очередь показывать тату.       Аддамс отходит от окна, поворачивается спиной к парню и легким движением руки убирает с шеи волосы, придерживая их ладонью. На белоснежной коже, между чуть выступающих позвонков едва виднеется тонкая надпись «Hedonism», неброская, словно проба. — Этическое учение об удовольствии? — рассматривает рукописный выбитый текст. — Да, я считаю, что удовольствие – это не награда за достигнутую цель, а сама цель, — позволяет рассмотреть тату и легко вздрагивает, когда ощущает на коже чужое касание. Она дергает плечами невольно, пытаясь прогнать щекотные мурашки на теле. — Прости, не удержался, — убирает руки, все еще думая над ее словами. Сколько в ней сведено в одно целое идей и убеждений, да только все придавлено каким-то грузом печали. — Тебе нужна татуировка «Руками не трогать» или что-то в этом духе. — Что-то подобное у меня имеется, — отпускает волосы, позволяя им снова свободно струиться по спине. — Да ладно? — удивленно приподнимает брови. Хмель дарит легкость и развязывает язык. — А, точно! Мне Аякс что-то говорил об этом… К слову, он отметил, что у меня есть все шансы посмотреть на эту татуировку.       Аддамс вдруг хмурится, растягивая губы в саркастической ухмылке. — Аякс тот еще прохвост, не слушай его, — отмахивается, чуть дергано складывая руки на груди. — Так ты не объяснил, почему бабочка? Это что-то значит? — Там должна была быть фиалка, но чувак, который мне бил тату, сидел обкуренный и понятия не имел, как выглядит этот цветок, — рассказывает охотно одну из самых идиотских историй в своей жизни. Он легко улавливает перемену в девушке после своих слов о разговоре с ее бывшим и пытается нивелировать это смешным рассказом. — Поэтому набил мне бабочку типа «твоя телка цветок, а ты бабочка, которая стремится выпить ее нектар» – это почти дословно, что он мне заливал. Но я тоже был пьян, и мне все показалось весьма логичным. Примерно до утра, пока я не протрезвел.       Уэнс беззлобно и тихо смеется, прикрывая ладошкой рот, ее плечи подрагивают, и вся она в этот момент кажется невероятно живой и искренней. — А я думала, моя идея набить паука в честь Аякса выглядела глупо, — тоже рассказывает свою историю. — Нет, как видишь, ты не одна, — кивает, поворачиваясь к окну. — Вот и Пагсли себе непременно что-то глупое набьет. — Пусть сначала распрощается с девственностью, — опирается спиной о подоконник. — Мало кто из девушек способен выдерживать феерию его идиотизма. — Ну, у Тины вон хорошо выходит, — Торп пытаясь лучше разглядеть происходящее. — Да и целуется Пагсли с виду прилично! — Чего? — Уэнс поворачивается следом, узнавая в двух обнявшихся силуэтах фигуру брата. — Поверить не могу! Что он ей за это пообещал?!       На какое-то время они замолкают, вкушая запретную прелесть подглядывания. Парочка прекращает поцелуй, Пагсли обнимает девушку за талию и что-то ей шепчет, отчего девчонка закатывается смехом. Картина влюбленности и легкости бытия – только в таком возрасте это все кажется невероятно объемным и всепоглощающим.       Ксавье замирает возле окна, боясь спугнуть момент. Он чувствует в сантиметре от себя тепло хрупкого тела, улавливает знакомый аромат дурманящих духов, запах ее кожи и, кажется, время замедляется. Уэнс тоже вслушивается в ощущения. Казалось бы, чего необычного – просто касание. И не в первый раз, и ничего особенного... Особенное только ощущение. Ощущение близости. Оно трепетом отзывается внутри, заставляя пульс частить и ускоряться.       Парень понимает, что сейчас этот короткий миг закончится, Аддамс надоест наблюдать за похождениями ее братца, и всё опять соскочит «на круги своя». И тут либо им навсегда забыть друг о друге, либо же пойти дальше. И Ксавье наконец решается, выбирая между тем, что правильно и что хочется второе. Его рука ложится ей на талию. Уэнс делает вид, что ничего не происходит, но прижимается теснее. Торп тянется ладонями вверх, чуть сжимая мягкую кожу сквозь ткань платья, ощущая, как меняется ее дыхание.       Уэнс дышит глубже и чаще. По телу ползут мурашки, в солнечном сплетении разворачивается волнение, теснится, горячит кровь, заставляя ее чуть подрагивать от каждого касания, которые, кажется, оставляют на прохладной коже ожоги сквозь одежду. Вряд ли это правильно, но когда Аддамс подчинялась нормам и правилам?       Девушка чуть отталкивается от окна, проворачиваясь в кольце чужих рук, и упирается взглядом в затуманенные желанием глаза парня. Происходящее ее волнует, кажется, из мира пропадают все звуки и ощущения, кроме тепла ладоней и обрывчатого дыхания на ее губах.       Ксавье чувствует руками, как она дышит, ощущает стук сердца – резкий и частый. Его сердце колотится так же, словно у самого горла: он ещё не верит и боится спугнуть короткий миг. Но девушка вовсе не намерена ничего прекращать, она касается напряженных мужских плеч, скользит выше, к крепкой шее. Холод крохотных ладоней жжет до костей и заставляет покрываться тело мурашками.       Набравшись решимости и даже сглотнув от волнения, Торп медленно приближает свое лицо к ее, и аккуратно целует. Больше нет робости, что была тогда в оранжерее или жгучего раздражения, как в ее комнате. Все иначе. Он не торопится, растягивает ласку, а девушка в его руках делает вдох, закрывает глаза и незамедлительно отвечает.       Её губы прохладные, а язык горячий. Под ладонями парня гладкая кожа девичьей спины, и руки разбегаются по ней, выше, к изгибу плеча, тянутся по позвоночнику, и ниже – там, где платье туго обхватывает тонкую талию. Страсть быстро разгоняет кровь, выкручивая ощущения на максимум.       Уэнсдей чувствует, как у нее кружится голова и отнимается дыхание. Поцелуй становится более напористым, глубоким, стирающим все предрассудки, пробуждающим желание. Она словно вся разом обращается в раскалённый уголёк, дрожит, а голосовые связки звучат бархатным, протяжным стоном. Удовольствие вихрем врывается под кожу, разливаясь в теле томительным огнём.       Ксавье не настолько пьян, чтобы поддаться своим фантазиям и списать затем все на выпитое. То, что он начал, ему совершенно не хочется прекращать, но было бы неплохо получить одобрение от млеющей в его руках девушки. Отчего-то ему кажется важным, чтобы выбор последующего безумия оказался взаимным и обоюдным. — Если хочешь, давай прекратим, — хриплые тихие слова кажутся такими нелепыми и совершенно неуместными. — А ты сможешь? — ее руки скользят по ключицам и вниз, задевают часто вздымающуюся грудную клетку. Она зажимает ткань рубахи в кулаках и рывком выдергивает ее из брюк. Прохладные ладошки пробираются под одежду, а шеи касаются горячие губы. Контраст поразителен и поднимает в нем новую волну туманящего рассудок желания. — Если ты захочешь, — прикрывая глаза и наслаждаясь лаской, шепчет куда-то ей в макушку. — А чего хочешь ты? — она встает на носочки, чтобы дотянуться до его уха и чуть прикусывает мочку, тут же зализывая секундную боль. Ксавье чувствует, как это простое действие отзывается в паху тяжестью, и его желание становится весьма очевидным.       Парень снова целует ее и, не прекращая ласку, усаживает девчонку на подоконник. Его губы скользят по тонкой шее, оставляя красноватые, влажные следы, пытаются захватить любой доступный участок ее кожи, обжигают прерывистым дыханием.       Уэнс понимает, что ее пальцы дрожат, когда она не может расстегнуть мелкие пуговицы на его рубашке. Это ее злит – желание торопит, волнует, заставляет хотеть всего и сейчас. Она жмурится, ощущая, как его руки опускаются на ягодицы, тискают, впиваются пальцами в бёдра, притягивая ближе, с низким стоном вжимая в свое тело. Аддамс мёртвой хваткой цепляется в его рубашку, просто дергая ее полы в разные стороны. Под жаром мужских ладоней в ней дрожит каждая мышца, насквозь прошитая колючими импульсами.       Пальцы Ксавье сжимаются на ее талии, пока другая рука скользит вниз по внутренней стороне бедра. Дыхание вырывается с таким шумом, что это смущает. Торп задевает узкую полоску кружевной ткани, вырывая из уст девчонки тихий стон. Здравое мышление полностью утеряно. Девушка переводит дыхание и спохватывается: — Нужно отойти от окна, — голос сел и звучит хрипло. Идея довольно здравая: кругом здания клуба всегда полно народу. Торпу отчего-то плевать на все, кроме шелковистой кожи под пальцами и ее сбившегося дыхания. Но желание дамы – закон, поэтому парень подхватывает ее под бедра, легко поднимает и делает два шага к кровати, мягко опуская Уэнс на покрывало.       Он не торопится ложиться рядом: ему вообще на какой-то короткий миг кажется, что сейчас Аддамс если не даст заднюю, то точно влепит пощечину. Но ничего подобного не происходит. Девушка, пристально глядя в зеленые глаза, садится, нащупывает дрогнувшими пальцами замок платья и тянет бегунок вниз. Возбуждение кружит голову и ослабляет координацию.       Ксавье внимательно следит, как черная ткань скользит с манящего тела, открывая его взору великолепный атрибут женственности – аккуратную упругую грудь. Дыхание перехватывает, и пальцы немеют от желания трогать и касаться. Он помогает ей полностью избавиться от платья и мягко давит на плечи, вынуждая снова лечь.       Все, что происходит, для Уэнсдей необычно. То, как Торп на нее смотрит, как прикасается, как целует – не робко и неуверенно, а скорее бережно. И вот это чувство бьет куда-то между ребрами, отнимая воздух, туманя разум. Она пропускает момент, когда парень остается без рубашки и соприкосновение обнаженных тел колким разрядом тока разбегается по венам, заставляя чуть выгнуться в спине.       Это забавно, как некстати в Ксавье просыпается художник. Ему хочется запомнить ее всю, от закрытых в истоме глаз до крохотного шрама на острой коленке. Он спускается губами к шее, ласкает языком ямочку между ключиц и смещается чуть в сторону, ощущая, как под тонкой кожей, совсем рядом, колотится ее сердце, ускоряясь с каждым движением его губ.       Все ее тело покрывается мурашками, и Уэнс судорожно вздыхает, едва горячий язык касается ореолы. Парень втягивает грудь глубже, в то время как другая его рука аккуратно сминает вторую округлость.       Возбуждение плавит вены, просит и требует своего, заставляя выгибаться и ловить каждое прикосновение широких ладоней. Уэнс ерзает, шире разводя ноги, промедление собирается тугим горячим спазмом внизу живота.       Едва парень отвлекается от ее груди, девушка упирается в его плечи, заставляя чуть отстраниться, и решительно цепляется за ремень его брюк, больше не желая ждать. Ксавье пытается ей отчаянно помочь, их пальцы все время сталкиваются и в конце концов он ловит хрупкие запястья и заводит за голову, прижимая к мягкому покрывалу одной рукой, вторая стремительно ложится на впалый живот.       Их взгляды пересекаются, глаза у обоих лихорадочно блестят. Ладонь Ксавье медленно ползет вниз, прикасаясь к ней между ног, прижимается плотно к пульсирующей промежности. Его пальцы неторопливо поглаживают ее через тонкую ткань белья, и девушка не может сдержать стонов. Она теряется, двигает бёдрами, заходится чередой рваных выдохов и вдохов, царапая короткими ногтями его руку, которая держит запястья.       Ему нравится наблюдать за тем, как меняются эмоции на красивом лице, как она прикусывает губы, всхлипывает, открыто демонстрирует свои желания и подается к его руке. Парня самого штормит от возбуждения, звенящего в ушах и ломящего поясницу. Но торопиться совсем не хочется. Пожалуй, он и позабыл, как это, изучать другого человека с целью доставить удовольствие.       Когда теплая волна оргазма подступает слишком близко, практически затапливая тело, такая необходимая и желанная ласка внезапно прекращается. Уэнс разочарованно выдыхает и распахивает глаза, чувствуя, что ее запястья свободны.       Торп больше не может откладывать на потом собственное возбуждение. Вид стонущей под ним девчонки напрочь отшибает ему мозги. Парень спешно возится с одеждой, попутно оглядываясь в поисках собственного пиджака. И, какое счастье, он валяется рядом с ним на кровати.       Аддамс пару мгновений наблюдает за действиями Ксавье, а затем сама снимает с себя влажное белье, чтобы не тратить время, которое, кажется, ощущается кожей. Предвкушение такое явное и яркое, потряхивает тело. Это какая-то абсолютно новая для нее эмоция, неподдельная, настоящая.       Ксавье разрывает фольгу контрацептива, руки не слушаются, член нетерпеливо подрагивает. Но он тормозит себя, помня, как ему сейчас кажется, очень важную деталь. Поэтому прежде, чем удовлетворить их одно желание на двоих, он нависает над ней, смотрит серьезно и выжидающе. Аддамс облизывает пересохшие губы, ерзает под ним, заставляя парня дышать тяжелее и чаще. — Чего ты ждешь? — бегает расфокусированным взглядом по его лицу. Уэнсдей не любит ждать. В голове шумит, пульс шкалит и инстинкты берут свое. Ей кажется, она пылает изнутри, и этот жар требует, просит, чтоб его утолили немедленно. — Разрешения, — выдыхает ей в губы, чем, вероятно, ее обескураживает.       Ее затуманенный страстью мозг соображает туго. Прежде никто такого не делал, само ее нахождение в кровати парня как бы намекало, что девушка не против секса. Сердце на миг пропускает удар, и происходящее внезапно обретает совершенно новый смысл.       Не отрывая взгляда от его глаз, она медленно кивает, закусывая нижнюю губу.       Ксавье выпрямляется, тянет к себе подушку, приподнимая бедра девушки повыше и на коленях располагаясь между призывно раскинутых ног. Легким рывком пододвигает ее к себе ближе, наклоняется и целует, разжигая чуть притаившуюся страсть излишними словами.       Девушка, и без того уже возбуждённая, с новой силой тонет в своих желаниях, когда горячие губы впиваются в шею, а зубы чуть задевают нежную кожу. Ксавье отрывается от ее тела буквально на мгновение, чтобы направить рукой член. Входит одним плавным толчком, заглушая ее стон поцелуем.       Ей кажется, она никогда прежде еще так не хотела секса, не думала, не знала, что можно так гореть, быть настолько податливой. Он толкается плавно и глухо стонет сам. Следующий его толчок более резкий и сильный. Уэнс, цепляясь за его плечи, не сдерживает стона.       Ксавье двигается в устойчивом темпе, не торопится, медленно приближая их обоих к пику удовольствия. Комната куда-то плывёт и растворяется, уличный шум пропал ещё раньше, есть только два двигающихся в одном ритме тела.       Девушка обнимает его ногами, открываясь сильнее, стоны превращаются в короткие вскрики. Мужской аромат его кожи пьянит до одури. Смесь разнообразных чувств и жгучих мурашек валятся на нее шквальной волной, учащая дыхание. Губы пересыхают. А буквально через пару особенно глубоких толчков ее вдруг накрывает девятым валом. Она выгибается, вскрикивает, короткими ногтями впиваясь в его лопатки, откидывает голову и зажмуривается, потому что того, что испытывает –слишком много. Удовольствие подхватывает ее, отзывается в каждой клетке. Спазмы рождают тепло, которое расходится волнами по телу, отдается звоном в ушах, трепетом в сердце.       Парень продолжает медленно, но сильно двигаясь, позволяя девушке ещё какое-то время ощущать послевкусие оргазма. Ксавье выпрямляется, крепче сжимая ее бедра, он совершает несколько быстрых движений и подходит к собственному финалу, крупно вздрогнув телом. Оргазм парализует, смазывая пространство вокруг. Торп склоняет голову, тяжело дышит, ладонью убирает волосы от взмокшего лба.       Ксавье вытягивает из-под расслабленного девичьего тела подушку, набрасывает на нее край покрывала, а потом снова целует в губы, чуть сухие от частого дыхания. Ему очень хорошо, он опускается с ней рядом на спину, мягко и расслабленно улыбаясь, прикрыв глаза.       Опьянение влечением с нее спадает медленно, позволяя выровнять дыхание и унять галоп в груди. Вновь слышны посторонние звуки, голоса в коридоре, музыка из распахнутого окна. Аддамс лениво сползает с кровати, поднимает с пола рубашку парня и набрасывает на голое тело. Ноги еще ватные, она чуть придерживается за мебель, подходит к своей прикроватной тумбе и достает сигарету с зажигалкой. — Здесь нельзя курить, — парень говорит спокойно и тихо, хоть точно знает – она проигнорирует предупреждение. — Это нарушает правила клуба.       Уэнс садится на подоконник, подкуривает, глубоко затягивается и выпускает дым в открытое окно. В голове пустота, в теле приятная истома. Низ живота сладко потягивает. У нее есть к себе очень много вопросов, которые она задаст непременно позже и даже попробует на них ответить. Но сейчас это делать лень, девушка обращает свой взгляд на Ксавье, который оборачивает вокруг бедер полотенце, сдернутое со спинки рядом стоящего стула. — Тебе самому не надоели все эти правила? — спрашивает, не надеясь на честный ответ. — Разве не хочется их все разом нарушить? — Только что я и так нарушил с десяток собственных правил, — подходит к ней, забирает из пальцев сигарету и тоже затягивается. — Не все сразу, Уэнс.       Она кивает, обхватывая себя руками. С каждой минутой в голове появляется все больше и больше мыслей. — Пагсли мог вернуться в любую минуту, — констатирует факт. — Я, конечно, люблю его третировать, но не готова отвечать за сломанную психику после увиденного секса родной сестры со сводным братом. — Да, звучит это все неблагозвучно, — улыбается и снова затягивается смолистым дымом. — Зато ощущается прекрасно, — лениво прикрывая глаза. Последние лучи закатного солнца путаются в ее длинных ресницах и черных спутанных волосах. Сейчас она выглядит как-то иначе: расслабленно, свободно, словно сняла неудобную обувь после тяжелого трудового дня. — Я подумаю, что можно предпринять, чтобы не нанести никому травмы, но повторить ощущения, — Ксавье глядит на нее лукаво и хитро, растягивая губы в улыбке и бессовестно пользуясь обаянием своих ямочек на щеках.       Она чуть озадачена его прямотой. Сейчас на нем нет налета правильного мальчика, и он прямо озвучивает свои желания. Это… Это ее заводит, и едва утихшее желание щекоткой отзывается внизу живота. Подобная реакция собственного тела удивляет и заставляет нахмуриться.       Ксавье интерпретирует ее сведенные на переносице брови по-своему. Он докуривает сигарету, туша окурок о мраморный подоконник. Нельзя так делать, но пепельницы в номере все равно нет. Остатки выбрасывает в урну под письменным столом и направляется в душ. Нужно привести себя в порядок и разобраться с чертовым расселением. Аддамс права: Пагсли совсем не обязательно видеть то, чем они тут только что занимались.