***
Уши впитывают каждое слово, произнесенное учителем, но мозг отказывается усваивать полученную информацию. Хэнк хмурит брови, сверлит тяжелым взглядом парту и обхватывает ладонями голову, пряча лицо. Абстрагируется от окружения, от перешептываний, надоедливых звуков вроде шкрябания ручки по листу или чавканья жвачкой. Близок конец учебного года, впереди экзамены и взрослая жизнь, которой последние дни грезит Хэнк, вытесняя этим бредовые мысли. В конце урока он игнорирует слова учителя о праздновании выпускного. Вместо этого вырисовывает в голове свое возможное будущее, где он уедет из этого дерьма, оборвет все лишние связи, поступит в Москву и никогда больше не вспомнит грубый поцелуй со вкусом металла. Хэнк невольно скользит языком по нижней губе и хмурит брови от эмоций, которые сам не может объяснить. Класс заполняет галдеж освободившихся от уроков школьников, и Хэнк плетется в общем потоке на выход. Перед глазами маячит взъерошенная макушка, при виде которой в голове снова вспыхивает одна назойливая мысль, разъедающая Борино нутро — это все было неправильно. И как бы ни было сильно желание нагнать Кису, одернуть его к себе и заглянуть в по-блядски красивые глаза, но Хэнк себе этого уже не позволит. Он учится ненавидеть. — Эй, Борь! Он сразу оборачивается, когда слышит голос Риты. Та замирает на секунду. — Что у вас опять? — манерно вздохнув, причитает девушка. — Ваня побитый, и ты туда же. Все никак в отношениях своих не разберетесь? Хэнк опускает взгляд и поджимает губы. От обычного вопроса в груди жмет, и он уже не может воспринимать слово «отношения» в плоскости их старой дружбы. Он неопределенно качает головой. — Как дети малые. Ладно этот… — Рита фыркает и бросает короткий взгляд куда-то за плечо Хэнка. — Но ты, Борь? В последние месяцы как кошка с собакой. Надеюсь, ты валишь отсюда после экзаменов? Хэнк немного медлит с ответом, на нервах прощупывая сквозь ткань джинсов мятую пачку сигарет в кармане. Губы чешутся закурить. — Возможно, — он ведет плечами. — Ты хотела что-то? — вопрос звучит грубее, чем хотелось. Он невольно вспоминает ее побелевшее лицо, пустой взгляд и тонкие дрожащие пальцы, когда те перехватили пакетик с таблетками. Ему становится не по себе и хочется запихать этот вопрос обратно в глотку. Рита как-то подозрительно озирается, снова глядит за спину Хэнку и мнет в руках ткань объемной толстовки. Хэнк залипает на то, как она небрежным движением заправляет прядь волос за ухо. — Да думала, может, если вы общаетесь с Ваней, то… Уже неважно, получается, — она хмыкает, останавливая взгляд на побитой скуле Бори. Он смотрит в ответ серьезно и выжидающе, по-фирменному исподлобья. И Рита еще немного медлит, прежде чем снова заговорить. — Не надо Кислову этой херней увлекаться. Знаю, он тот еще обдолбыш. Но я тогда такую жуть увидела, что… в общем, это было стремно, а не весело, — она кривит губы и смотрит как-то необычно по-взрослому. — Мы все в этом дерьме тонем. Кто захочет — выберется. Но ты, прежде чем свалить от нас, пригляди за Кисловым, чтобы он коней до экзаменов хотя бы не двинул. Может, тогда и у него появится шанс. Хэнк сдерживается, чтобы не заржать. Нервный смех рвется из горла, и оно непроизвольно сжимается. Боря стискивает челюсть, но уголки губ подрагивают, и взгляд Риты становится откровенно недоумевающим. В коридоре теперь совсем пусто, только голоса учителей глухо доносятся из закрытых классов. Хэнк обводит взглядом стены неприятного блевотного оттенка, испещрённые маленькими трещинками. Истерика, рвущаяся из него, давится в глотке, и он от чего-то чувствует себя пьяным. Он связывает это с Кисой. Все, что странно отзывается в его организме, связано с Кисой — так было всегда. Рита вскидывает руку и несильно бьет Хэнка по плечу. Он деланно морщится, и губы плывут в широкой улыбке. — Я с тобой серьезно разговариваю, а тебя на ржач тут пробивает, — она несдержанно повышает голос, и в ответ на это в конце коридора громко захлопывается дверь единственного открытого класса. — Ты к Егору ходил? — уже едва слышно спрашивает Рита. — Нет, — честно отвечает Хэнк. Он по-прежнему чувствует за собой вину, потому что они так и не поговорили нормально перед той безумной ночью. Теперь Мел борется за свою жизнь в больнице, а Хэнку не хватает смелости переступить ее порог. Он написал еще давно глупые извинения смской, когда узнал, что случилось. Потом удалил, но сообщение уже было доставлено. Получилось стремно и тупо. — Пиздец, Борь, — справедливо заключает Рита. Взгляд ее снова становится строгим. Она огибает Хэнка, поправляя лямку рюкзака на плече. — Я не шутила про таблы, если что, — бросает она, больше не оборачиваясь. Хэнк верит, что херня, которую видела под приходом Ритка, действительно жуткая, но не хочет представлять, насколько. Потому что сам в этом говне плавал. Киса же, наоборот, всегда казался тем, кто плавает в говне, когда чистый и не под таблами. Будто вся его жизнь — мусор. Хэнк так не думал, но Ваня почему-то упорно пытался своими действиями это доказать. Киса довольно ожидаемо находится за забором школы, рядом с коридором полузаброшенных гаражей в облупившейся краске. Рядом, опершись спиной на грязные ворота стоит Саня и словно скалится, зажимая в зубах сигарету. Желудок неприятно сжимается при виде того, как этот долговязый торчок беззаботно болтает с Кисловым, щерится, находится непозволительно близко. Так, как не может позволить себе находиться Хэнк. В нос ударяет едкий дым. Хэнк морщится и выжидающе глядит на Кису, не зная при этом, что должен сказать. А говорить хотелось. — Че, хенкалина, за добавкой пришел? — Киса не выглядит враждебно, но Хэнк на это уже давно не ведется. От бешеного нрава всегда нужно ожидать чего угодно. И Хэнк совсем не хотел поднимать эту тему, но Ваня сам напрашивается своей напускной дерзостью. — Добавкой чего именно? — хмыкает Боря, подчеркивая необходимую двусмысленность. Реакция не заставляет себя ждать. Киса мгновенно ощетинивается, глаза зло сверкают из-под челки. Разве что волосы на голове дыбом не встают. — Те че, жить надоело? Много себе надумать успел? — цедит Киса сквозь зубы, тянет носом и зло сплевывает под ноги. Боря впервые косится в сторону Сани, стоящего в паре метров. Тот выглядит совершенно незаинтересованным, выкуривая уже вторую сигарету, однако уходить не торопится. Впрочем, сейчас Хэнка это почему-то совершенно не парит. Он даже намекать не собирается. Разбираться с последствиями будет не он, потому зрители наоборот приветствуются — для пущего эффекта. — Ты только не кусайся, как ненормальный, — Хэнк даже не в упор видит, как зрачки у Кисы расширяются, и цвет глаз делается совсем черным. Ноздри раздуваются, губы вытягиваются в тонкую линию. Он не понимает, что за неожиданный порыв заставляет его шагнуть навстречу взбешенной псине. Просто выбрасывает руку вперед прямо перед тем, как Киса дергается с места, и упирается ему в плечо. Вторая ладонь слишком по-хозяйски зарывается в непослушные волосы и зачесывает назад разлохмаченную челку, открывая лоб. Хэнк вглядывается в словно незнакомое лицо, и в груди теплеет от осознания, каким беззащитным теперь кажется Киса — будто одним простым движением получилось укротить его колючую натуру. Чужие руки сжимают его кисти, но остальное тело замирает на месте, словно Ваню на несколько секунд выключили. Пальцы Хэнка продолжают сжимать мягкие пряди на макушке, чуть оттягивая их назад, и он прямо смотрит в широко распахнутые темные глаза. Они кажутся слишком большими. Они сверкают злобой, источают ее, словно крича, что взаправду ненавидят. Но вся эта неуправляемая стихийность слишком знакома Боре, и он уже давно не ведется на импульсивные эмоции, которым Киса отдается без остатка. Краем глаза Хэнк замечает, как всполошился за эти мгновения Саня — он теперь стоит, оторванный от облупившихся ворот и готовый к броску, чтобы разнять парней. Выглядит немного растерянно и в то же время смотрит на Хэнка с угрозой. Хочется прыснуть ему в лицо, задевая слюной, чтобы поумерил свою напускную смелость. Но Хэнк кожей чувствует, как Киса едва сдерживается, а потому вовремя отступает, буквально шагнув назад на безопасное расстояние. — К девяти в самолете жду, ментеныш, — зло шипит Ваня и кривится, бросив напоследок яростный взгляд. Хэнк не отвечает. Смотрит вслед уходящей парочки, пока внутри разгорается уже привычное нетерпение, которое напоминало бы трепет перед встречей с понравившейся девчонкой, если бы не странный новый формат их с Кисой отношений. Хэнк осознает, что жаждет больной близости, пусть и последствий не избежать. Ведь с Ваней — как с проституткой — только платить приходится не деньгами, а состоянием своего ебала и кулаков. Дом встретил Борю уже приевшейся тишиной. Отец обнаружился дремлющим на диване в общей комнате, рядом на полу — кружка с остывшим чаем и забытым в нем пакетиком. Ни следа матери. Хэнк подхватывает по пути в кухню кружку и мельком оглядывает отца. После всего произошедшего, казалось бы, они должны только больше сплотиться и доверять друг другу. Однако вопреки всему Хэнкин-старший больше не лезет с гиперопекой, лишь иногда давая грозные наставления, связанные с Кисловым. В остальном Хэнк, на удивление, был предоставлен самому себе, не считая частых звонков матери и сестры. Возможно, больше разочарования в результатах экзаменов или другой оплошности, связанной с учёбой, отца волновал факт того, что сын теперь убийца. Думая об этом, Хэнк не находил в себе сил винить кого-то.***
— Че опаздываешь? — Киса резво вскакивает с потрепанного сидения, оправляя собравшиеся на коленях спортивки. Хэнк следит за его действиями, а после смотрит на побелевшее от вечерней зябкости лицо. В самолете по-старому пахнет табаком и чем-то стухшим — возможно, где-то тут сдохла пара птиц. Еще здесь почему-то ощущается солоноватый привкус приморья, хотя само море не так близко. — Знал бы причину, зачем сюда перся, пришел бы быстрее, — лениво парирует Хэнк. — Тебе теперь еще и причина нужна? Дел много появилось? Думаешь, как бы быстрее к бате-менту под бок завалиться и не париться ни о чем? По мне так, лучше бы съебал из этого говна и никогда не возвращался, — Киса как всегда красочно тянет слова и привычно шмыгает носом в конце. Хэнку кажется, что их отношения сейчас можно прощупать физически — как натянутый оголенный провод, который лучше не трогать — ударит рандомно в одну из сторон. Хэнк еще не уверен, хочет ли сделать Ване больно таким способом. Уж лучше их типичным методом. — Не переживай, съебу, — отвечает Боря, неотрывно смотря в черные глаза. Зрачок в них скачет, то почти полностью заполняя радужку, то сужаясь. На челюсти у Кисы проступают желваки. Он невесело усмехается и облизывает губы — в их уголке Хэнк замечает образовавшуюся корку на месте удара. И все равно лицо Кисы выглядит менее пострадавшим. — Как же все охуенно схвачено у тебя. Друзей сдал, базу сжег, к училке подкатил, ща экзамены сдашь и свалишь, и как будто нормальный человек. Только тут тебя помнить будут, как гниду… — Ты что ли будешь помнить? Киса выкидывает вперед руку и крепко хватает за ткань толстовки. Хэнк не ждет, сам шагает навстречу и дышит почти нос в нос. От этого пальцы у Вани растекаются по Бориной груди, и он уже не сжимает кулак. — Я тебя на следующий день блять забуду, понял? — сквозь зубы проговаривает Киса, сверкая черным из-под челки. — Ну тогда закрой уже пасть, — Хэнк сокращает то минимальное расстояние, что между ними оставалось, и вопреки своим словам мягко касается чужих губ. Ведет языком между, пока Киса не додумывается чуть приоткрыть рот. Слизистая горчит дешевым табаком, нос обжигает горячим учащенным дыханием. Хэнк кладет ладонь на поясницу, когда понимает, что Киса все еще не двигается — застыл будто в ожидании чего-то, что уже происходит. Хэнка совсем ведет. Он позволяет себе чуть завалиться вперед, все еще придерживая рукой. Грудь сковывает судорогой, когда ледяные пальцы Вани неожиданно оказываются под толстовкой и с контрастом проскальзывают по разгоряченной коже. Хэнк бередит зубами корку в уголке губ и ощущает на языке привкус крови. Киса ожидаемо недовольно мычит тому в рот и в ответ царапает ногтями. Отстраняется и смотрит помутневшим взглядом, хмуря брови. — Не заигрывайся, бля. Хэнк склоняет голову набок. — Сам решу, — и давит сверху на плечи. Встретив сопротивление, решает не церемониться и с силой толкает. Киса ожидаемо пошатывается, спотыкается о сидение позади и все-таки плюхается на задницу. По разъяренным глазам видно, что хочет вскочить и снова заняться излюбленным делом, но что-то мешает. Остается сидеть с каким-то затравленным видом, метая молнии из-под кудрявой челки. Хэнк наваливается сверху, укладывая Кислого поперек сидений на лопатки. В самолете холодно, Боря ощущает этой спиной, но внутри он уже готов взорваться от охватившего тело жара. Голову раз за разом простреливает одна и та же мысль — какого хуя они тут вообще делают? Понимание того, насколько это все неправильно, заставляет Борю сомневаться. А еще ненавидеть Кису за то, что он тогда не оттолкнул, как следует, а пошел на поводу у неизвестно каких желаний. Хэнк списывал это на любовь торчков к экспериментам, но сейчас понял, насколько далеко все зашло даже для такого, как Ваня. На самом деле, стоило перетерпеть всего ничего, и каждый зажил бы своей жизнью — и от осознания этого Хэнка всякий раз коротит. На влажных губах Кисы расплывается кровь. Он вытягивает шею, спеша поделиться металлическим привкусом с Хэнком, и грубо вгрызается в его рот. Когда инициатива оказывается в руках Кисы, он сразу отпускает себя и целуется, кусаясь, норовя оставить от губ Бори кровавое месиво. Им некогда и незачем привыкать к нежности, потому Хэнк почти не против, но все равно отрывается, проходя дорожкой слабо-красных поцелуев по линии челюсти к оголенной шее. Кисин кулак плотно сжимает волосы на затылке и чуть оттягивает его назад, будто пытаясь сохранить невидимую границу, которую еще нельзя переступить. Но Хэнк на самом деле не знает, как себя вести. Он просто хочет раствориться в чужом теле, или вбить его себе под кожу — он пока не решил. Но совершенно точно больше всего на свете в данный момент жаждет сделать Ваню своим. Может, на короткое мгновение или на несколько жалких минут — неважно. У него в башке пустеет всякий раз, когда их дыхания переплетаются, и можно физически ощутить жар кисиной кожи. Но что-то в голове у Кисы вопреки всему все-таки щелкает. Он начинает ерзать под Хэнком, когда тот забирается руками под олимпийку, а вместе с ней и под футболку. Сначала Боря не реагирует и с силой прикусывает выпирающую ключицу. Киса еще больше сопротивляется и больно впивается пальцами в напряженные плечи. Хэнк недовольно рычит в ладонь, которой Ваня упирается ему в рот, отталкивая. — Да завязывай! — от резкого пинка в живот у Хэнка сбивается дыхание и чуть не темнеет в глазах. Он заваливается на бок, пытается отдышаться и водит рукой по толстовке, словно так сможет избавиться от тяжелого, как камень, ощущения. — Ты бля хуем мне уже штаны протер, — Киса подскакивает на ноги и демонстрирует мокрое пятно на спортивках, после чего нелепо норовит прикрыть его краем футболки. — Не собираюсь я с тобой трахаться в этой помойке. Хэнк распластывается на полу этой самой помойки и глядит в грязный потолок. В голове пусто, а в штанах неприятно влажно. Яйца почти буквально звенят. — Как девка, — все еще кривясь от болезненных ощущений, выдыхает Хэнк. — А ты пидор, и че? — мгновенно огрызается Киса и несильно пинает откинутую Борину ногу. — Терпи тогда до своего универа и трахай там девок, че ко мне приебался? — А то, что ты тоже от лизаний со мной течь начинаешь. — Закройся! — яростно вскидывается Киса и начинает шагать по самолету взад-вперёд, как загнанный в ловушку зверь. Иногда задевает носками кроссовок раскинутые конечности Хэнка или опасно перешагивает светлую макушку. — Затрахали меня. Ты и папаша-мент твой. Я должен съебаться отсюда, а не ты. Мне надо валить, бля, куда подальше. Хэнк еле удерживается от глупого желания предложить «давай свалим вместе». Понимает всю абсурдность подобной слащавой херни и примерно представляет реакцию Кисы. Не хочет показаться влюбленным слабаком, да и не считает себя таким. Он все еще старается ненавидеть и вызывать подобные этому чувства в ответ. — Прекрати торчать, и отец доставать перестанет. — Не перестанет! Такой же ебнутый на всю голову, как и ты. Хэнк нехотя приподнимается на локтях и вопросительно пялится в сгорбившуюся спину. — Что это значит? — Да нихера это не значит, — бычит Киса и кидается к выходу, как ужаленный. Его шаркающие по земле шаги слышно еще какое-то время. Хэнк остается в том же положении, прислушиваясь к звукам наступающей ночи снаружи. Он даже не пытается переварить все то, что произошло, как и то, что было сказано после. Это не имеет никакого значения для человека, кто вскоре поменяет всю свою жизнь. Оставит позади ненужные связи, зароет поглубже больные воспоминания, убьет в себе зарождающиеся чувства. Хэнк уверен в том, что ему по силам все оборвать, пока на телефон вдруг не приходит уведомление и на экране появляется сообщение от Кисы «ищи место, мудило».