***
Верхний город встречает ее ослепительными шпилями башен особняков богачей, ухоженными улицами и аккуратными оградами. Ноги сами ведут в неизвестном направлении, но Тав будто помнит каждый поворот. Пройти по улице, свернуть направо, обогнуть ратушу, обойти фонтан, и… И вот перед ней высится здание филармонии. Дроу закусывает щеку: могла ли она и вправду когда-то тут играть? Работает ли здесь отец из ее воспоминаний? Найдет ли она ответы на хотя бы часть вопросов? Ответ может быть только один. Заходи и ищи. Залитый светом холл филармонии просто огромен: высокие, увитые золотой лепниной в форме лозы колонны, фигурный пол, витражные окна и такой же потолок, сквозь который бликует солнце. Шаги отражаются эхом от стен и потолка, и Тав теряется, что делать дальше. Девушка неспешно проходит мимо стойки с улыбчивой женщиной, — слишком улыбчивой, что хочется вырезать этот оскал на ее морде — и, уточнив, есть ли в филармонии подобие исторической секции, направляется к залу достижений. Если ее отец был конферансье, то, может, здесь она найдет хоть одну небольшую зацепку о его судьбе и своем прошлом? Мысли о том, что Тав может столкнуться с ним лично, пугают, и она пока что не готова к этому повороту. Натянув капюшон плаща сильнее, дроу толкает тяжелую дверь с золотыми оттисками и проходит в зал. Зал достижений пуст и тих. Девушка неспешно проходит по залу, всматриваясь в каждый объект, вчитываясь в любую запись. «История создания лютни», «Великие музыкальные деятели позапрошлого столетия», «Достижения Балдурской филармонии» — и еще много информации, совершенно не дающей ответы на вопросы. Тав двигается дальше. Она останавливается у секции с бюстами выдающихся деятелей филармонии, и сердце пропускает удар. Вот он, ее неназванный отец, с ювелирной точностью высеченный в мраморе. Прямые волосы до плеч, густые брови, аккуратно стриженные усы и умудренные возрастом глаза — его глаза, что так тепло смотрели на нее в воспоминании, сейчас прожигают Тав с высоты постамента. Усилием воли девушка опускает взгляд к табличке на изваянии. «Джавьен Кордиалис. Годы жизни: 782 DR — 1395 DR. Выдающийся музыкальный деятель. Более 140 лет заведовал филаморнией Врат Балдура. Принимал участие в качестве конферансье во всех постановках. Вместе с супругой Сареттой проводил бесплатные музыкальные вечера для беднейших слоев населения. Активно занимался музыкальным просвещением. В 1243 году основал школу музыкальных искусств для детей. За свои заслуги в сфере музыкального образования удостоен высшей награды деятеля Врат Балдура.». Тав резко становится холодно. Ее отец умер почти век назад. Значит, ее воспоминание случилось сильно в прошлом. Это настолько омерзительно, что хочется разнести тут все. Тав потирает охолодевшие ладони и снова вперивает взгляд в мраморный бюст. Выдающийся деятель, основатель школы музыки, заслуженный герой города…как у него могло получиться такое, как Тав? Что могло выдернуть ее из почетной семьи и привести к Баалу? Это просто смешно и не может быть правдой. Или может? Дроу продолжает смотреть на бюст, вычленяя каждую полузабытую черту лица, каждую морщинку. Бюст не передает цветов, но девушка почему-то помнит, что волосы и усы у него были русого цвета, а брови — на пару оттенков темнее, немного покрытые сединой. А еще она так некстати вспоминает, как он задорно улыбался ей одними глазами, притаскивая в поместье очередную игрушку для дочери. Ей видится, что мать любила беззлобно ругаться, что отец слишком сильно балует дочь, но никогда не отнимала игрушки и всегда приходила играть с маленькой Тав перед сном. Мать. …А кем была ее мать, эта Саретта Кордиалис? Очередной вопрос без ответа. Почему они умерли? Тав нервно трет виски, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок. Узнав ответ на один вопрос, она открыла ящик Пандоры, и теперь загадок только прибавилось. Знание того, что ее отец был благородным во всех смыслах эльфом, не придает никакого облегчения. Было бы лучше узнать, что она росла с тиранами. Возможно, это бы оправдало ее поведение хоть на толику. К осознанию обратного дроу готова не была. Мысли, мысли и еще раз мысли — их слишком много, и одна накладывается на другую, перебивая и задавая лишь новые вопросы. А где найти ответы? В балдурском архиве — он обязан быть во Вратах как и во всяком большом городе — точно должна быть информация о ее семье. Возможно, даже о самой Тав. Проблема только в доступе: по-хорошему, нужно получить пропуск для входа. Даже если она скажет свои новообретенные имя и фамилию — Тав Кордиалис — если это вообще ее реальное имя — в лучшем случае на нее посмотрят как на привидение и выставят вон, и никакое убеждение тут не поможет. С другой стороны: а кто вообще пустит даже жительницу города за информацией? Насколько дроу знает, в архив есть доступ только государственным деятелям, но никак не зевакам с улицы. Единственным, кто мог бы оказать содействие, был Энвер Горташ, и, пожалуй, лучше выбрать бесславную смерть, чем просить его вообще о чем-либо. Посвящать напарников в открывшуюся информацию Тав также не хочется. Это слишком личное.***
Еще несколько часов она просто гуляет по Верхнему городу. Здесь все одновременно до боли знакомое и такое далекое. Тав разглядывает каждое поместье, каждый дом, плитку под ногами и цветочные узоры клумб. Пытается вспомнить, но ничего не выходит. Архив она решает не искать, сославшись на сложность задачи и не особо высокую приоритетность. Да, хочется, но пока что вариантов она не видит. К тому же, она не знает, что там найдет и как это повлияет. Дроу благодарит всех богов, в благодать которых не верит, что воспоминания не обрушиваются снежным комом и за раз, иначе бы она не знала, что делать и куда бежать от свалившейся информации. Тав все еще нужна отряду как лидер и глас разума, и ей необходимо оставаться в рассудке. «Глас разума? Рассудок? Ты себя слышала вообще? Все, что тебе хочется — это прирезать ту воркующую парочку на скамейке», — как нельзя кстати напоминает естество. Нет, она обязательно узнает все о себе, о своей семье, о господине Ансумине-или-как-его-там, но не сейчас. Пора возвращаться в таверну, пока ее не спохватились и не начали задавать вопросы. Они будут ни к чему.