Notte Stellata

      — Уверен, что тебе стоит так много пить? — спрашиваешь ты.       Узуй Тенген поднимает на тебя глаза, наливая себе пятую чашку саке.       — Так уж случилось, что я только что закончил задание, и Господин предоставил мне небольшой перерыв перед следующим, — сообщает он, ставя кувшин и беря в руки палочки для еды.       Узуй одет буднично, в то, что он называет скучным нарядом — то есть он отказался от своей обычной сверкающей головной повязки и конского хвоста. Вместо этого он сидит с распущенными волосами в претенциозной юкате с желто-красными узорами и бирюзовыми вкраплениями. На твой вкус, его одежда чересчур вычурна для ужина в Доме глицинии, но ты оставляешь свое мнение при себе.       — Это замечательно, — вместо этого говоришь ты, помешивая деревянным половником в булькающей кастрюле с никудзяга, стоящей в центре стола. — А я выдвигаюсь сегодня вечером. Это займет час пути, если не будет никаких задержек.       — Ты вроде только что вернулась из Асакусы?       — Да, я была неподалеку, — подтверждаешь ты, разламывая картошку палочками. От нее исходит пар, и ты добавляешь небольшой кусочек мяса.       — Прелестно, — комментирует Узуй, прежде чем недолго приглядеться к тебе. — Не пойми неправильно, я не жалуюсь на нашу работу, — добавляет он, подмигивая, и ты смеешься.       Благодаря своему обаянию и покладистому характеру Узуй самый легкий в общении Хашира. И поскольку вы с ним примерно одного возраста, ты ловишь себя на том, что зачастую делишься жалобами и трудностями именно с ним. Это было словно короткая передышка, маленький пузырек воздуха среди постоянного плавания в опасных водах, и тебе нравилось, что Узуй был честен в своих суждениях, даже если пытался замаскировать их парочкой шуток.       — Знаешь, я кое-что заметил, — заявляет Узуй после того, как допивает вторую чашку. Он оглядывает тебя с головы до ног, твоя рука зависает в воздухе и лапша ширатаки неровно свисает с твоих палочек.       — И что же?       — У тебя такое выражение лица, — медленно начинает он. Тенген лукаво тычет указательным пальцем тебе между бровей, и ты отклоняешься назад. — когда ты думаешь, что никто не смотрит.       Ты отмахиваешься от него, качая головой, и начинаешь есть лапшу.       — Не понимаю, о чем ты.       — Не строй из себя недотрогу, — беспечно продолжает Узуй, опираясь на подлокотник своего зайсу. — Мои девочки выглядят точно так же после наших совместных ночей.       Во время откровений он красноречиво подмигивает, и к твоим щекам медленно приливает румянец, когда до тебя доходит смысл его слов.       Как он догадался? хочется спросить тебе. Ты ловишь свое отражение в нетронутой поверхности своей чайной чашки, тебе любопытно, правдивы ли его слова; что он может видеть, что что-то в тебе изменилось.       Вместо этого ты притворно вздыхаешь и ковыряешь картошку в своем блюде.       — Ну серьезно, Узуй-сан. Как будто у меня есть время на подобные фривольности.       Но ведь действительно есть, шаловливо напевает твой разум.       После той первой и судьбоносной ночи Кокушибо стал чаще наведываться к тебе. Все начиналось как нерегулярный роман, когда ты возвращалась домой после долгосрочных заданий из разных городов и обнаруживала, что он ждет тебя в твоей же спальне. Затем появилось некое постоянство — после твоих тренировок, собраний с другими Хашира, посещений какуши; иногда он сидел на энгаве, а порой рядом с ирори, оранжевые языки пламени отражали метку на его лице и сияние глаз.       И вот теперь с поразительной ясностью перед тобой предстает образ его тела: широкие очертания груди, перекатывание его напряженных мышц под твоими пальцами, когда он забирается на тебя сверху; каждый изгиб и поворот его спины, когда он входит в тебя, движение его бедер в неизменном ритме; эти глаза и их непоколебимый взгляд, пригвождающий тебя на месте под его большим телом, янтарные радужки, что прожигают тебя насквозь, раскрывая все глубины твоего подсознания.       Даже сейчас, когда ты сидишь в Доме глицинии с миской в одной руке и ложкой в другой, ты чувствуешь его внутри себя, как будто он проник тебе прямо в душу, преследуя тебя каждое мгновение твоей жизни, пока он снова не придет к тебе.       — Видишь? — ухмыляется Узуй, опрокидывая в себя саке и допивая его до дна. — У тебя опять это выражение лица.       Выведенная из задумчивости, ты моргаешь и поспешно доедаешь картошку, румянец на твоих щеках распространяется по всему лицу. Уткнувшись взглядом в тарелку, ты отчаянно пытаешься прогнать образы, которые наводняют твой разум.       — Не то чтобы в этом было что-то плохое, — неторопливо говорит Узуй, наливая себе еще алкоголь. — Мы все здесь взрослые люди. Я просто рад, что ты сделала это до того, как мы с девочками…       — О боги, имей хоть каплю стыда! — шипишь ты помимо своей воли, озираясь на приоткрытые двери, чтобы посмотреть, нет ли кого поблизости. Хотя ты знаешь, что у тебя нет ни права, ни причины говорить о приличиях, наглость Узуя кажется дерзкой, даже непристойной, в изысканном деревянном убранстве столовой.       — …наняли того кагему, которого мы однажды встретили у горячего источника. Он был очень милым молодым человеком, хотя и немного чересчур…       — Узуй-сан! — снова протестуешь ты, и он улыбается, довольный тем, как ему удалось вывести тебя из равновесия.       — Все, что я хочу сказать: я рад, что ты счастлива, — просто заканчивает он. — у нас так мало для этого возможностей, учитывая характер нашей работы.       Как бы тебе ни хотелось это признавать, в словах Узуя есть доля правды. Когда человек живет изо дня в день — или из ночи в ночь — не зная, когда могут наступить его последние мгновения в этом мире, он стремится пожить хоть немного… ярко, как выразился бы твой друг.       Между вами повисает тишина, и ты тихонько жуешь свою лапшу. Узуй обновляет свой напиток.       — Итак, кто это был?       — Узуй-сан!       

***

      — Береги себя, — говорит Узуй, пока ты обуваешь дзори. Хозяин Дома подает тебе хаори, которое ты принимаешь с тихим словом благодарности и легким поклоном головы. — и обязательно выживи.       — Сделаю все, что в моих силах, — улыбаешься ты другу. Ты дважды постукиваешь по рукояти своего клинка, чтобы убедиться, что он надежно закреплен — это твой ритуал, который ты всегда выполняешь на удачу, — и надеваешь хаори. Поклонившись в последний раз хозяевам и помахав Узую, ты, наконец, покидаешь уют Дома глицинии и шагаешь в чернильную ночь.       Густой туман окутывает деревья серой пеленой. Ты едва различаешь их силуэты на фоне слабого мерцания луны, их очертания будто потусторонние и неземные. Твои пальцы исчезают в их гуще, если ты задеваешь их, ты чувствуешь тонкий влажный блеск на своем хаори там, где холодный воздух соприкасается с твоей кожей. Где-то рядом ухает сова, но у тебя не получается различить ее среди ветвей, поскольку ее крик эхом разносится в белесой дымке.       Под ногами слышится копошение снующих лесных тварей, и ты продвигаешься дальше медленно и осторожно. Хотя ты хорошо помнишь дорогу, так как проходила по ней ранее днем, все равно боишься свернуть не туда и заблудиться в этом темном лабиринте.       Пока ты размышляешь о следующем шаге, который стоит сделать, раздается какой-то шорох, будто кто-то ступает по лесной подстилке. Звук совсем слабый, едва различимый для сов и других ночных существ, но, тем не менее, ты его улавливаешь. Твоя рука тянется к мечу в ожидании нападения, будь то грабитель или демон, и ты вглядываешься в туман, напрягая до предела глаза.       Обозначить свое присутствие или же хранить молчание?       — Кем бы ты ни был, — неспешно начинаешь ты, — я знаю, что ты там.       Недалеко от себя ты видишь приближающуюся темную фигуру: высокую, очень высокую; мужскую, с копной длинных волос, и — ох.       — Как и я, — произносит Кокушибо.       Твое сердце не может решить, петь ли ему от облегчения или вспыхнуть от тревоги; лицо демона появляется в поле зрения, когда он делает шаг вперед, и твой ответ обрывается, стоит ему заключить тебя в объятия и притянуть для поцелуя. Его губы настойчиво прижимаются к твоим, ты машинально вцепляешься спереди в его кимоно.       Сегодня Кокушибо пахнет немного по-другому: роса и сумерки оседают на его губах, хотя смертельный, затаенный привкус металла и мускуса остается. Этот аромат манит тебя, заметно отличаясь от древесного теплого в Доме глицинии и терпко-сладкого, исходящего от душистой воды, которую Узуй наносит на кожу за ушами.       — Мы не можем сейчас, — бормочешь ты, когда тебе все-таки удается высвободиться из его объятий, но он только крепче обхватывает тебя за талию, притягивая твое разгоряченное тело к своему. — Мне нужно выполнить задание.       — Где? — спрашивает он.       — В Хинохаре, — отвечаешь ты. — Это в часе пути отсюда, и если я не доберусь туда вовремя…       — Меня не волнуют твои задания, — перебивает Кокушибо. Он наклоняет твою голову набок, чтобы получить доступ к твоей шее, и ты чувствуешь, как острые зубы аккуратно покусывают впадинку между ушами и линией челюсти.       — Не волнуют? — повторяешь ты, и недоверие придает твоему голосу повышенный тон. — Понимаю, тебя они никак не касаются, но жизни невинных людей, которых я поклялась защищать…       Кокушибо смеется, горячее дыхание опаляет твою кожу. Сложно сказать, смеется он над тобой или же находит твою реакцию забавной.       — Ну вот, опять ты со своими банальными фразами, — говорит он, сверкая клыками.       Прежде чем ты успеваешь возразить дальше, он обеими руками направляет тебя в туман. Повинуясь инстинкту, ты тянешься к нему, кончиками пальцев скользя по грубой ткани его кимоно. Кокушибо толкает тебя, и твое хаори цепляется за что-то шершавое: твоя спина ударяется о твердую поверхность. Как и в первую вашу встречу, ты снова оказываешься зажатой между ним и деревом.       Однако на этот раз Кокушибо тянется к твоему телу, а не к мечу, и ты жадно льнешь к нему, когда он притягивает тебя ближе для еще одного поцелуя, его язык скользит по твоей нижней губе и пробует вагаси, который жители Дома глицинии приготовили для тебя в качестве прощального подарка. Кокушибо мурлычет тебе в рот, приоткрывая твои губы и проскальзывая между зубами, когда ты вздыхаешь ему в рот.       Наверное, ничего страшного, если ты потратишь на Кокушибо немного времени, думаешь ты. Вероятно, после тебе придется добираться бегом до места назначения, но ты успеешь, если поторопишься.       Кокушибо, однако, явно не собирается ускоряться, неспешно смакуя сладость, которая осталась на твоих губах. Он кладет руку тебе на затылок и плавным движением распускает аккуратную прическу, на создание которой ты потратила пятнадцать минут. Он проводит пальцами по твоим волосам, прежде чем перейти на униформу.       Он стремительно расстегивает твой ворот, а затем, пуговица за пуговицей — пока его взору не предстает нижняя рубашка. Кокушибо отодвигает два слоя одежды в сторону и щелкает крючком твоего бюстгальтера.       В первую очередь он обращает внимание на затвердевшие соски, нежно прикусывая один зубами. Вопреки себе, вопреки смутному беспокойству, что кто-то может вас застукать — на ум приходит небезызвестный бывший шиноби и его нетипично острый слух, — ты стонешь и выгибаешь спину. Кокушибо мнет вторую твою грудь, зажимая сосок между пальцев.       Когда он удовлетворен тем, как ты извиваешься под его губами и руками, Кокушибо тянется к твоему ремню, на фоне мягкого пения сверчков и шелеста листьев звон пряжки кажется назойливым и громким. И, наконец закончив с ней, Кокушибо методично и мастерски расстегивает ряд пуговиц, точно так же, как на твоей рубашке.       Твое сердце колотится, подступая к горлу, когда ты предвкушаешь его следующее движение; он добирается до ширинки твоих штанов, для пробы прижимает палец к ткани, и ты с тихим стоном выгибаешься в его руках.       Когда он просовывает руку тебе в брюки и касается твоего клитора, тебе кажется, что ты видишь звезды, твои стоны переходят в беззвучное рыдание. Кокушибо собирает влагу, скапливающуюся у твоего входа, и размазывает по складочкам, ловко проводя по ним пальцами. Какое-то время он поглаживает твой клитор, рисуя небольшие круги.       — Еще, пожалуйста, — шепчешь ты, и он ускоряется. — Да, вот так…       Хотя твоя поза — в которой ты опираешься на дерево — немного усложняет ситуацию, ты подмахиваешь бедрами ему навстречу, и Кокушибо легко вводит средний палец в твое разгоряченное лоно. Затем добавляет безымянный, и ты отчаянно сжимаешь их, когда он задевает самую чувствительную точку, отчего у тебя кружится голова.       Его руки дарят тебе невероятное удовольствие, и ты забываешься в каждом восхитительном движении его руки. Так же, как и у тебя, у Кокушибо на тыльной стороне ладони словно есть карта твоего тела с указанием каждой точки, которая вызовет наибольшую эйфорию. Через считанные минуты ты чувствуешь, как дрожат твои бедра при приближении оргазма.       Внезапно ты представляешь, как вы выглядите со стороны: ты, полураздетая, стоишь посреди леса, в то время как кто-то — демон, не меньше, — ублажает тебя своими руками. Мысль о том, что случайный прохожий, заблудший незнакомец наткнется на эту сцену, несколько пугает тебя.       Как тогда поступит Кокушибо? Убьет несчастного за то, что посмел нарушить ваше уединение, за то, что стал свидетелем этого нечестивого акта совокупления? Или же заставит смотреть, как он насаживает тебя — с приоткрытым от удовольствия ртом и широко распахнутыми глазами — на свой член, этакое вопиющее проявление подчинения и искушения?       — Я почувствовал, как ты крепче сжалась. О чем ты только что подумала?       — Ни о чем, — быстро произнесла ты, еще больше заливаясь краской.       — Не лги мне, — предупреждает Кокушибо. Он не вынимает из тебя пальцы, но прекращает ласкать тебя, и ты протестующе стонешь. Ты пытаешься сама насадиться, дергая бедрами, однако он вдавливает твое тело в дерево, обездвиживая тебя.       — Не делай так, — говоришь ты. Твое лоно жаждет большего, и теперь, когда он остановился, ты внезапно осознаешь, насколько ты вся влажная и горячая.       — Скажи мне, — настаивает Кокушибо, медленно сгибая пальцы, и ты прильнула к ним. — Скажи, о чем ты подумала.       Ты знаешь, что он не позволит тебе кончить, пока не получит ответ, поэтому откладывая на потом этот жалкий флирт и свое задание — ты закрываешь глаза и говоришь:       — Я думала о том, что мы находимся посреди леса, и… — твой голос затихает, когда тебя накрывает смущение, не давая закончить предложение.       Но Кокушибо улавливает ход твоих мыслей:       — Тебе интересно, может ли кто-нибудь случайно наткнуться на нас и увидеть, как человек отдается демону.       Он утыкается носом в изгиб твоего плеча, и ты чувствуешь его ресницы — все три пары — на своей щеке, подбородке и шее.       — Ну разве ты не бесстыдное маленькое создание? Разглагольствуешь о приличиях, а сама трахаешь мои пальцы, будто распутная шлюшка.       — Я… — ты понимаешь, что крыть тебе нечем.       — Повернись, — приказывает Кокушибо.       Ты подчиняешься. У тебя трясутся колени и ты упираешься ладонями в шершавую кору, чтобы не упасть. Небольшой ветерок проносится по лесу, делая слабое ощущение влажности между ног более отчетливым. Приблизившись, Кокушибо щиплет тебя за задницу, тихий смех срывается с его губ, когда ты выгибаешься под его прикосновениями, вжимаясь бедрами в его штаны.       — Не терпится, да? — он удивляется, как сильно ты нуждаешься в нем.       Ты тупо киваешь, прежде чем запоздало осознаешь, что стоишь к нему спиной.       — Д-да, — выдавливаешь ты, тут же осекаясь. Прочистив горло, ты продолжаешь: — пожалуйста, мне нужен… нужен…       — И что же тебе нужно? — побуждает тебя Кокушибо, касаясь губами твоего уха. Положив руку тебе на талию, он ведет ее вниз и проникает под нижнее белье, ты хнычешь, бесстыдно потираясь, чтобы хоть немного унять ноющее возбуждение.       — Мне нужен твой… — твой голос срывается, когда тебя захлестывает волна стеснения, но Кокушибо не собирается смилостивиться. Он мучительно медленно поглаживает твой клитор, вызывая у тебя прерывистый вздох.       — Ну? — упрямо продолжает он.       Слезы разочарования наворачиваются на твои глаза, когда он небрежно играется с тобой, ожидая от тебя ответа. Тебе полагаешь, что он специально так ведет себя. Зная о твоем предстоящем задании, Кокушибо, похоже, намерен удерживать тебя так долго, как только сможет.       — Мне нужен твой член внутри меня, — шепчешь ты, наконец сдавшись.       — Просто внутри тебя?       У тебя перехватывает дыхание.       — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — умоляешь ты, не в силах поверить в то, что только что опустилась до столь пошлых слов. — Пожалуйста, — поспешно добавляешь ты, на случай, если он решит тянуть время гораздо дольше, чем ты сможешь выдержать.       Как же получилось, что он вовлек тебя в свои манипуляции, хотя сам пришел к тебе?       Он убирает руку с твоей талии, и ты слышишь хруст листьев под его ногами; затем шорох ткани: он развязывает узел на брюках; и снова хруст листьев, когда он шагает к тебе, затем головка его члена прижимается к твоему жаждущему входу.       — Наклонись, — наставляет тебя Кокушибо, и ты беспрекословно слушаешься. Отрывистые нотки в его баритоне говорят тебе о том, что он тоже не в силах ждать — в тот момент, когда ты приподнимаешь бедра, обнажая перед ним гладкие складочки своего лона, он входит одним плавным движением.       Ощущение теплого длинного члена — такие знакомые, и поскольку ты уже влажная от предыдущих ласк, он без проблем скользит в тебе. Ты наслаждаешься чувством наполненности, отдаленной болью грядущего удовольствия, посылающей дрожь по твоему позвоночнику. Тугие стенки твоего влагалища поглощают его член, и Кокушибо со стоном выходит, оставляя лишь головку, и затем вновь вбивается в тебя.       — Двигайся, — командует он. — Покажи мне, как сильно ты этого хочешь.       Тебе не нужно повторять дважды — используя дерево в качестве опоры, ты выгибаешься, трахая себя на его члене.       Благодаря тем немногим случаям, когда он навещал тебя после вашего первого раза, твое влагалище уже запомнило контуры его члена: как он изгибается, когда находится в состоянии эрекции, как раз так, чтобы касаться самого нежного местечка внутри тебя, когда он двигается; паутину вен, которая начинается снизу и ведет к головке; и как он пульсирует, когда твое лоно крепче обхватывает его, как это происходит сейчас.       Все в нем теперь кажется правильным, даже если каждый раз твой разум пытается сказать тебе, что на самом деле это совсем не так. Его вопиющее пренебрежение к человечности, что течет в твоих венах, в равной мере соответствует чудовищности — в его; нет большей пропасти, чем суть, лежащая в основе существования каждого из вас, и все же вот ты — и вот он — сплетены в объятиях друг друга, в позе столь же фундаментальной, как вращение звезд.       Итак, ты скрываешь эти несостоятельные размышления, выбирая вместо них простоту плоти. Именно в этой завуалированной вере ты хоронишь себя, когда Кокушибо запускает руки в твои волосы и заставляет тебя выгнуть спину, все глубже проникая в твое лоно. Твое резкое шипение от боли теряется в его рычании и неразборчивом бормотании — в головокружительном, мощном водовороте секса все, что ты можешь сделать, это отбросить все представления о морали и направить свои способности на то единственное, что удерживает тебя на земле.       — Кокушибо, ах… — вскрикиваешь ты, когда он поглаживает твой клитор в такт своим толчкам. Резкие всполохи удовольствия пронизывают твое тело, и ты чувствуешь, что твоя кульминация приближается все быстрее, неизбежная, предопределенная.       Кокушибо направляет руку с твоей талии вниз, снова дразня клитор. Этого достаточно, чтобы свести тебя с ума, и ты бьешься под его руками, пока экстаз захлестывает тебя, волна за волной. Твои колени подгибаются от интенсивности оргазма, и ты чуть не падаешь, но Кокушибо уверенно обнимает тебя, удерживая на месте и насаживая на свой член.       Ты протестуешь против чрезмерной стимуляции, натиска ощущений, вынуждающих тебя врезаться в его тело. Тем не менее, Кокушибо не колеблется ни на секунду, его предплечья упираются в твои нижние ребра, когда он погружается глубоко в тебя. Темные пятна затуманивают твое зрение, ты чувствуешь, как зарождается второй оргазм, а затем — снова падаешь в бездну наслаждений, в объятия демона, пока он кончает в твое сжимающееся влагалище.       Кокушибо содрогается, и ты льнешь к нему вплотную; до самого основания его члена, который изливается внутрь тебя. Горячая сперма вытекает из твоего лона, смешиваясь с твоей влагой, скапливаясь между твоих ног. Твои бедра вздрагивают в последних конвульсиях оргазма и силы его, и когда Кокушибо, наконец, отпускает тебя, ты наваливаешься на дерево, побежденная.       Тебе требуется несколько долгих секунд, чтобы прийти в себя, и когда ты пытаешься выпрямиться, то замечаешь, как ослабели твои ноги. В туманном облаке посткоитального блаженства ты чувствуешь странное головокружение; проклятье, как теперь использовать Дыхание, чтобы добраться до места назначения, не говоря уже о сражении с демоном?       Кокушибо вырывается из тебя. Влага стекает по твоим бедрам; он стирает ее и подносит к твоему лицу.       — Оближи, — растягивает Кокушибо, и ты послушно накрываешь ртом его пальцы. Вкус соленый и в то же время сладкий — обжигающее зелье ваших тел. Твои глаза не отрываются от его, когда ты слизываешь все дочиста, напоследок даря поцелуй.       Остальное — рутина: тебе удается сориентироваться, несмотря на твое состояние. Ты снова натягиваешь брюки и застегиваешь пуговицы, следом бюстгальтер, аккуратно заправляешь рубашку и пиджак обратно. Затем ты откидываешь волосы со своего вспотевшего лба и сооружаешь некое подобие прически.       Прилагая максимум усилий, ты стараешься выглядеть презентабельно, и тебе кажется, что у тебя это получается — по крайней мере, отдаленно.       В уголке своего хаори ты замечаешь маленькое грязновато-белое пятнышко. Должно быть, оно появилось, когда вся одежда была зажата между вашими телами, пока вы предавались любви. Ты мнешь ткань в руках, пытаясь как можно лучше счистить влагу. Однако та уже превратилась в жесткую корочку, и Кокушибо тоже это замечает.       Его губы чуть изгибаются в ухмылке.       — Теперь можешь идти и спасать невинные жизни, которые поклялась защищать, — говорит он. — Пожалуй, мой запах на твоем облачении отпугнет более слабых демонов.       Ты пристально смотришь на Кокушибо, игнорируя румянец на своих щеках.       — Ну спасибо. Если я и убью демона сегодняшней ночью, это будет лишь моя заслуга.       — И я не смею лишать тебя такой чести, — он подходит к тебе, приподнимает твой подбородок так, что твои губы оказываются прямо возле его. Ты замечаешь, что туман рассеялся, и растущий полумесяц виднеется позади над головой Кокушибо, словно неполный нимб. Это напоминание о его угрозе, о хищнике, который скрывается в тени, и, самое главное, о милости, которую он даровал тебе, выбрав вместо смерти нечто другое, чем бы оно ни было.       Кокушибо целует тебя, с едва заметным намеком на укус, а затем уходит. Вслед за ним проносится вихрь, и ты плотнее закутываешься в свое испачканное хаори, вдыхая холодный ночной воздух.       Итак, ты выпрямляешь спину и вновь поправляешь волосы. Пора в Хинохару.