Notte Stellata

      В воздухе витает странный сладковатый запах — отчасти от гортензий, цветущих в твоем саду в это время года, отчасти от палочек благовоний, которые ты оставила гореть перед тем, как отправиться на патрулирование. Однако есть еще один аромат, который ты не можешь точно определить — от него по спине пробегает неестественная дрожь, а рука тянется к мечу.       Дверь в твой дом заперта на задвижку, хотя ты замечаешь, что она была взломана; на угуисубари, специально сконструированный тобой в гэнкане, кто-то наступал, оставив небольшую царапину на кусочке пробки, закрепленной под гвоздями. Это не Кокушибо — во время всех своих визитов он был осторожен, искусно обходя устройства защиты от проникновения, установленные вокруг твоего дома. Нет, кем бы ни был незваный гость, он явно хотел, чтобы о его присутствии стало известно.       Не снимая обувь, минуя площадку, ты идешь по коридору и заглядываешь в каждую комнату. Все они пусты, хотя ты замечаешь — в очередной раз — что в них кто-то побывал и трогал экспозиции в токонома.       Растения в горшках, подаренные людьми, которых ты спасла в прошлом; ценные каллиграфические работы, преподнесенные тебе Господином на день рождения; и чайный сервиз, который ты купила для себя после своего первого задания в качестве Хашира — везде видны следы того, что эту вещь брали в руки и ставили на место, без каких-либо попыток это скрыть.       Выходя из комнаты, ты обращаешь свой взор на последнюю оставшуюся дверь — она ведет в твою спальню. Если в доме кто-то есть, а ты в этом не сомневаешься, то он, должно быть, прячется там. Ты аккуратно подбираешься на носочках — и действительно, сквозь тонкий материал виднеется темный силуэт неподвижно сидящего посетителя, словно ожидающего тебя.       Ни секунды не колеблясь, ты с громким стуком вламываешься в комнату и вытаскиваешь свой меч из ножен, отчего в воздухе раздается резкий звук. Лезвие отражает лунный свет, косо льющийся через открытую дверь, когда ты замахиваешься на незваного гостя, который просто уклоняется от твоей атаки быстрым наклоном головы.       — Добро пожаловать домой, — радостно говорит мужской голос, когда ты оглядываешься через плечо. Это демон, с копной длинных белых волос, уложенных в несколько слоев и откинутых с лица. Его голову венчает странная шапочка с рисунком в виде необычного пятна крови — такого же, как на воротнике и манжетах его рубашки. Но что, пожалуй, является его самой поразительной чертой, так это глаза: кажется, что в них заключены все цвета радуги, которые кружатся и перетекают друг в друга, образуя яркую палитру, а также надпись Вторая Высшая Луна. — Я ждал тебя.       Ты переставляешь ноги, меняя позу, чтобы полностью повернуться к нему лицом. Но на демона это не влияет, и он снова опускается на пол.       — На твоем месте я бы не стал себя изнурять, — небрежно замечает он, его волосы мягко развеваются на ветру, когда он обмахивается золотым сэнсу. — Сегодня до ужаса тепло и влажно.       Но, тем не менее, ты не расслабляешься — хватка на твоем мече усиливается, пока ты продолжаешь безмолвно наблюдать за ним, отмечая его непринужденную позу и улыбку.       — Зачем ты сюда пришел? — наконец-то спрашиваешь ты. — Как ты нашел это место?       — Разве тебе не интересно, как меня зовут? — отвечает вопросом на вопрос Вторая Высшая Луна, надув губы.       — Мне не нужно знать твое имя, — возражаешь ты, занимая боевую стойку и заново оценивая точки на его теле, готовая напасть. — Я уже знаю, кто ты.       — Какая ты скучная, — растягивает он слова, упираясь локтями в колени и обхватывая лицо ладонями. — Хотя, думаю, как раз такой тип и предпочитает Кокушибо-доно.       Твое сердце словно покрывается ледяной пеленой, когда до тебя доходит смысл его последней фразы. Как он мог узнать о твоих отношениях с Кокушибо?       — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — тем не менее бормочешь ты.       — Ммм, — мурлычет Вторая Высшая Луна, — и к тому же плохая лгунья; я понимаю, почему ты ему нравишься. — Он со щелчком закрывает свой складной веер и засовывает его за пояс брюк в тонкую полоску, прежде чем встать. Теперь он возвышается над тобой, хотя его телосложение более худощавое, чем у Кокушибо.       Может быть, тебе удастся сразить его, если ты будешь достаточно быстрой, мелькает у тебя безумная идея. Если… чтобы сделать это, сначала надо приблизиться к нему, однако он избегает тесного контакта, уклоняясь от очередного удара твоего меча.       — Как ты меня нашел? — задаешь ты вопрос, снова собираясь с силами.       — Значит, ты не отрицаешь? — замечает демон, подмигивая, в следующее мгновение оказываясь рядом с тобой и заправляя прядь тебе за ухо.       Ты вздрагиваешь от внезапного прикосновения и заносишь свой клинок между вами двумя.       — Ой! — восклицает он, поднимая указательный палец, где на уже зажившей коже появляется маленькая капелька крови. — Будь осторожнее с тем, на кого направляешь свою штучку.       — Отвечай, — настаиваешь ты.       — А ты, оказывается, девушка серьезная, да? — демон шумно вздыхает, когда понимает, что у тебя нет ни малейшего намерения поддаваться на его выходки. — Ну ладно, я учуял твой запах.       — Врешь, — говоришь ты, поднимая лезвие вверх. — Мы никогда с тобой не пересекались.       Вторая Высшая Луна закатывает глаза.       — Существует множество способов выследить человека. У менструальной крови очень отчетливый запах, знаешь ли.       — Что? — неужели он имеет в виду… Нет, этого не может быть, ведь правда? После того, как ты позволила Кокушибо вкусить тебя во время месячных, он возвращался всего несколько раз — и только тогда, когда ты этого хотела. Конечно, этого было недостаточно, чтобы другие заметили на нем твой аромат…       — Честно говоря, я сам был весьма удивлен, когда впервые обратил на это внимание, — размышляет демон, и его глаза искрятся весельем. — Кокушибо-доно не производит впечатления того, кто стал бы заботиться о своей пище, а менструальная кровь не так питательна, как плоть женщины, но все равно — она очень вкусная!       От жестокой откровенности его слов желчь подступает к твоему горлу, и ты подавляешь волну тошноты, которая прокатывается по твоему телу. Несмотря на показательное дружелюбие Второй Высшей Луны, улыбку, застывшую на его лице, и его легкий непринужденный тон, ты понимаешь, все это лишь фасад. Демон, что стоит перед тобой, — безусловно, одно из тех ночных чудовищ, о которых матери предупреждают своих дочерей.       Высшая Луна делает шаг к тебе, теперь его лицо в опасной близости к твоему. Ты морщишься и инстинктивно отступаешь, тем временем он вдыхает твой аромат и довольно хмыкает.       — И ты действительно очень приятно пахнешь, — выпаливает демон, его глаза блестят, радужки вращаются в лунном свете, как калейдоскоп. — Ах, если б ты принадлежала мне, я бы тоже как можно дольше сохранял твою жизнь!       Заметив, как ты побледнела, он усмехается и добавляет:       — Не то чтобы я планировал съесть тебя или еще что-нибудь сделать. Видишь ли, мы, Высшие Луны, не любим делиться, а Кокушибо–доно очень ревностный собственник.       Демон подмигивает на последнем слове, и у тебя пересыхает во рту при мысли о том, что за этим скрывается.       — Тогда зачем ты пришел? — спрашиваешь ты.       — Можешь считать это домашним визитом, — предлагает он, кладя руку тебе на плечо и придвигаясь ближе. Его нос касается твоей щеки, и ты внезапно осознаешь, почему этот демон с самого начала выбивал тебя из колеи.       Это не просто резкий контраст между его беззаботным поведением и небрежной манерой, с которой он описал пожирание женщин исключительно ради пропитания; и не вечно меняющийся, замысловатый оттенок его глаз, которые, кажется, лишены каких-либо подлинных эмоций — это холод и липкий мрак, которые просачиваются из каждого сантиметра его кожи, как будто он — не более чем ходячий говорящий труп.       — Если звезды сойдутся, мы встретимся снова, — произносит Вторая Высшая Луна, отстраняясь от тебя и устремляясь к открытым дверям энгавы. — Хочу увидеть, что с тобой станет тогда.       А потом он исчезает, не успеваешь ты и глазом моргнуть.       

***

      Слова Второй Высшей Луны ясно и настойчиво крутятся у тебя в голове даже спустя несколько дней после его неожиданного появления.       «Хочу увидеть, что с тобой станет тогда».       В глубине души ты понимаешь, что его речи — пустые угрозы с целью вывести из равновесия человека, посмевшего слишком далеко зайти в их мир, однако явственный смысл, который они несли, безмерно тревожит тебя. Теперь ты задумываешься, чем руководствуется Кокушибо, сохраняя твою жизнь так долго. Вначале ты верила, что это был извращенный акт милосердия — наказать и унизить тебя за неумелость и слабость как мечника; затем, по прошествии времени, ты предположила, что причина крылась в том, что из тебя получилась удобная любовница. Теперь же ты вынуждена признать, что ты — самый обычный кусок мяса, который оставили сушиться на солнце, пока зверь не будет готов к пиршеству.       Каждая из этих перспектив несла в себе необратимые последствия, одно тяжелее другого.       И все же ты считаешь, что с твоей стороны глупо изобретать какую-либо другую причину. Не имеет значения, каковы его истинные намерения, от правды не убежать: ты просто человек, который безнадежно противостоит демону. Даже если и есть что-то еще…       — Рис подгорит, если ты продолжишь его готовить.       Голос Кокушибо выводит тебя из прострации, и ты переключаешь внимание на донабэ, пускающему клубы дыма над камадо. Ты на автомате тянешься к ручкам — хватаешь, и внезапная обжигающая боль пронзает твои пальцы.       — Ой! — кричишь ты, отдергивая руки. Твои указательные и большие пальцы ярко-розовые, и они жалят, даже когда ты на них дуешь. Кокушибо подходит и снимает горшок с огня, ставит его на каменную столешницу, в то время как ты беспомощно смотришь в сторону, прикрывая ноющие руки.       — С-спасибо, — смущенно благодаришь ты, как будто сами твои действия почти доказали мысли, крутящиеся в твоей голове: что ты действительно слабая и никудышная, а ожоги — свидетельство твоей смертной уязвимой плоти. Но Кокушибо никак не комментирует твой промах и не спрашивает о твоих травмах. Просто стоит рядом, наблюдая, как ты опускаешь пальцы в таз с холодной водой.       Когда боль значительно утихает, ты берешь тряпку и открываешь крышку. Тебя захлестывает разочарование, пока ты смотришь на свой испорченный ужин; к счастью, у тебя еще остались онигири после вчерашнего задания, хотя тебе очень хотелось теплой пищи.       Кстати, о теплой пище.       «Ах, если б ты принадлежала мне, я бы тоже как можно дольше сохранял твою жизнь!»       Ты тупо бредешь в свои жилые покои, забыв о приступах голода, когда твой желудок опять сжимается.       Кокушибо следует за тобой, обвивает руками твою талию сразу, как ты закрываешь двери. Он наклоняется, и разделенные пробором пряди его волос задевают твою обнаженную шею. Ты чувствуешь, как кончик его носа касается твоей кожи — Кокушибо делает вдох и мгновенно замирает. Рука, обхватывающая тебя спереди, напрягается.       — Доума, — внезапно произносит он, отстраняясь от твоего плеча.       Ты озадаченно смотришь на него снизу вверх.       — Что?       — Здесь был демон с белыми волосами, — уточняет он. — Когда он приходил?       Ты наконец понимаешь, кого имеет в в виду Кокушибо. Неужели он смог учуять на тебе запах Второй Высшей Луны? Ты не помнишь, чтобы он хоть как-то дотрагивался напрямую до твоего тела; или он просто стоял рядом достаточно долго, чтобы Кокушибо заметил это?       Ты сглатываешь.       — Несколько ночей назад.       — Что он сделал?       — Ничего, — отнекиваешься ты, нахмурив брови. — Он просто… поговорил со мной.       — Что он сказал?       — Ну… — румянец окрашивает твои щеки, пока ты размышляешь, следует ли тебе выложить Кокушибо всю правду. На самом деле скрывать нечего, но признаться означает столкнуться лицом к лицу с реальностью ваших отношений во всех ее отвратительных подробностях.       — Ответь мне. — тон Кокушибо совершенно не обнадеживает, хотя в нем и не слышится приказ.       Ты делаешь глубокий вдох.       — Что он знает о нас, потому что почувствовал мой запах на тебе.       В воздухе повисает многозначительная пауза, пока Кокушибо обдумывает твои слова. Он неотрывно смотрит тебе в глаза, ты пытаешься прочесть выражение его лица — у тебя не получается, поскольку оно по-прежнему непроницаемо. В итоге ты сдаешься и отворачиваешься, обхватывая себя руками.       — Что еще он тебе сказал?       — Еще? — ты вновь глядишь на него.       — Доума не стал бы проделывать такой путь ради пары фраз, — отмечает Кокушибо. — Что еще он сказал?       — Я… — начинаешь ты, но сбиваешься, стоит тебе осознать, что сейчас придется делиться с ним сокровенными мыслями: твоими соображениями насчет истинной природы ваших отношений, его целей и той судьбы, что ждет тебя в конце.       — Ну же, — тихо говорит Кокушибо, подаваясь вперед. Ты невольно пятишься, вздрагивая, когда твои обожженные руки задевают шероховатую поверхность татами. Кокушибо с легкостью развязывает твой оби, без проблем расправляется с жестким материалом, потянув за датеджиме. Затем он дергает за химо, полы твоей юкаты и хададзюбана распахиваются, обнажая твое порозовевшее тело.       — Он сказал мне… — ты давишься воздухом: Кокушибо кладет руку тебе на живот, и тот поднимается и опускается в такт твоему неровному дыханию. Кокушибо скользит ладонями по изгибам твоего тела, изучая, как сильно вздрагивает твоя плоть под его прикосновениями. — …что на твоем месте он бы как можно дольше сохранял мою жизнь.       Кокушибо поднимает с пола отброшенный тасуки и зажимает его между указательным и средним пальцами. Ты смотришь, как он тянет тонкую ленту, как та извивается у него на коленях, когда он доходит до конца.       — И с тех пор ты не можешь отделаться от этих мыслей, — подытоживает Кокушибо, возвышаясь над тобой и опускаясь на колени по обе стороны от твоей талии. — Ты готова к этой неизбежности?       Ты смело встречаешь его взгляд.       — Я не боюсь смерти.       — Я спрашивал не об этом, — говорит он. Ты и сама это знаешь — ответ, который ты дала ему, был рефлекторным, хорошо отрепетированной репликой, которую ты говоришь как друзьям, так и врагам. Но Кокушибо не был ни тем, ни другим, и теперь он задает тебе вопрос, позволишь ли ты ему держать тебя рядом с собой так долго, как он пожелает.       Едва заметный намек на улыбку мелькает на его лице, когда он замечает твою нерешительность, и в твоей памяти вновь всплывают последние слова Второй Высшей Луны, те, что засели в глубине твоего сознания:       «...Кокушибо-доно очень ревностный собственник.»       Ты полностью отдаешься Кокушибо, позволяя ему прижать твои руки к твоей голове. Одним движением он оборачивает ткань вокруг твоих запястий и связывает. Ты выгибаешься ему навстречу, когда он склоняется к тебе и расцеловывает твое тело. Твоя кожа горит от горячих влажных ласк его рта, покрываясь от наслаждения мурашками. Довольный твоей реакцией, Кокушибо мурлычет в ответ, скользя языком по твоим грудям.       Со скованными руками, которыми ты могла бы его удержать, ты уязвима и даже более чувствительна, тебе остается лишь гадать, куда он поцелует тебя в следующий раз. Кокушибо подминает тебя под себя, его ладони покоятся на твоих ребрах, и он дразняще задевает зубами твой сосок. Тянет его, и ты стонешь, стараясь сильнее прильнуть к его телу.       Ощущение его тяжести на себе завораживает, и когда его волосы щекочут твою щеку, когда он поднимается, чтобы поцеловать тебя в шею, ты остро ощущаешь его природный запах. Может быть, именно такие чувства испытывает Кокушибо, когда вдыхает тебя? Хотя пьянящая смесь теплого металла и животного мускуса тебе давно знакома, к ней всегда добавляется что-то новенькое: и сегодня это цветы в твоем саду, источающие сладкие ноты.       Кокушибо шумно выдыхает, бормочет что-то бессвязное, вылизывая твою шею. Затем, массируя твою грудь, прикусывает твердый сосок.       — Ах! — испуганно ахаешь ты, опасаясь, что он, вероятно, поцарапал тебя, но Кокушибо только хмыкает в знак признательности, еще раз проводя языком по этому месту. Он опускается чуть ниже, из него вырываются влажные звуки, когда он всасывает скопившуюся там соль. И опять кусает — с долей нежности, чтобы не пустить кровь, но достаточно ощутимо. Все это время он прижимает твою грудь к своему рту, заставляя тебя балансировать на грани боли и эйфории.       Ты хочешь остановить его лодыжками, но Кокушибо раздвигает их толчком коленей. Его взору открываются влажные складки, и он смотрит на тебя снизу вверх.       — Ты уже промокла насквозь, — замечает он, проводя языком по губам. — Тебе нравится быть связанной?       Он не дает тебе шанса ответить, прижимаясь своей промежностью к твоей, и грубое трение вызывает прилив удовольствия. Ты беспомощно всхлипываешь, обхватывая бедрами его талию. Кокушибо подчиняется, возвращая внимание на твое тело. Оно для него словно карта, которую он знает как свои пять пальцев, и теперь он прокладывает новый путь, аккуратно оставляя зубами следы на твоей коже.       Наконец Кокушибо достигает низа твоего живота и продолжает кусать до самого лобка.       Затем он отстраняется от тебя и встает на колени. Твои глаза расширяются от недоверия и разочарования: вместо того, чтобы продолжить ублажать тебя, Кокушибо начинает раздеваться. Развязывает кимоно, и тонкий слой пота, которым покрыта его грудь, сияет в лунном свете. Кокушибо ловко стягивает с себя штаны, демонстрируя тебе внушительную эрекцию.       — Я не собираюсь пробовать тебя на вкус, — говорит тебе Кокушибо, заметив выражение твоего лица. Он хватает тебя за ногу и тянет на себя.       На мгновение прижавшись щеками к твоим бедрам, он выпрямляется, закидывая твое колено себе на плечо. Скользит своим членом по твоим складочкам, размазывая по всей длине твою влагу.       — Кокушибо, — шепчешь ты, выгибаясь под более острым углом, стремясь увеличить трение. — Еще, пожалуйста, мне нужно еще…       Ты извиваешься под его телом, твои бессильные попытки добиться большего вызывают у него ухмылку. Но Кокушибо не поддается твоим мольбам — теперь он задействует свои руки, лаская клитор медленными методичными движениями, неотрывно глядя на тебя. Как и всегда, его осанка величественна, исполнена достоинства, и сейчас, с закинутыми за голову связанными руками ты кажешься себе как никогда маленькой.       Но каждое ощущение, что ты испытываешь, свидетельствует об обратном: пульсация в твоем клиторе становится сильнее с каждым толчком его рук и бедер. Под ним ты чувствуешь себя как дома, будто всегда желала быть здесь. Отдавая каждую клеточку своего тела Кокушибо, чтобы он делал все, что ему заблагорассудится, и как он пожелает.       — Да, да, — всхлипываешь ты, запрокидывая голову. — Вот так — пожалуйста…       — Ты жалкая, — говорит Кокушибо. — Такая беспомощная, так отчаянно зовешь меня. Тебе это нравится, не так ли?       — Тебе тоже, — огрызаешься ты сгоряча, закрывая глаза и отворачиваясь от него. — Именно ты решил связать меня.       — И правильно решил, — отвечает он. Своей огромной рукой Кокушибо обхватывает твою шею и подбородок, заставляя тебя снова посмотреть на него. — Считай это покаянием.       Ты наблюдаешь, как он берет член в кулак и с негромким рычанием поглаживает. Тот блестит от твоих соков, и твое дыхание учащается в предвкушении, когда он прижимает головку к твоему входу.       — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, пока я буду трахать тебя. Поняла?       Ты сглатываешь и нетерпеливо киваешь, раздвигая ноги, как бы говоря ему, что ты вся его.       Одним уверенным толчком Кокушибо проникает в тебя, скользя по тугим стенкам твоего влагалища, и ты стонешь.       — Д-да, вот так… — лепечешь ты, кладя свободную ногу на него и прижимаясь к нему так близко, как только можешь.       Держа одну руку на связанных запястьях, а другую на твоих бедрах, Кокушибо вонзается в твое нуждающееся лоно с неистовством грешника, склонившегося в молитве — если конечно демоны верили бы в богов. В настоящее время единственное, о чем думает Кокушибо, — это твое бедное тело, терзаемое им. Но он не пытается усмирить твои судорожные всхлипы и сопрано твоих криков. Они лишь становятся вечерним плачем, под сопровождение которого он трахает тебя, его бедра безостановочно покачиваются под звуки твоей песни восторга.       — Я хочу, — выдыхаешь ты, прильнув к его крепкому телу, — хочу обнять тебя.       — Прямо сейчас? — уточняет Кокушибо. — Но ты и без рук послушно принимаешь мой член. Почему я должен потакать твоему желанию?       — П-потому что, — бормочешь ты, лихорадочно подыскивая весомую причину, — я могу сделать так, что тебе понравится еще больше.       Похоже, твой ответ ему нравится; в конце концов, разве не эти же слова он сказал тебе, когда впервые вломился в твой дом? Тогда ты еще ничего не знала о таинствах плоти и беспомощно извивалась под ним. И как далеко ты продвинулась с тех пор: если раньше ты морщилась от боли при виде его большого члена, то теперь без возражений позволяешь ему наполнять тебя.       Как только Кокушибо избавляет твои запястья от пут, ты немедленно тянешься к его телу, прижимая ближе к себе. Так правильно, размышляешь ты. Так ты чувствуешь себя цельной. Держа его в своих объятиях, пока он все глубже проникает в твое лоно, воспламеняя тебя изнутри. Кокушибо еще больше склоняется, отчего твоя нога вытягивается почти параллельно телу, благодаря чему с каждым разом он входит в тебя до самого основания члена.       — Кокушибо, — кричишь ты, впиваясь ногтями ему в спину. — Сильнее, пожалуйста…       Он рычит и толкается вперед с такой силой, что ты давишься собственными словами, а на глаза наворачиваются слезы.       — Быстрее, — добавляешь ты хриплым голосом. Ты опускаешь взгляд между вашими телами и видишь ровную выпуклость внизу своего живота, появляющуюся с каждым толчком члена. Вскоре эта картина ускользает из твоего поля зрения: Кокушибо вновь обращает внимание на твою шею, покусывая там, куда прежде не дотягивался; одновременно он кладет руки на твои груди, обхватывает их ладонями, словно пытаясь удержать и себя, и тебя, призывая подчиниться природе и ее мирским желаниям.       Но ничто больше не в силах подавить трепет, который охватывает твое тело по мере приближения оргазма. Он заставляет дрожать твои конечности, а лоно — ныть, ожидание невероятного удовольствия все возрастает. И становится только острее с каждым движением Кокушибо, который продолжает буквально вдалбливаться в твое тело, обнажив клыки и хлеща волосами по собственному лицу. Ты напрягаешься, словно сжатая пружина, и когда ты в очередной раз произносишь его имя, твое тело расслабляется, выгибаясь в оргазме.       Кокушибо обхватывает твою спину руками, вжимая в себя, будто желая поглотить. Ты уже не разбираешь, чье именно удовольствие — твое или его — сотрясает все твое существо, паря в горячей невесомости, вызванной жгучим ощущением спермы в своем лоне, которая наполняет тебя таким теплом и сладостью.       И когда все заканчивается, когда ты спускаешь с небес на землю, тебе требуется целая секунда, чтобы прийти в себя. Твои бедра все еще подрагивают от отголосков твоего оргазма, и перед глазами все расплывается. Кокушибо не отстраняется; вместо этого он остается в тебе, не позволяя своему семени вытечь. Чувство наполненности его членом даже после того, как он кончил, вызывает у тебя радость и заставляет затаить дыхание.       Не сводя с тебя пристального взгляда, Кокушибо опирается на предплечья, его лицо находится всего в нескольких сантиметрах от твоего. Его волосы падают тебе на лицо, пряди с красными кончиками окрашивают твое зрение алыми прожилками. Только поэтому ты замечаешь, как он внимательно смотрит на тебя из-под тяжелых век своими удивительными глазами — всеми шестью — сейчас цвет их радужек напоминает расплавленное золото.       Интересно, что он видит?       — У тебя есть ответ? — говорит Кокушибо, когда ты более-менее восстанавливаешь дыхание. Под тяжестью его вопроса и пронизывающего взора ты отводишь от него глаза, переключаясь на деревья за окном.       Через несколько дней созреют первые летние плоды, и из них можно будет приготовить много разных сладостей. Наверное, стоит сделать что-нибудь из того риса, который у тебя сегодня подгорел. Санеми и Мицури обожают десерты.       — Я думала, ты хочешь убить меня.       — И я все еще не отказался от этого намерения.       — Тогда какая роль отведена мне, пока это не случится? Будущей еды? Или жертвы для пыток?       — Для этого ты недостаточно важна, — бормочет Кокушибо, поворачивая твою голову к себе. Его глаза подернуты необычной пеленой с оттенком жадности, похоти и гордости — абстракции более грандиозные, чем сама жизнь.       Кокушибо берет твою руку и проводит ею вверх по своей груди — там, где слишком совершенно бьется его сердце, затем по красной метке на его шее, — к своим губам. Его дыхание слегка щекочет костяшки твоих пальцев, и все, что ты чувствуешь, — это его тепло, когда он переворачивает твою руку и целует точку пульса на запястье.       — Тебе просто нужно быть здесь.       Разве можно ощущать легкость и тяжесть одновременно? Потому что именно их ты чувствуешь своим сердцем, когда слова Кокушибо наконец доходят до тебя. Все те часы и даже дни, что ты потратила, мучительно пытаясь найти ответы на свои вопросы, придумывая излишне сложные объяснения и вникая в мельчайшие детали его фраз; стараясь определиться, как поступить, что предпринять — а сейчас Кокушибо дает тебе все, что ты когда-либо жаждала знать.       Просто быть, такой, какая ты есть: твое тело и все, что оно унаследовало, и, самое главное, твоя человечность. Со стороны Кокушибо это не приказ и не угроза.       Его клыки — которыми он разрывает свою добычу, те же самые, что оставляют на твоей коже укусы, расцветающие в синяки, — находятся чересчур близко к твоим венам. Надо лишь сжать их крепче, чем когда он дарит тебе наслаждение, если он решит покончить с тобой. Но то, что он преподносит тебе сейчас, скорее приглашение — или даже предложение. И для него, и для тебя. Чтобы очиститься от своих грехов или впасть вместе с ним в Авичи.       Ты проскальзываешь пальцами между губ Кокушибо, касаешься заостренных кончиков его зубов. Они кажутся такими тупыми теперь, когда ты знаешь, каково их ощущать на своей коже: всегда достаточно сильно, чтобы причинить тебе боль, но чтобы выступила кровь — никогда. И ты понимаешь: ты хочешь чувствовать их на себе снова и снова, пока боль и удовольствие сливаются воедино — сейчас и до конца своей жизни.       Следующие слова, которые ты произносишь, звучат четко и уверенно:       — Тогда я останусь.