Раз, два, три

Всё всегда идёт наперекосяк. В этот раз — особенно. Рюсэй раздражённо хлопает дверью старенькой «Тойоты» и обходит машину сзади, открывая дверь для Рина. Очередная глупая ссора, не стоящая и выеденного яйца, застала их по дороге из строительного магазина, где они пытались выбрать плитку для ванной и не поубивать друг друга в процессе. Подумать только — они сумели пройти три полных ряда и не устроить крупномасштабную ссору прямо перед консультантом. Бедный парень, нацепивший белоснежную рубашку с накрахмаленным воротничком и услужливо-уставшую улыбку, вероятно, не понял бы поток отборной матерщины, который Шидо собирался вылить на Рина. Дело в том, что Итоши непонятный. То говорит, что плевать ему на интерьер в новой, недавно приобретённой квартире, что Рюсэй волен выбирать на свой вкус, что «хоть голову мамонта посреди гостиной повесь вместо телевизора, мне похуй»; то, надувшись, молчаливо осуждает каждое из предложений Шидо и копит негатив, чтобы вывалить его дома, конечно. Рин ничего не говорит вплоть до самого порога. Даже погода под стать — серая, склизкая, мерзкая, словно улитка без раковины. Рюсэй невесело усмехается сам себе, разувается, небрежно кидая потасканные кроссовки на самый низ обувной стойки. Смакует, катает на языке предвкушение пустого конфликта. Айку говорит — ссора ради ссоры. Шидо говорит — необходимый огонь, чтобы отношения продолжались. А толку от таких, которые держатся лишь на дрожащем от ора сервизе за стеклом шкафчиков да на бурном, неудержимом сексе после? Рин ходит по квартире неприкаянным призраком. На автомате проверяет стиральную машину, — не упрыгала ли совсем из кладовки — смотрит, не закончилась ли у кошки еда и вода. Обдумывает что-то, вынашивает, Шидо прекрасно знает эту сгорбленную фигуру и отрешенный взгляд. Иногда Рюсэю жаль его до боли. Не научился Рин нормально разговаривать, нормально решать вопросы, проблемы, искать компромиссы, уступать и немного прогибаться там, где это жизненно необходимо. Как будто каждый разговор с Шидо — смертельный бой, в котором существуют победитель и проигравший. Как будто Рин до сих пор видит в нём врага, а не союзника. — Ты же в курсе, что нам необязательно орать и разносить квартиру, чтобы обсудить, чем тебе не понравилась плитка? — небрежно уточняет Рюсэй, осторожно подходя сзади. Итоши вздрагивает, но не злится и не отстраняется. Стоит, вытирая рукой хлопья пыли на комоде. — Ты меня вообще не слышишь, — вдруг произносит Рин глухо, и Шидо понимает: буря миновала, но мелкий шторм разыграться ещё вполне может. Он ни разу не миротворец, его нрав кротким можно назвать с гигантской натяжкой и только в уникальных, оторванных от реальности обстоятельствах, и всё же теперь Рюсэй решает зайти с другой стороны. — Что конкретно, Рин-Рин? — Шидо старается звучать ласково. Это всегда немного смягчает Итоши, располагает к нормальному диалогу. Судя по невнятным звукам, Рин нерешительно жуёт губу. Ожидаемо. — Я тебе не враг, — голос Рюсэя как будто убаюкивает. Он мягко и ненавязчиво разворачивает Рина лицом к себе, большим пальцем разглаживает глубокую морщинку между сведёнными бровями. — Я не пытаюсь унизить тебя. Не пытаюсь доказать, что ты не прав. Просто ты так остро реагируешь на всё, что- — И снова дело во мне, — перебивает Итоши, медленно закипая. Руки Шидо смыкаются вокруг его плеч чуть крепче, голос становится чуть вкрадчивее, взгляд — чуть теплее. Итоши этого не замечает, ну и пусть. — И в тебе тоже, — соглашается Рюсэй со знанием дела, — и во мне. Во всех нас. Рин молчит, насупившись. Ему совершенно не хочется признавать, что в большинстве конфликтов, возникающих между ними, виноват и он тоже. Но это необходимо; Шидо внутренне уверяется в том, что не сумеет нормально коммуницировать с Итоши, пока тот не возьмёт хотя бы крохотную часть ответственности на себя. __________ Кожа Рина бледная, как молоко. Шидо с нескрываемым удовольствием прикасается к ней, немного сухой и шершавой на тыльных сторонах ладоней. Ведёт незамысловатую линию от мизинца до косточки на запястье и быстро переплетает пальцы. Итоши, судя по ничуть не изменившемуся выражению лица, совершенно не против. Всё, абсолютно всё делает Шидо — целует, прижимаясь губами к сомкнутому рту Рина, обнимает, крепко цепляясь за широкие плечи, инициирует физический контакт различной степени интимности. Но сегодня он даёт Итоши возможность сделать этот принципиально важный шаг. Для себя Рюсей внутренне решает, и выбор мучительный, скребущий изнутри грудной клетки. Шидо мысленно молится — сделай правильно, Рин-Рин. Рин глядит, и изумрудная крошка его глаз картечью впивается в сердце, дырявит его, превращая выносливую, не ведающую усталости мышцу в решето. Шидо считает до трёх. Раз. На кухне подтекает кран. Рюсей так и не починил его, хотя уже полгода обещает; Рин бесится и злится на него, потому что ночью просыпается от назойливого звука. Совершенно неконтролируемо капает на мозги — хуже грёбаной неисправной сантехники. Два. Вздох Итоши заметить чертовски сложно, но Шидо знает, как и куда смотреть, что слушать. Эти гляделки начинают раздражать, только Рюсей не спешит, выжидая затаившимся в засаде хищником. Три. Шидо отворачивается, намереваясь встать — и ему не дают. Рин резко тянет его за всё, до чего способен дотянуться. Едва не вырывает с мясом и нитками пуговицы на рубашке. Его поцелуй со вкусом горького кофе, отчаяния и сожаления; его безмолвное «прости» витает в воздухе вокруг, стремительно густеет, словно желе. Это всё, что нужно Шидо. Он отвечает, превращая мокрое сплетение языков в борьбу за превосходство. Они одним непонятным комком горячих тел и дрожащих конечностей валятся на кровать, катаются, пока Рюсей не оказывается сверху. Рин дёргает бёдрами и ногами, подминая физически более сильного Шидо под себя, порывисто припадает к горлу, доверчиво открытому и слегка шершавому от утреннего бритья. Целует беспорядочно, хаотично, торопится; Рюсей успокаивающе гладит его по волосам и шепчет что-то сладкое, что-то приятное: — Тише, Рин-Рин, тише, — на выдохе голос Шидо становится немного выше, и тогда Итоши спускается к неровной линии расстёгнутой рубашки. Вылизывает тёмную гладкую кожу, не отвлекается ни на ласковые слова Рюсея, ни на прикосновения. — Хороший мой, ну же, Рин-Рин… Каждый звук пропитан любовью, которой хватило бы на десятерых, но она вся для Рина — вся до последней капли. У Шидо щемит в груди и щиплет в глазах. Он запрокидывает голову, потому что хочет-не хочет плакать. Всегда неизменно чувствительный к подобным вещам, всегда ранимый, несмотря на непробиваемую скорлупу. Под руками Итоши она трескается тончайшим слоем застывшей карамели. Приторно-сладко, сперва жёстко, затем — тягуче. — Рин-Рин, я тебя… Слова застревают в горле. Рюсей вновь, вновь и вновь считает до трёх. И с каждым новым поцелуем Рина счёт обрывается, не успев начаться.