Удар молнии

Мрачнолицая девушка, которую Тэхёну представили как Ким Мишель, кидала на него неодобрительные взгляды. У неё были длинные чёрные волосы до лопаток, тонкая талия, округлая грудь, обтянутая молочным лонгсливом с глубоким вырезом. В ушах — огромные серьги-кольца. В привычках — складывать тонкие руки перед собой и, наклоняясь к ягодному «Космополитену», цедить его у самых верхов, так и не поднося к себе бокал. Когда Мишель лопала очередным пузырём из жвачки, звук был таким громким, что Тэхён слышал его, сидя от неё через стол. Помимо Мишель Чонгук представил Тэхёну Сон Ханыля, молодого высокого парня в очках с тонкой оправой, и Гон Джисона — тому, казалось, тоже было не больше двадцати пяти. Оба они называли Чонгука хёном. Мишель же, обращаясь к Чонгуку, тянула «о» на английский манер и не добавляла к имени никаких суффиксов. Эти трое были членами команды Чонгука, сотрудниками, которые стояли у истоков его быстро развивающейся компании «Голд и Ко». Приходя сюда, Тэхён, конечно, не думал встретить офисных работников, опрокидывающих соджу, пока самый младший нарезает и переворачивает на огне шкворчащий самгёпсаль. Но и весело обнимающегося с подчинёнными начальника он увидеть тоже не ожидал: сидя с широко расставленными ногами и подёргивая одной в такт музыке, Чонгук закинул руку на плечо Джисона и говорил ему о чём-то на ухо, перекрикивая стоящий в баре шум. Тэхён сидел рядом и слышал обрывки вроде «Ким Намджун», «в этот раз всё получится», «да-да, те коды…». — Есть ли смысл спрашивать, как вы с Чонгуком-хёном познакомились? — спросил Ханыль. Он занимал место слева от Тэхёна, у изголовья стола. Стоило ему заговорить, и Мишель, потянув вниз подол короткой юбки, придвинулась к нему по полукругу дивана. — Он наверняка рассказал, — дёрнул Тэхён плечом, потянувшись за маслинами. — Не то чтобы, — сухо вмешалась Мишель. И как будто бы разговор мало её интересовал — она нависла над столом, схватила оставленный «Космополитен» и, откинувшись на спинку дивана, принялась глядеть куда-то вперёд, через малиновое отражение коктейля. — Но статьи мы читали. — Тогда рассказывать и правда не о чем. — Тэхён отвёл взгляд. — Там столько подробностей, что некоторые детали я даже не помнил, пока не прочитал. Ханыль, закивав, хмыкнул. Он поправил очки на переносице и сказал: — Чонгук-хён приукрасил, да? И наверняка следил за каждым словом, которое напишут. Такой уж он… — Самый лучший босс, — перебила Мишель и глотнула коктейль, оставляя на стеклянной поверхности новый липкий след от блеска. — В работе хорошо быть таким. В личной жизни, наверное, выматывает не то слово. — Как если бы не было очевидно, кого именно выматывает, она прибавила: — Партнёра. — Меня всё устраивает, — проговорил Тэхён первое, что пришло на ум. В этот раз вместо одной маслины он забрал с блюдца целую пригоршню. Джин-тоник был уже третьим по счету. Так Тэхёну легче вралось. Чонгук не просил изображать пылкую влюблённость, и он был ему за это благодарен. А сказать несколько добрых слов о муже — не проблема. Проблема, однако, была в том, что добрые слова вроде «всё устраивает» — это… — …так разве говорят молодожёны? — усмехнулась Мишель, подтвердив его мысли. Не было похоже, что она сомневается в их браке, но её, хорошо знавшую Чонгука, поражала такая скорая и внезапная свадьба. Наблюдая за её озадаченностью и задумчивостью, Тэхён понимал это без усилий. — Моя мама говорит так же, если ей приходится после работы мыть за отцом гору посуды. Прежде чем он успел ответить, ладонь Чонгука опустилась ему на бедро, сползла вниз, нашла его свободную руку. Их пальцы сплелись, и кожи Тэхёна коснулась прохлада обручального кольца. — Мне повезло, что Тэхён обожает мыть посуду. Я серьёзно. У него ужасная тяга к чистоте и порядку… — Телом Чонгук всё ещё склонялся к Джисону, улыбка его губы не покидала. Убрав руку с плеча своего подчинённого, чтобы почесать подбородок, обратно он её так и не вернул. — Я недавно проснулся, увидел его на кухне и с ужасом понял, что скоро смогу обходиться без Субин. — Уволишь маму, — внезапно процедила Мишель, — и я тебя… — А если я накину её деньги на твою зарплату? — Оппа! Прозвучало это возмущённо и со злобой, какая бывает у обиженных детей. И в этот раз без английскости — с едва уловимой пусанской округлостью гласных. — Минсук-а… — Хватит меня так называть… — …пей свой коктейль, пока я не позвонил твоему отцу. Мишель смерила Чонгука испепеляющим взглядом, а после опрокинула «Космополитен» одним махом, стукнула пустым запотевшим бокалом по столу и, скрестив руки на груди, яростно опустила голову Ханылю на плечо. По тому, как тот смутился, Тэхён понял, что эти двое не встречаются. Ханыль кашлянул, положил ладони на колени. Чуть заёрзал. — Как тебе в Сеульском, Тэхён? — деланно невозмутимо спросил он. — Отличается от кёнсанской труппы. Но я справлюсь. Тэхён опустил взгляд на свои пальцы, переплетённые с пальцами Чонгука. Так, чтобы выглядело как можно естественнее, он выцепился из вялой хватки. Закинув в рот оставшиеся маслины, пережевал и запил джин-тоником. Дневные обиды, настигшие его в Сеульском, казались уже не такими значительными. Тело немело от приятной лёгкости. Весь оставшийся вечер Тэхён выпивал (заказывал за него Чонгук) и говорил, только когда надо было ответить на вопросы, прямо обращённые к нему. Эти четверо оказались не просто коллегами, а давними друзьями, и он — явно лишний среди них. Тэхён не хотел, чтобы они подумали, что он подслушивает разговоры, которые его не касаются. Абстрагировавшись, он уловил лишь куски диалога: что-то про айти-стартап Ким Намджуна, куда инвестировали «Голд и Ко», и про некую Чхве Ёншиль — работницу Министерства здравоохранения, от решения которой зависит судьба Ким Намджуна и вложенных денег «Голд и Ко». — Тебе не хватит? — спросил в какой-то момент Чонгук. Спросил шёпотом, и горячее дыхание осело у Тэхёна на скуле. Дёрнувшись, он мотнул головой. — Всё нормально. Я умею пить. В отличие от вашей Мишель. Та в этот момент тыкалась носом оторопевшему Ханылю в шею, хрипло напевая какую-то песню. — Тебе здесь не нравится? — Кожаная поверхность кресла заскрипела — Чонгук придвинулся ближе. Тэхён на это действие никак не отреагировал. Глядя прямо перед собой, он попивал джин-тоник из стакана. Ноготь указательного пальца прошёлся по гранению. Остановился. — Нет, с чего ты взял? — Ну, ты молчишь. Почти всё время. — Я пока плохо знаю твоих друзей. — Промолчав весь вечер, ты ситуацию не исправляешь. С ответом Тэхён не нашёлся. Что-то в сказанном — он не пытался понять, что именно, — его неприятно зацепило. Перевести тему показалось правильным: — Ты же не собираешься пьяным садиться за руль? — Ты написал, что заедешь за мной. Я поэтому начал пить. — Дать тебе номер «пьяного такси»? — Тэхён чувствовал на себе впивающийся взгляд Чонгука и не поворачивался к нему. — Какой ты бесчувственный, Китри. Слова эти могли бы быть колкими, не говори он опять этим своим тоном — так клеят кого-то, кого видят впервые. Тэхёну такой дешёвый флирт никогда не нравился. И возможно, сейчас его не кривило только потому, что он не видел лица Чонгука. И возможно, из-за выпитого тоже. — Я вызову водителя. — После заминки Тэхён почти шутя, чего бы в другой похожей ситуации делать не стал, добавил: — Чтобы ты не подумал, что я приехал зря. Когда они, расплатившись по счёту, вышли на осеннюю прохладу, Чонгук протянул Тэхёну сигарету, которую первым делом достал для него. Алкоголь затуманивал рассудок, вызывал лёгкое онемение, и Тэхён отказался, покачав головой. Мишель взяла под локоть Джисона, Ханыль стоял рядом с ними и, отвернувшись, протирал очки. — Чонгук, поехали к вам? — стуча зубами, предложила Мишель. Оппой она Чонгука называла, похоже, только когда злилась на него. — Ты вся дрожишь от холода, — сказал Ханыль. Надев очки, он бегло скользнул взглядом по её обнажённым ногам. — Поедем все по домам. К хёну как раньше не получится… — При чём здесь твоё «холодно». Я же не во дворе буду стоять. Она, кажется, понимала, что нравится Ханылю, и эта игра её забавляла. Тэхён пьяно усмехнулся и поймал на себе вопросительный взгляд Чонгука. Молчание тот принял за нечто другое: — Тэхён сегодня устал, завтра у нас ужин с родителями. Давайте в другой раз. — Что за скучная семейная жизнь… — заныла Мишель, но Тэхён вмешался до того, как она успела продолжить: — Я не устал. Можете хоть до утра веселиться. У меня нечуткий сон. — Ты устал, — продолжил настаивать Чонгук. Он так и не закурил сигарету. Ту, которую предлагал Тэхёну, засунул обратно в пачку. — Я разве, по-твоему, нуждаюсь, чтобы за меня решали, когда я устал, а когда нет? Тэхён не собирался грубить. Сказал по привычке сдержанно, без эмоций, чтобы поскорее со всем покончить. Прежде чем он успел осмысленно подумать, что Чонгук мог неверно истолковать его слова, тот вдруг схватил его за руку. В темноте Тэхён видел его улыбку, расслабленный блеск в глазах. Чёлка закрывала Чонгуку лоб, а длина волос — была заправлена за уши. Там виднелись проколы, но не оказалось серёг. — Хорошо. Как скажешь. А уже в машине, где они расположились вдвоём на заднем сиденье, Чонгук сказал ему: — Ты, конечно, странный. Водитель, которого вызвал Тэхён, управлял плавно и аккуратно. Такси с Мишель, Ханылем и Джисоном неслось за ними. Когда Тэхён не ответил (облокотился на кожаную спинку и прикрыл глаза), Чонгук, кашлянув, спросил: — Как тебе ребята? — Мало похожи на твоих подчинённых. — Почему? — хмыкнул Чонгук. Он словно оживился, заинтересовавшись. Опять, как в баре, придвинулся ближе несколькими ёрзанными, но уверенными движениями. — Нет субординации. — Думаешь, она обязательно нужна? — Я этого не говорил. Недолгая пауза. Тэхёну почему-то показалось, что Чонгук прошёлся языком по пирсингу. — Не суди так — с ходу. Мишель, например, математический гений, но, если будешь делать выводы только по тому, что видишь на первый взгляд, никогда об этом не узнаешь. — Это не я так сужу. Так мир устроен, и принимать его правила — это вопрос практичности. — Алкоголь явно развязал Тэхёну язык. Он это понимал, но всё же не остановился: — Так удобнее, чем плыть против течения. Не тратишь силы на то, что не нужно. — Я что-то перестал улавливать суть диалога, Китри. — В голосе Чонгука слышалась улыбка. — Играя в гёпо и в Прекрасный Мир Будущего, где вы не жарите самгёпсаль на корпоративе, а обнимаетесь с начальством, вы себе лучше не делаете. Я уверен, что многих, кто решает, стоит ли сотрудничать с вашей компанией, смущает… это всё. Внешний вид, татуировки, пирсинг, отсутствие нужных формальностей. Тэхён не стал об этом говорить — и Чонгук всё понял без пояснений. — Ревнуешь, что я обнимался с Джисоном? Тэхён скосил взгляд на Чонгука, не отнимая головы от изголовья. Ухмылка на его лице раздражала. — Что? — Что слышал. — Господи, какой бред… — устало промямлил Тэхён, опять закрывая глаза. В груди у него вздыбилось и вспыхнуло на короткий, тут же подавленный миг. Не думая, он сказал: — Если тебя кому и ревновать, то точно не мне, — и вспомнил Хосока. Ещё Мишель — она тоже вполне могла пополнить этот список. — Если бы кто-то вроде тебя меня ревновал, я бы от счастья сдох. Проблема с Чон Чонгуком заключалась в том, что говорил он вроде бы всё, что думает, но понять, когда он произносит искреннюю правду, не всегда было возможно. Тэхён, привыкший наблюдать за людьми как бы со стороны, так же понаблюдал в самом начале их знакомства и за ним и сразу понял, что это за человек, к какой категории его отнести, но, когда Чонгук вёл себя как сейчас, Тэхён терялся. Ему это не нравилось. Неопределённость злила Тэхёна даже под градусом. Что значит идиотское «вроде тебя»? — можно было бы и спросить. Но унижаться перед Чонгуком ему не хотелось. А тот, словно мысли читая, вдруг сказал: — Расслабься и поменьше думай. И заёрзал на месте, чуть отодвигаясь. Тэхён приоткрыл глаза и увидел, как Чонгук складывает руки на груди. Как будто ко сну готовится. Как будто говорит то, что сказал Тэхёну, всем подряд. В доме Чонгук принёс гостям холодные банки пива. Мишель развалилась на диване в гостиной, как у себя дома, и выпила всё почти залпом. В ярком свете Тэхён заметил, что она очень похожа на Субин: такая же бледная кожа, большие глаза, маленькое лицо. — Посидишь с нами или пойдёшь греть мне постель? — Чонгук протянул банку пива Тэхёну. Тэхён принял её, ничего не сказав, и сел в одиночное кресло. Он всё ещё был пьян, и это развязывало язык, но до того, как Тэхён успел ответить, Чонгук сказал: — Я к тому, что ты всё хвастался своим нечутким сном. Говорил, сразу пойдёшь спать. — Боже мой, хён, когда ты флиртуешь, меня тошнит, — подал голос Джисон откуда-то сзади. Чонгук не обернулся, сканируя Тэхёна нечитаемым взглядом: веселье, интерес, алкогольная поволока и что-то ещё. — Ты не сыграл свадьбу, — продолжил Джисон, — и мы не успели привыкнуть, ещё и теперь всё своё внимание уделяешь мужу. Все, кроме широкой общественности, знали, что никакой закрытой свадебной церемонии на самом деле не было. Чонгук не пожелал вдаваться в объяснения, почему они просто зарегистрировали брак, и никто из его окружения не задал ему вопросов. Тэхён это уважал — то, как Чонгук добился, чтобы с его решениями считались и не лезли, куда не просят. — Уж хотя бы медовый месяц у вас будет? — безучастно спросила Мишель. Она эти границы, выстроенные Чонгуком, нарушала то ли потому, что сама по себе их не чувствовала, то ли потому, что ей позволяли. Тэхён не знал, что лучше. — Тэхён только начал занятия в Сеульском, нам сейчас не до этого. — Чонгук наконец передал ему холодную банку. Их пальцы соприкоснулись, и Тэхёну не понравилось, как по этому касанию полоснул опущенный на миг взгляд Чонгука. Не понравилось Тэхёну и то, как его собственные глаза впивались в обнажённые участки кожи Чонгука весь последующий час (ключицы, руки, даже кисти рук). Он не шёл спать, всё сидел в одиночном кресле, цедил пиво из какой-то по счёту банки и наблюдал за всеобщим весельем, как обычно, молча. Ловя взгляд Чонгука, свой не отводил. Тэхён понимал, что хочет его. Такие осознания всегда настигали его быстрее любых других. Принять, что что-то не так с телом, проще простого. Особенно когда у тебя давно не было секса. Слишком давно, на самом деле. После того, как два года назад его первый и последний парень умотал в Лондон, чтобы стать частью Роял-балета, Тэхён находил себе сексуальных партнёров только благодаря завидным усилиям Чимина, да и то изредка. Будь в компании он один, без друга, то вряд ли бы сумел побороть невыносимую скуку от пустой болтовни в клубе. Тэхён не любил отсутствие прелюдий, но ещё больше не любил, когда прелюдии его никак не цепляли. Находясь в отношениях, ты к человеку хотя бы привыкаешь. Когда видишь кого-то впервые, лучше бы ему постараться тебя впечатлить. Глядя на Чонгука, можно было бы всё разложить по полкам и прийти наконец к нужному выводу. Можно было бы посчитать те немногочисленные дни и часы, что они провели вместе, и подумать: да, времени прошло мало, но мы (почему так?) легко понимаем друг друга. Можно было бы сказать: Чонгук привлекательный. Сказать: когда давно нет секса, подойдёт, вообще-то, много кто. Но ничего такого в голове у Тэхёна не возникало. Он просто смотрел на Чонгука, и смотрел Чонгуку в глаза, — и была пустота, в которой он парил, как если бы кто-то, в невесомости, вцепил его в себя. Поднявшись, Тэхён пошатнулся. Дошёл до стойки, отделяющей гостиную от кухни, со стуком опустил пустую банку на столешницу. В маленьком блюдце были насыпанные Чонгуком орехи, Тэхён съел несколько, несмотря на остроту. С противным вкусом во рту он поплёлся в ванную. Когда зажёг свет и развернулся, чтобы закрыть за собой дверь, врезался в кого-то, и этим кем-то — Тэхён посмотрел прямо перед собой — оказался Чонгук. Сжатые в линию губы и никакого отражающегося на лице веселья. Тэхён мог бы представить, как Чонгук сейчас спросит: всё хорошо, Китри? Ну так что, ты всё-таки перебрал? Но в реальности слышался только смех из гостиной, отделённой от них сначала пролётом тёмного коридора, а затем — прозрачными стёклами ванной комнаты, которые были вместо стен: шторы спускались автоматически, нажатием кнопки, но никто этого сделать не успел, потому что дальше… …наверное, Тэхён поцеловал его всё же первым. Во рту он до сих пор ощущал неприятный перечный вкус орехов, ещё — кислое послевкусие алкоголя. Потом горячие ладони опустились Тэхёну на лицо, притянули, надавливая, ближе, и Тэхён уже ощущал только Чонгука. Но отцепился почти сразу, застонал, задышал отрывисто. Чонгук, выдохнув тихое «блядь», потянул его обратно к себе, надвигаясь грубыми шагами и толкая к раковине. Ударившись копчиком, Тэхён замычал, открыл глаза, увидел закрытые Чонгука, его ресницы и напряжённую складку на переносице — и схватил зубами его губы, заволоченно наблюдая, как изламываются брови. Чонгук замычал в ответ, скользнул языком по Тэхёнову нёбу. Вырвался из поцелуя, как потерявшийся на тёмной дороге, подхватил Тэхёна под мышками и усадил на холод мраморной, соединённой с раковиной, столешницы. Что-то упало с треском вниз. Где-то там, в гостиной, раздался приглушённый смех. Пальцы Чонгука пробрались под майку, прошлись, давя, по рёбрам. Тэхён ожидал, что сейчас он опять протолкнётся языком ему в рот, но Чонгук, приблизившись, скользнул мокрыми губами где-то под глазом, резанул холодом пирсинга вниз по щеке. Выдохнул: — Блядь… какой же красивый… Тэхён, как в полубреду, обхватил ногами за талию, накрыл его губы своими, зарылся пальцами в волосы, оттягивая наверняка до боли. Чонгук, кажется, рыкнул. Реальность стала смутной и сошлась только в запахе кожи, скольжении языка и стонах. Было жарко и мокро. Когда Тэхён ощутил грубое касание к своему паху, он оттянул волосы Чонгука с ещё большей силой, наваливаясь за ним вслед. И колено Чонгука впилось в пах уже до острой боли. Только от этого — и хрипа в свои губы — можно было кончить. — Ужасно красивый… Тэхён не знал, когда эти слова успевали слетать голосом Чонгука. Тот уткнулся, тяжело дыша, ему в шею и заскользил размашисто языком. Тэхён опомнился, когда тонкую кожу под мочкой втянули в посасывающий поцелуй, и несдержанно застонал, острее потёрся пахом о впивающееся колено. Свободной рукой, не тянущей Чонгука за волосы, он водил по липкой коже предплечий и резался ногтями. В татуировки наверняка вметились красновато-лиловые следы. Жар расталкивал Тэхёну рёбра. Член пульсировал от распирающей, неумещающейся боли, и Тэхён мычал, изнывая, как, наверное, никогда раньше. И, кажется, молил о чём-то Чонгука в губы. Трезвым, потерянным голосом. Чонгук внял и мольбам, и собственному желанию, когда опустился перед Тэхёном на корточки и дёрнул бегунком молнии вниз. На губах оставался его, Чонгука, вкус. Пальцы подрагивали. Порывистое дыхание распирало грудь. В голове Тэхёна не осталось ни одной мысли. Ему было невыносимо, распирающе хорошо. Он поддался и, приподнявшись, помог стянуть с себя джинсы и трусы. Холод скользнул по вздыбленному члену, но уже через секунду туда опустилась горячая ладонь и двинулась по коже. Сначала медленно, затем — быстрее, задерживаясь у основания. Надрачивая ему, Чонгук смотрел неотрывно в глаза. От того, как темнел внизу его взгляд, Тэхён терял голову. В солнечное сплетение как будто врезался и раздробился снаряд. Подавшись задницей вперёд, Тэхён почти лёг на столешницу. Ему было плевать, что их могут увидеть, если просто выйти из гостиной в коридор — за прозрачными стенами ванной кто-то бы заметил, как Чонгук касается языком его яиц и посасывает, оттягивая, кожу. — Чёрт… — В горле пересохло. Тэхён запрокинул голову назад, в блаженстве закрыв глаза. Что это такое?.. Почему настолько хорошо?.. Чонгук остановился. Обхватил сильной рукой его обнажённое бедро. Сказал хрипло: — Смотри на меня. Тэхён дёрнулся. По позвонку прошёлся холодок. Он взглянул на Чонгука, коснулся его влажного лба, заправил волосы назад, и Чонгук, глядя на Тэхёна так же неотрывно, накрыл губами его член. Причмокнул, отпустил. Растёр слюну рукой по всей длине. И, перекатившись на коленях к боку, провёл остриём языка от уздечки — вниз. Чёрт, чёрт, чёрт… Тэхён схватил его за голову, направив движения. Чонгук окольцевал член губами и, нашаривая свою ширинку, застонал. Глаза у него закрылись, ресницы слиплись. Втянув щёки, он двигался сам, не поддаваясь давящим на затылок рукам. Оторвался раз, закашлял и, найдя взглядом потерянные глаза Тэхёна, снова взял в рот. Когда Тэхён приходил в себя, видел, как одной рукой Чонгук надавливал ему на тазовые кости, а другой — медленно, несмотря на крепкий стояк, надрачивал сам себе. — Какой же ты… — Чонгук прохрипел. Ему не хватало дыхания, по щекам размазывалась влага. Он кое-как поднялся и, внезапно укусив Тэхёна за подбородок, двинулся ниже, к шее. Горячее дыхание опаляло сознание. Пока Чонгук всасывал тонкую кожу на шее, оставляя засос, мир, казалось, замер. Ладонь Чонгука обхватила его член, задвигалась резко, грубо. Себя он больше не касался, полностью сосредоточившись на Тэхёне. Тэхёне, который выстонал имя. — Любишь погрубее, Китри? — шептал обладатель имени на ухо. — Я с первого дня представлял, как ты стонешь подо мной. Нравится? Тэхёну нравилось до забытья. Он протиснул руку между ними и пробрался пальцами Чонгуку под майку. Дрожаще двинулся вверх. Коснулся соска мякотью ладони. И удовлетворённо выдохнул, когда с Чонгука слетела вся спесь — тот застонал, приоткрыв надломленно рот и нахмурив брови, как от мучительной боли. Тэхён, удовлетворившись, прошёлся прикосновениями вниз. Замер у паха на миг, прежде чем обхватить ладонью стоячий член. Чонгук, прервав движения, словно одеревенел. Опустил взгляд вниз. Выдохнул, задрожав. Когда Тэхён начал уверенно надрачивать, Чонгук опомнился не сразу. Опомнившись, вернул ему ответные движения и обрывисто проговорил: — Даже сейчас… молчишь? — Заткнись. — Тэхён попросил об этом, только чтобы не кончить в эту самую секунду. Чонгук как-то отстранённо хмыкнул и прикусил кожу в том месте, где оставил засос. Он мазнул языком, и просто от этого — сносило всё. Впившись в яремную впадину, снова всосал кожу, задевая зубами. Задвигал рукой на члене Тэхёна резче и грубее. И когда Чонгук сказал: — Давай, кончай, — Тэхён чуть не задохнулся от всего того, что чувствовал одновременно. Ещё несколько резких движений — и он кончил, как будто и правда по приказу. Прикрыв глаза, Тэхён хрипнул. Собственная рука, обхватывавшая член Чонгука, замерла. В ушах стоял звон. Тело налилось жаром и наконец высвободилось. Секунды текли, давая миру постепенные очертания. Сначала Тэхён ощутил холод мрамора, на котором сидел. Потом — увидел яркий свет на потолке. Голоса из гостиной доносились всё так же глухо, как будто звучали в километрах отсюда. Сколько времени они уже здесь?.. Тэхён сполз со столешницы. Подбородком он упёрся Чонгуку в плечо, не глядя ему в глаза и особенно не глядя на майку со следами своей спермы. Задвигав рукой по всё ещё стоящему члену, он хрипло шепнул в ухо: — Как же много от тебя слов… Чонгук тут же застонал — тихо; сдерживая себя. Он качнулся бёдрами навстречу. Его рука опустилась Тэхёну на шею, под линией роста волос, и спустя несколько поступательных движений он кончил, выдавив из себя хриплый набор бессвязных звуков. Ещё несколько мгновений они стояли в этом положении, не двигаясь и тяжело дыша. Первым в себя пришёл Тэхён: отстранился, подавшись назад. Кое-как он подтянул наверх джинсы. Не застёгивая их, сначала вымыл руку, всё ещё тёплую и измазанную в сперме Чонгука. Тот следил за ним через отражение в зеркале и, со стеклянным взглядом, тоже просунул руки под воду. Затем — стянул с себя перепачканную майку и бросил её вниз. Тэхён вдруг понял, что, несмотря на уже полученную разрядку, он неосознанно продолжал следить исподлобья за всем, что делает Чонгук. Тэхёну это… не понравилось. В горле першило не только от сухости. Поэтому когда Чонгук с усталой улыбкой на губах сказал: — Теперь ты пойдёшь греть мою постель? Тэхён ответил: — Я пойду к себе. Мы… каждому было это надо. Не забивай себе голову. Чон Чонгук казался человеком, который весь соткан из фразы «не забивай себе голову». Он этой фразой, казалось бы, жил. Но когда Тэхён выходил из ванной комнаты, тот ничего не сказал. Опустился за майкой на корточки, чтобы его взгляд не был виден даже в отражении зеркала.