В звуке одного голоса

Эбардо зажмурился, когда пространство перед ним переменилось, и дёрнулся, почти падая с трона. Это был его трон. Он принадлежал ему веками, и Эбардо помнил каждое пятнышко на затёртом бархате, каждый завиток золотых узоров. Он принципиально не менял этот трон, то ли из соображений ностальгических, то ли из лени, но… Нет, постойте. Он точно видел этот трон второй раз в жизни. И то – в первый из них не обратил на этот сраный золотый стул ни капли внимания. Были на повестке дня вещи поважнее, знаете ли. Какие? Какие, ха! Его выигранное пари! Пари… Эбардо почувствовал, как у него начинает болеть голова. Повинуясь резкому взмаху его руки, тронный зал, до того наполненный звуками разговоров и криков, опустел. Ему было плевать, куда денется эта смешная игрушечная знать, которой он позволил чувствовать себя королями переписанного мира. Не важно,это всё не важно… Важно то, что он сделал свой выбор. Медленно-медленно его взгляд переполз на Лололошку в ногах у трона, и на губах Эбардо расползлась дикая, неудержимая улыбка. Казалось, один только вид проигравшего расставил всё в его голове по местам, как взмах кнута мог бы угомонить беснующихся зверей. Да. Он сделал выбор. Из двух концовок он выбрал самую лучшую, и… Нет, это для Джодаха и Смотрящего история произошедшее стало концом. Для Эбардо же это было началом бесконечного веселья. Мысли в его голове всё ещё путались… Кажется, даже богу было трудно удержать в себе память о трёх временных линиях сразу. Это, впрочем, не было проблемой, – Эбардо знал, что время поможет памяти расставить всё на свои места. Он потянулся на своём троне, чувствуя, как похрустывает уставшая спина. Чего он вообще тут сидел? Он не мог вспомнить. Но это и не важно! С улыбкой Эбардо наклонился, разглядывая проигравшего Лололошку. Тот едва заметно напрягся, словно ощущая затылком его взгляд, но не повернулся. Всё ещё разглядывая пустой тронный зал, как будто видел в нём что-то исключительно интересное, Лололошка выглядел почти комично. Волосы у него были длиннее, чем Эбардо привык видеть в Маркесе, притом неаккуратно обрезанные, будто бы ножом. А сам Лололошка был одет в какие-то неаккуратные лохмотья, выглядящие так, будто он криво сшил между собой пару разорванных простынь и не снимал этот наряд последние полгода – в общем, невозможный мироходец был сомнительным украшением для тронного зала, но Эбардо мог понять другого себя. Ему бы тоже понравилось видеть Лололошку оборванным и жалким. Он хмыкнул, поддевая пальцем кудрявящиеся волосы Лололошки и приказал: — Повернись-ка. … Самодовольная улыбка быстро сползла с лица Эбардо, когда он уставился в два жёлто-серых глаза. Взгляд Лололошки избегал встречаться со взглядом Эбардо, застыв где-то на уровне его плеча, но Эбардо знал – больше пустота чужих глаз не была оружием. Серые зрачки, безликие и лишь показывающие беспомощность, бесполезность их хозяина, смотрели на Эбардо. Хах… Чего это он удивился? Конечно, лишённый искры раб так и будет выглядеть. Эбардо проигнорировал странные мурашки, побежавшие по его спине, и натянул улыбку назад. Его взгляд переполз на ошейник Лололошки, который ещё сильнее уравнивал его с дасками некогда существовавшей Поэны. Он тоже не позволял телепортироваться, наверное… Но что важнее – он был зелёным. Изукрашен блестящими изумрудами и золотом – цветами Эбардо. Как знак собственности, так ярко выделяющийся на фоне того, что от Лололошки на Лололошке ничего не осталось. Эбардо не мог вспомнить, куда эта версия его дела и шарфик в шашечках и тёмные очки. Должно быть, давно уничтожила, а может быть, оставила, чтобы издеваться ещё… Почему-то Эбардо очень надеялся на второй вариант. Он положил руку на подбородок Лололошки и погладил его щёку большим пальцем. Маленькая морщинка пробежала по лбу проигравшего, но через мгновение лицо Лололошки вновь стало равнодушным. Ха… живой человек, а так старательно играет безвольную куклу. Эбардо хихикнул, восхищённый этим зрелищем – покорный Лололошка! А затем, не говоря больше ни слова, телепортировал их обоих в спальню. Лололошка упал на кровать, а Эбардо – на него сверху, тут же начиная разрывать чужие непонятные тряпки. Те расходились по швам легко, будто и впрямь были сшиты неумелой рукой новичка. Тело же под ними… Лололошка действительно походил на даска. Он и был даском, но болезненная худоба только подчёркивала его статус, кричала о том, как тот жалок. Всё его тело было украшено синяками, новыми и старыми шрамами, бинтами… Эбардо не знал, чувствовать ему ликование или раздражение, но быстро проглотил любые смешанные чувства. Только через несколько мгновнний он осознал, что Лололошка под ним даже не думал отбиваться – он лежал спокойно, словно задохнувшаяся рыба. И взгляд у него был, как у мёртвой рыбы… Эбардо раздражённо хмыкнул: — Ну, скажи что-нибудь. Он ожидал, что Лололошка промолчит ему назло или из своего очередного непонятного принципа. Что тут опять проявит свою вредность и позлит Эбардо. Но тот только покорно открыл рот и сказал: — Давно вы этого не делали. Вау. Звучит прямо как если бы мёртвая рыба заговорила. Нахмурившись, Эбардо расстегнул штаны и уже с долей неуверенности прошёлся пальцами по собственному члену. Странным образом, Лололошка его почти не возбуждал. Действительно – труп, кукла, рыба! Не человек, вызывающий вожделение, и не мироходец, достойный восхищения. Однако через мгновение он отбросил эти мысли и раздвинул чужие ноги. Миленький вид. С этой мыслью он и вставил член, не заботясь о том,чтобы что-то там смазать. Как богу, больно ему не будет, – а вот если какой-то даск останется подбирать вываливающиюся кишку, никто мультивселенной не поплачет. Толчок. Ещё один, и ещё… Лололошка мелко вздрагивал, цепляясь руками в кровать, а его глаза, кажется, блестели – или так просто казалось в свете ламп. Но самое главное, он не сопротивлялся. Даже несмотря на то, что с каждым толчком чужой член разрывал ткани и мышцы, скользя по свежей крови, на его лице не было написано ни боли, ни ярости. Только какая-то мерзкая покорность, которая пачкала его красивое лицо, словно налипшая грязь. Совершенно ему не шла. …Эбардо не чувствовал удовольствия. С каждым толчком он хмурился всё больше, а его пальцы всё сильнее впивались в болезненные гематомы на чужом теле. Да трахнуть яблочный пирог было бы веселее. Он вытащил член и наотмашь, со всей силы ударил Лололошку по щеке. От удара, подпитанного божественной силой, он даже отлетел и с радующим уши звуком рухнул на пол. Эбардо застегнул ширинку джинсов и встал с постели, разглядывая валяющегося Лололошку. — Вставай, — он приказал коротко. И только Лололошка поднял голову, вновь вдавил ту в пол подошвой кроссовка. Наблюдая, как тот слабо дёргается под его ногой, всё ещё с текущей из задницы кровью, Эбардо удовлетворённо улыбнулся. Убрал ногу. А затем, не жалея сил, отвесил Лололошке пинок по рёбрам. И ещё один. И ещё. Он был похож на человека, который пытается починить ударом телевизор, и с каждым ударом только бессмысленно дробит экран. Ударяя раз за разом, всё с нарастающим гневом, Эбардо хотел заорать: «Встань! Прояви характер! Превратись обратно в Лололошку, сраная рыбина!» Но тот только свернулся на полу, закрываясь руками. Жалкий, ЖАЛКИЙ даск. …Эбардо выдохнул только тогда, когда Лололошку под его ногами начала бить ощутимая дрожь. Не потому, что вдруг проникся чужой болью, а просто… просто. Захотел и всё. Надоело. В растерянности жуя собственный язык, он посмотрел на лежащее перед ним тело и щелчком пальцев излечил чужие раны. И вышел. …Некоторое время Эбардо ходил по коридорам замка, и какие-то раздражающие мерзкие чувства ворочались в глубине его живота. Чувства, которые были ему абсолютно не нужны, которые он хотел вырвать из тела, даже если для этого придётся выпотрошить собственное нутро. Не этого он хотел от своей концовки! Ходить и беситься от какого-то даска, который как назло не делает ничего, чтобы тебя выбесить. Эбардо зарычал, наблюдая, как все слуги убегают сверкая пятками только от его вида. Правильно делали. За его спиной уже валялось несколько трупов, выплюнувших собственный позвоночник через рот. Дойдя до какой-то из гостевых спален, он стёр в порошок жившего там человека и рухнул на освободившуюся кровать. Он чувствовал себя выгнанным из собственной спальни, и как это было смешно! Как будто жалкий раб так мог на него повлиять. Эбардо чувствовал, как его зубы скрипят в бессильной ярости, словно сейчас сломаются, а эмаль покрошится к чертям. Ему хотелось сжать собственный череп с двух сторон и чувствовать, как он сжимается под его руками, как тугой эспандер, а затем трескается!! как!! орех!! Не прикладывая к удару никакой божественной мощи, Эбардо ударил подушку. Это был удар обычного, не очень хорошо сложенного слабого человека – и только такой мог помочь Эбардо выместить эмоции. Внезапно чуть успокоившись, Эбардо перевернулся в постели и уставился на потолок. Поднёс руки к лицу, массируя глаза… и почему-то подумал, что сон может решить его проблему. Как будто эта мерзкая некачественная копия на Лололошку уйдёт вместе с рассветом, а на её месте появится враг, которого Эбардо так л… Мм… Неважно. Он заснул. А когда Эбардо проснулся, то?? А, блять, не важно. Какая разница, о чём он думал, размыкая глаза, валяясь в постели, поднимаясь, рассеянно отряхивая одежду и идя по коридорам замка? Точно не о Лололошке. Лололошка в жопу пошёл. «А я за ним», – хмуро подумал Эбардо, следуя за призрачным ощущением чужого присутствия. Теперь, когда он был настоящим богом, то мог и куда большее, чем просто найти даска… Впрочем, свои силы он испробует как-нибудь потом. Невидимый и неслышимый, Эбардо неторопливо поднялся по ступенькам, ведущим на последние, почти заброшенные этажи замка. Лестница была хоть и сыровата, но хорошо вычищена, без следа паутины – и Эбардо почему-то догадывался, благодаря кому. Идя, он не мог не думать, как истощённый даск вообще преодолевал эти бесконечные пролёты. Ему, богу, прогулка по высоким ступеням казалась почти медитативной, а Лололошке…? Эбардо остановился, глядя на высокую фигуру, обёрнутую в тряпье. В темноте был виден лишь силуэт Лололошки, но даже так было видно, что тот… изменился. В его движениях появилась живость, а прикосновения, которым он одаривал широкие листья растений, были налиты нежностью. Он ходил неровно, а руки его подрагивали от застарелой боли, но он всё равно выглядел, ну… как настоящий Лололошка. Ожившая рыбка. Посветила владельцу пузом, взмахнула хвостом и весело поплыла наворачивать по аквариуму круги. Эбардо внезапно понял, что всё это время задерживал дыхание. Словно боялся спугнуть этот момент. Как будто в этом мгновении было что-то драгоценное… Ха… Неожиданно раздражённый этой мыслью, Эбардо снова сделался видимым и слышимым. И не прошло и мгновения, как глаза Лололошки расширились, – он замер, словно олень в свете фар. Как будто был застан за чем-то преступным. Спустя мгновения тишины, Лололошка хрипло спросил: — Вы что-то хотели… господин? Рыба снова умерла. Эбардо поморшился. Его заимствованная память подсказала, что он сам приучил Лололошку к этому обращению, не столько пытками, сколько чужими жертвами. Раньше оно всегда ласкало ему слух, так почему сейчас так бесит? — Заткнись, — буркнул он автоматически. Потом поправил себя, — Нет, лучше говори. Расскажи, что это за растения. В общем, Эбардо открыл в себе страсть к садоводству, и спросил только поэтому. Не по какой-то другой причине. Именно эту мысль он попытался передать в своём злобном взгляде. Лололошка на мгновение посмотрел на него странно, но тут же отвернулся, скрывая жёлтые глаза. Указав мелко трясущейся рукой на один из кустиков, он сказал: — Это мандариновое дерево. Оно очень маленькое пока… Но в будущем даст плоды, если хорошо за ним ухаживать. Эбардо ничего не сказал, разглядывая зелёные листья. Видимо, посчитав это молчание за одобрение, Лололошка продолжил: — А вот тут замиокулькас… Эбардо рассмеялся. Бесцеремонно облокотившись об чужое плечо (что было маленьким подвигом, ведь, даже сутулясь, Лололошка оставался почти двухметровой дылдой), он уставился на вполне обычное с виду растение: — Это из какого мира? Однако Лололошка его веселья не разделил, почему-то продолжая молчать. Его скулы были напряжены и, казалось, он сжимал зубы так, что это над ним, а не над Эбардо, висела угроза раздробить всю эмаль. Однако он всё же произнёс: — С Якудзе. — Прикольно, — Эбардо протянул. И окончательно повисла тишина. Чем дольше они стояли, тем более неловким становилось молчание… Эбардо безучастно разглядывал растюшки и рассеянно тарабанил пальцами по шву джинсов. А потом вдруг открыл рот и ляпнул: — Загадывай любое желание. Эбардо удивлённо моргнул, словно сам от себя этого не ожидал. А затем продолжил да таким тоном, словно защищал свою идею перед собой же: — Что угодно, кроме свободы. Хочешь, собственную оранжерею или слуг, или нормальную одежду, или… Ну что там тебе надо, даск? Быстрее, пока я не передумал. Лицо Лололошки, как обычно, ничего особо не выразило, но пальцы чуть сильнее сжались вокруг ручки лейки. Он медленно открыл рот. — Чтобы вы больше не ходили в этот зал. Его голос звучал тихо, но уверенно. Казалось, крошечная частичка живого Лололошки промелькнула, – и тут же погасла. Эбардо рассмеялся. — Я твоём месте я бы был аккуратнее, — произнёс он с ухмылкой, — Я ведь могу просто закрыть или разрушить этот зал… Где же формулировка на восемь страниц мелким тектом? Лололошка молчал. — Впрочем… — Эбардо протянул самодовольно, — Обещаю выполнить желание нормально, если ты меня поцелуешь. И едва он договорил, как на его губы опустились сухие губы Лололошки. Словно котёнок, тот быстро лизнул зубы Эбардо шершавым языком и отстранился. Эбардо моргнул и хмыкнул. — Хорошо, ухожу, — протянул он, хотя в общем-то, ненавидел когда его куда-то не пускали. Как кот, который орёт на любые закрытые двери. Затем небрежно приказал, — Вечером ко мне в спальню. Лололошка рвано кивнул и отвернулся, больше на Эбардо не глядя. Уходя… Эбардо подумал, что сегодня ночью Лололошку трахать не будет. Обнимет, как на давно забытом Маркесе, словно плюшевую игрушку, и будет всю ночь стукаться об чужое костлявое тело. А к утру Лололошка превратится в Настоящего Лололошку, как карета в тыкву. Вот будет круто? Угу… За эти два дня Эбардо успел пиздецки соскучиться.