***
В пятницу вечером он пригнал к моему дому пикап и ультимативно сообщил Карен и Джеку, что у него для меня планы на выходные. Джек смерил его внимательным взглядом, но затем кивнул, а Карен и прежде не возражала против Эдварда, возможно, подозревала я, собирая темы для «мамских сплетен» с матерями других подростков. Да пусть развлекается. Собираясь на охоту, я сложила в рюкзак запасную одежду, смутно вспоминая, какой это может быть грязный процесс. Эдвард приехал с походным рюкзаком и только улыбнулся в ответ на мой вопросительный взгляд. Вольво вывез нас из города, мы отбежали от машины на пару миль и нашли небольшую полянку, где бросили рюкзаки. Эдвард повернулся ко мне, и мрачная гримаса прогнала с его лица улыбку. — Когда ты охотилась в последний раз? — Десятки лет назад, — я задумалась. — где-то во времена Великой Депрессии. Позже я жила в Чикаго, быстро поняла, что человеческая кровь пахнет вкуснее, и с тех пор доставала донорскую кровь. — Я бы не хотел, чтобы ты на это смотрела, но я несу ответственность за твоё пропитание, раз запретил тебе донорскую кровь. Поэтому сейчас я кого-нибудь поймаю, а потом проинструктирую тебя. Постарайся не отставать, — и Эдвард рванул в глубины национального парка Олимпик. Он старался бежать медленнее, я это видела, но мне всё равно тяжело было угнаться за ним. Полчаса спустя мы наткнулись на пуму. Это был молодой самец, который и сам вышел на охоту: в отдалении было слышно кролика. Эдвард прыгнул на горного льва, словно заключая его со спины в объятия, они несколько раз перекатились по земле. Когда пума начала махать когтями, отчаянно пытаясь отбиваться, Эдвард быстрым движением кисти сломал ей шею и только потом вонзил зубы в участок шеи зверя, где проходила артерия. Он не поставил ни пятнышка на своей синей рубашке. Осушив пуму, Эдвард поднялся и всё с тем же мрачным выражением лица посмотрел на меня. — Вау… это было чисто. И ты сломал ему шею, прежде чем укусить. — Мы ядовиты, наш яд причиняет боль, — лицо Эдварда смягчилось, выражая задумчивость. — Интересно узнать, есть ли у тебя что-то подобное. Это могло бы пролить свет на тайну твоего существования. — Я считаю тайну твоего существования не менее интересной, — возразила я, подходя к Эдварду и беря его руки в свои. Даже в этой абсурдной ситуации в животе затрепыхались бабочки. Жидкое золото, которым стали его глаза, прожигало меня насквозь. — Этот цвет глаз идёт тебе гораздо больше. Мужчины на голодный желудок такие дёрганые. Он усмехнулся и поднял руку, прокручивая меня в танцевальном пируэте так, чтобы я оказалась к нему спиной. Потом сделал шаг, походя ко мне вплотную. Его ладони легли на мои плечи. Последнее, о чём я думала в этот момент — это охота. Губы Эдварда оказались в миллиметрах от моего уха, и по коже побежали сладкие мурашки. — Закрой глаза и послушай лес. Что ты слышишь? Какие запахи чувствуешь? Меня окутывал запах Эдварда, но он, хотя и был самым прекрасным на свете, не перебивал долетавших до меня ароматов леса. Я слышала сов, белок, енотов, слышала дивный аромат палой листвы, слышала шум ручья в паре миль от нас… До меня донеслось похрюкивание оленя. Подключив сверхъестественные слух и обоняние на голодный желудок, я переключилась в необычное для себя состояние. Во мне проснулось что-то первобытное, я напряглась и развернулась на этот звук. Эдвард отпустил меня, и я бесшумно бросилась к этому запаху. Конечно, запах был не совсем тот, но я действительно давно не утоляла свой «фрик-голод», свою жажду, как говорил Эдвард. Я подкралась с подветренной стороны и прыгнула. И уже в полёте почувствовала запах молока от оленихи.***
— Я, вообще-то, несколько лет в Гринписе работала, можно сказать, стояла у истоков, — проворчала я. — Да и потом, тебе не кажется, что убивать беременную или кормящую самку — это как-то неправильно? Для обычных охотников это незаконно. — Дафни, — Эдвард, казалось, не может подобрать слова, что было для него нехарактерно. — Я понимаю, почему ты остановилась. Я не понимаю, как. Когда я прыгнул на ту пуму, я убил бы это существо в любом случае, даже если при ближайшем рассмотрении оно оказалось бы беременной самкой, или даже человеком. Когда мы охотимся, нами завладевают инстинкты. Мы можем беспокоиться о популяции оленей дома, но не на охоте в момент прыжка. — Ну, что бы ты не говорил насчёт моей нечеловеческой сущности, я вполне чувствую себя человеком, ну, со странностями. А у человека инстинктов нет. Только потребности, рефлексы и опыт. — Ты удивительная, — просто сказал Эдвард. — Ладно, вернёмся к нашим оленям, — сказала я, скрывая смущение. В конце концов, я выпила лисицу, которая подвернулась мне через несколько минут метаний по лесу. Это не было отвратительно, но и приятного было мало: я, конечно же, заляпалась кровью, а лисица подрала на мне кофту. Зато я насытилась и почувствовала прилив сил. Сейчас я могла бы справиться с десятками тех отморозков, что пристали к Анджи. — Ки-йя-а! — отработанным движением я выбросила ногу, и валун раскололся от удара почти ровно посередине. Эдвард поднял брови, удивлённо усмехаясь. — Я сильнее, когда сыта, — пояснила я. — Ну, и я знаю, куда бить.***
После охоты мы отдыхали на полянке, на которой оставили вещи. Я переоделась (Эдвард отвернулся, хотя я его не просила), а Каллен раскрыл тайну походного рюкзака, достав из него покрывало, горелку, чайник и сэндвичи. — Я не уверена, что сейчас хочу есть, — сообщила я, не зная, как принимать всю эту заботу. — Ничего страшного, я взял еду на всякий случай, — сказал он, заваривая чай. Пока я слушала, как вскипает чайник, мне в голову пришла новая мысль. — Эдвард, — он поднял на меня взгляд. — Еду вы не едите… А как вам на вкус вода? — Не уверен, — задумавшись, ответил он. — Жажду она не утоляет, поэтому, кажется, мы и не пробовали её пить. Эдвард подал мне чай, а себе налил кипяток. — Осторожно, горячо! — вскрикнула я. Он невозмутимо отхлебнул из кружки. — Ранить нас могут только две вещи: огонь и другие вампиры. Всё остальное либо вообще не пробивает наши каменные тела, либо раны исцеляет яд. — А осиновые колья? — Эдвард только усмехнулся. — А серебряные пули? А кресты? А прямой солнечный свет? А в летучих мышей превращаетесь? — Это всё мифы, — мои вопросы очень развеселили Эдварда. — Но солнечный свет может открыть нашу природу людям, поэтому мы на него не показываемся, да и живём в самых пасмурных городах мира. — Каким образом? — заинтересовалась я. — Как-нибудь покажу, — с неохотой сказал он и ещё раз отхлебнул кипяток. — Хм, странно. Но не противно. Я чувствую вкус минералов, содержащихся в жидкости. — Было бы странно, если бы твой организм нуждался в крови, но не мог принимать обычную воду. В конце концов, любое животное, и человек в том числе, в основном состоит из воды, — я тронула его щёку. — Ты немного потеплел! — Каждая минута с тобой становится открытием, — улыбнулся Эдвард. — Хотя ещё месяц назад я полагал, что ничто в этой жизни не способно меня удивить. — И всё же, я не понимаю, почему вы называете себя вампирами, если почти ничего не совпадает с мифами. — До того, как я встретил тебя, я был уверен, что «вампир» — это синоним «кровопийцы», — как всегда, Эдвард погрустнел, когда мы затронули эту тему. — До того, как я встретила тебя, я была уверена, что буду наблюдать закат жизни на Земле в одиночестве, — спокойно заметила я. — Кстати о земной жизни, а вы хоть как-то следите за популяцией зверей на ваших угодьях? — Конечно. Приходится быть осторожными, чтобы у егерей не появились подозрения, — проговорил Эдвард таким тоном, будто делал доклад по зоологии или защите окружающей среды. — Чаще всего мы охотимся в местах массового обитания хищников. Иногда приходится уезжать за сотни миль! Вся семья сейчас как раз уехала подальше на охоту. Здесь поблизости много лосей и оленей, но какое от них удовольствие? — улыбнулся он. — Ещё можно помечать самок и не трогать их в периоды размножения, — предложила я. — Хорошая мысль. Я расскажу о ней Карлайлу и Эсме, — улыбнулся Эдвард.***
Ещё пару часов мы с Эдвардом проводили эксперименты над нашими физическими и ментальными способностями. Он рассказал, что вампиры — очень прочные, а главное их оружие — это зубы, что тотчас продемонстрировал, с невозмутимым видом разгрызя в крошку камень. Мы побегали наперегонки и, конечно, Эдвард был намного быстрее. Он утешил меня, сказав, что быстрее всех знакомых ему вампиров. Каллен оценил мою максимальную скорость, как примерно сто двадцать миль в час, свою — в сто пятьдесят пять миль, а среднюю вампирскую — в сто сорок. Я всё же съела сэндвичи, которые Эдвард взял с собой. Потом мы проверяли в какие моменты Эдвард лучше всего слышит мои мысли, если я не пытаюсь ничего передать. Оказалось, что, когда я погружаюсь в сосредоточенное, безэмоциональное состояние, меня прекрасно слышно. Эдвард вспомнил, как чётко услышал мои планы по избиению нападавших в Порт-Анджелесе. А потом Эдвард попытался помочь мне тренировать мои способности. Мне до сих пор было трудно даже думать об этом всерьёз, я ощущала себя героиней фэнтези. Но Каллен постарался объяснить мне, что это вроде шестого чувства, которое у нас тоже сильнее, чем у обычных людей, и потому проявляется активнее. — Вспомни ситуации, в которых ты уговаривала кого-то что-то сделать, вспомни, как ты себя ощущала в этот момент. Попытайся визуализировать усилие, которое ты к этому прикладывала, — до этого Эдвард провёл мне подобие дзен-буддистской медитации, которую давал мне учитель боевых искусств, и я старалась сохранить это состояние. «Я чувствую себя глупо», — пожаловался мой мозг. — Не отвлекайся, — улыбнулся Эдвард. Я вспомнила моменты, когда я, как думала, «во всю включала обаяние». На ум пришло лиловое свечение, которое мягким облаком отделялось от меня, протягивая свои объятия к человеку, которого нужно было уговорить или успокоить. Я поделилась этим образом с Эдвардом. — А теперь, — Каллен выудил из кармана своего рюкзака пачку моих любимых леденцов. И когда только он умудрился о них узнать? — Уговори меня съесть конфету. Я не буду поддаваться. Я настроилась на Эдварда. — Это очень вкусные конфеты, Эдвард. Они просто невероятные. Тебе стоит их попробовать. Эдвард не шелохнулся. Я с раздражением сбросила концентрацию. — Раз я сбиваю твой дар, может, ты тоже сбиваешь мой? — Но при должном усилии они всё-таки работают. Я слышу твои мысли при определённых обстоятельствах, а у тебя получилось успокоить меня в Порт-Анджелесе. — Ладно, — я постаралась вернуться в сосредоточенное состояние и вновь настроилась на Каллена. Я смотрела в жёлтые топазы его глаз и вдруг почувствовала его желание прикоснуться. — Поцелуй меня, Эдвард, — сказала я, не отрываясь от образа лилового облака. Он прыгнул на меня, как до этого утром на бедную пуму — без шансов сбежать. Я оказалась прижата к земле и тут же почувствовала на контрасте нежное, осторожное прикосновение прохладных губ к моим. То, как я отозвалась на его прикосновение, оказалось неожиданным для нас обоих. Сердце сошло с ума, дыхание стало прерывистым, губы раскрылись — я жадно вдыхала пьянящий запах его кожи. Я попыталась углубить поцелуй. В ту же секунду тело Эдварда превратилось в холодную каменную статую, а ещё секундой позже он вернулся на своё место у рюкзака. Открыв глаза, я увидела его настороженное лицо. — Это не совсем то, что я имел в виду, — ровным тоном сказал он, пока пожар в золотистых глазах угасал до свечного пламени. — Этого я и так хотел. Хоть это и может быть опасно для тебя. — В этом-то и секрет, — довольно произнесла я. — Джаспер был прав: когда я настраиваюсь, я чувствую, какое внушение сделать легче. Подтолкнуть к желаемому и заставить пойти против себя — это задачи совершенно разного уровня сложности. — Жульничаешь, — усмехнулся он, подавая мне руку. Я приняла её, и вдруг почувствовала себя удивительно умиротворённо.***
У дома нас ждал сюрприз в виде незнакомого мне молодого человека в красной кепке. Эдвард увидел его первым и нахмурился. — Джонсов нет дома, кажется, я слышу их мысли в кафе в центре города. Это курьер, — и он вышел, чтобы открыть мне дверь. Он двигался медленно, но я подождала, быстро привыкнув, как привыкаешь ко всему хорошему, к его обходительности. — Добрый вечер, — поздоровалась я с курьером. — Мистера и миссис Джонс нет дома, вы что-то хотели? — Привет, мне нужна Дафни Картер. Это случайно не вы? — спросил парень, сверившись с адресной книжкой. — Я, — растерянно отозвалась я. — Вам прислали это, — он достал с заднего сиденья автомобиля с брендингом фирмы доставки букет цветов и небольшую коробку. — Отправитель не представился. Курьер ещё раз оглядел нас с Эдвардом, казалось, мы его слегка напугали. — Спасибо, до свидания, — сказала я, забирая посылку. Букет подсолнухов был обёрнут крафтовой бумагой, к коробочке бечёвкой была привязана записка. Понюхав её, я уловила оставшийся на ней аромат хвои и мускуса. Быть может, отправитель не подписался, но я всё равно узнала его: такой запах я слышала только раз в жизни, причём совсем недавно. — Подержи, пожалуйста, — я отдала цветы Эдварду и открыла своим ключом дверь. Краем глаза я заметила, что и он уловил необычный запах. Но он не мог его узнать, нет? Откуда Эдвард мог быть знаком с Сэмом Адли? Мы прошли в гостиную, я села на диван и открыла коробочку, прилагавшуюся к цветам. В ней был тёмно-коричневый кожаный браслет с выжжеными символами, которые были мне неизвестны. Записка гласила: «Дафни, я надеюсь, что ты не поймёшь, кто присылает тебе эту благодарность, потому что я всё равно ничего не мог бы объяснить. Но и не поблагодарить тебя не мог. Ты этого не знаешь, но именно благодаря тебе излечился самый любимый и дорогой для меня человек. Я всегда буду помнить это. Спасибо.» Эдвард тоже прочитал её, заглядывая мне через плечо. Я откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. Это весьма загадочное заявление не могло не пробудить во мне любопытство. Я вспомнила, с какой настороженностью Эдвард говорил про Ла Пуш. Не зная, стоит ли говорить, что узнала отправителя, я завела разговор издалека. — Я, наверное, скажу Джонсам, что цветы от тебя. А то это всё очень странно. Эдвард неопределённо хмыкнул, недовольно рассматривая подсолнухи. Я забрала их обратно и пошла на кухню, чтобы поставить их в вазу. Эдвард молча последовал за мной. — Этот браслет, судя по всему, индейский, — снова нарушила молчание я. — Ты ведь узнала отправителя, — догадался Эдвард. — Ты тоже, — заметила я. — Но я не представляю, что значит это послание, а ещё мне очень интересно, откуда ты знаешь Сэма Адли? — Пересекались пару раз, — деланно-небрежно отмахнулся вампир. — Наверное, съезжу в Ла Пуш, узнаю, что он имел в виду, — сказала я в тон Эдварду. — Нет! — вдруг рыкнул он, но сразу подобрался и продолжил уже спокойнее. — Мы не в первый раз живём в Форксе, и квилеты сохранили в легендах некоторые знания о нас. Поэтому нас там не любят. Это всё, что я могу рассказать. Это не моя тайна. И прошу тебя — не езди в Ла Пуш. Там может быть опасно, а я не смогу быть рядом. — И почему курьер на нас так вытаращился? — сменила я тему. — А ты не заметила, с какой скоростью подошла к нему? — Эдвард, конечно, раскусил уловку, но, кажется, и сам был рад поговорить о другом.***
Мы сидели в гостиной и пили чай. «Как будто траву жуёшь. Кипяток лучше», — поделился Эдвард ощущениями. Кажется, впервые с Хэллоуина говорили об обычных, отвлечённых вещах: о музыке и кино, о картинах и книгах. Эдвард признался, что играет на фортепиано, и я взяла с него слово как-нибудь сыграть мне. Я спросила у Каллена, какие у него и семьи планы на воскресенье, на что Эдвард заметил, что все вернутся с охоты поздно вечером, и он надеялся на мою компанию. — Я ещё не приглашал тебя на настоящее свидание. Я надеялся исправить эту оплошность, — пояснил он. Когда Джонсы вернулись с ужина, Эдвард вежливо попросил у них разрешения украсть меня на вечер воскресенья, чтобы съездить в Порт-Анджелес. При упоминании города я слегка напряглась, но усилием воли отбросила беспокойство — в конце концов, реальная опасность даже в тот раз грозила не мне. Джек неожиданно включил главу семейства и заявил, что я буду свободна после обеда, когда вернусь из церкви. Я не стала возмущаться, зная, что там было не так ужасно и что компанию мне составит Анджела. — До завтра, Дафни, — медовый взгляд Эдварда проникал в самое сердце. Может быть, поэтому для меня стало неожиданностью, что, когда за Калленом закрылась дверь, Карен решительно повернулась ко мне и выдала: «Мы хотим поговорить с тобой о благодати воздержания от физических отношений до брака, Дафни.» Я не знаю, как не расхохоталась, учитывая весь абсурд ситуации. Ну что мне было ей ответить? «Я воздерживалась сорок лет, а потом ещё сорок, так что сейчас самое время?» Или, ещё лучше: «Я не уверена, что у вампиров вообще встаёт?» В конце концов, я, сохраняя дзен, выслушала лекцию опекунов и, односложно согласившись, ретировалась в комнату.
***
В воскресенье после службы мы с Анджелой завтракали в здании возле храма, предназначенном для воскресной школы и собраний прихода. Моя подруга, казалось, оправилась от недавних потрясений, и всё же её что-то беспокоило. Мы болтали о христианской музыке, и я была на середине пылкого монолога о том, насколько «чёрное» джазовое прославление лучше простецкого «белого» кантри, когда Анджела посмотрела на меня и строго, и проникновенно. — Ты ведь знаешь, что можешь доверять мне, Дафни? — спросила она. Моё сердце ушло в пятки. Это была одна из самых милых вещей, что я слышала за долгое время, но теперь меня сковывали и чужие тайны. К тому же, больше тридцати лет назад я решила, что мне нельзя подпускать никого слишком близко, чтобы не ломать людям жизнь. — Я умею хранить секреты, — Анджела погрустнела, наверное, что-то прочла на маске, в которую превратилось моё лицо. — Анджи… Я уже доверяю тебе, — выдохнула я. Это была правда. Форкс и его обитатели прорастали во мне с силой вековых деревьев парка Олимпик. Я думала, что одиночество — моя добровольная тюрьма, в которой моя потенциально вечная жизнь отделяет меня от общества. Когда я встретила Эдварда, разделявшего со мной заключение, и Анджелу, в своей доброте и искренности не знавшую никаких преград, я поняла, что тюрьма была ещё и бронёй, снимать которую щиток за щитком оказалось очень страшно. — Хорошо. Просто хотела удостовериться, что ты в курсе, — сказала подруга и вернулась к отвлечённой теме.***
Эдвард приехал в пять. Помня, что он сказал «настоящее свидание», я надела тёмно-синее платье. Впрочем, климат Олимпийского полуострова всё испортил, ведь сверху пришлось надеть тёплое пальто. Но Каллен смотрел на меня, будто я спустилась с небес, хотя из нас двоих именно он, в простом сером костюме из дорогой ткани, выглядел, как греческий бог. — Мы два сапога пара, — улыбнулся он, показывая на свою тёмно-синюю футболку. Мы почти не разговаривали по пути в Порт-Анджелес. В салоне Вольво звучала мягкая музыка, что-то из Шопена, а я впервые в жизни оценила автомобиль на автомате, позволявший держать водителя за руку. Огни фонарей и редкие здания проносились мимо на скорости больше ста миль в час, и мне хотелось остановить это мгновение навсегда. Он привёз меня в кафе, выбранное нами с Анджелой для ужина в тот злополучный четверг — «La bella Italia». — Хотел заменить неприятные эмоции от города приятными, — неожиданно робко улыбнулся Эдвард, распахивая передо мной дверь ресторана. Посетителей было немного — туристический сезон давно закончился. Хостесс, молодящаяся ухоженная итальянка, смотрела на Эдварда с нескрываемым интересом. Мне это очень не понравилось, тем более что женщина она была яркая и интересная. — Столик на двоих? — сладко промурлыкала хозяйка. Она мельком оглядела меня и успокоилась, увидев, что Эдвард не держит меня за руку. Захватив меню, она подвела нас к столику на четверых в самом центре зала. Я собиралась сесть, но Эдвард покачал головой. — Я бронировал столик на имя Каллен, просил что-то уединённое, — он отстегнул ей чаевые. — Конечно, — с удивлением ответила итальянка и подвела нас к маленькому столику за перегородкой. — Подойдёт? — Отлично, — ослепительно улыбнулся Эдвард. — Ладно, — кивнула хозяйка, — устраивайтесь. — Она рассеянно посмотрела на нас и нетвердой походкой ушла на кухню. — Тебе не следует так поступать с людьми, — пожурила я Каллена. — Это несправедливо. — Поступать как? — не понял он. — Ослеплять и поражать — бедная женщина наверное задыхается от желания. Эдвард смутился. Тут подошла официантка, оглядывая нас с явным интересом. Вне всякого сомнения, хозяйка успела рассказать о том, как красив молодой посетитель, и девица не обманулась в ожиданиях. Она сладко улыбнулась, откинув назад смоляную прядь. — Привет, меня зовут Эмбер. Принести чего-нибудь выпить? От меня не ускользнуло, что она обращается только к Эдварду. Он посмотрел на меня. — Мне чай, шу пуэр, если есть. — Нет, такого нет, — официантка с явной неохотой перевела взгляд на меня. — Тогда эспрессо с лимоном и стакан воды. — То же самое, — бросил Эдвард. — Буквально минутку, — пообещала девушка, снова улыбнувшись, но Эдвард её не замечал. — Ты что? — спросила я, когда официантка ушла. — Сегодня моя очередь задавать вопросы, — коварно улыбнулся он. — Ты ведь и раньше их задавал! — возразила я. — Но в основном, всё-таки, отвечал на твои. Официантка принесла кофе и плетёную корзинку с хлебными палочками. — Готовы заказать? — спросила она у Эдварда, повернувшись ко мне спиной. — Дафни? Девица нехотя посмотрела на меня. — Хм… ризотто с морепродуктами. — А молодой человек? — ласково спросила Эмбер. — Спасибо, я не голоден, — вежливо улыбнулся он. Не голоден, как же! — Ну, дайте мне знать, если передумаете, — кокетливо улыбнулась девица, но Эдвард на нее даже не взглянул, и она ушла, явно обиженная. Я не без раздражения посмотрела ей вслед и подвинула к себе чашку, сосредоточившись на добавлении в кофе лимонного сока. — О чём ты думаешь? — спросил Эдвард, подвинув к себе стакан воды. — О том, что ещё немного, и мне придётся отбиваться от твоих поклонниц. Или драться за тебя. — Не мне присылают цветы, — закатил глаза Эдвард. — Ой, да брось, в этом жесте не было ничего романтического! Ты же читал записку, — отмахнулась я. — То ли дело Эмбер, например. Спорим, она напишет свой номер на чеке? Тут Эмбер принесла ризотто. Разговаривая, мы неосознанно наклонились друг к другу, а когда приблизилась официантка, резко отпрянули. Девушка поставила тарелку передо мной и тут же повернулась к Эдварду. — Не передумали? — с надеждой спросила она. — Я могу вам чем-нибудь помочь? Ну и язык у этой девицы, без костей! — Нет, спасибо! Впрочем, принесите, пожалуйста, чай, какой есть. Главное, чтобы в чайнике был кипяток. — Конечно! — обрадовалась девица и унеслась на кухню. — Ладно, что ты хочешь узнать? — поинтересовалась я. — Какой твой любимый цвет? — серьезно спросил он. — Он меняется время от времени. — Например? — До недавнего времени был голубой, — задумалась я, вспоминая высокое и безоблачное южное небо. — А теперь, наверное, оранжевый или жёлтый. — Оранжевый? — недоверчиво фыркнул он. — Конечно, — оправдывалась я. — не неоновый оттенок. Приглушённые — медь, охра, бронза, — перечисляла я, надеясь, что он не проведёт параллель с цветами в собственной внешности. — Они… тёплые. А небесно-голубой — такой светлый и чистый. Мои слова чем-то задели Эдварда — он задумчиво смотрел на меня. — Ты права: голубой — чистый, — нерешительно коснувшись моих волос, он заправил выбившуюся прядь за ухо. Официантка принесла чай, поставила на стол и тут же ушла. Я налила Эдварду незаварившийся кипяток, а он подвинул мне свой кофе. — Какой диск ты сейчас слушаешь? — спросил Каллен таким тоном, будто мне предстояло признаться в убийстве. В последнее время я слушала только Пресли и Синатру. Эдвард широко улыбнулся. — Кажется, любовь к семидесятым не испортила твой вкус окончательно. И так весь вечер он выпытывал у меня мелкие подробности о моих увлечениях. Какие фильмы я предпочитаю, какие не смотрю никогда, где бы хотела побывать, что читаю перед сном. Не помню, чтобы мне когда-нибудь приходилось столько о себе рассказывать. — Какие цветы ты любишь? — прозвучал тысяча какой-то вопрос. Вздохнув, я безропотно поддалась психоанализу. Какое-то время спустя, может пару минут, а может, пару часов, к нам подошла официантка. — Чего-нибудь желаете? — спросила она Эдварда. — Будьте любезны счёт! — Просьба прозвучала резковато, но девица так и застыла с раскрытым ртом. — Да, конечно, — вздрогнув, пролепетала она и, достав из кармана передника листочек, положила на стол. Едва взглянув на счет, Эдвард вернул его официантке вместе с заранее приготовленной купюрой, судя по всему, большого достоинства. — Сдачи не надо, — улыбнулся он, вставая, и выжидательно посмотрел на меня. — Желаю отличного вечера, — сладко улыбнулась официантка, а Эдвард поблагодарил ее, даже не удостоив взглядом. Я едва не расхохоталась. — Так что, написала она свой номер? — хихикая, спросила я. — Да, — ответил Эдвард с очень странным выражением лица; невозможно было понять, смущён он, польщён или тоже готов рассмеяться. — А я говорила, — проворчала я, беря его за руку. — Может, мне перцовый баллончик тебе подарить?***
В машине он задавал совсем другие вопросы, гораздо сложнее и опаснее. Он хотел знать, чего мне больше всего не хватает в Форксе и почему. А затем вообще потребовал подробного описания последнего года жизни в Майами. Я рассказывала ему то же, что и Анджеле, пока не прозвучал тот, самый страшный, вопрос. — Почему ты уехала в Форкс? Если тебе нравилось жить на юге? — Я не уверена, что ты хочешь знать об этом. И что я хочу рассказывать, — ровным голосом сказала я. — Если не скажешь, значит, это что-то страшное!.. Прошу тебя, Дафни! — Взмолился Эдвард. Я вздохнула и начала рассказ. — Я уехала, потому что встретила человека из прошлого. В шестьдесят пятом я жила в Голливуде, и там повстречала Дэниэла. Мне было сорок семь, по документам — тридцать. Ему было тридцать три года, он влюбился в меня, как утверждал, с первого взгляда, и был весьма настойчив. К тому времени я уже взяла за правило не рассказывать о себе и переезжать каждые несколько лет. Когда я познакомилась с Дэниелом, то уже готовила новые документы. Но он не задавал вопросов, ничего не просил, и был так искренен… Я осталась. Пока не поняла, что отнимаю у него жизнь. Я никогда не смогу дать ему то, что ему нужно. Иметь постоянный дом, состариться вместе… Я уехала, не оставив никаких контактов. И надеялась, что он забудет меня, женится, будет счастлив. Я вдруг почувствовала себя очень старой, сидя в этой новенькой машине, в одежде, сделанной в двадцать первом веке, в городе, который стал считаться городом пару десятилетий назад. Эдвард смотрел вдаль, его лицо ничего не выражало, а его глаз я не видела. — В прошлом году мы с однокурсниками в колледже устроили благотворительный концерт в хосписе для престарелых. Я встретила Дэниела там. Это он узнал меня, я-то не изменилась ни капли. Ему было семьдесят два, и он умирал от рака лёгких. Сначала я попыталась сделать вид, что не понимаю, о чём он, что я совершенно другой человек, но он всё понял. Он не винил меня ни в чём. Сказал, что женился, что у него была прекрасная жизнь, и он благодарен судьбе за жену, детей и внуков. Но он всегда помнил меня, — мой голос пропал, последние слова повисли в воздухе. — Ты его любила? — спросил Эдвард. — Настолько, насколько возможно в ситуации, когда человек совсем тебя не знает, когда твоя личность изобретена заново. Мы были знакомы два года, общались — и того меньше, и… Он сказал мне в ту, последнюю встречу, что я не дала случиться этому, когда сбежала. «Я был счастлив с женой,» — сказал он. «Но я мог бы быть счастлив с тобой. А ты — со мной.» Он умер через две недели, — закончила я рассказ. — Вампиры любят всего раз в жизни, — поделился Эдвард. — Я ещё не встречал никого, кто потерял бы любовь и полюбил бы снова. Мы подъехали к дому Джонсов, и Эдвард остановил Вольво на подъездной дорожке. Свет в доме горел только в хозяйской спальне и на крыльце. — Меня так ранили слова Дэниела именно потому, что он заставил меня усомниться в правильности своего выбора. Я была уверена, что поступила единственно верным способом, дав ему прожить обычную счастливую жизнь. Но он указал мне, что я просто сбежала. Решила за двоих и ушла, не оглянувшись на то, что могло стать настоящей любовью. И возможно, лишила её себя навсегда. Я уехала из Флориды так быстро и далеко, как смогла, — я снова посмотрела на Эдварда. — А ты… терял кого-то, кого любил? — Нет. Я сто лет был один и ждал встречи с тобой. Бам-с. Признание Эдварда, сколь оно было приятным, столь же тяжким грузом легло на моё сердце. «Вампиры любят всего раз. Я ждал встречи с тобой.» Потом я подумала о том, как впервые за восемьдесят лет рассказывала всю правду в ответ на вопросы, как впервые чувствовала себя на равных, получала понимание и сопереживание. Как чувствовала себя влюблённым подростком, как поняла, что не одинока в пути к потенциальной вечности. — Быть может, и я ждала этой встречи, Эдвард. Я почувствовала то, что чувствовал Каллен тогда, на поляне, но теперь желание не было передано по психическому радио, оно исходило от меня. Я перегнулась через сиденье и поцеловала Эдварда, подтягивая ноги, чтобы устроиться на его коленях. Прежде, чем поцелуй из очень, очень целомудренного перешёл во французский, Эдвард отпрянул, вытянув руки так, что вжал меня в руль. — Остановись! Я немного обиделась. — Тебе не нравится, как я целуюсь? — спросила я, стараясь сохранять безразличный тон. — Очень даже наоборот, — заявил Эдвард. Его глаза опасно блеснули. — Но это может быть опасно для тебя. — Да почему? — не поняла я, мягко надавив на его руки, чтобы получить возможность устроиться поудобнее. — Я же говорил, мы ядовиты. И самая большая концентрация яда как раз у нас на зубах. Этот яд причиняет боль, животных убивая, а людей обращая в вампиров. Именно так, через укус, мы и приходим в это… существование. И так как мы мало что знаем о тебе, нет возможности знать, не повредит ли тебе этот яд. — Хм, понятно, — сказала я, и тут же молниеносно заснула Эдварду в рот указательный палец, порезав его о клык, оказавшийся гораздо острее, чем на первый взгляд. Тогда я почувствовала то, о чём говорил Джаспер. Эдвард застыл в изумлении, словно античная статуя, но его эмоции хлынули на меня водопадом страсти. Я почувствовала невероятное возбуждение, исходящее от Каллена, и это повлияло на меня самым интересным образом. Я покраснела так, как это случается с обычными людьми — любой бы заметил, моё дыхание сбилось, и я не могла оторвать взгляд от лица Эдварда. Пару секунд спустя он пришёл в себя, выплюнув мой палец. Я гордо продемонстрировала ему отсутствие раны — на месте пореза остался лишь едва заметный след. — Видишь, всё хорошо, я так и знала. В одно мгновение меня вернули на пассажирское сиденье. В глазах Эдварда по-прежнему полыхал огонь, только теперь это был гнев. — О чём ты думала? — прошипел, по-настоящему прошипел Каллен. — А если бы?.. Ты вообще понимаешь, что?.. — второй раз за время нашего знакомства Эдварду не хватало слов. — Я доверилась интуиции, — пожала плечами я, не зная, как ещё объяснить, что не сомневалась в исключительной пользе поцелуев Эдварда. — Ты могла умереть! — отчаянно прорычал он. — Ты же говорил, что люди обращаются в вампира? — заметила я. — Но ты ведь не обычный человек! — Сам ты животное, — обиженно огрызнулась я, и Эдвард, казалось, немного смягчился. — Мы могли бы организовать безопасный эксперимент. Пожалуйста, не делай так больше. Ты ведь не такая неубиваемая, как мы, твоё сердце бьётся, а жилах течёт собственная кровь. Я боюсь за тебя, Дафни. Мне каждый раз страшно просто прикасаться к тебе. — Так, — решительно выдохнула я. — Обещаю, это последний раз, но, похоже, тебе нужен ещё один сеанс шоковой терапии. Внимание, — и под испуганным взглядом Эдварда Каллена я сломала себе руку. — Ай, чёрт! Я протянула сломанную руку Эдварду, который, при всём своём бессмертии, выглядел так, словно сейчас упадёт в обморок. — Вправь перелом, пожалуйста. И подержи так секунд десять. Через несколько мгновений я встряхнула исцелившейся рукой. — Эдвард, однажды меня сбила машина. Я даже не поцарапалась, а вот автомобиль восстановлению не подлежал. Я только однажды случайно сломала руку — о скалу, неправильно приложив собственную силу. Мою кожу разрезают только титановые лезвия. В общем, надеюсь, я наглядно продемонстрировала, что не такая хрупкая, как тебе кажется. Эдвард закрыл лицо руками и шумно выдохнул. — Ты сумасшедшая женщина. — Больше не буду, — торжественно пообещала я. Мне очень захотелось задать совершенно другой вопрос. — Эдвард, — он посмотрел на меня сквозь пальцы, с опаской, словно ожидая следующего безумства. — Я кое-что почувствовала от тебя… Когда поранила палец. Мне почему-то казалось, что жажда ощущается по-другому. Лицо Каллена приобрело удивительное выражение. Оказалось, чтобы сквозь его безупречное самообладание начали проглядывать простые, человеческие эмоции, нужно было просто начать себя калечить. — Это была жажда… иного рода, — моё сердце, полное ликования, совершило акробатический кульбит. — Может быть, я и не человек, но я мужчина. — Значит, отношения вампирской пары подразумевают под собой то же, что и человеческой? Эдвард захохотал, а я нервно заерзала. — Так вот что тебя волнует! Я угрюмо молчала. — Да, суть одна, — вдоволь насмеявшись, сообщил он. — В нас живут все человеческие страсти, просто они глубоко спрятаны. — Видишь ли, — сухо проворчала я. — Меня ввели в заблуждение твои слова про небьющееся сердце. Если сердце не перегоняет по организму кровь, то коитус в библейском его понимании просто технически невозможен. Теперь была моя очередь смеяться, глядя на выражение лица Эдварда. — Я вот теперь думаю, если вы такие пуленепробиваемые, может, ваше тело просто слишком плотное, чтобы услышать стук сердца? — эти слова погрузили Эдварда в глубокую задумчивость. Я посмотрела на часы на экране Вольво. Мы сидели в машине уже минут двадцать; уходить не хотелось, но отвечать потом на расспросы Джонсов не хотелось ещё больше. — Ты не хочешь подняться ко мне? — спросила я, надеясь продолжить научное исследование. — Кажется, мне нужно о многом подумать, — огорошено произнёс Эдвард. — Ладно, — я вздохнула и чмокнула его в щёку, прежде чем выбраться из машины. — Эдвард, — позвала я, придерживая дверь. — Извини меня. Я просто хотела тебе доказать одну вещь. Он посмотрел мне в глаза. — Эмоциональная близость гораздо опаснее физической, — сказала я и, захлопнув дверь Вольво, зашла в дом.